Глава V РАЗВИТИЕ КОНСТРУКЦИИ УДИЛ

В Бронзовом веке, когда езда на колеснице была важнее верховой, лошадьми обычно правили с помощью либо нахрапников, либо удил, которые функционировали преимущественно благодаря псалиям. В классический период, т. е. примерно в V—IV вв. до н. э., когда люди больше скакали верхом, чем ездили на колесницах, были изобретены удила новых видов с очень жесткими грызлами. Рассмотрим подробно изменения в конструкции удил, чтобы определить, связаны ли они напрямую с эволюцией роли колесничной и верховой езды.

«Удила новых видов», о которых пойдет речь, по-прежнему представляли собой трензеля с псалиями и функционировали частично благодаря грызлу, частично — давлению псалиев на губы лошади. Одни усиливали действие грызла, другие — давление, но все это не означало введения нового принципа, какой обеспечил подгубный ремень. Нельзя сказать, что после добавления шипов к грызлу удила стали функционировать совершенно иначе, но очевидно, что это усилило воздействие последних. Наша задача состоит в том, чтобы определить, когда появились грызла с шипами.

К сожалению, большинство свидетельств донесли до нас вазопись и скульптура, и хотя здесь мы можем видеть детали уздечки и форму псалиев, однако сказать что-нибудь определенное о том, что было у лошади во рту, нельзя. Удила имеют псалии в виде полумесяца и выглядят во многом так же, как на вазописи, но все же для лошади разница очевидна. При этом лошади отнюдь не все равно, есть ли у псалиев шипы, тем не менее для нее не имеет значения, выполнены они в форме полумесяца или химеры. Появление необычного внешнего вида псалиев (будь то уцелевший образец или изображение) в двух странах свидетельствует о связи между ними[169]. Вместе с тем удила не классифицируются просто по форме их псалиев.

Псалии в виде животных, вроде тех, что часто использовались в Италии и Луристане, были почти неизвестны в Греции. Я знаю только об одной полной паре и одном фрагменте (полагаю, импортные изделия). Скульптура и живопись сведений на сей счет не дают[170]. В Ассирии такие псалии были также необычны и, по-видимому, являлись признаком высокого ранга их владельца и богатства; их носили, например, лошади царя Синнахериба, однако не лошади его свиты[171].

В Греции несколько экземпляров удил оказались в захоронениях или сохранились каким-то иным способом. Я насчитал лишь четырнадцать (некоторые сомнительного происхождения) и еще несколько других, которые относят к греческим без достаточных оснований, если не считать фрагментов. Но только в Афинах на протяжении IV в. до н. э. должно было использоваться в каждый конкретный момент почти две тысячи удил. Ни одни экземпляр, однако, не уцелел. Очевидно, что наши образцы едва ли представляют все виды удил, которые когда-либо находились в употреблении, и вряд ли правильно считать, что удила (или какая-то их особая разновидность) не были известны в данном месте или в данное время только потому, что их не обнаружили при раскопках.

Для периода конца VIII—VII в. до н. э. прямые свидетельства полностью отсутствуют. От позднего Бронзового века сохранились удила из Микен и Милета, а следующие за ними по времени — образцы VI в. до н. э., о которых речь ниже. Экземпляров, относящихся к промежуточному периоду, у нас нет. Косвенные свидетельства, имеющиеся в нашем распоряжении, неудовлетворительны. Геометрическая вазовая живопись не показывает деталей сбруи, а вазовая живопись начала VII в. до н. э. груба и ненадежна. Вместе с тем мы обратили внимание на несколько рисунков лошадей. Всадники, скачущие на них, определенно используют поводья. На других вазовых рисунках (середина VII в. до н. э.), как можно полагать, изображены нахрапники. Они прилажены немного выше, чем египетские, и контролируются поводом, прикрепленным к каждой стороне[172]. Различные сирийские и хеттские памятники, датируемые первыми тремя веками I тыс. до н. э., можно объяснить так же.

