Глава III ПОВОДЬЯ И ПЕРВЫЕ УДИЛА

Лошадьми, как и другими животными, можно править по-разному. В предыдущей главе мы не раз упоминали сообщения о лошадях древней Ливии, где всадники скакали без седел, правили лошадьми при помощи либо прутиков, либо обычных веревок, проходящих вокруг шеи. Лефевр де Ноэтт отмечает, что второй из этих способов ради забавы вновь стали использовать молодые французские кавалерийские офицеры в 1885 г.[110] Это помогло ему спустя несколько лет правильно интерпретировать изображения нумидийцев на колонне Траяна. Использование палочек для управления невзнузданными лошадьми подтверждается наскальными рисунками в Сахаре и монетами нумидийского царя Сифакса (204 г. до н. э.)[111]. Однако ни один из этих способов не использовался в Греции, так что нет необходимости говорить о них в дальнейшем.

Большинство народов обычно управляют лошадьми, оказывая давление или на наружную часть носа, или на наиболее чувствительные внутренние части рта, или же сочетая оба этих способа. Для давления извне могут применяться поводья или нахрапник уздечки, т. е. веревочный или кожаный ремень, проходящий вокруг носа лошади. Они наиболее эффективны, когда подогнаны довольно низко, чтобы касаться мягких и хрящевых ноздрей, но в данном случае это, очевидно, будет мешать дыханию лошади, что нежелательно, если она должна бежать быстро и долго. Если нахрапник пригнан выше, то он будет давить только на костные части головы, и его воздействие окажется гораздо менее ощутимым, так что с его помощью можно скорее намекать лошади на свои намерения, чем управлять ею.

Удила, воздействующие на внутреннюю часть рта, являются более эффективным средством контроля, когда лошадь верховая или находится в упряжке, но они, очевидно, не подходят, чтобы водить лошадь вокруг загона или привязывать ее в стойле, поскольку это помешает принимать пищу. Более того, как указывает Ксенофонт[112], не рекомендуется вести лошадь за удила, поскольку это может повредить ей рот — на одну сторону оказывается более сильное давление, чем на другую. Повод («ослиный повод») для привязывания лошади в стойле уже отличался от уздечки и металлических удил, которыми она привязывалась митаннийцем Киккули в XIV в. до н. э.[113] Такие поводья часто изображались на греческих вазах архаического и классического периодов и использовались для того, чтобы привязывать лошадь к стойлу, а также чтобы вести вьючных животных и обозных мулов или ослов, везущих пожилых и малоподвижных седоков — например Гефеста, хромого бога-кузнеца, чье возвращение на Олимп в сопровождении дионисийской свиты было излюбленным сюжетом греческих художников.

Возможно, из-за этой связи с богом вина rhyta (рога для питья), сделанные в виде голов мулов или лошадей, изображены с поводьями, а не с удилами или уздечками.

Простейший тип поводьев состоит из нахрапника, разделенного на переднюю и заднюю половины, которые удерживались с помощью третьего ремня, протянутого вокруг головы лошади за ушами. Соединялись эти ремни (на каждой стороне головы лошади) обычно с помощью двух больших колец — по-видимому, металлических. Единственный чумбур прикреплялся к задней части нахрапника, под подбородком. Наиболее искусно выполненные образцы имеют налобный и подбородный ремни или два ремня, пересекающихся под подбородком вместо одного ремешка.

Различия между поводом, удилами и уздечкой отчетливо видны на вазе, расписанной ок. 540 г. до н. э. афинским художником Неархом и найденной в виде фрагментов на афинском акрополе[114]. Ахилл запрягает квадригу, две упряжные лошади уже стоят на своих местах с удилами во рту; Ахилл подгоняет удила левой пристяжной лошади. Правую пристяжную только что привели. У нее повод упоминавшегося выше простого типа, с единственным чумбуром, прикрепленным под подбородком. Когда животное встанет на свое место, то его поводья заменят удилами и уздечкой, которые вместе с хомутом будут висеть на конце ярма, готовые к применению. В большинстве подобных сцен на аттических вазах конца VI в. до н. э. мы видим пристяжных лошадей в намордниках и с поводом. Ксенофонт рекомендует использовать повод всякий раз, когда коня ведут без уздечки[115]. Те поводья, которые донесла до нас вазовая живопись, были, возможно, сделаны из кожаных ремней или сплетены. Сохранившиеся же металлические экземпляры изготовлены позднее. «Намордник-страж с шипами со всех сторон» упомянут в посвящении упряжи победившей беговой лошади Посейдону Истмийскому, датируемом временем ок. I в. до н. э.[116]

