Глава 9. Джессика получает ответ на первую молитву

Каждый воскресный вечер можно было увидеть босоногую, без головного убора девочку, которая уверенно шагала к церкви, где богатые, модно одетые люди поклонялись Богу. Но перед тем как занять там свое место, она наряжалась в маленький плащ и берет, которые ей одолжила пасторская старшая дочка, чтобы выглядеть пристойно в глазах собрания. У пастора не было более внимательного слушателя, чем она, и он бы огорчился, не увидев серьезного личика, которое находилось рядом с кафедрой. Перед каждым собранием минуту или две он беседовал с ней в братской комнате, стараясь говорить простыми предложениями. Джейн и Винни клали по очереди шиллинг на печку, и, согласно обещанию, Джессика отдавала его Даниилу.

Итак, Джессика была обеспечена завтраком неделя за неделей.

Но однажды в воскресенье вечером, когда проповедник поднимался на кафедру, он не увидел грустного худенького личика, а шиллинг лежал невостребованный в братской на печке. Даниил беспокойно выглядывал ее каждое утро, но Джессика не появлялась в тихом уголке, чтобы посидеть возле него с ее завтраком на коленях и уймой разных вопросов, которые она задавала во время завтрака. Он чувствовал ее отсутствие сильнее, чем ожидал. Ребенок ничего не значил для него, продолжал уверять он себя, но все же он чувствовал, что ее судьба небезразлична ему, и он ничего не мог поделать с тоской и беспокойством о ней. Почему он никогда не поинтересовался, где она живет? Даниил вспомнил, что пастор знает ее адрес, и спустя минуту Даниил подумал, что пойдет и спросит у него. Но это может возбудить подозрение.

Как мог он объяснить, почему он беспокоится о ней, ведь она отсутствовала всего лишь одно воскресенье в церкви? Он явно рисковал, тем более что Джессика ничего не значила для него. Подумав так, он пошел домой и просмотрел свою чековую книжку. Посчитав деньги, он узнал, к своему удовольствию, что накопил около четырехсот фунтов, к тому же он добавлял к сбережениям каждую неделю.

Когда в следующее воскресенье место Джессики опять пустовало, беспокойство у серьезного сторожа церкви взяло верх над его рассудительностью и колебаниями.

После собрания пастор отправился в братскую комнату. Войдя, он положил руки на печную трубу, чтобы согреть их, и в задумчивости посмотрел на нетронутый шиллинг, который Винни приготовила перед собранием. В это время послышался стук в дверь, и с почтительным, но нерешительным видом вошел Даниил.

— Да, Стендриг? - вопросительно посмотрел пастор.

— Сэр, - сказал Даниил, - я переживаю за маленькую девочку. Я знаю, вы были у нее однажды, она мне рассказала об этом, и поэтому осмелюсь спросить у вас, где она живет, я бы хотел узнать, что с ней случилось.

— Правильно, Стендриг, - ответил пастор, - я тоже переживаю о ребенке. Мне следовало пойти самому, но у меня совсем нет времени.

— Я пойду, сэр, - быстро сказал Даниил.

Получив необходимую информацию о доме

Джессики, он погасил свет, запер дверь церкви и повернулся, чтобы отправиться в свою холостяцкую квартиру.

И тут к нему пришла мысль, что сейчас уже поздний воскресный вечер, а дом Джессики был далеко, но Даниил понял и то, что его беспокойство не исчезнет, если он вернется в свою одинокую комнату. Когда он стоял на углу улицы, озабоченно размышляя, он пообещал сам себе, что завтра утром первым делом, когда закроет кофейню, пойдет к Джессике. В сумерках - так как летний вечер заканчивался - ему почудилось, что он увидел худую фигурку Джессики и ее бледное лицо, мелькающее передним, время от времени она оборачивалась, чтобы посмотреть, не следует ли он за ней. Это был всего лишь плод воображения, и он посмеялся над собой, но смех получился хриплым, и он почувствовал, что начинает задыхаться. Он расстегнул верхнюю пуговицу на своем выходном пальто, под которым висели его серебряные часы с цепочкой, и быстро стал удаляться от центра города.

Было еще не слишком темно, когда он добрался до двора, где жила Джесс. Застрявши в узком проходе, Даниил все-таки заколебался, открывая дверь в конюшню и вглядываясь в темное пространство, в котором он ничего не мог различить. Он подумал, не лучше ли ему отступить, пока он не встретился с опасностью. Его рука коснулась ржавой щеколды, как вдруг он услышал звук падения и тихий голос, донесшийся сквозь щели над его головой.

— Отец наш, - сказал слабый голос, - пожалуйста, пошли кого-нибудь ко мне, во имя Иисуса Христа. Аминь.