Впрочем, я не уверен относительно любого из этих памятников искусства. Как правило, их стиль слишком груб, чтобы понять, что имели в виду художники. Прямые линии, идущие от одной стороны носа лошади к другой, могут изображать нахрапник, а могут быть и боковыми дужками трензельных удил. В самом деле, иногда поводья идут под предполагаемым нахрапником (совсем близко от него) ко рту лошади[173], и в этих случаях, я полагаю, подразумевался некоторый вид удил. В конце концов, удила использовались в Греции в течение Бронзового века. Маловероятно, что они полностью исчезли в Железном веке. Любопытно, что Гомер упоминает удила только один раз, но они, возможно, были чем-то обыденным и потому не заслуживающим особого внимания[174].

Животными (часто мулами), которые везли сельские повозки, в более поздний период обычно управляли без удил, тем не менее этот факт никак не проясняет рассматриваемый вопрос. Верховых и колесничных лошадей наверняка вели за удила. Поэтому неясно, к чему привязывались поводья, к удилам или к нахрапникам. Непонятно также, были ли совершенно свободны головы животных в упряжках, управляемых только при помощи длинного хлыста или прута, которыми их могли стегать по бокам. Иногда их подстегивали с помощью заостренных прутьев, но, похоже, не видели нужды как-нибудь сдерживать животных — видимо, они были часто перегружены или находились в жалком состоянии. Мулы Навсикаи в «Одиссее», которые были, несомненно, лучше откормлены, чем обычные мулы, управлялись при помощи поводьев (но, возможно, не удилами).

Сельские телеги в различных областях Азии, кажется, управлялись таким же образом. На барельефах Ашшурбанапала, посвященных завоеванию Элама в 652 г. до н. э., изображены эламиты, сидящие в небольших двухколесных повозках. Последние запряжены парой мулов, которые носят нахрапники и управляются длинными палками, однако поводьев у них нет. Всадники, сопровождающие повозки, управляют своими лошадьми с помощью удил и уздечек ассирийского типа. Повозки используются для бегства, а не для битвы, как боевые колесницы. Греческие повозки едва ли могут быть прямо связаны с эламскими, потому что, не говоря уже о проблемах времени и пространства, повозки из Элама имеют высокие колеса со спицами, а у большинства греческих повозок более примитивные тяжелые колеса с пересекающимися планками. Это определенно отличает их от колесниц. Кроме того, колесничий во время боя или скакового состязания стоит, а возница повозки обычно сидит. Однако можно отметить, что Панафинейские игры в Афинах включали в себя своего рода дерби VI в. до н. э. для конных упряжек. На самой ранней уцелевшей афинской призовой амфоре, датируемой примерно 566 г. до н. э., изображен возница, сидящий на небольшой колесной повозке. Она имеет пересекающиеся планки, в нее запряжена пара лошадей, которыми возница управляет без поводьев, с помощью заостренного прута и длинной палки. Эффективность последней повышается за счет свисающих с ее конца звенящих кусочков металла. Этот метод управления, очевидно, оказался не очень подходящим для упряжных лошадей, выращивавшихся для участия в бегах. На двух поздних вазах мы видим повозки для бегов (с колесами со спицами); лошадьми, которые тянули их, управляли при помощи удил и поводьев, как и лошадьми в колесницах.

Соревнование, за участие в котором давались эти призы, возможно, было synoris, забегом для пары лошадей, несколько отличающимся от обычных состязаний колесниц, которые также проводились в Олимпии, но не ранее 408 г. до н. э.[175]

На ассирийских скульптурах VII в. до н. э. изображены удила с искривленными псалиями, похожими на первый взгляд на полумесяцы классической Греции. В отличие от них в IX—VIII вв. до н. э. мы встречаем псалии в виде плоских металлических пластин. Самые ранние образцы широкие у концов, где расположены отверстия для крепления уздечки; в середине, где части грызла проходят вокруг них, они украшены, по моему мнению, декоративными надрезами. Поздние образцы воины Тиглатпаласара III, 745—727 гг. до н. э.) меньше по размеру, без украшений и выполнены в виде узких прямоугольников. Суголовные ремни более ранних уздечек разделяются на три ветви. Из них две внешние прикреплены к концам псалия и к центру среднего ремня. Они соединяются под глазом лошади и этим отличаются от ремней египетской уздечки, которая крепится выше. Более серьезное отличие заключается в отсутствии нахрапника. Очевидно, лошади управлялись с помощью одних удил. (Эти изображения тщательно отобраны; на некоторых рельефах псалии такие большие, что тянутся с одной стороны носа до другой и могут быть ошибочно приняты за нахрапник, если их не рассмотреть внимательно.)