Стоит отметить, что у лошадей на большой афинской «конеголовой» амфоре первой половины VI в. до н. э.[117] есть поводья (Илл. 14 Ь). Поэтому, как я полагаю, подразумевается, что эти лошади находятся в стойле или загоне.

Поводья простого типа конюх мог надевать или снимать, не расстегивая ремней; ни одно из известных мне изображений не позволяет сделать вывод, что ремни могли расстегиваться. Современная пряжка с язычком была неизвестна. К этому обстоятельству нам еще придется вернуться, когда речь пойдет об уздечке. Веревка, с помощью которой следует привязывать или вести лошадь, обычно изображается прикрепленной к ремню, проходящему под подбородком. Ксенофонт подчеркивает, что не следует прикреплять ее к тому ремню, который проходит по макушке головы лошади. Ведь если наверху возле ушей лошади будет узел, то она натрет себе язвы, когда будет чесаться об ясли, и в итоге станет непослушной при взнуздывании и чистке[118].

Phorbeia, древний термин для обозначения поводьев, связан со словом phorbe, т. е. фураж; следовательно, я полагаю, это то, с помощью чего во время приема пищи привязывали лошадь. Как и наше слово «поводья», слово phorbeia, похоже, применялось как для обозначения кожаного недоуздка, так и для привязывающей веревки. Так, Аристотель говорит, что у македонян прежде существовал закон, по которому человек, который не убил ни одного врага, должен подпоясываться phorbeia[119]. Однако это слово также используется и для обозначения кожаного ремешка вокруг головы, с помощью которого флейтист поддерживал свой инструмент[120]. Страбон говорит, что колесницы индийской армии на марше перевозятся быками, а лошадей свободно ведут в phorbeia[121]. Таким образом, можно предположить, что это не просто веревка.

Когда животных вели, то для лучшего контроля над ними иногда к поводьям добавлялось грызло, состоявшее, возможно, из цепочки, протянутой между двумя кольцами[122]. Действие этого грызла целиком зависело от того, как функционировал нахрапник, что отличало его от действия обычных удил. Необходимо отметить тот факт, что если рот животного открыт, его зубы обнажены, а уши повернуты назад, то это еще не доказывает наличия грызла (промежуток между кольцами поводьев и углами рта позволяет сделать однозначный вывод).

По-видимому, иногда у верховых лошадей уздечками были недоуздки, так что всаднику при спешивании не требовались поводья, чтобы вести лошадь или привязать ее[123]. Использование кожаных ремней, прикреплявшихся под подбородком (а также к поводьям или к металлическому кавес-сону такого типа, который будет описан позже, или к подбородному ремню уздечки), показано на нескольких греческих вазах и, судя по всему, пришло из Ассирии. Однако с одними поводьями в древней Греции ездили верхом столь же редко (по крайней мере, после VII в. до н. э.), как и сейчас.

На большой чаше для питья, изготовленной в Коринфе в начале VII в. до н. э., мы видим обнаженных мальчиков, сидящих боком, как пахари, на своих неуклюжих лошадях с покачивающимися спинами. Всадники сидят по правую сторону, держа в левой руке палочки, а в правой — веревки, которые привязаны к простым поводьям. Лошади, очевидно, идут шагом. Однако Кастор и Поллукс, изображенные на другой коринфской вазе, сделанной несколько раньше, по-видимому, должны спешить и потому мчатся галопом за Тесеем, который увозит их сестру Елену. Но до сих пор у одной из их лошадей есть только повод и чумбур[124].