— Я здесь, Джесс! - закричал Даниил с внезапно забившимся сердцем и с таким чувством волнения, которого он не испытывал уже многие годы. У него перехватило дыхание. Он всматривался в темноту до тех пор, пока не увидел лестницу, ведущую на чердак.

Очень осторожно, но с большим желанием, которое удивило его, он вскарабкался по скрипучей лестнице и вошел в мрачную комнату, где в кромешной тьме лежал ребенок. К счастью, в кармане у него оказалась коробка спичек и огарок свечи, от которой он зажигал светильники, и в следующую минуту бледный огонек осветил белую фигурку Джессики. Она лежала поверх соломы в углу, возле уклона крыши, где еще не упала черепица, и только обноски ее давно истрепанного платья покрывали худенькое тельце. Но когда она всмотрелась в лицо Даниила, склонившегося над ней, светлая улыбка счастья засияла на ее лице.

— О! - радостно вымолвила она слабым голосом. - Это мистер Даниил! Это вам Бог сказал прийти сюда, мистер Даниил?

— Да, - ответил он, становясь на колени перед ней.

Он взял ее руку и стал убирать спутанные волосы с влажного лба.

— Что Он сказал вам, мистер Даниил? - спросила Джессика.

— Он сказал мне, что я большой грешник, — ответил Даниил. - Он сказал мне, что я люблю грязные деньги больше, чем бедного, дружелюбного, беспомощного ребенка, которого Он послал мне, желая проверить, как я услышу Его. Он посмотрел на меня и сказал: "Ты глупец, этой ночью твоя душа будет нуждаться во Мне. Кому после тебя достанется все то, что ты нажил?" И я ничего не смог Ему ответить, Джесс. Он пришел, чтобы судить меня, и я не мог сказать Ему ни слова.

— Разве вы не хороший человек, мистер Даниил? - прошептала Джессика.

— Нет, я беспомощный грешник, - вскрикнул он, в то время как слезы катились по его серьезному лицу. - Я хожу в Божий дом, но не для того, чтобы молиться, а чтобы получать деньги. Я был жадным и стремился заработать побольше денег. И сейчас Бог смотрит на меня и говорит: "Как глупо!" О Джесс, Джесс! Ты более достойна неба, чем я когда-либо был в своей жизни.

— Почему бы вам не попросить у Него сделать вас хорошим во имя Иисуса Христа? - спросил ребенок.

— Я не могу, - ответил он. - Я становился на колени каждое воскресенье, когда пастор молился, но в это время я думал, как богаты те люди, у которых есть кареты. Я любил деньги и поклонялся деньгам и, наверное, скорее позволил бы тебе умереть, чем потерять свои деньги. Я очень грешный человек.

— Но вы же знаете, - пробормотала Джессика, - что пастор часто говорит: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную".

— Я слышал эти слова так часто, что уже не воспринимаю их, - сказал Даниил. - Мне раньше нравилось слушать, что говорил пастор, но сейчас проповедь заходит в одно ухо и выходит через другое. Мое сердце очень жестокое, Джессика.

В тусклом свете свечи Даниил увидел, что опечаленные глаза Джессики смотрели на него с любовью. Потом она подняла слабую руку и положила на закрытые глаза, ее сухие губы медленно зашевелились.

— Боже, - сказал она, - прошу Тебя во имя Иисуса Христа, сделай сердце мистера Даниила мягким. Аминь.

Некоторое время она и Даниил молчали. Он снял свое выходное пальто и укрыл им маленькое тельце, которое дрожало от холода даже в летний вечер. И в то время как он делал это, он вспомнил слова, которые Господь произнесет в день Суда: "Что вы сделали для малых сих, то это вы сделали для Меня". Даниил Стендриг почувствовал, что его сердце наполняется любовью к Спасителю. Наклонив голову на руки, он с глубоким раскаянием заплакал:

— Боже, будь милостив ко мне, грешнику!

Глава 10. Тень смерти

На следующее утро кофейня не работала. Постоянные клиенты Даниила стояли с удивлением возле пустого места, где их обычно кормили ранним завтраком. Их бы так же удивило, если бы они увидели, что он делал на убогом чердаке. Он поручил доброй женщине со двора купить еду и дрова и всю ночь просидел, ухаживая за бредившей Джессикой. Он слышал, как в бреду она молилась Богу и просила Его о мистере Данииле.

Сосед сообщил ему, что мать девочки ушла несколько дней назад, опасаясь, что ребенок болен заразной лихорадкой и считая, что Джесс сама сможет позаботиться о себе. Как только наступило утро, он послал за врачом, и позже, получив его разрешение, Даниил на руках бережно снес Джессику по лестнице в карету скорой помощи, которую вызвал сосед со двора. Он привез Джессику к себе домой, и теперь его комната уже не была пустой.