Суголовный ремень более поздней уздечки разделен только на две ветви, псалии удил меньше по размеру.

Существует заметная разница между всадниками IX и VIII вв. до н. э., а еще большая — между ними и всадниками VII в. до н. э. Наездники древнейших времен неуклюже сутулятся на спинах своих лошадей, их бедра расположены горизонтально, а нижние части ног не висят свободно, а обхватывают бока лошади. При управлении лошадьми всадники ощущают неуверенность в своих силах; по крайней мере, конных лучников (с бронзовых ворот царя Салманасара, 860-825 гг. до н. э.) сопровождают пешие, которые держат ведущие поводья. Можно предположить, что удила с плоскими псалиями не были особенно эффективны, и имеющийся в нашем распоряжении экземпляр (возможно, модель, предназначавшаяся для церемониальных целей, поскольку ее грызло равно 26 см в ширину) имеет плоское, составленное из двух деталей грызло без шипов[176].

Но если удила IX в. до н. э. не были слишком жесткими, то можно предполагать, что удила во времена Тиглатпаласара не особенно отличались от них. И все же его воины скачут гораздо лучше, чем их предшественники.

Теперь рассмотрим удила с искривленными псалиями, которые были изобретены до конца VIII в. до н. э.[177] Эти псалии сделаны не в виде правильных полумесяцев, как у поздних греческих удил. Передний конец их заострен, а задний тупой; в целом они похожи на отросток оленьего рога, имеют три отверстия, из которых среднее явно предназначалось для грызла, а два концевых — для ветвей суголовного ремня. Такие псалии хорошо известны по находкам в Центральной Европе. Похоже, они в целом имели грызла из недолговечного материала, возможно, из веревки или ремня из сыромятной кожи, хотя был найден экземпляр одночастного грызла из рога[178]. Позднее начали использовать металлические грызла, обычно в форме двух соединяющихся колец, каждое из которых оканчивалось большой петлей. Псалии, сделанные отдельно, из рога, дерева или металла, возможно, пропускались через эти петли, которые также служили для прикрепления поводьев, или прикреплялись к ним с помощью крючка, или присоединялись к уздечке. Этот тип удил был найден в Пазырыке, у него замечательно вырезанные деревянные псалии[179]. Такой же тип, с металлическими псалиями различных форм, был найден на Северном Кавказе, в Иране и в других местах среди предметов, датируемых периодом приблизительно с 800 до 550 гг. до н. э.[180] Мы можем связать его со степными кочевниками и видеть в измененных удилах ассирийских рельефов последствие движения скифов и киммерийцев, присутствие которых, несомненно, ощущалось еще до великих нашествий. Попутно можно отметить, что этот тип до сих пор не был найден в Греции.

До сих пор грызла подобных удил оставались гладкими и, очевидно, были не более эффективными, чем те, которые прежде использовались в Ассирии. Терпеливые, выносливые центральноазиатские пони, безусловно, не нуждались в более суровом грызле, но я не могу понять, почему введение этого типа могло добавить ассирийцам уверенности при управлении их норовистыми лошадьми[181]. Однако другие свидетельства показывают, что в то время использовались также гораздо более внушительные удила.

На Илл. 34 а, b показаны бронзовые удила, хранящиеся сейчас в Эшмольском музее в Оксфорде. Это один экземпляр из трех, найденных на разграбленном кладбище в Деве-Гююк, рядом с Каркемишем на Евфрате, в захоронениях персидского периода, начиная с 600 по 300 г. до н. э. Вместе с этими удилами были обнаружены терракотовые статуэтки, имеющие скифские черты; предполагается, что они, возможно, были сделаны примерно в начале VI в. до н. э. под влиянием скифов[182]. Однако грубые грызла из Скифии до сих пор неизвестны.

Грызло имеет две части — это толстые, основательные цилиндры, сцепленные кольцами. Они покрыты грубыми шишками — менее внушительными, чем «ежи» Ксенофонта, но достаточно жесткими. Каждая часть грызла отлита заодно с псалием, который образован из двух боковых дужек, согнутых наружу под острым углом и имеющих для прикрепления ветвей суголовного ремня уздечки. Поводья прикреплены к большим кольцам, которые выступают прямо наружу за концы частей грызла в той же плоскости, что и боковые дужки.

