В: Хотела бы я оказаться в твоей постели. Очаровательной. Обнаженной.

 

М: *стон* Но меня бы там не было.

 

В: Почему?

 

Прищурившись, проверяю время. Половина седьмого.

 

М: Я в больнице, делаю обход.

 

В: О, как печально.

 

М: В выходные будем спать вместе.

 

В: Не могу дождаться.

 

М: Ты хорошо себя чувствуешь?

 

В: Устала. И все болит.

 

М: Хорошо.

 

В: Садист.

 

М: Тебе это нравится.

 

В: Знаю.

 

М: Вылезай из постели, котенок.

 

В: Да, Макс.

 

Смотрю, как точки на экране появляются и исчезают, — он набирает сообщение. Я хихикаю.

 

В: Это ты начал.

 

М: Мне нужно вернуться к работе.

 

В: Удачи.

 

Его следующее сообщение — фото угрюмого кота. Я не единственная, кто очарователен.

 

Глава 33

МАКС

 

Два дня спустя я у себя в кабинете завершаю заниматься оценкой ротации служащих педиатрии, когда мой пейджер издает сигнал. Такое происходит постоянно, но это сообщение взволновало меня больше, чем все остальные.

 

Пациента с сотрясением мозга, которого я наблюдал месяцем ранее, Итана Болтона, снова привезла «скорая».

 

Быстро отметив, на чем остановился, закрываю программу. Выйдя из кабинета, передаю записку Блэру.

 

— Напомни закончить это позже, — бросаю через плечо, выбегая за дверь.

 

Приближаясь к отделению скорой помощи, заставляю себя притормозить. Но, черт возьми, второе сотрясение так скоро — плохая новость для состояния мозга этого ребенка. И его будущего.

 

Останавливаюсь у сестринского поста, где мне молча передают карту. Вижу у изножья койки его родителей. Похоже, ординатор провел быстрый медицинский осмотр, но мне не хочется возиться с предварительным дерьмовым диагнозом.

 

Он получил травму, катаясь на санках в первый сильный снегопад. Черт бы все это побрал.

 

Возвращаю карту обратно.

 

— Нейрохирург был?

 

— Пока нет.

 

— Нам нужна консультация, быстро. Возможно, потребуется некоторое время, чтобы его дождаться, поэтому, пожалуйста, займитесь этим немедленно. И выясните, кто из бригад по черепно-мозговым травмам сегодня дежурит.

 

Бл*дь. Ненавижу эту часть своей работы.

 

Медленно выдыхаю, прежде чем подойти к родителям. Быстро пожимаю руку отцу, прежде чем продезинфицировать руки и представиться ординатору, который убирается с моего пути.

 

Достаю из кармана фонарик в виде Бэтмена и свечу Итану в глаза, спрашивая, что случилось.

 

— Не знаю, — бормочет он. — Передо мной ехал мальчик. И он... и он... и... он… Я думал, он будет… Речь сбивчивая, и не только из-за боли или страха. Глаза плохо движутся за фонариком, а

 

правое веко, возможно, опущено. Я чертовски рад, что вызвал нейрохирурга для консультации.

 

— Мы говорили в школе, что ему противопоказаны физические нагрузки, — бормочет его мать через мое плечо, и я киваю.

 

Знаю. Но они не слушают. И всегда что-нибудь происходит. Дети забывают об осторожности, а на переменах за школьным двором присматривают недостаточно хорошо. Я смотрю на Итана.

 

— Мы положим тебя в больницу, приятель. И сделаем несколько анализов. Твоя задача — как можно больше отдыхать, хорошо? Теперь на некоторое время закрой глаза. Вот так, молодец.

 

Пока я объясняю родителям Итана, что будет дальше, появляется ординатор-невролог. Для начала, более тщательный осмотр. По крайней мере, несколько дней в больнице. Я не произношу слово на «о» (прим. имеется в виду «операция»), но оно инстинктивно вертится у меня в голове по той же самой причине, по которой меня напугал сигнал пейджера.

Между родителями чувствуется странное напряжение, которое я не могу понять. Они оба беспокоятся об Итане, это совершенно ясно.

 

— Где ваши дочери? — спрашиваю я. Мать Итана потирает лоб.

 

— Они останутся у подруги. С ночевкой.