В обед пастор получил следующее письмо: "Преподобный сэр!

Если Вы захотите посетить мое скромное жилище, то будете иметь счастье лицезреть маленькую Джессику. Она сейчас на грани смерти, надежда только на Бога, что Он Своей милостью исцелит ее. Надеюсь, Вы извините за краткость письма, так как я не могу отлучиться от ребенка. Остаюсь с почтением,

Ваш покорный слуга Д. Стендриг.

P.S. Джессика передает свою любовь мисс Джейн и мисс Винни.".

Пастор отложил книгу, которую читал, и без всяких раздумий направился к жилищу церковного сторожа. Джессика безжизненно лежала на кровати Даниила, ее личико было бледным, а впавшие глаза тусклыми. Она была слишком слабой, чтобы повернуть голову, когда открылась дверь. Пастор на минуту замер, глядя на нее и на Даниила, который сидел возле нее, просматривая банковские бумаги и еще раз подсчитывая свои сбережения, которые он копил на протяжении всей жизни. Но когда пастор прошел на середину комнаты, бледные щечки Джессики зарумянились.

— О пастор! - вскрикнула она. - Бог дал все, что мне нужно было, кроме оплаты мистеру Даниилу за кофе, который он мне давал раньше.

— Бог заплатил мне уже сполна, - сказал Даниил, поднимаясь, чтобы приветствовать пастора. - Он дал мне взамен мою собственную душу. Разрешите мне осмелиться поговорить с вами об этом, сэр. Вы очень ученый человек и великолепный проповедник. Много людей приходит, чтобы услышать вас, и каждый раз мне тяжело всех рассадить, потому что их слишком много. Но вот я, слушая ваши проповеди каждое благословенное воскресенье, вместо спасения терял свою душу, а вы видели меня много раз, но никогда не спросили: "Стендриг, ты спасенный человек?".

— Стендриг, - сказал пастор тоном, в котором звучали огорчение и сожаление, - я всегда считал, что вы христианин.

— Ах! - глубоко вздохнув, продолжал Даниил. - Но Бог хотел, чтобы кто-то задал мне этот вопрос, и Он не нашел никого из собрания, поэтому Он послал этого бедного маленького ребенка ко мне. Ну, я не боюсь говорить это сейчас, даже если потеряю место: уже долгое время, около десяти лет, я содержу кофейню и выручаю около десяти шиллингов в неделю. Но я всегда боялся, что церковное начальство не одобрит мой торговый бизнес, и поэтому мне пришлось держать его в секрете и всегда рано закрываться по утрам. Это я продавал Джессике чашку кофе, за которую вы платили, сэр.

— Нет никакого вреда в этом, мой дорогой друг, - вежливо сказал пастор, - вы не сделали ничего противозаконного.

— Но, - продолжал Даниил, - дело в том, что эта бедная маленькая девочка спросила меня об этом раньше и глубже пронзила мою совесть, чем все ваши проповеди, простите, что я так говорю. Она приходила по утрам все чаще и чаще и смотрела на меня этими чистыми глазами, и однажды она задала мне вопросы: "Вы любите Иисуса Христа, мистер Даниил?", "Разве вы не радуетесь, что Бог является вашим Другом, мистер Даниил?", "Мы становимся с каждым днем ближе к небу, мистер Даниил?". А в один день она спросила: "Собираетесь ли вы отдать все деньги Богу, мистер Даниил?" Ах! Этот вопрос заставил меня задуматься, и к настоящему времени он не остался без ответа. Пока я сидел здесь, возле кровати, я подсчитал все мои сбережения - триста девяносто семь фунтов и семнадцать шиллингов. И я сказал: "Господь, это все Твое, и я лучше отдам все до последнего пенни, чем потеряю этого ребенка, если только Ты разрешишь ей жить".

Голос Даниила задрожал при последних словах, он зарыл свое лицо в подушку, где лежала ослабевшая и неподвижная Джессика. На ее лице была счастливая и удивленная улыбка. Она положила свои детские пальчики на голову, которая лежала возле нее, и закрыла глаза, заслоняя их другой рукой.

— Отец наш, - сказала она едва слышным шепотом, который достиг ушей пастора, - прошу Тебя, разреши мне прийти домой, на небеса. Но если мистер Даниил хочет, чтобы я осталась, то, пожалуйста, разреши мне остаться дольше, во имя Иисуса Христа. Аминь.

Несколько минут после молитвы Джессики в комнате стояла глубокая тишина. Даниил все еще прятал свое лицо в подушке, а пастор стоял рядом возле них с опущенной головой и закрытыми глазами, - наверное, он тоже молился. Когда он опять взглянул на забытого и заброшенного ребенка, то увидел, что ее рука сползла с лица и покоится неподвижно, а ее прерывистое дыхание становилось все слабее, но чаще. Он взял ее маленькую ладошку в свою, испытывая боль и страх, но вместо смертельного холода почувствовал приятную теплоту жизни. Он дотронулся до плеча Даниила, и когда тот поднял голову, очнувшись от забытья, он прошептал ему: "Ребенок не мертв, но просто спит".

