I. Жрецы инструментарной власти

Прикладные утописты, стоящие во главе компаний, такие как Пейдж, Наделла и Цукерберг, редко говорят о своих теориях. Информация, которой мы располагаем на этот счет, в лучшем случае отрывочна и поверхностна. Но этот пробел с энтузиазмом заполняют специалисты по данным и «компьютерные социологи», предложившие подробные экспериментальные и теоретические объяснения набирающей обороты инструментарной власти, давая нам бесценные возможности для понимания социальных принципов инструментарного общества.

Один из ярких примеров – работа Алекса Пентленда, директора Лаборатории динамики человека (Human Dynamics Lab) в рамках MIT Media Lab. Пентленд – тот редкий прикладной утопист, который, в сотрудничестве со своими учениками и коллегами, активно формулирует, исследует и продвигает теорию инструментального общества, параллельно предлагая многочисленные технические инновации и практические решения. По исследованиям, опубликованным этой группой, можно судить о мировоззрении специалистов по данным, которое становится чем‑то все более и более само собой разумеющимся. Теории и инновации этих ученых существуют в динамическом взаимодействии с развитием надзорного капитализма, как в случае аффективных вычислений Пикард и цифрового всеведения Парадизо. Тем не менее мало кто их них рассматривает социальные последствия своей работы с тем пониманием и убежденностью, которые присущи Пентленду, предоставляя нам бесценную возможность критически исследовать управленческие аксиомы, принципы построения социума и социальные процессы, которые определяют инструментарное общество. Моя цель состоит в том, чтобы вывести теорию, лежащую в основе этих практик, в ходе которых надзорные капиталисты объединяют «общество» как «первостепенный объект» для оцифровки, вычислений, модификации, монетизации и контроля.

Пентленд – плодовитый автор и соавтор сотен статей и исследований в области науки о данных, а также выдающийся практик, который консультирует ряд организаций, включая Всемирный экономический форум, Data‑Pop Alliance, Google, Nissan, Telefonica и Канцелярию Генерального секретаря Организации Объединенных Наций. Исследовательская лаборатория Пентленда финансируется сливками глобального корпоративного мира, консалтинговых компаний и правительств – Google, Cisco, IBM, Deloitte, Twitter, Verizon, Комиссией ЕС, правительством США, правительством Китая «и другими сторонами, обеспокоенными вопросом о том, почему мы не знаем, что происходит в мире…»[1056]

Хотя Пентленд – не единственная фигура в этой сфере, он стал чем‑то вроде первосвященника в узкой касте священников. В отличие от Хэла Вэриана, Пентленд не говорит о Google, используя местоимение «мы», но его деятельность занимает почетное место в мире надзорного капитализма, где она обеспечивает материальную и интеллектуальную поддержку, необходимую для легитимации инструментарных практик. На презентации в Google, где Пентленд входит в Консультативный совет Группы по передовым технологиям и проектам, бывший докторант Пентленда и топ‑менеджер Google Брэд Хоровиц представил своего наставника как «вдохновляющего педагога», имеющего достижения во многих дисциплинах, бывшие ученики которого задают тон в компьютерных науках, как в теории, так и в практических применениях[1057].

Пентленда часто называют «крестным отцом носимых устройств», особенно Google Glass. В 1998 году он предсказал, что носимые устройства «будут продолжением человеческих органов чувств, улучшат память, пригодятся в социальной жизни их владельца и даже помогут ему или ей оставаться спокойным и собранным»[1058]. Тэд Старнер, один из докторантов Пентленда, разработал простейшее «носимое» устройство, еще будучи студентом в Массачусетском технологическом институте и в 2010 году был нанят Сергеем Брином, чтобы продолжать эту работу в Google, – это и был проект, вылившийся в Google Glass. Более пятидесяти докторантов Пентленда продолжили продвигать инструментарное видение в ведущих университетах и отраслевых исследовательских группах, а также в трех десятках компаний, соучредителем, спонсором или консультантом которых является Пентленд. Каждый из них применяет тот или иной аспект теории, аналитики и изобретений Пентленда к реальным людям в организациях и городах[1059].