На кувшине для воды из Цере в Италии, изготовленном предположительно ок. 530 г. до н. э., всадник, скачущий галопом за оленем, размахивает дротиком. Под ним нет седла, и он правит лошадью с помощью обычных поводьев. Правда, на других вазах той же самой группы изображены лошади с похожими поводьями, которые держат спешившиеся мальчики или женщины. Вполне допуская, что на лошади можно ездить с поводьями, мы тем не менее в состоянии задаться вопросом: а не были ли для художника лошади, которых вели в стойло, более привычным зрелищем, чем верховые скакуны на охоте?[125]

От исторического периода сохранилось много свидетельств о поводьях. В Бронзовом веке для управления колесничными лошадьми часто использовалась другая форма нахрапника. Его надевали на голову несколько ниже, и он таким образом оказывал более сильное давление. Большая часть свидетельств происходит из Египта. Так, уздечки, найденные в гробнице Тутмоса IV вместе с колесницей, состоят из «носового, налобного, трех суголовных и одного подбородного ремня». Поводья были «прикреплены к носовому ремню и проходили через петлю, соединенную с грудной упряжкой и подпругой». Раскопки дали дополнительную информацию, позволившую прийти к выводу, что лошадью управляли просто с помощью носового ремня, а не трензелей уздечки или удил[126].

Данный тип уздечки с суголовными ремнями, разделяющимися как раз под глазами лошади на два или три отдельных ремешка, наброшенный нахрапник, налобный ремень и подбородный ремень, — все это мы видим на памятниках. На барельефе Сети I в Фивах поводья, которые обвязаны вокруг талии колесничего, прикреплены к передней части нахрапника и, очевидно, оказывают давление прямо на ноздри. Существовал также несущий повод, прикреплявшийся к задней части нахрапника и соответственно к ярму, которое удерживало лошадей, когда колесничий брал в руки оружие. Однако на египетских рельефах показан и другой вид уздечки, похожий на первый, если не считать круглого диска, который закрывал уголки рта и к которому крепились поводья. Этот круглый диск, по-видимому, представлял собой конец грызла. И действительно, бронзовые удила, найденные в Газе и в других местах, состоят из прямого или слегка изогнутого цельного грызла, прикрытого с каждого конца круглым диском, и, подобно колесу со спицами, были обиты изнутри короткими шипами. Эти диски мешали бы грызлу выпадать в бок через рот лошади, а их шипы усилили бы действие нахрапника, к которому они прикреплялись. Такие удила замечательно описал Хермес, назвавший их «гиксосскими»[127]. Однако, оставляя в стороне вопрос о том, кем были гиксосы, мы можем отметить, что похожий метод применялся в Индии во времена Александра Великого или даже позже. Арриан пишет: «Лошади у индийцев не оседланные, не носят уздечек ни с греческими, ни с кельтскими удилами, но вокруг намордника лошади прилажен ремень из прошитой сыромятной кожи, на котором имеются не очень острые бронзовые или железные острия, повернутые внутрь. Богатые люди используют острия, сделанные из слоновой кости. Во ртах их лошадей есть детали из железа наподобие вертела, к которым крепятся поводья. И поэтому, когда повод натянут, то вертел удерживает лошадь, как и острия, которые, как если бы крепились к нему, укалыванием лошади не позволяют ей сделать что-либо, кроме как повиноваться поводьям». В том же духе пишет и Страбон: «Вместо уздечек индийцы используют нахрапники (phimoi), мало отличающиеся от намордников, а в губы лошадей продеты шипы»[128].

Сходное средство, возможно, использовалась в Греции Бронзового века; по крайней мере, на фрагменте фрески из Тиринфа показана голова лошади с круглым диском, прикрепленным к нахрапнику за уголком рта[129]. Не исключено, что греки научились этому от народов Среднего Востока (египтян или хеттов?). Но нельзя исключить, что индоевропейцы пользовались данным изобретением еще до того, как рассеялись по Евразии, хотя и не существует никаких археологических свидетельств, подтверждающих это. Поразительно, однако, что удила чрезвычайно похожего типа (одночастные грызла с большими, имеющими украшения псалиями и с шипами на внутренней стороне) были обнаружены в большом числе в Луристане, диком горном районе Западной Персии. Псалии этих удил сделаны в виде животных, как правило, фантастических крылатых чудовищ с большими головами, растущими из спин. Эти создания имеют большую дыру в своем теле, через которую свободно проходит прут грызла, и две петли на спине для прикрепления расходящихся суголовных ремней уздечки. Они датируются приблизительно VIII—VII вв. до н. э. и связываются с влиянием скифских захватчиков, хотя их мог сделать и местный мастер, поскольку ничего похожего в Скифии не найдено[130]. Если не считать того, что у них были псалии в виде животных, эти удила не имеют ничего общего с гладкими составными трензелями из Италии того же периода. Примечательно, что хотя трензеля с составными грызлами использовались и в Луристане, все они имели совершенно разные псалии.