К тому времени, как Джессика полностью выздоровела, Даниил снял маленький домик для себя и своей дочери. Да, он взял Джессику к себе в качестве дочери. Он пытался разыскать ее мать, но никто не знал, где она. Домой она больше не возвращалась. Даниил был рад, что теперь никто не мог ворваться в его с Джессикой жизнь.

Когда Джессика окрепла, они много гуляли по утрам. Оба держали путь к железнодорожному мосту, где маленькая девочка занимала свое место возле прилавка. А вскоре она научилась обслуживать повседневных клиентов. И много счастливых дней она провела, помогая подметать и вытирать пыль в церкви, в которую она когда-то тайно прокрадывалась и где теперь, к ее великому восторгу, для нее всегда было место возле кафедры. Теперь она свободно могла находиться в братской комнате и в ряду, где сидели пасторские дети, в то время как Даниил и женщина убирали здание. Пастор и его маленькие дочери, а также и Даниил с радостью смотрели на Джессику, когда она сидела среди прихожан, и часто вспоминали первую молитву Джессики.

Часть 2. Мать Джессики

Глава 1. Великолепные планы

Стояла осень. Это самое мрачное время года. Туман окутывает Лондон днем и ночью и рассеивается только в полдень, всего на два-три часа. На церковной колокольне зазвонили колокола. Их звон, словно прорезая густые низкие тучи, понесся по всему городу, достигая даже самых дальних уголков, чтобы возвестить всем жителям, что наступило воскресенье.

Осенью по утрам прихожане идут в церковь в угрюмом настроении из-за постоянной слякоти. Но вечером непогода никого не удручает. И хотя зажженные фонари светят тускло, словно желтые шарики, окутанные туманом, гуляющие на улице более оживлены и разговаривают веселее, чем утром.

В одном месте ярко освещенные окна церкви бросают приятное сияние на тротуар, а распахнутые двери приглашают любого продрогшего и уставшего прохожего в храм Божий. Этот храм был спроектирован в расчете на эстетический вкус богатых, тех, кто привык дома к комфорту. Правда, в собрании было замечено несколько поклоняющихся, одежда которых, мягко говоря, не радовала глаз; впрочем, не было недостатка в людях, которые хорошо одевались и имели красивые вещи.

Модная церковь, где Даниил Стендриг работал сторожем, была обычным местом для поклонения верующих, но там вряд ли можно было увидеть бедных. В ней оборудовано все продуманно и стильно, чтобы богатые прихожане чувствовали себя комфортабельно. Дубовые скамьи были достаточно высоки и удобны для сидящих продолжительное время и даже для редких прихожан, решивших вздремнуть в тишине церкви. Скамьи, стоящие рядами, покрыты коврами и подушками. Абажуры на лампах смягчали яркий свет и делали освещение приятным для глаз. Здание хорошо отапливалось и было уютным.

С каждым воскресеньем увеличивался приток людей, которые стекались, чтобы послушать пастора. Даниил Стендриг с неохотой делил часть своих обязанностей - указывать места прихожанам - с напарником. Этот мужчина являлся помощником Даниила, но вел себя так, будто был по положению старший. Но старые члены церкви воспринимали в качестве служителя Даниила, а его напарника считали только сторожем церкви и не доверяли ему своих сообщений или просьб для пастора. Этот мужчина был не более чем подчиненный, и через некоторое время он смирился с таким разделением обязанностей.

Последнее время члены собрания обсуждали два вопроса. Первый - что, кроме действующего пастора, нужно найти еще одного, и второй - что нужно построить новую церковь, большую по размерам и более современную.

Что касается второго пастора, то было несколько проблем. К кандидатуре предъявлялись особые требования. Прежде всего, он должен быть хорошим проповедником, чтобы сохранить всех прихожан, которые приходили послушать ныне действующего пастора. Нашли нового проповедника, но при нем начало уменьшаться количество прихожан, и, наверное, к концу отпуска пастора собрание вообще бы опустело, - люди не слушали его с таким вниманием, с каким слушали раньше. При старом пастором всегда находились и просто любопытные, но в большинстве своем приходили серьезные слушатели, которые вдумывались в каждое его слово и едва ли осмеливались вздохнуть, когда он говорил им о Христовых страданиях или предостерегал от опасного греховного пути. Но все- таки каждый член собрания говорил, что необходимо найти помощника для их любимого пастора, пока он совсем не выбился из сил. Ведь с тех пор как двадцать лет назад маленькая поместная церковь выбрала его пастором, он трудился бессменно и не щадя себя. Но тогда в церкви было только два десятка молодых людей, а теперь церковь была так многочисленна, что он просто не мог охватить вниманием всех членов.