Академические заслуги, ум и красноречие Пентленда помогают легитимировать общественное видение, которое отталкивало и тревожило интеллектуалов, чиновников и широкую общественность всего несколько десятилетий назад. Самое примечательное – что Пентленд «дополняет» Скиннера, наполняя социальное видение последнего большими данными, повсеместным цифровым инструментарием, сложными математическими расчетами, всеобъемлющей теорией, многочисленными авторитетными соавторами, институциональной легитимностью, щедрым финансированием и корпоративными друзьями на высоких постах, не вызывая при этом повсеместного возмущения, морального отторжения и потоков желчи, которые некогда лились на прямолинейного гарвардского бихевиориста. Уже один этот факт говорит о глубине психического онемения, которому мы поддались, и об утрате наших коллективных ориентиров.

Подобно Скиннеру, Пентленд – утопист и мыслитель высокого полета, делающий смелые выводы о животных и переносящий их на все человечество. Он также непосредственно участвует в разработке практической архитектуры инструментаризма и решении вычислительных задач. Пентленд называет свою теорию общества «социальной физикой» – концепция, утверждающая его как Б. Ф. Скиннера нашего века, через Планка, Мейера и Маккея[1060]. И хотя Пентленд ни разу не упоминает великого бихевиориста, его книга, «Социальная физика», взывает к социальному видению Скиннера в применении к XXI веку, которое теперь реализуется с помощью инструментов, ускользавших от Скиннера при его жизни. Пентленд подкрепляет инструментарный импульс исследованиями и теорией, которые дерзко основаны на моральных идеях и эпистемологии Скиннера, отразившихся в «точке зрения Другого».

Как и Скиннер, профессор Пентленд начинал свой интеллектуальный путь с изучения поведения животных. Если Скиннер тестировал свои находки, изучая тонкости поведения ничего не подозревающих отдельных особей, то Пентленд интересовался обобщенным поведением целых популяций животных. Еще будучи студентом, подрабатывая в Институте экологических исследований НАСА, он разработал метод оценки популяции канадских бобров из космоса путем подсчета количества бобровых запруд: «Вы наблюдаете за образом жизни и получаете косвенный индикатор»[1061].

Этот опыт, кажется, подсадил Пентленда на отстраненный взгляд издалека, который он потом будет называть «взглядом с высоты Бога». Вы могли на себе почувствовать, что такое взгляд Бога, сидя у окна самолета, когда он взлетает над городом, превращая все радости и беды внизу в неслышную суету муравейника. Там, на высоте, ощущение «нас» быстро растворяется в точке зрения Другого, и именно этот взгляд положил начало научной работе Пентленда, когда он учился применять разработанные Маккеем принципы удаленного наблюдения и телестимулирования к людям:

Если задуматься, то вы можете многое рассказать о людях, разговаривающих на другом конце комнаты <…> Это как наблюдать за бобрами из космоса, как Джейн Гудолл наблюдала за шимпанзе. Вы наблюдаете со стороны[1062].

(Это, конечно, клевета на Гудолл, гениальность которой и состояла в ее способности понять изучаемых ею шимпанзе не как «других», а как «таких же, как мы».)

Взгляд с высоты Бога станет неотъемлемой частью концепции инструментарного общества, но всеобъемлющая картина рождалась постепенно, в ходе многих лет тщательных экспериментов. В следующем параграфе мы проследим этот путь, на котором Пентленд и его ученики учились оцифровывать, измерять и вычислять социальное поведение. После этого мы будем готовы обратиться к «Социальной физике» Пентленда, которая стремится превратить общество в инструментарный разум‑улей – подобно машинам Наделлы, – но на основательной теоретической базе, имеющей глубокие параллели с формулировками, ценностями, мировоззрением и видением человеческого будущего, предложенными Скиннером.