Одна боковая дужка каждого псалия оканчивается копытом, очень похожим на настоящее, другой — фаллосом: то и другое сделано (очевидно, в магических целях) для того, чтобы жеребец, носящий эти удила, был одновременно быстрым бегуном и могучим производителем[183].

Когда удила сгибались во рту лошади, то псалии и кольца поводьев оказывались слегка повернуты кверху. Однако они в основном еще выдавались вовне. На лошадях с рельефов из Персеполя (ок. 500 г. до н. э.) ясно видны фаллос, копыто, а также кольцо поводьев; весьма вероятно, что эти удила относятся к данному типу. Псалии здесь почти прямые, с боковыми дужками, только слегка загнутыми кверху. Иные же художники, возможно, загибали концы более резко, чтобы намекнуть на внешнюю выступающую часть, которую они были не в силах изобразить в правильной перспективе. Впрочем, кажется, что большинство удил с искривленными псалиями, запечатленное в скульптуре и вазовой живописи, другого вида.

Несколько экземпляров удил грубого типа было найдено в Закавказье, в могилах, которые можно датировать IX—VIII вв. до н. э.[184] Будучи отлитыми (шипы и все прочее) только в двух кусках, они, должно быть, были гораздо дешевле и проще в производстве, чем греческие удила с «валиками»; с другой стороны, они, надо полагать, почти не были «гибкими». Не исключено, что этот тип появился у цивилизованных стран Бронзового века, возможно, в царстве Урарту, или Арарат, а не у кочевников, и существовал довольно долго: когда Александр Великий захватил Персеполь, такие удила входили в состав стандартного снаряжения персидской кавалерии[185]. Влияние Урарту на греческую металлообработку может быть прослежено до VII в. до н. э. Однако в настоящее время только два образца этого типа удил известны в Греции, из которых самый ранний был найден в развалинах, оставшихся после захвата персами афинского акрополя в 480 г. до н. э., и весьма вероятно, что они персидские[186]. Данные удила практически идентичны удилам из Персеполя. Изображение ноги и копыта на одной боковой дужке псалия выполнено условно, и есть шишка на другой дужке вместо фаллоса.

Второй образец из Греции (очевидно, греческого производства) имел утолщения на всех четырех боковых дужках псалиев. Он был обнаружен в развалинах Олинфа, разрушенного в 348 г. до н. э. Филиппом II Македонским[187].

К этому типу грубых удил близки удила с трехчастным грызлом. Кольцо для крепления поводьев, псалии и грызло опять-таки отлиты так, что составляли единое целое, но части грызла соединяются не друг с другом, а с большим кольцом, которое служит связующим звеном. Все части мундштука покрыты грубыми шипами. Этот тип удил имеет одно преимущество над типом из двух кусков в том, что его главные части являются зеркальными отображениями друг друга и могут быть отлиты из одной литейной формы.

У образцов из Ассирии[188] и из неизвестного источника[189] есть выступающие боковые дужки псалиев, очень похожие на те, которые показаны на Илл. 35 b, но без копыт и фаллосов. Опасность того, что боковые дужки псалиев могли цепляться за препятствия или за сбрую других лошадей, очевидна. Псалии, возможно, загнуты вовне, чтобы лошадь была не в состоянии ухватиться за концы боковой дужки псалия и закусить его между зубами. Когда псалии и грызло делались отдельно, то лучше было загибать концы кверху; но когда псалии отливался вместе с мундштуком, то литейная форма была бы чрезвычайно сложной, если бы все части литья не лежали в одной горизонтальной плоскости. Илл. 35 с демонстрирует более поздний образец (IV в. до н. э.?) из Персеполя. Он имеет прямые боковые дужки псалия и внешне выглядит тяжелым и неуклюжим, причем шишки гораздо ощутимее, чем на других удилах, обнаруженных вместе с ними. По-видимому, более грубые, тяжелые удила использовались для объездки и первоначальной подготовки лошадей, как рекомендует Ксенофонт, а не для обычной верховой езды[190].