Второй предмет обсуждения не вызывал затруднений. Все, что им нужно было, - деньги. На столе в братской комнате лежал лист со списком пожертвований, в нем записано уже было несколько тысяч фунтов. Рядом с ним лежал проект новой церкви, заказанный у известного архитектора.

Даниил по-прежнему открывал двери церкви и заботливо зажигал газовые светильники, которые излучали яркий, но мягкий свет. С особой любовью он зажигал лампы, висевшие по обеим сторонам кафедры, так как они освещали во время проповеди лицо любимого пастора.

Однажды Джессика заканчивала вытирать пыль в братской комнате. Она протерла большую Библию для кафедры и песенники своим чистым носовым платком, - они были готовы, чтобы Даниил занес их в церковь. А в это время органист играл с серьезным и одухотворенным видом, так что незнакомец, не знающий порядок церкви, мог ошибочно предположить, что он и есть проповедник.

Даниил уже ждал в вестибюле, как верный мажордом, готовый приветствовать хозяйских гостей, и так как подъезжал экипаж за экипажем, то с его лица не сходила удовлетворенная улыбка. Пасторские дети прошли мимо него, улыбнувшись и кивнув ему, и он закрыл дверцы в их ряду. Теперь он уже знал, что приехал пастор, и более энергично начал искать места для прихожан, стоявших в проходах и слушавших первые аккорды органа.

Пастор вошел в братскую комнату как раз в то время, когда Джессика закончила стирать воображаемую пыль с Библии и с песенников. Он подвинул ближе к огню кресло - возможно, он продрог, ведь на улице было холодно и сыро. Вид у него был измученный, голова опустилась на грудь. С минуту Джессика молча стояла возле его кресла, потом, протянув маленькую и все еще худую ладошку, положила на его руку.

— Джессика, - сказал пастор, покрывая ее маленькую ладонь своей ухоженной рукой, - сегодня почему-то мне грустно и тяжело на сердце. Скажи, мое дитя, ты понимаешь меня, когда я проповедую с кафедры?

— О нет, нет! - ответила Джессика, отрицательно покачав головой. - Только когда вы говорите "Бог", "Иисус Христос" и "небеса", я знаю, что вы вкладываете в эти слова.

— Действительно? - спросил проповедник с ласковой улыбкой. - И я их часто произношу, Джессика?

— Иногда эти слова звучат часто, - ответила Джессика, - и тогда я чувствую себя очень счастливой, потому что знаю, о чем вы проповедуете. В ваших проповедях всегда есть слово "Бог", но иногда нет таких слов, как "Иисус Христос" и "небеса".

— А что я подразумеваю под словами "Бог", "Иисус Христос" и "небеса"? - спросил он.

— Я ничего не знаю, кроме того, чему вы научили меня, - призналась Джессика, покорно держа свою руку под его рукой, - вы сказали мне, что Бог есть Отец наших душ и Иисус Христос наш старший Брат, Который пришел с небес, чтобы спасти нас. А небеса - это дом Бога, куда мы все пойдем, если мы любим Его и служим Ему. И больше я ничего не знаю.

— Этого достаточно! - одобрил пастор, поднимая голову с просветленным взглядом. - Одна душа узнала правду от меня. Бог да благословит тебя, Джессика, и сохранит тебя в Его страхе и любви навсегда.

Когда он говорил, глубокие звуки органа донеслись до его ушей, Даниил открыл дверь в братскую. Его лицо светилось от счастья. Он кивнул пастору, опустив голову ниже, чем обычно.

— Сегодня церковь переполнена, сэр, - сказал он, - проходы и балкон забиты, и люди стоят даже в дверях в надежде, что кто-то уйдет и освободится место для них.

Пастор закрыл лицо руками, он дрожал, без сомнения, от холода. Даниил и Джессика покидали братскую, когда он их окликнул хриплым, взволнованным голосом.

— Стендриг, - сказал он, - у меня есть нечто очень важное сообщить вам после вечернего собрания, поэтому придите сюда, не задерживаясь, когда все разойдутся. А ты, Джессика, отправляйся на свое место, где я смогу видеть тебя; сегодня я буду проповедовать об Иисусе Христе и о небесах.

Джессика ответила кивком и покинула братскую, ей пришлось минуту-две пробираться через заполненные проходы к ее обычному месту, к ступенькам возле кафедры, где, откинув голову назад, с просветленным лицом она смотрела снизу вверх на пастора.