 

— Ладно. Вам сегодня что-нибудь потребуется? — Я смотрю на часы. Еще даже не обед. Итан получил травму на утренней перемене, но для родителей это произошло уже целую жизнь назад.

 

Отец качает головой.

 

— Просто скажите, что с ним все будет в порядке.

 

— Мы хорошо о нем позаботимся, — это мой ответ по умолчанию. И это правда. Но это не тот ответ, который он ждет.

 

И причина этого ясно читается на лице ординатора-невролога, когда мы отходим в уединенный уголок, где хранятся карточки.

 

— Ему нужна компьютерная томография.

 

Я киваю. Но все же, бл*дь. Обычно предписание для сотрясения мозга — это постельный режим. Как это было в первый раз. Но налицо все симптомы возможного кровоизлияния. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

 

Ординатор бросает на меня растерянный взгляд.

 

— Вы не согласны?

 

— Согласен, — киваю я. Почему я должен быть не согласен? Потом понимаю, что это из-за моего хмурого вида. — Просто это один из тех случаев, которые воспринимаются слишком лично.

 

— Ох. — Он издает смешок. — Не прозвучит ли странно, если я скажу, какое облегчение услышать это от вас?

 

Я похлопываю его по плечу.

 

— Вовсе нет. Волноваться о своих пациентах — это хорошо. — Это правда. И в то же время своего рода чушь собачья. Сейчас я бы оказал Итану лучшую медицинскую помощь, если бы так не беспокоился. Мне нужно сосредоточиться на следующих шагах. — Я скажу родителям. Заказывайте томографию.

 

*****

 

Сообщив Итану и его родителям, что нужно сделать несколько снимков его головы — нет, они не принесут вреда, и, да, во время процедуры мы будем рядом, — я возвращаюсь в кабинет.

 

Блэр разговаривает по телефону, поэтому я проскальзываю мимо него и открываю на компьютере свой график. Теоретически мой телефон синхронизируется с сетью, но на самом деле я ему не доверяю.

 

У меня обед с коллегой. Быстро отправляю ей электронное письмо, в котором сообщаю, что встречу нужно отменить. Мы все равно собирались только в кафетерий. Затем освобождаю остаток дня и оставляю пометку, что ординаторы по-прежнему могут со мной связаться.

Снова указываю на компьютер, проходя мимо Блэра, и тот машет рукой.

 

Когда я добираюсь до конца коридора, телефон вибрирует. Сообщение от моего помощника.

 

Б: Не забудьте, что вам по-прежнему нужно что-то есть. Отменить обед — не значит перестать есть.

М: Спасибо, мамочка.

 

Останавливаюсь у кафетерия и беру рогалик. Съев его в комнате отдыха, отправляюсь в отделение томографии на встречу с семьей Итана.

 

Я присоединяюсь к ним как раз в тот момент, когда Итана завозят на каталке в кабинет МРТ.

 

— Привет, доктор Ди, — говорит он с закрытыми глазами.

 

— Как ты узнал, что это я?

 

— У меня глаза не полностью закрыты.

 

— Закрой их, Итан.

 

— Но…

 

— Отдыхай, малыш. Сегодня это правило номер один. — И завтра, и послезавтра…

 

Я возвращаюсь к его родителям, и снова улавливаю между ними ту же напряженность. Они не прикасаются друг к другу.

 

Это не мое дело.

 

Поэтому я стараюсь не замечать, как жена прикусывает губу и бросает на мужа косой взгляд.

 

Или когда он напрягается, будто она жмет на его последнюю кнопку, но не говорит ни слова.

 

Я благодарен, когда она переключает свое внимание на меня, беря себя в руки, как Мама Командир.

 

— Как долго он пробудет в больнице на этот раз? И какие условия потребуются в плане учебы? Должны ли мы подумать о домашнем обучении до конца года, чтобы он полностью поправился?

 

— У нас есть команда, с которой вы встретитесь либо сегодня, либо завтра. Сотрясения мозга подпадают под категорию приобретенных черепно-мозговых травм, и у нас набрана команда врачей и смежных медицинских работников, которые оценивают каждый случай и работают с родителями, чтобы назначить оптимальный план лечения.

 

Она хмурится.

 

— В прошлый раз мы с ними не встречались.

 

— Нет, Итан очень быстро пришел в себя, все обошлось лишь педиатрическим уходом. Но на этот раз мы должны быть особенно осторожны.