Конечно, гладкие удила можно было сделать такими же, как и грубые, за исключением грызел, отлитых без шипов. В Деве-Гююк вместе с двумя парами гладких удил был найден один экземпляр грубых; также двусоставные гладкие удила неизвестного происхождения (хранятся в Каире) имеют псалии, которые хотя и были сломаны, кажется, сходны с теми, что имелись на грубых ассирийских трехчастных удилах[191]. Более очевидно родство между типами гладких двух- и трехсоставных удил, получивших, как говорят их находки, распространение от Венгрии до Курдистана[192].

Итак, судя по источникам, отлитые из бронзы тяжелые удила с грубыми грызлами использовались в Месопотамии и соседних странах в период, когда возросло не только военное значение конницы, но и сноровка и уверенность в себе всадников. Охотники царя Ашшурбанапала носят удила с кольцами для крепления поводьев, которые, похоже, составляют единое целое вместе с псалиями. Они, возможно, поэтому сделаны из бронзы и предположительно имеют грубые грызла. Но его обозные мулы и кавалерийские лошади царя Синнахериба полувеком раньше имели более грубые псалии, которые, вероятно, были сделаны из рога и имели гладкие грызла, подвешенные на них.

Грубые удила деве-гююкского типа продолжали использоваться почти в неизменной форме персами до падения их империи, а также греками в IV в. до н. э. «Гибкий» тип, описанный в предыдущей главе, не заменил их полностью, будучи более сложным и поэтому более дорогим в изготовлении. Однако использование грубых удил для верховой езды не было повсеместным, хотя, возможно, и становилось постепенно все более распространенным. Осознание того, что грубые удила позволяют управлять норовистыми лошадьми, могло укрепить уверенность в себе и повысить сноровку позднеассирийских всадников и их преемников в Азии и Европе; но ясно, что это не способствовало развитию верховой езды.

Не обнаружено никаких прямых свидетельств использования грубых бронзовых грызел в Греции до начала Греко-персидских войн. Однако удила с искривленными псалиями определенно появились в Греции, как это доказал Ялурис, ок. середины VII в. до н. э.[193] Искривленный псалий впервые виден на коринфских вазах. На одном из наиболее ранних образцов изображен Беллерофонт, выходящий на бой с Химерой. Его ноги большей частью скрыты крыльями Пегаса, но тело расслаблено и посадка уверенная, что заметно контрастирует с некоторыми беотийскими или аттическими образцами того времени. Этот рисунок, очевидно, был сделан незадолго до 650 г. до н. э. — примерно в те годы, таким образом, когда начались конные состязания в Олимпии; к тому же в следующем поколении в коринфском искусстве прослеживается сильное ассирийское влияние[194]. В этом случае можно предположить, что удила с искривленными псалиями завезли в Грецию из Ассирии коринфяне, и вполне вероятно, что среди них были удила с грубыми грызлами.

Из Коринфа искривленные псалии начали распространяться по всей Греции с конца VII в. до н. э. В аттической черно- и краснофигурной вазовой живописи это самый распространенный тип. Но то, что удила имеют искривленные псалии или изображены художником архаического периода вместе с ними, еще не доказывает, что грызло данных удил грубое. Этот факт нашел подтверждение благодаря группе из четырех удил, найденных в Олимпии и датированных, судя по остальным предметам, примерно 550— 490 гг. до н. э.[195]

Самый лучший из них образец сделан из бронзы. Он был упомянут в связи с «грубыми подвижными» удилами с валиками вокруг их грызел. Грызло представляет собой прямой прут, заключенный в узкую трубку, которая, очевидно, вращалась и которой лошадь могла поиграть во рту. Концы прута проходили через отверстия в середине искривленных псалий, имелись кольца, соединенные с короткими ручками для прикрепления поводьев, которые свободно вращались около внешних концов грызла. Валик (насколько я знаю, это самый ранний образец) и кольца для крепления поводьев предвосхищают удила IV в. до н. э., описанные в предыдущей главе, но у них нет ни их грубости, ни их гибкости. По-видимому, они являются посвятительным даром удачливого владельца скаковой лошади, хотя какой лошади они принадлежали — верховой или колесничной — неизвестно.

