V. Предсказуемость ради прибыли

 

В главе 3 мы уже познакомились с Хэлом Вэрианом из Google, и теперь он снова будет показывать нам дорогу, раскрывая значение и конкретные требования императива прогнозирования. Вспомним, что Вэриан назвал четыре новых «применения» компьютеризации взаимодействий[557]. Первым из них было «извлечение и анализ данных», из чего мы вывели императив извлечения как один из основополагающих механизмов надзорного капитализма. Вэриан говорит, что три других новых применения – «новые формы договора, возможные благодаря лучшему мониторингу», «персонализация и кастомизация» и «постоянное экспериментирование» – «со временем станут еще важнее, чем первое»[558]. Это время пришло.

«Поскольку транзакции теперь опосредуются компьютером, мы можем наблюдать поведение, ранее недоступное для наблюдения, и на этой основе заключать договоры, – говорит Вэриан. – Это позволяет проводить сделки, которые раньше были просто неосуществимы». Он опирается на пример «систем мониторинга автомобилей», справедливо считая его достаточно красноречивым. Вэриан говорит, что, если кто‑то перестанет делать ежемесячные платежи за автомобиль, «в наши дни намного легче просто дать указание системе мониторинга автомобиля не включать зажигание и сообщить место, откуда можно его эвакуировать»[559]. Страховые компании, замечает он, тоже могут полагаться на эти системы мониторинга, чтобы проверять, насколько безопасно ведет себя на дороге клиент и тем самым определять, стоит ли продлевать страховой полис, менять ли размер страховых взносов и выплачивать ли страховое требование.

В области страхования эти новые применения компьютерного посредничества полностью зависят от устройств с доступом в интернет, которые способны и знать, и делать. Собственно говоря, их невозможно представить без материальных средств извлечения излишка и архитектур исполнения, заложенных в реальный мир и пронизывающих его. Например, описываемая им система мониторинга автомобиля обеспечивает экономию и от охвата, и от действия. Она и знает, и вмешивается в игру – и отслеживает данные, и действует в соответствии с заложенными в нее инструкциями, отключая двигатель автомобиля и позволяя кредитору определить местонахождение обездвиженной машины и ее посрамленного водителя.

По мере того как императив прогнозирования увлекает операции по обеспечению поставок поведенческого излишка в реальный мир, перспектива надзорных доходов все сильнее захватывает воображение поставщиков товаров и услуг в устоявшихся секторах, далеких от Кремниевой долины. Так, генеральный директор Allstate Insurance хочет уподобиться Google:

 

Сегодня многие монетизируют данные.

Вы заходите в Google – кажется, что это бесплатно. Но это не бесплатно. Вы даете им информацию; они продают вашу информацию. Можем ли мы, должны ли мы продавать всю эту информацию, которую мы получаем от людей, ездящих туда‑сюда, разным другим людям, и получить дополнительный источник прибыли <…>? Это долгосрочная игра[560].

 

Автомобильные страховщики, похоже, особенно жаждут воплотить в жизнь замыслы Вэриана и телематику Маккея. Оказывается, что борьба за ваш автомобиль – это иллюстрация того, с какой настойчивостью компании, большие и маленькие, стремятся к поведенческому излишку.

Автостраховщики давно знали, что риск тесно связан с поведением и личностью водителя, но мало что могли с этим поделать[561]. Теперь современная телематика с ее системами дистанционного мониторинга может обеспечивать непрерывный поток данных о том, где мы находимся, куда направляемся, обо всех подробностях нашего поведения за рулем и о техническом состоянии нашего транспортного средства. Телематика, основанная на приложениях, также может рассчитать, как мы себя чувствуем и что говорим, интегрируя информацию с панели управления и даже со смартфона.

Автостраховщиков осаждают консультанты и потенциальные технологические партнеры, которые предлагают надзорно‑капиталистические стратегии, обещающие новую главу коммерческого успеха. «Неопределенность сильно уменьшится, – говорится в отчете McKinsey о будущем страховой индустрии. – Это приведет к демутуализации и сосредоточению на прогнозировании и управлении рисками отдельных лиц, а не сообществ в целом»[562]. В отчете Центра финансовых услуг компании Deloitte рекомендуется «минимизация рисков» – эвфемизм для «гарантированных результатов» – посредством мониторинга и корректировки поведения застрахованного лица в режиме реального времени, – подход, называемый «поведенческим андеррайтингом». «Страховщики могут напрямую следить за поведением страхователя, – советуют в Deloitte, – записывая время, места и дорожные условия его поездок, отмечая, делают ли они резкие ускорения, ездят ли на высокой скорости или даже превышают скорость, насколько резко тормозят, а также то, быстро ли они совершают повороты и используют ли сигналы поворота»[563]. Телематика производит непрерывные потоки данных, поэтому поступающий в реальном времени поведенческий излишек может заменить традиционные «прокси‑факторы», такие как демографическая информация, которая раньше использовалась для оценки риска. Это означает, что излишек должен быть обильным (экономия от масштаба) и разнообразным (экономия от охвата), как вширь, так и вглубь.