 

Первым откликается отец.

 

— Но с ним все в порядке, да?

 

Он уже второй раз спрашивает меня об этом. Он не принял мой первый ответ, и сейчас ему тоже не понравится то, что я скажу. Но я не могу, глядя этому мужчине в глаза, сказать, что с его сыном все будет в порядке, потому что не знаю, так ли это.

 

Я всей душой на это надеюсь, но, честно говоря, не имею понятия.

 

— Потому что послезавтра к нам прибудет партия телят.

 

Мой разум запинается о только что услышанное. Медленно поднимаю на него глаза. Бл*дь. Понимаю, у мужика ферма, и он, вероятно, занимается всем в одиночку. И он беспокоится о своем ребенке. Ведь так? Он должен беспокоиться о своем ребенке.

 

Но если его проклятый бизнес так важен, возможно, ему следовало, мать его, лучше следить

 

за…

 

Обрываю себя. Даже в мыслях это звучит неуместно. Это не мое дело, как эта семья взаимодействует — или не взаимодействует — в плане вопросов, не касающихся безопасности их детей. И я понимаю, это не он решил, чтобы Итан катался на санках.

Но сейчас я так опасно близок к тому, чтобы по чему-нибудь врезать.

 

— Мы узнаем больше после томографии. И он уже пришел в себя и отпускает шуточки. Это отлично. — Я сдергиваю пейджер с бедра и секунду смотрю на темный экран. — Прошу меня извинить.

 

Хожу по коридору достаточно долго, чтобы успокоиться, затем отправляюсь к рентгенологу. Через ее плечо рассматриваю изображение и ругаюсь себе под нос.

 

У него кровоизлияние в мозг. Маленькое, но заметное. Острая субдуральная гематома левой лобной доли.

 

Наклонившись, нажимаю кнопку интеркома.

 

— Отлично справляешься, приятель.

 

Он слегка улыбается в камеру. Его глаза остаются закрытыми.

 

Рентгенолог связывается с бригадой неврологов, и не пройдет много времени, как будет принято решение о немедленном хирургическом вмешательстве.

 

На этом моя роль заканчивается, по крайней мере, временно. Мне нужно вернуться к себе

 

в кабинет. Закончить оценку. Но когда Итан появляется из аппарата МРТ, садится, и двоим взрослым приходится поддерживать его, потому что, он не может двигаться… Я понимаю, что мне не сойти с места.

 

Я не могу его оставить.

 

Пишу Блэру, сообщая, что направляюсь в операционную. Даже если буду простым наблюдателем, я не оставлю Итана одного. После операции его переведут в детское отделение интенсивной терапии. Я там не дежурю, и буду только путаться под ногами, если заявлюсь туда.

 

И посмотрев через комнату на его родителей, меня пронзает чувство вины. Понятия не имею, что с ними. Поссорились ли они сегодня утром? Может, разругались из-за того, что Итан пошел в школу, прихватив теплые штаны. Может, кто-то из них хотел, чтобы он не выходил во двор на перемене. Столько причин, которыми я мог бы оправдать их поведение, а не настраивать себя против них.

 

Я хороший врач. Иногда это здорово, потому что я неутомим и умен, и я не позволяю многому ускользнуть от моего внимания.

 

Но та часть меня, которая должна быть чуткой к родителям, сломана. Я стараюсь удвоить усилия и компенсировать это своим пациентам другими способами, но в такие дни, как сегодня, это настоящая борьба.

 

*****

 

Я так редко ношу хирургический халат, что в этой больнице у меня его нет. Сжалившись, старший ординатор выдает мне новый комплект. Я переодеваюсь в комнате отдыха, а затем направляюсь в операционную, где готовят Итана. Позволяю бригаде нейрохирургов рассказать Болтонам о том, что произойдет.

 

Но останавливаюсь в приемной, чтобы сказать им, что все время буду находиться в операционной. Однако не могу смотреть в глаза отцу.

 

Поэтому компенсирую это ему тем, — по крайней мере, мысленно, — что наблюдаю за каждым шагом операции.

 

Хирург тщательно изучает источник кровотечения, восстанавливает разрыв, затем помещает катетер и отступает, чтобы ординатор мог завершить процедуру.

 

Я не осознаю, что задерживаю дыхание, пока анестезиолог не перечисляет перечень жизненно важных показателей Итана, завершив словами:

— Стабилен. Крепкий малыш.