Три других экземпляра изготовлены из железа и имеют грызла, состоящие из двух частей. У самого простого экземпляра искривленные псалийи с большими кольцами, через которые проходят ушки грызла (а не крючки для поводьев). У второго имеются крючки для поводьев, но нет псалиев; возможно, они были сделаны из недолговечного материала. У третьего экземпляра (наиболее примечательного) псалии слегка согнуты к каждому краю, в виде длинной узкой буквы S. Кольца для суголовных ремней уздечки прикреплены таким образом, что концы S, вероятно, загибались кверху и книзу, а не внутрь и наружу. Между кольцами суголовных ремней и на противоположной стороне есть другое кольцо, которое соединяется с кольцом на конце части грызла. Крючки для поводьев также свешиваются с концов частей грызла — внутри псалий, что весьма необычно. Части грызла утолщены и огрублены, будучи обмотанными железной проволокой. S-образная, а не в виде полумесяца форма псалий, конечно, не означает, что эти удила функционировали по-иному. Но стоит отметить, что S-образная форма была известна (хотя, очевидно, и не слишком широко) в сфере ассирийского влияния при Тиглатпаласаре III (745—727 гг. до н. э.), т. е. в период, когда на рельефах появляется наиболее распространенная форма в виде полумесяца[196]. Деревянные S-образные псалии с концами, вырезанными в виде голов животных, были найдены в Пазырыке[197] (конец V — начало IV в. до н. э.), а бронзовые, которые не могут быть точно датированы, но, вероятно, довольно поздние, обнаружены в Дельфах, Додоне и Олимпии[198]. Все они имеют концы, загнутые вверх и вниз, а не внутрь и наружу.

Данные вазописи, таким образом, говорят лишь о том, что коринфяне ввели новую форму (или формы?) удил и что эта форма (или формы?) быстро распространилась по всей Греции в конце VII и начале VI в. до н. э. Я не исключаю, что некоторые из этих новых удил имели грубые грызла. Мастера по обработке бронзы из Коринфа были одними из самых знаменитых в древности и вполне могли отлить шипы; и действительно, валики с шипами для удил были найдены в Коринфе и его Перохоре[199]. (Но они, правда, их датировка неясна, очевидно, довольно поздние.) Валиковое грызло предположительно является греческим изобретением, хотя Александрова мозаика из Помпеи (вероятно, копия оригинала конца IV в. до н. э.) предполагает, что некоторые персидские всадники использовали их так же, как и жесткий тип, найденный в Персеполе.

Как указывает Ялурис, легенда о золотых удилах и уздечке, которые Афина дала Беллерофонту, была тесно связана с Коринфом, и даже существовало предание, что удила изобрели именно там[200]. Однако не следует преувеличивать достижений коринфян в этой области. Появились ли удила в тех местах, где прежде были известны только нахрапники, благодаря коринфянам или они просто ввели в обиход удила более сильного действия, все равно их изобретением не было то, что сделало возможной верховую езду или даже использование кавалерии. Изображения всадников, из которых лишь немногие вооружены и тем более сражаются верхом, появляются во все большем числе в аттическом и беотийском искусстве с конца VIII в. до н. э.

Необходимо помнить, что у древних не было стремян, и поэтому когда они пытались остановить своих лошадей, они находились в таком же положении, что и человек, пытающийся грести в лодке без подпорки для ног.

Колесничие, имевшие в колеснице под ногами доски, находились в лучшем положении. Примечательно, что кельтские племена, об использовании которыми особенно жестких подгубноременных удил говорилось в предыдущей главе, также развили кольцевой трензель современной формы. Его обнаружили в Центральной Европе, Франции, Англии и Ирландии. Судя по всему, он применялся главным образом для езды на колесницах. Данный трензель обычно имел гладкое двух- или трехчастное грызло, однако известны и плоские полумесяцы. Я полагаю, что они появились в период латена (La Tène), став результатом усовершенствования трензелей с псалиями, снабженных кольцами для крепления поводьев, которые были приделаны к концам частей грызла. Но изучением этого вопроса должен заняться специалист, более знакомый с кельтскими древностями.

К началу новой эры римляне, в свою очередь, отказались от относительно неудобного трензеля с псалиями. На конных статуях и рельефах раннеимператорского периода суголовный ремень уздечки не разделяется и прикрепляется прямо к концу грызла. Поводья также обычно прикрепляются к концу грызла, который украшен небольшим металлическим диском — слишком маленьким, чтобы помешать удилам съезжать на бок через рот. Чтобы удержать удила на месте, нахрапник прикреплен к суголовным ремням несколькими дюймами выше уголков рта. Возможно, он шел прямо вокруг носа лошади (как на статуе Марка Аврелия в Риме) или только вокруг лба (как на статуях Бальбов из Геркуланума). Он часто потом крепился ремнем, проходившим под передней частью носа лошади, и позволял свободно играть только нескольким дюймам суголовного ремня, который висел под ним. Украшенные металлические диски скрывали соединения ремней.

