ГП как постмоденистский эпос

Проповедь учения о терпимости и отсутствии дискриминации. Выбор метанарратива любви

Мы только что посвятили две объемные главы доказательству того, что вы и сами поняли бы через пять минут, если бы задумались над вопросом: «К какому типу литературы относятся романы о Гарри Поттере?» Чтение этих глав точно не было пустой тратой времени, если вы раньше не знали о традиции школьного или готического романа в английской литературе, которой следует Роулинг. Но все же стоило ли так стараться, чтобы прийти к выводу, что ГП – школьный роман в готических декорациях? Все это похоже на те научные исследования, которые доказывают, что лучший способ похудеть – это меньше есть и увеличить физическую нагрузку. Как будто мы сами не знали!

Но вот что грустно. ГП - не цикл готических школьных романов. Да, он повествует о школьнике и его обучении в закрытой школе, в нем, конечно же, присутствуют все готические штучки – от секретных кабинетов (можно сказать, «исчезательных шкафов») до замка на берегу озера.

Но книги преследуют не ту же цель, что школьные или готические романы. Точнее, не совсем ту же.

Романы о школьниках или школьницах, будь это дешевый приключенческий роман «Школьные годы Тома Брауна» или серия произведений Энид Блайтон, по большей части восхваляют викторианскую мораль и викторианские идеи добродетели. В готическом романе или рассказе ужасов также действует сверхъестественный или реальный враг, который морально противопоставлен герою, мы лицом к лицу сталкиваемся со смертью, которая держит в своих объятьях падший мир, а также с собственной неспособностью освободиться от нее. Эта готическая лавина накатывает, чтобы призвать нас к добродетельной жизни в надежде на искупление, о чем открыто говорит художественная литература о школьниках. Кто хочет стать рукотворными чудовищами, подобными Дракуле, Франкенштейну, Хайду, или Хитклиффом? Если мы не покоряемся и не идем на компромисс до самого конца, добродетель а-ля Джейн Эйр победит.

В ГП, безусловно, есть героические моменты и изображенное зло очень реалистично. Но, как отмечалось в предыдущей главе, многие готические элементы совершенно не пугают, по большей части они забавны, и часто оказанный эффект не больше, чем возможный испуг из-за ожившей комнатной мебели. Я хочу сказать, что если вас приводит в ужас Плакса Миртл, Пивз или гигантский кальмар, то у вас такая же обостренная чувствительность, как у героя Э. По из рассказа «Сердце-обличитель».

Хогвардс как школу также трудно воспринимать всерьез. В конце концов, все стоящее ученики узнают в результате уроков, полученных не на официальных занятиях (полеты на метле, трансгрессия, действенные заклинания по защите от темных искусств и т. д.) (Прим. - Точно те же слова можно отнести и к нашей нынешней, да и позднесоветской, школе). Учителя, как правило, садисты, чудаки, суетливые ничтожества или настолько некомпетентны, что их можно почти не принимать в расчет (см. главу 6 о сатире). Возьмите профессора Трелони или Долорес Амбридж (Прим. - не согласен относительно "как правило": как насчет МакГонагалл, Стебль, Флитвика, Люпина? Утверждение автора выглядит по крайней мере поспешным).

То, что Роулинг не пишет классическую школьную или готическую прозу не должно, однако, нас удивлять. Все подобные книги были популярны в XIX в. Будет странно, если писательница XX в., стремящаяся угодить читателям XXI в., станет писать книги в точности, как это делал Брэм Стокер, Мэри Шелли или даже Энид Блайтон. Очень странно.

Чтобы поймать на крючок постмодернистских читателей, ей нужна другая наживка, наживка на уровне морального прочтения, которая зацепит читателей так же, как тайна и сиротство Гарри зацепило их на поверхностном уровне. Эта наживка – то, как Роулинг преподносит нам моральные уроки, в которые мы верим лишь потому, что живем в данный исторический период. Уроки, которые мы заново учим в каждой прочтенной книге, каждой увиденной рекламе или прослушанной программе новостей.

Чтобы понять, насколько наша эпоха отличается от времен королевы Виктории, давайте взглянем на то, как школьные и готические романы XIX в. отличаются от тех, которые мы только что вспоминали.

Мир наизнанку

Окидывая взглядом полки книжных магазинов XIX в. в поисках отголосков готических ужасов, школьных романов, чего-то, похожего на сказку с ведьмами или «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте, я сделал поразительное открытие. Где-то на рубеже прошлого века в книжном мире все встало с ног на голову. Плохие парни из старых книг в новых книгах стали героями или хотя бы персонажами, вызывающими симпатию, к которым мы должны быть снисходительны из-за всех тех трудностей, с которыми они сталкиваются. А положительные персонажи кажутся простаками.