 

Нужно сделать еще пару вещей, пока медсестры готовят его к переводу в реанимацию, а затем к тому, что, как мы надеемся, будет спокойной ночью в детском отделении интенсивной терапии, прежде чем завтра вернуть его в наше отделение. Но на данный момент моя работа здесь закончена. Я снова могу дышать.

 

Снимаю халат и переодеваюсь, затем направляюсь в комнату ожидания, чтобы побыть с родителями Итана. Но по дороге останавливаюсь в нише и достаю телефон.

 

Мне все равно, что сейчас середина недели. Середина дня. Сегодня я не хочу быть один.

 

Глава 34

 

ВАЙОЛЕТ

 

М: Ты нужна мне сегодня вечером.

 

Я должна ответить Максу и напомнить ему о правилах, но я не в офисе, а даже если бы и была, сообщение довольно личное.

 

И, честно говоря, он мне тоже нужен. Трудно прожить рабочую неделю, не видя друг друга, хотя меня настигла расплата за веселые выходные.

 

На этой неделе я ужасно устала, и если поеду к нему сегодня вечером, то прихвачу сумку с вещами, чтобы переночевать и поехать на работу от него.

 

В любом случае, я буду лучше спать в его объятиях.

 

Я так устала, что позвонила своему доктору, и она велела мне спуститься для быстрого осмотра.

 

— Мисс Робертс? — зовет меня медсестра с другого конца приемной. — Следуйте за мной. Доктор немного задержится, так что вам, возможно, придется некоторое время подождать в палате.

 

Я пожимаю плечами.

 

— Спасибо, что приняли меня.

 

Она жестом показывает мне встать на весы, затем измеряет кровяное давление.

 

— Какова причина вашего сегодняшнего визита?

 

— Усталость. Я недавно начала кое с кем встречаться, и не знаю, показывает ли это, насколько печальна моя прежняя социальная жизнь, но на работе я еле ноги волочу. Когда я только пришла сюда работать, мне несколько раз делали укол В12, и я хотела снова обсудить это с доктором.

 

Медсестра кивает и берет стерильную баночку с оранжевой крышкой, наклеивает на нее мой идентификационный номер пациента, затем передает мне.

 

— Хорошо. Пописайте сюда. Можете оставить ее в туалетной комнате.

 

Закатываю глаза. Каждое посещение начинается с просьбы пописать в баночку. Конечно, я должна пройти тест на ответственного взрослого, который знает о такой вещи, как контроль над рождаемостью, ведь так?

 

*****

 

Я во все глаза смотрю на доктора, потому что, несомненно, здесь какая-то ошибка.

 

— Нет.

 

Она деловито кивает.

 

— Да.

На этот раз я качаю головой более энергично.

 

— Нет. Здесь какая-то ошибка.

 

— Я сама проводила анализ мочи, Вайолет. Результат — однозначно положительный. Если нужно, мы можем сделать анализ крови или назначить УЗИ, чтобы попытаться получить более точные данные, но... вы беременны.

 

— Мы всегда пользовались презервативами, — шепчу я, отрицание превращается в нечто другое, не совсем признание, но нечто близкое.

 

Она кивает.

 

— Они защищают, но не на сто процентов. Может просочиться небольшая капля. Или была вероятность генитального контакта. Если это не желанная беременность, то есть варианты, которые можно обсудить.

 

Я моргаю, разглядывая свои руки, лежащие на коленях. Безымянный палец без кольца. На протяжении двух лет я носила обручальное кольцо и гадала, когда у меня может родиться ребенок.

 

Потом я развелась и признала, что ребенок не был частью моего ближайшего будущего. Но варианты?

 

Я беременна. От Макса.

 

Есть только один вариант. Я начинаю плакать.

Доктор протягивает мне салфетку и ждет, пока стихнут всхлипы.

 

— Это не всегда хорошие новости, и в какой бы поддержке вы ни нуждались, я готова вам ее оказать. Мы можем обсудить все подробнее сейчас, или назначим другую встречу, если вам требуется немного времени.

 

Я качаю головой.

 

— Я хочу этого ребенка.

 

Сквозь пелену слез вижу, как она кивает.

 

— Тогда можем обсудить и дородовой уход. — Она делает паузу. — Вы расскажете отцу? Неужели моя ситуация настолько очевидна? Резко киваю.