В период Бронзового века в Египте и Греции также использовался другой тип удил. Благодаря любезности руководства Эшмольского музея в Оксфорде и мисс Бентон я могу проиллюстрировать образец, найденный в Телль-Амарне и датированный предположительно не раньше начала XIV в. до н. э. Эти удила состоят из грызла, образуемого двумя сцепленными кольцами, вокруг которых вырезаны небольшие спирали, возможно, имитирующие скрученную проволоку. Они проходят через псалии с помощью искусно отлитых трубок, в которых они свободно двигаются, и оканчиваются прочной литой D-образной деталью для крепления поводьев. Псалии состоят из прямых прутьев, плоских с внутренней стороны и слегка выпуклых с внешней, отлитых заодно вместе с трубками для колец грызла. На каждом конце у них имеется по отверстию для крепления суголовных ремней уздечки, а с внутренней стороны между концом боковой дужки псалия и его центром выдается острый шип длиной около четверти дюйма.

Эти удила можно сравнить с другими, найденными в одном микенском захоронении. Они датируются поздним Бронзовым веком и представляют собой самый древний экземпляр удил, известных в Греции[131]. У них скрученные части грызла — возможно, своего рода воспоминание о временах, когда грызлом служила веревка. Они оканчиваются простыми петлями для прикрепления поводьев и проходят через широкие отверстия в псалиях, вместо литых трубок, как в египетских удилах. На внутренних сторонах псалиев имеются шипы.

Вряд ли эти поводья прикреплялись к наброшенному нахрапнику того типа, о котором только что шла речь (хотя они могли использоваться вместе с ним; правда, я могу ошибаться на этот счет, поскольку наброшенный нахрапник, похоже, всегда изображался на египетских картинах и рельефах). Невозможно надежно прикрепить плоский кусочек металла к искривленному кусочку кожи с помощью короткого шипа; необходим достаточно длинный гвоздь с большой шляпкой. Кроме того, составное грызло, когда оба повода натянуты, сгибается посередине, в чем и состоит суть его действия. Это было бы невозможно сделать, если бы оно крепилось прямо к нахрапнику.

Удила очень похожей формы, правда, без шипов, позднее использовались в Ассирии, хотя определенно без наброшенных нахрапников[132]. Не следует думать, что древние из гуманных или практических соображений не вонзали острые шипы в губы лошади. Позднее мы увидим много более жестких удил. Кроме того, имеются уже приведенные свидетельства Страбона и Арриана[133].

Принцип действия этих удил понятен. С каждой стороны головы лошади суголовные ремни уздечки разделялись на два ремешка, один из которых был прикреплен к каждому из отверстий на концах псалий удил. Удила таким образом держались на псалиях примерно у правых уголков рта лошади[134]. Поводья крепились к концам колец грызла на каждой стороне. Когда они были натянуты, грызло сгибалось в середине, и два псалия, вместо того чтобы быть примерно параллельными, сходились и давили на нижнюю челюсть лошади между их нижними концами. Это действие усиливалось шипами.

В том, что шипы должны были оказывать воздействие на лошадь, а не соединять кожаный ремень или подкладку с псалиями, мы можем убедиться, взглянув на другие удила из Египта[135]. У них имеются шипы (по три на каждой стороне) на нижней боковой дужке только у псалий. Это более логично, поскольку именно нижняя боковая дужка давит на челюсти, когда поводья натянуты.

Без шипов эти поводья напоминали по своему действию современные составные трензеля. Два экземпляра таких удил без шипов, датированных чуть позже, чем удила из Микен, были найдены в Милете[136].