У нее как раз оставалось время, чтобы усесться и оглянуться на детей пастора, которые тоже смотрели на нее. Наконец стихли последние звуки органа и открылась дверь братской. Пастор медленно поднялся по ступенькам с опущенной головой, но как только он ступил на кафедру, он посмотрел на людей, чьи глаза были устремлены на него.

Многих присутствующих здесь он знал и видел не одно воскресенье; его глаза быстро пробежались от одного к другому, их имена всплывали в его памяти, как внезапные вспышки света. Тут же сидели его дети, и он обменялся с ними ласковыми взглядами; внутренне он нежно улыбнулся, заметив раскрасневшуюся Джессику.

Проповедь, которую он приготовил на этой неделе, была самым глубоким исследованием и в сочетании с его ораторским мастерством заставила бы людей, затаив дыхание, с напряженным вниманием слушать. Но он опустил голову, попросив благословения у Бога, и сказал себе: "Я буду проповедовать этим людям из того, что мне говорит Христос: "Он зовет Своих овец по имени и выводит их".

Глава 2. Это просто удар

Первая часть служения прошла как обычно: тишина нарушалась только случайным шуршанием шелковых платьев или осторожными шагами опоздавших. Стало совсем тихо в момент для молитвы перед собранием. Каждый склонил голову, и наступила глубокая тишина. Она постепенно затягивалась, но голоса проповедника все еще не было слышно, будто он ожидал, пока не прекратится шум или шорох из-за движений в собрании.

Что-то зловещее было в этой паузе. Послышался вздох, словно пастор возносил к Богу воздыхание своего сердца. Но этот вздох слышали только те, кто сидел ближе к кафедре. Один-два человека посмотрели наверх и увидели его низко опущенную седую голову, освещенную светом ламп. И они наклонили свои лица к рукам и застыли в ожидании. Потом собрание пришло в трепет, кто-то заплакал, не в силах дальше подавлять свои чувства, тишина собрания была нарушена.

После этого люди начали шептать, бормотать и поднимать лица, растерявшись от страха, но пастор не поднимал голову с малиновой подушки, чтобы унять возрастающее волнение. Его дети смотрели вверх на него, а Джессика поднялась с колен и не спускала встревоженного взгляда с его опущенной головы.

Все начали шуметь, прервав затянувшуюся тишину. В это время Джессика, забыв обо всем, испытывая глубокую любовью к нему, быстро побежала вверх по ступенькам и робко дотронулась до него. Пастор не заговорил и даже не шевельнулся.

Все собрание всполошилось: люди поднимались, говорили, кричали и даже плакали, пробираясь через скамьи ближе к кафедре. Через несколько минут пастора унесли в братскую, и толпа собралась возле дверей. Некоторые мужчины, члены церковного комитета, настоятельно попросили собрание разойтись и вернуться в свои дома, но люди были слишком взволнованы и не хотели покидать церковь, пока не узнают, что случилось с пастором.

Маленькая шустрая Джессика, привыкшая к толпе, протолкалась к двери в братскую, где стоял Даниил, преградив любопытным вход. Она подождала возле него. И вот, дверь приоткрылась, и донесся шепот врача:

— Это не смерть, это - удар.

Быстрее, чем слова передавались друг другу, Джессика проскользнула между скамей, где пасторские дети стояли на коленях со сложенными руками, плача, с невнятной молитвой к Богу. Мгновение она постояла возле них, едва ли зная, что сказать, потом опустилась на колени возле Винни и дрожащим голосом прошептала ей на ухо:

— Мисс Вини, доктор сказал, это просто удар. Он не умирает, мисс Джейн, это только удар.

Дети возбужденно поднялись и поймали руки Джессики, вцепившись в нее, как в кого-то старшего и более мудрого, чем они. До сих пор они никогда не встречались с жизненными проблемами. Их мать умерла, когда они были еще слишком маленькими, чтобы осознать потерю. Всю заботу и нежность они получали от отца. А сейчас Джессика принесла им утешение и поддержку в трудную минуту, поэтому они смотрели на нее, как на мудрого и надежного друга.

— Что это за удар, Джессика? - спросила побледневшая Джейн, умоляюще глядя на нее.

— Я не знаю, - ответила Джессика. - Я только знаю те удары, которые случались с моей мамой, когда я жила с ней. Но удары бывают разные, мисс Джейн. Этот удар пришел от Бога, и вряд ли он может быть тяжелым.

После того как Джессика рассказала им, они все трое стояли молча, но каждая испытывала успокоение от ее слов. Это был удар от Бога, и поэтому он не может быть тяжелым. Бог поднял руку и нанес удар, но мягко и нежно.

Сейчас, когда все уже знали, что случилось с пастором, церковь была почти пуста - прихожане разошлись. Джейн и Винни, успокоившись, были готовы послушаться свою няню, которая беспокоилась и хотела забрать их домой.