 

— Он... — Тоже доктор. Бл*дь. А еще он — тайна. Что же, придется это изменить.

 

Не все сразу.

 

Делаю медленный, неуверенный вдох и выдох.

 

Стерев с глаз слезы, поднимаю лицо к потолку, заставляя себя собраться с мыслями.

 

— Да. Я расскажу ему сегодня вечером. — Еще один вдох и выдох. — Честно говоря, не знаю, как все пройдет, но он хороший парень. Мы не так давно встречаемся, но… Ловлю себя на том, что изливаю душу доктору, у которой за дверью куча пациентов, а я даже не могу сказать ей ничего конкретного. Но я делюсь с ней, чем могу, и она протягивает мне салфетки, не прерывая, пока я, наконец, не перестаю плакать, на этот раз окончательно.

 

— У вас все будет в порядке, — говорит она, похлопывая меня по колену, когда встает. — У ребенка потрясающая мама, а это самое главное. И у вас есть почти девять месяцев, чтобы разобраться с остальным.

 

Если бы все было так просто.

 

*****

Когда я захожу в дом Макса, он пуст. Проверяю телефон, но от него пока нет никаких сообщений. Сворачиваюсь калачиком на диване в гостиной и включаю телевизор. На экране появляется таблица результатов баскетбольного матча, который он, должно быть, смотрел вчера вечером или первым делом сегодня утром. Я нажимаю кнопку воспроизведения.

 

Это почти по-домашнему. Почти нормально. Мой парень-доктор задерживается на позднем ужине, а я, свернувшись калачиком под пледом, жду его на диване. Когда он вернется домой, мы вместе приготовим ужин, даже если для этого нужно будет всего лишь разогреть доставку.

 

Потом он отведет меня вниз, в свою темницу, и будет пороть мою задницу, пока она не станет розовой.

 

Только сначала я должна сказать ему, что беременна, так что это может помешать моим планам.

 

Я со стоном откидываю голову назад. «Надень свои трусики большой девочки, Вайолет».

 

Я фыркаю. Нижнее белье для беременных. Боже.

 

Делают ли его из шелка и атласа?

 

Нет ничего более домашнего и нормального, чем ожидание ребенка… И как раз на Рождество.

 

Меня пронизывают мучительные мысли, открывающие внутри свежую рану.

 

Меня вызвали сюда для грязного перепихона, не более, и это моя ответственность, а не Макса.

 

Девять месяцев вряд ли покажутся достаточным временем, чтобы распутать беспорядок,

 

который я учинила. Достаю телефон и отыскиваю в интернете калькулятор подсчетов

 

предполагаемых сроков родов.

 

Август.

 

Если все пойдет хорошо, ребенок родится в первую неделю августа.

 

Слышу тихий рокот поднимающейся двери гаража и убираю телефон.

 

Не все сразу.

 

Глава 35

 

МАКС

 

Пробираюсь в дом, моя потребность в Вайолет превосходит все остальное. Час назад меня выгнали из отделения интенсивной терапии, травматологи указали, что у меня есть другие пациенты, которым требуется уход, и им не нужно, чтобы я выполнял их работу.

 

Мне потребовалось сорок минут, чтобы закончить с бумагами на столе и на скорую руку просмотреть заметки для завтрашних дел в клинике. Теперь моя ночь принадлежит только ей.

 

Она в гостиной. Повесив пиджак, ставлю пакет на кухонный стол и, закатывая рукава, направляюсь к ней.

 

Она тоже выглядит усталой.

 

Еда, выпивка, немного шлепков, и мы сможем лечь спать пораньше. Обнаженными.

 

— Спасибо, — говорю я, поднимая ее на ноги. — Знаю, что несколько нарушил твои правила.

 

— Все в порядке. Мне тоже нужно было тебя увидеть. — В ее голосе слышится дрожь. Может, у нее тоже был плохой день.

Обнимаю ее за талию и прижимаю к себе.

 

— Мы должны делать это чаще. В середине недели. Это приятно. Я провел чертовски странный день. У тебя когда-нибудь бывали такие дни? Когда то, что должно быть обычным и нормальным, просто не происходит, и кто, черт возьми, знает, почему?

 

Она слегка кивает.

 

— Да.

 

Я трусь носом о ее щеку.

 

— А вот ты, котенок. Ты идеальна. Точно как и настоящий момент. Все так просто, есть только ты и я.