Сейчас спрос на вампиров. При этом они не двуногие демоны (как наш приятель из Трансильвании), которых хорошие парни обязаны обезглавить, пронзить колом и победить – жертвенно и героически, с помощью Причастия. В то время как я это пишу, цикл «Сумерки» Стефани Мейер занимает четыре из пяти первых мест в списке бестселлеров The New York Times. Молодые девушки выстраиваются в очереди, чтобы еще раз увидеть покорителя подростковых сердец Роберта Паттисона в роли юного вампира Эдварда Каллена в первой экранизации «Сумерек». Вампиры в этих книгах – никем не понятые существа, обладающие сверхчеловеческими способностями и имеющие проблемы с диетой. Они «вегетарианцы», т. е. пьют только кровь животных, человеческая – под запретом. Им приходится скрывать, кто они, чтобы не подвергнуться преследованию этих ненормальных людей, которые относятся к ним с предубеждением.

В блокбастере «Ван Хельсинг» режиссера Стивена Соммерса (2004, компания Universal Pictures) Дракула все еще злодей. Ну а творение Франкенштейна? Он здесь уже не жуткая фигура готического романа, которая показывает, каким чудовищем является падший, бездуховный человек. Это создание – гонимая жертва, на которую нападают бесчувственные крестьяне, используемые Дракулой и его многочисленными невестами для оживления своих «детей». Именно он делает все возможное, чтобы помочь джеймс-бондовской модификации Абрахама Ван Хельсинга спасти мир от резкого роста популяции вампиров.

Ведьмы? Я вырос, веря, что есть добрые волшебники и волшебницы, а есть злые ведьмы и колдуны. Добрые волшебники? Легко! Просперо, звездочет Нарнии, Гэндальф и Волшебник Изумрудного города. Труднее с волшебницами, хотя и было несколько хороших, вроде Саманты Стивенс («Моя жена меня приворожила») и Сабрины («Сабрина – маленькая ведьма»). Кто отбил у меня интерес к ведьмам, наверное навсегда (исключением являются книги о Гарри Поттере), так это зеленокожая Злая ведьма Запада, которую играла Маргарет Хэмилтон в классическом фильме «Волшебник страны Оз» (1939 г., студия Metro-Goldwyn-Mayer).

Этот фильм – единственное, что я видел по телевизору на последнем году обучения в Эксетере. Мы все выросли на этом фильме. Была экзаменационная неделя, когда мы сели его смотреть, махнув рукой на учителей, тесты и письменные работы. Когда Хэмилтон прилетела в Страну жевунов, чтобы забрать резиновые тапочки, которые, по ее мнению, принадлежали ей по праву, парень рядом со мной сказал: «Вот ЭТО – злая-злая ведьма». Я до сих пор пытаюсь осмыслить все, что он вложил в слово «злая» в таком коротком предложении, но все присутствующие с ним согласились. Уже став взрослым, я никогда не мог пить кофе Maxwell Housse, потому что Хэмилтон была лицом их компании. Мне казалось, что вкус у него наверняка отвратительный.

Но в романе 1995 г., по которому в 2003 г. сделали исключительно успешный бродвейский мюзикл «Злая: Жизнь и время злой западной ведьмы», злая ведьма (по имени Эльфаба) не отрицательный герой. Она – неправильно понятая и оклеветанная добрая волшебница, которую дискриминировали религиозные родители и узколобые школьные учителя за ее цветную кожу и свободомыслие. Кто бы мог подумать?

В «Школьных годах Тома Брауна» плохим парнем и заядлым врагом Тома (совсем как Драко Малфой для Гарри) был старшеклассник по имени Флэшмен. Пострадав от его тирании и даже получив ожоги, Браун и его лучший друг осуществляют свою шумную месть, и Флэшмена исключают из школы за пьянство. Флэшмен – порочный, ожесточенный, эгоистичный показушник, и читатели «Тома Брауна» могут спокойно питать к нему открытое и горячее отвращение.

Теперь же, благодаря 12 томам «Записок Флэшмена» Джорджа Макдональда Фрейзера, опубликованным в 1969–2005 гг., мы знаем, что произошло с Флэшменом после школы Ригби. Он, как и следовало ожидать, на всю жизнь остается грубияном и трусом, но, что поразительно, из каждой военной передряги и всех неприятностей, от Индии и Китая до Бул Рана в обеих Дакотах, он выходит живым и делает это как герой. Словно нам намекают, будто именно из-за того, что он такой безответственный, думающий только о сексе подхалим и развратник, Флэшмен так эффектно добивается успеха в спальне, зале заседаний и на полях сражения, сам того не желая.