— Позвольте Джессике пойти к нам домой, няня, - попросила Винни, все еще держа Джессику за руку.

Няня согласилась, и через несколько минут они шли по дороге домой. Джессика была для них как путеводитель, она уверенно указывала дорогу сквозь туман, через скользкие переходы, пока они не дошли до дверей пасторского дома. Тут она замялась, как будто не намеревалась заходить с ними.

— Ты не должна покидать нас теперь, - заплакала Винни, - Папы нет дома, и я немного боюсь. Разве ты не боишься, Джессика?

— Нет, - живо ответила Джессика. - Ну что такого страшного может произойти?

— Ты должна зайти и остаться с нами, - сказала Джейн в своей спокойной манере, но немного дрожа от страха, - няня, пусть Джессика побудет в папином кабинете, пока он не вернется.

Трое детей тихонечко поднялись наверх по лестнице и сели возле огня, который по вечерам весело горел, приветствуя пастора после рабочего дня. У пастора было много книг, - вся комната была заставлена ими.

На столе лежали книги, с которыми он работал на этой неделе, готовясь к ответственному служению - оно должно было потрясти даже его постоянных слушателей. На столе были разбросаны отдельные листы бумаги, на которых он записал интересные мысли, чтобы использовать их в проповеди. А на камине, с той стороны, где стояло его кресло, лежала маленькая карманная Библия, потрепанная, как ни одна книга, из-за многолетнего постоянного чтения.

Обеспокоенные дети, сидевшие возле очага, ничего не знали о глубоких ученых ценностях на столе, но им известно было о старой Библии, и Винни, взяв в руки Священную Книгу, поднесла ее к губам и поцеловала.

— Папа всегда нам читал и разговаривал с нами по воскресным вечерам, после того как мы приходили домой, - печально произнесла она. Сказано это было так, как будто привычка была давно в прошлом и никогда уже не повторится.

— Джессика, а удар может длиться долго? - тревожно поинтересовалась Джейн.

— Я не уверена, - ответила Джессика, - мамины удары были быстрыми и вскоре заканчивались, но некоторые длились долго. Может быть, удар уже закончился, но, возможно, он продлится немного дольше. Бог все знает.

— Да, - сказала Джейн сквозь слезы, - и Бог знает, что лучше для папы и для нас. Мы это знали давно, но сейчас мы должны верить всем сердцем.

— Верить намного сложнее, чем знать, - вздохнула Винни, глядя прекрасными, как у ее отца, глазами.

Три девочки опять затихли. Каждая думала о своем. Они ждали возвращения пастора домой.

Глава 3. Мать Джессики

Внизу, в коридоре, раздались тяжелые шаги. Девочки прислушались. По звуку можно было определить, что несут что-то тяжелое. Это несли больного по лестнице. Джейн и Винни теснее прижались к Джессике, которая смотрела на них с чувством нежной поддержки. Так как звук становился все ближе, то они одним рывком очутились у двери и, немного приоткрыв ее, увидели лицо отца, - его как раз проносили мимо них. Бледное, спокойное лицо, закрытые глаза - как будто он крепко спал. Джессика в темноте быстро заметила Даниила Стендрига, стоящего в конце коридора, и как только печальная процессия прошла в комнату пастора и дверь закрылась, она подбежала к нему и быстро провела его в рабочий кабинет.

— О Стендриг! - вскричали Джейн и Винни на одном дыхании. - Расскажите нам все о папе.

— Подождите, подождите же, вам не нужно волноваться, мои маленькие леди, - успокаивая их, ответил Даниил. - По милости Бога, ваш папа выздоровеет через неделю или две. Доктора говорят, что он слишком много работал, чтобы проводить интересные, содержательные служения, и слишком мало отдыхал. Но вскоре он поправится, иначе я даже не знаю, что будет с церковью.

— Он же не умрет? - дрожащими губами прошептала Джейн.

— Умрет? О нет! - ответил Даниил. - Мои дорогие, да вы же все дрожите. Для вас сейчас самое лучшее - это пойти спать. Вы ничем не поможете, бодрствуя.

— Стендриг, - сказала Винни, - я бы хотела, чтобы вы разрешили остаться Джессике у нас с ночевкой. Она сможет спать с няней, ее комната находится между нашими комнатами, и если мы оставим двери открытыми, то сможем разговаривать друг с другом.

— Она может остаться, если няня позволит, мисс Винни, - ответил Даниил.

Так как няня беспокоилась о своих детях и тонко чувствовала их горе, то она с радостью согласилась на их просьбу.