Упоминания о «волках» на удилах не раз встречаются в латинской литературе и дают основания предполагать, что грызло было часто украшено острыми шипами.

Второй тип грызла, использовавшегося в Римской империи, показан на Илл. 37 b. Он сконструирован так, чтобы вонзаться в небо лошади; в то же самое время psalion (см. на той же Илл.; оба образца были найдены вместе) мешал лошади высвободиться, подняв голову и раскрыв рот. Поводья прикреплялись к металлическим ручкам, которые висели свободно с концов мундштука. Полоса, которая связывает эти рукояти, не действует как подгубный ремень, поскольку она лежит не в подбородочном желобе лошади, а находится ниже его.

Подводя итог, отметим следующее. Кажется, что верховая езда не стала возможной вследствие изобретения жестких удил. Но, очевидно, поскольку люди пристрастились к верховой езде вместо передвижения в битву на колеснице, было обнаружено, что дополнительный контроль, который давали жеские удила, необходим, по крайней мере, если говорить о народах, скакавших на породах норовистых лошадей, разводившихся в Северо-западной Азии и в Южной Европе. (И здесь мы можем констатировать, что лошади, на которых скакали в битву в VII в. до н. э., были крупнее, сильнее и норовистее, чем те, на которых ездили тысячу лет назад, хотя, как было показано в первых двух главах, это улучшение не было результатом внезапного появления прежде неизвестной породы.) Скифы на своих выносливых пони обычно использовали гладкие удила, а народы Северной Африки вовсе управлялись без удил (хотя их пример не был воспринят римскими завоевателями). Вместе с тем грубое грызло, кавессон и (после его изобретения) подгубный ремень стали применяться регулярной конницей цивилизованных государств и были существенны для ее развития, даже если они и не использовались на каждой лошади постоянно. Правда, и при этих усовершенствованиях опасность того, что лошадь понесет, была больше, чем при наличии стремян. Судьба Авла Аттика в битве у горы Грампий, juvenili ardore et ferocia equi hostibus inlatus («увлеченного в гущу врагов молодым задором и неукротимым конем»), хорошо известна[201]. И еще лучше известна судьба Кира Младшего, скакун которого Пасакас нес царевича, кричавшего: «С дороги, оборванцы!» — пока его не убили воины из армии брата[202].

У колесницы было огромное преимущество перед всадником, поскольку воину не приходилось заниматься управлением лошади. «Приходи поэтому, бери хлыст и сияющие поводья, а я встану на колесницу, чтобы сражаться, — говорит Эней Пандару, — или в противном случае ты будешь сражаться с ним, а за лошадьми буду следить я»[203]. Можно попутно вспомнить одного пехотного капитана из «Панча»[204], который, когда его попросили «сесть на лошадь и обучить батальон», ответил, что он бы «сперва обучил батальон, а потом уж сел на лошадь».

Даже после того как кавалерия начала вытеснять колесницы, верховая езда и конный бой все еще оставались делом двух людей. Лэйярд отметил, что в IX в. до н. э. ассирийские конные лучники часто сопровождались помощниками, несшими управляющие поводья[205], и мы увидим ниже, что тяжелые драгуны, если их можно так называть, которые спешивались для битвы и передавали своих лошадей молодым оруженосцам, чтобы те держали их, составляли часть армий, по крайней мере, некоторых греческих государств в конце VII в. и начале VI в. до н. э. Подобная мера имела то преимущество, что знакомила молодежь с боем, не подвергая ее опасностям сражения. Возможно, какие-то воспоминания об этом дожили до IV в. н. э. В «Государстве» Платона дети должны получать «крылья», чтобы их вывозили при возникновении угрозы — верхом, т. е. на быстрых, но спокойных лошадях — и водили смотреть, как сражаются старшие[206]. Впрочем, любая система в целом, при которой воин не управлял своей собственной лошадью, изнуряла силы как человека, так и животного.