«Джейн Эйр» также не вышла из постмодернистского прочтения невредимой. Изначально в романе Шарлотты Бронте первая попытка Джейн выйти замуж сорвана юристом и братом Берты (жены, которую Рочестер держит на чердаке), когда пара уже стоит у алтаря, готовая принести клятвы верности. Берта, в конце концов, убегает, сжигает особняк Торнфилд и кончает с собой, одновременно ослепив и сделав калекой Рочестера. Но этим же она дала ему свободу жениться на Джейн Эйр.

В повести «Широкое Саргассово море» Джин Рис (1966) мы узнали, что миссис Рочестер была настоящей героиней своего готического романа, белой креолкой, на которой Рочестер женился ради денег, довел до безумия и лишил свободы. В постколониальной версии этой истории Джейн и Рочестер представлены как расисты и колонисты-угнетатели.

Повесть гораздо забавнее оригинала, но так же выбивает из колеи, как и «Дело Джен, или Эйра немилосердия» Джаспера Ффорде (2001) (Прим. - Джаспер Ффорде (р. 11 января 1961 г.) – британский писатель. Первый роман Ффорде, «Дело Джен, или Эйра немилосердия» был издан в 2001 г. Начиная с 2007 г. книги Ффорде переводятся и издаются в России. Наибольшей популярностью пользуется серия его романов о Четверг Нонетот. Другие два цикла – «Отдел сказочных преступлений» и Shades of Grey. В ноябре 2010 г. в Великобритании вышла первая детская книга Ффорде под названием The Last Dragonslayer). Сюжет разворачивается в альтернативной вселенной и имеет больше неожиданных поворотов, чем я могу здесь пересказать. В нем литературный детектив Четверг Нонетот (имя героини) преследует литературного шантажиста Ахерона Аида (ой!) по страницам Джейн Эйр, используя изобретение своего дяди – прозопортал. Аид, чтобы шантажировать одержимую литературой широкую общественность, убивает персонажей в «Мартине Чезлвите» Диккенса, стирая их из авторской рукописи.

В 1985 г., по версии этой вселенной, Англия и Российская империя все еще сражаются в Крымской войне, Уэльс – Советская республика, дискуссии по поводу истинного автора шекспировских пьес ведутся повсеместно и сопровождаются нешуточными страстями, а «Джейн Эйр», вместо примирения с ослепшим Рочестером, заканчивается поездкой Джейн в Индию со своим кузеном. Схватка Четверг с Аидом в Торнфилд-холле, как вы уже могли догадаться, приводит к пожару, который и уничтожает особняк. Ахерон толкает Берту с крыши, а Рочестер едва остается жив, спасая Четверг из здания. Голос Нонетот становится тем голосом Рочестера, который слышит Джейн и из-за которого она не едет в Индию. Вот и новый финал Джейн Эйр, благодаря участию читателя и погружению в текст в буквальном и переносном смыслах!

В моем любимом месте книги Четверг понимает, что она не может жить без своего любимого и спешит на его свадьбу, только чтобы обнаружить: ее отменили из-за того, что его будущая жена уже замужем! Чета Рочестеров послала юриста, расстроившего их первую свадьбу, в «реальный мир», чтобы предотвратить эту. Границы пространства, времени, текста, жанра, персонажа и читателя в этой книге, мягко говоря, проницаемы.

Что я хочу сказать?

Все злодеи готической прозы, о которых мы говорили в предыдущей главе, в «переделках» XXI в. представлены как хорошие парни, которых окружающие неправильно понимают. Положительные герои этих историй, соответственно, имеют темную сторону, о которой мы никогда бы не догадались, будучи знакомы лишь с оригиналом.

Роулинг пишет свои произведения в тот же исторический период, когда появляются эти очень успешные пересмотренные версии готических и школьных романов. Чтобы понять, чем ее истории о Гарри Поттере напоминают, а чем отличаются от викторианских морализаторских повествований, необходимо подумать о том, насколько иначе мы воспринимаем вещи, по сравнению с Томом Брауном или Робертом Стивенсоном.

Нам нужно взглянуть на собственные глаза или хотя бы на цветные очки, через которые мы отфильтровываем реальность. Лучше представляя то, как мы думаем, мы сможем понять Роулинг как писательницу нашего времени. Популярность ГП во всем мире показывает, что ее основные тема и идея глубоко созвучны фундаментальным убеждениям нашей эпохи.

Три качества постмодернистского мышления и литературы лежат в основе морали ГП. Они также достаточно явно видны в каждой популярной книге, фильме и песне нашего времени. Чтобы это доказать, рассмотрим невероятный пример – известную мультипликационную телепрограмму, созданную в 1964 г. по песне «Рудольф – красноносый олень» (Рудольф – один из оленей Санта-Клауса).