 

Она напрягается, и я пинаю себя за то, что нажал на нее.

 

— Ш-ш-ш, не обращай на меня внимания. Я на взводе.

 

— Ох. Хочешь поговорить об этом? О работе?

 

Я пожимаю плечами.

 

— Да. В общих чертах. Не возражаешь? Она качает головой.

 

Я рассказываю ей об Итане. Никаких деталей, ничего, что я бы внес в журнальную статью. В основном я рассказываю об отчаянии, которое иногда проникает в нормальную способность поддерживать профессиональные границы.

 

— Тебе действительно не все равно, — тихо говорит она.

 

Мне нужно пиво. Я веду ее на кухню.

 

— Да. Хотя в такие дни, как сегодня, я благодарен, что у меня нет детей. — Я снимаю крышку с бутылки и протягиваю ей.

 

Она хмурится и качает головой.

 

— Не против, если я выпью?

 

Очередное движение головы, и я снова притягиваю ее к себе, целуя, прежде чем сделать первый глоток. Она вся напряжена.

 

— Я веду себя как засранец, только и рассказывая о своем дне. Прости. Как прошел твой день?

 

— Он… я не много успела сделать за сегодня. Но это нормально. — Она наклоняет голову набок. — Что ты имеешь в виду, говоря, что благодарен за то, что у тебя нет детей?

 

Я вздрагиваю. Это сложно, и совсем не то, о чем я хочу говорить сегодня вечером.

 

— Ты не любишь детей? — Она странно смотрит на меня, и я делаю еще один глоток пива.

 

— Дети... мне не безразличны. Для меня важно, чтобы к ним относились хорошо, как к полноценным людям. Это здорово. В моем мире они на первом месте. — «Потому что сам я никогда и ни для кого не был на первом месте». Бл*дь. Сейчас я не хочу, чтобы мои мысли ушли в ту сторону. Или когда-либо вообще, не с Вайолет. — И они настоящие, понимаешь? Дети не играют в игры. Не эгоистичны, как взрослые.

 

Она отстраняется от меня.

 

— Не все взрослые такие.

 

Я пожимаю плечами. Единственный взрослый, о ком речь в этой дискуссии, — я.

 

— Я такой же эгоист, как и они, Вайолет. Я был бы самым дерьмовым отцом в мире.

 

— Это неправда, — шепчет она.

 

— Мы можем поспорить об этом в другой раз. Ты уже поела? Она качает головой, потом кивает.

 

— Я в порядке.

 

— Что это значит? Да, ты поела, или нет, ты не ела, но не хочешь навязываться?

Она колеблется.

 

— Давай разогреем, какое бы таинственное блюдо мне вчера ни доставили. — Я переплетаю наши пальцы и тащу ее к холодильнику. — Хочешь жаркое, пастуший пирог или курицу карри?

 

— Это пастуший или домашний пирог? — бесцветным голосом спрашивает она. — Потому что, я полагаю, что пастуший пирог с бараниной, а тот, что мы называем пастушьим пирогом, — на самом деле, с говядиной.

 

— Вот, возьми жаркое. — Я делаю еще один глоток пива, пытаясь понять, в какой момент разговор свернул не туда. Кого, черт возьми, волнует, как называется ужин? Я беру явно неправильно названный пастуший пирог. — Можешь попробовать и решить, что это на самом деле, но уверен, он из говядины.

 

Она тянется мимо меня, ее тонкие пальцы обхватывают бутылку с газированной водой.

 

— Вайолет?

 

— Хм?

 

— Что случилось?

 

Она колеблется.

 

— Ничего.

 

Я открываю рот, чтобы сказать «чушь собачья», но она приподнимается на цыпочки и прижимается губами к моим губам.

 

— Давай поужинаем, — шепчет она мне в губы.

 

Она отступает, опустив глаза, и я не могу снова поймать ее взгляд. Мы молча разогреваем еду.

 

Вместе едим. По-прежнему в тишине. Не считая разговоров о пастушьем пироге и праздничной вечеринке, но все это пустяки.

 

Вежливый разговор за ужином.

 

Каждое слово — кирпичик в стене, который я не замечаю, как она возводит, пока мы не заканчиваем есть, и она не принимается за уборку на кухне рядом со мной.

 

Пока не появляется расстояние, которое внезапно кажется огромным.