Некоторое время спустя Даниил один шагал сквозь туман, сырыми улицами, к маленькому дому в тихом и приличном дворе, где последние три года он проживал со своей приемной дочерью. Он был слишком потрясен тем, что произошло с пастором, и не мог ни о чем другом думать. Но сейчас, оставшись наедине, он немного успокоился, и вдруг вспомнил последние слова, которые сказал ему пастор.

Что могло быть такое важное, что пастор хотел сказать ему после служения? Совестно признаваться, но все его мысли были заняты этим во время пения гимнов и даже во время первой молитвы, когда он стоял возле церковной двери у входа, чтобы задержать опоздавших до тех пор, пока она не закончится. Очевидно, это было что-то важное. А сейчас пастор уже не мог рассказать ему об этом!

Он знал, что на прошлой неделе на неофициальном заседании комитета церкви решили построить небольшое строение между зданием церкви и школой, где смог бы жить сторож церкви. Было также предложено повысить зарплату до такой суммы, чтобы ему не нужно было подрабатывать на стороне. Фактически, он здесь был достаточно загружен работой, так как церковь была большой, и выполнение его служебных обязанностей занимало у него четыре рабочих дня в неделю.

Возможно, об этом пастор хотел с ним поговорить, когда попросил, чтобы он, не задерживаясь, пришел в братскую, когда разойдутся прихожане? Но это не входило в обязанности пастора. Может, что-нибудь о Джессике? Хотя вряд ли. И все же пастор был особенно внимателен к Джессике и всегда, казалось, был рад видеть ее в братской, любезно разговаривая с ней, когда Даниил выходил, чтобы принести книги проповедника. Было трудно, удовлетворить его любопытство, и он подумал, что вряд ли кто-то сможет дать всему объяснение, кроме самого пастора. Интересно, как проходит выздоровление после удара? Даниил задал себе этот вопрос, на который ни он, ни кто-либо другой не смог бы ответить.

Как раз в это время он подошел к двери своего жилья. От фонаря у входа во двор лился тусклый свет и красный отблеск в окнах из его камина освещал белые жалюзи. Поэтому он смог достаточно отчетливо рассмотреть сидевшего на пороге человека, который больше походил на кучу лохмотьев. Рукава изорванного плаща были завязаны вокруг шеи, а старая шляпа без полей была сдвинута на затылок. Спутанные волосы падали космами на лицо. Он наклонился, чтобы посмотреть поближе, - конечно же, это была женщина.

И она повернулось к нему.

— Эй, давай, уходи отсюда, - сказал он, - ты же знаешь, у тебя тут нет никакого дела, поэтому тебе лучше встать и пойти домой. Ты здесь не живешь, ты ошиблась адресом. Это мой дом.

У него были ключи в руках, и он был готов зайти внутрь, чтобы согреться возле камина, но не решался открыть дверь до тех пор, пока не уйдет это жалкое создание. Она немного приподнялась, но вставать и уходить явно не собиралась.

— Да я вообще нигде не живу, - неожиданно свирепо ответила она, - и я не ошиблась адресом. Ты Даниил Стендриг, а я - мать Джессики.

Даниил на мгновение отшатнулся, как будто от удара. Он уже давно перестал беспокоиться о маме Джессики или бояться ее появления. К тому же пастор уверил его, что если она когда-то и вернется, чтобы потребовать свою дочь, то он использует все свое влияние, чтобы защитить Джессику от нее, так как она плохая мать для воспитания ребенка. Женщина уже стояла, но, наклонившись к его двери, ухватилась за него пальцами. Лицо ее вытянулось, ее светлые глаза сердито и с вызовом сверкали в темноте.

— Я чуть не вышибла дверь, - сказала она с отвратительным смехом, - пока не пришли все твои соседи, чтобы посмотреть, в чем дело, но я всех разогнала. Сам полицейский бросился наутек, как трус. - И она опять засмеялась так громко, что, казалось, тихий двор загремел от ее смеха. Двери домов стали осторожно открываться и из-за них с тревогой выглядывали соседи. Это были порядочные люди, которые уважали его как церковного сторожа в такой известной церкви.

— Я хочу свою дочь, - пронзительно и пискливо закричала она, - моя Джессика, моя дочь. Где она, ты, негодяй?

— Уходи, - ответил Даниил, ободрившись, когда к нему на помощь поспешили двое соседей, - тебе здесь нечего делать. Джессики здесь нет, так что тебе лучше уйти. Но даже если бы она тут была, то я бы тебе ее не отдал. Но ее здесь нет, и это конец.

Женщина опять уселась на порог и прислонилась к двери.

— Если ты войдешь в дом, тогда и я войду, - упрямо сказала она, - а если я останусь на улице, то тогда и ты останешься на улице. Я хочу видеть мою Джессику.

Даниилу было не по себе. Ему не хотелось применять силу, чтобы войти в дом, по нескольким причинам. Во-первых, теперь он был искренним христианином, а во-<