 

Мне нужно восстановить контроль. Мне — нам — нужно сбежать, отыскать то счастливое кинк-место, куда не вторгается никакое дерьмо.

 

Очевидно, на сегодняшний вечер я ничего не планировал. И есть шанс, что в любой момент может сработать пейджер, так что я не могу слишком увлекаться.

 

Трость. Ее задница. Подлокотник дивана.

 

Я говорю ей, о чем думаю, и она бросает на меня взгляд, который я не могу расшифровать.

 

— А что, если я скажу, что просто хочу подняться наверх и лечь спать?

 

Я хмурюсь.

 

— А ты хочешь?

 

— Ответь на вопрос, Макс.

 

— Почти уверен, что так не пойдет, котенок. Я спрашиваю — ты отвечаешь. Ты не хочешь, чтобы сегодня я отшлепал тебя тростью? — Я придвигаюсь ближе, прижимая ее спиной к стене. — Только не говори, что теперь тебе захотелось стать скучной ванильной парочкой. Она смотрит на мою грудь.

 

— Я не знаю, чего хочу. И не знаю, чего хочешь ты.

 

— Я хочу тебя, нагнувшуюся над подлокотником дивана. Хочу заставить тебя кричать. Хочу, чтобы ты промокла. А потом хочу трахать тебя, пока не избавлюсь от тревог. Хочу на ночь отключиться от всего. Разве это так неправильно?

Она качает головой.

 

— Нет. Прости.

 

— Тогда тащи свою хорошенькую маленькую попку вниз и жди меня. Обнаженная. Она снова качает головой.

 

— Я не могу.

 

— Что ты имеешь в виду? — Я гляжу на нее, и впервые с начала ужина она смотрит мне прямо в глаза.

 

— Красный.

 

Глава 36

 

ВАЙОЛЕТ

 

Я не жду ответа от Макса. Никакие его слова, не изменят того факта, что мне не нужно сейчас быть здесь, иначе я выпалю новости, которые он не хочет слышать. Миновав его, собираю свои вещи и захожу в гараж.

 

Все это время чувствую на себе его взгляд. Обжигающий, тяжелый, гнетущий. Обеспокоенный тоже, но только по той причине, что у него был дерьмовый день, а я должна была сделать его лучше.

 

Ну и пошел ты, Макс Донован. У меня тоже был не самый лучший день. И, да, кое-что случилось, но, нет, я даже не могу заговорить с тобой об этом.

 

Пока нет.

 

Но как только соберусь с мыслями, он обо всем узнает. Я качаю головой, злясь и досадуя на него за то, что он эгоист, а на себя — за то, что ничего не сказала... но я не могла.

 

И, когда я выруливаю с его подъездной дорожки, гнев тут же переходит в холодное, жесткое оцепенение. Стоически выезжаю на главную магистраль и вливаюсь в поток машин.

Но когда вижу первые рождественские огни, украшающие центр города, начинаю рыдать.

 

*****

 

Подумываю, чтобы на следующий день прикинуться больной, но сегодня серый, мрачный четверг, и я лучше постараюсь погрузиться в работу, чем буду сидеть дома и жалеть себя.

 

Я влюбилась в мужчину, который не хочет того же, что и я. Какая классическая западня. О чем я только думала?

 

А я и не думала.

 

Мы просто развлекались.

 

А теперь я читаю себе нотации. Безопасный секс, дети. Это не шутка.

 

Желудок переворачивается, когда я слишком много думаю об этом, о том, насколько хрупким оказалось это краткое счастье. Как безумно счастлива я была... и каким притворством это все обернулось.

 

К тому времени, как я добираюсь до офиса, уже схожу с ума. По-видимому, не легко пробиваться сквозь кучу эмоций. Я огрызаюсь на Ханну, а затем извиняюсь. Она предлагает принести мне кофе, и когда я плюхаюсь в кресло, добавляет к сделке кекс.

 

— Мне следует принести тебе кекс, — смущенно бормочу я. Она только смеется.

 

— Лучше проведите парочку платных консультаций. От этого все будут счастливы.

Я так и делаю, и она права, работа — это хорошо. Особенно потому, что мне удается заняться самокопанием всего на десять минут. Мне понадобится хороший адвокат по семейным делам.

 

Макс. Он никак не выходит у меня из головы, утро переходит в полдень, затем небо темнеет, и внезапно наступает время ужина.

 

Я заканчиваю последнюю работу на сегодня и возвращаюсь к сайту уважаемого в этом городе адвоката. У нее есть страница о совместной опеке с рождения.

 

Я должна удостовериться, что не одинока в этом затруднительном положении.

 

Тем не менее, я чувствую пустоту.

 

— Собираешься домой?

 

Я вскрикиваю и закрываю окно сайта, прежде чем посмотреть на маячащего в дверном проеме Деррика. Надо быть осторожнее, Коломбо.

 

— Да. Скоро.

 

— Желаю хорошо провести выходные.

 

Я хмуро смотрю на календарь.

 

— Сегодня четверг. Он смеется.

 

— До Рождества всего полторы недели. Мне нужно сделать праздничные покупки. Завтра у меня выходной.

 

И вот я снова впадаю в отчаяние.

 

Взяв телефон, пишу Мэтью. Сегодня я хочу мороженого. Он отвечает сразу, но грустным смайлом, потому что работает в ночную смену.

 

Через минуту телефон звонит.

 

— Привет, Мэтью, — бормочу я.

 

— Что случилось?

 

— Проблемы с парнем.

 

— Не хочешь конкретизировать?

 

— Нет.

 

— Нужно кого-нибудь побить?

 

— Нет.

 

Он вздыхает.

 

— У меня в морозилке есть «Роки Роуд». Оно все твое.

 

У него всегда есть мороженое в морозилке, и он никогда его не ест. Какая-то игра спортсмена из тренажерного зала, вроде «разум-сильнее-материи», которую я никогда не пойму, но сейчас я очень за это благодарна.

 

— Ты самый лучший.

 

— Нет, Ви, это ты самая лучшая. И ты заслуживаешь того, чтобы к тебе относились соответствующе.

 

Но когда я вешаю трубку, его слова вновь заставляют меня плакать, потому что Макс хорошо ко мне относился. Рана в моей груди на самом деле не его рук дело. Все из-за того, что я увлеклась фантазией о том, что у меня есть все это.

 

*****

 

Всю ночь я ворочаюсь с боку на бок.

 

В конце концов, встаю с постели ни свет ни заря. Думаю, Макс напишет мне в понедельник. Потом думаю, что я ушла из его дома два дня назад, и с тех пор он мне не писал.

«Ты произнесла стоп-слово».

 

Но его молчание должно что-то значить.

 

Что он принимает твое стоп-слово, принимает то, что ты покинула его дом.

 

Я гримасничаю и рычу на свою кофеварку, у которой нет никаких ответов.

 

Можно мне хотя бы выпить кофе? Достаю телефон. Кажется, доступа в Интернет нет. Я наливаю полкружки.

 

Всю дорогу до работы из головы не выходят мысли о молчании Макса. Это из-за моих неправильных решений.

 

И я хочу не этого. Несмотря ни на что, я не хочу быть к нему несправедливой. Он не просил об этом, но у него есть право знать, что происходит, и право реагировать так, как он хочет. Открыв окно электронной почты, печатаю его адрес.

 

Затем сворачиваю окно.

 

«Позвони адвокату», — говорит мне мой адвокатский мозг.

 

Снова открываю. Нам не нужны адвокаты. Пока нет. Даже если все усложнится — а я не думаю, что это произойдет. Во всяком случае, я больше уверена, что все пройдет очень просто, потому что Макс не захочет иметь ничего общего ни со мной, ни с ребенком.

 

Но у нас есть девять месяцев, чтобы согласовать, как мы будем двигаться дальше. Клянусь, мне понадобится каждая последняя секунда этих девяти месяцев, чтобы осознать произошедшее. Я обязана предоставить будущему отцу точно столько же времени на осмысление. Особенно Максу. Будущему отцу, который не хочет им быть.

 

Бл*дь.

 

Я снова сворачиваю окно.

 

Все утро то открываю окно, то сворачиваю. Обедаю за рабочим столом, салат, по вкусу напоминающий опилки, камнем оседает в желудке.

 

Провожу день за телефоном, чтобы не смотреть на экран компьютера, словно издевающимся надо мной.

 

И вот, в конце дня, после ухода Ханны, я набираюсь храбрости и печатаю, прежде чем снова струсить.

 

От: Вайолет Робертс

 

Кому: Макс Донован