Даже более мелким андеррайтерам, которые не в состоянии позволить себе значительные капитальные затраты на телематику, подсказывают, что они могут достичь большинства этих целей с помощью приложения для смартфона, обойдясь без затрат на дорогостоящее оборудование и передачу данных:

 

Эти страховщики тоже могут выиграть, потому что мобильное приложение собирает данные из первых рук о действиях и навыках водителя, имеющего с собой смартфон <…> давая в итоге полную панораму всех интересующих их рисков…[564]

 

Поскольку на смену неопределенности приходит предсказуемость, страховые премии, которые когда‑то отражали неизбежные неизвестные факторы повседневной жизни, теперь могут расти и падать за доли секунды в зависимости от точного знания о том, как быстро вы едете на работу после неожиданно напряженного раннего утра, посвященного заботам о больном ребенке, или о том, не разучиваете ли вы велосипедные трюки на стоянке за супермаркетом. «Мы знаем, что 16‑летние водители совершают множество ДТП <…> но не каждый 16‑летний – никудышный водитель», – замечает один эксперт по телематике из страховой отрасли. Тарифы, основанные на фактическом поведении, являются «большим преимуществом, позволяя правильно назначать цены»[565]. Подобная предсказуемость означает, что договоры страхования, предназначенные для снижения риска, теперь уступают место машинным процессам, которые «практически мгновенно» реагируют на мельчайшие нарушения предписанных поведенческих параметров и, таким образом, существенно снижают риски или полностью устраняют их[566].

Телематический аппарат предназначен не только для того, чтобы знать, но и для того, чтобы делать (экономия от действия). Это молот; он имеет мускулы; он умеет заставить. Поведенческий андеррайтинг обещает снизить риск с помощью машинных процессов, предназначенных для изменения поведения в сторону максимальной прибыльности. Поведенческий излишек используется, чтобы инициировать наказания, такие как происходящее в реальном времени повышение ставок, финансовые штрафы, комендантский час и блокировки двигателя, или вознаграждения, такие как скидки по ставкам, купоны и золотые звезды, которые можно заработать для поучения преимуществ в будущем. Консалтинговая фирма AT Kearney ожидает, что «отношения, основанные на интернете вещей», будут «более целостно» связывать фирмы с клиентами, чтобы «влиять на их поведение»[567].

Беспечное заявление Вэриана о том, что при просрочке оплаты «намного легче» дать сигнал системе мониторинга автомобиля отключить зажигание, – не гипербола. Например, Spireon, которая позиционирует себя как «крупнейшая телематическая компания послепродажного обслуживания автомобилей» и специализируется на отслеживании местонахождения и мониторинге состояния транспортных средств и водителей для различных клиентов, таких как кредиторы, страховщики и владельцы автопарков, предлагает систему, схожую с идеалом Вэриана[568]. Предлагаемая ею «система управления обеспечением LoanPlus» направляет оповещения водителям, когда они отстают от графика платежей, дистанционно отключает транспортное средство, когда просрочка превышает заданный период, и определяет его местонахождение для эвакуации на штрафную стоянку.

Телематика объявляет о наступлении нового века поведенческого контроля. Теперь страховая компания может устанавливать конкретные параметры поведения за рулем. Они могут включать в себя все, что угодно: от пристегивания ремня безопасности до скорости, времени холостого хода, торможения и поворотов, агрессивного ускорения, резкого торможения, чрезмерного количества времени за рулем, вождения в нетрезвом состоянии и въезда в ограниченную зону[569]. Эти параметры переводятся в алгоритмы, которые непрерывно отслеживают, оценивают и ранжируют водителя – подсчеты, которые, в свою очередь, преобразуются в происходящие в реальном времени корректировки стоимости страховки.

Согласно патенту, принадлежащему главному стратегу Spireon, страховщики могут устранять неопределенность, формируя поведение[570]. Идея состоит в том, чтобы постоянно оптимизировать страховой тариф на основе мониторинга соблюдения водителем параметров поведения, определенных страховщиком. Система превращает свои знания о поведении в силу, начисляя «кредиты» или налагая на водителей наказания. Излишек переводится также в прогнозные продукты для продажи рекламодателям. Система рассчитывает «поведенческие черты» для таргетированной рекламы, отправляющейся прямо на телефон водителя. Во втором патенте еще более откровенно говорится о триггерах для карательных мер[571]. Он определяет ряд алгоритмов, которые активируют определенные последствия при нарушении заданной системой параметров: «алгоритм нарушения», «алгоритм комендантского часа», «алгоритм мониторинга», «алгоритм соблюдения», «алгоритм доверия».

Консультационные фирмы все как одна советуют всем своим клиентам из числа страховых компаний подключаться к играм надзора. AT Kearney признает, что «подключенный к сети автомобиль» является испытательным полигоном для будущего: «В конечном итоге истинная ценность „интернета вещей“ определяется тем, как клиенты корректируют свое поведение и профиль риска на основе обратной связи со стороны своих „вещей“»[572]. Еще одна мишень – страхование здоровья: «Носимые акселерометры» могут «улучшить отслеживаемость выполнения» предписанной программы упражнений, а «предназначенные для внутреннего применения» датчики могут отслеживать соблюдение режима питания и приема лекарств, «обеспечивая более высокую достоверность и точность, чем сведения о ежемесячных закупках»[573].

В Deloitte признают, что, согласно данным их собственных опросов, большинство потребителей отвергают телематику из соображений конфиденциальности и не доверяют компаниям, которые хотят отслеживать их поведение. Это нежелание можно преодолеть, советуют консультанты, предлагая экономию средств, «достаточно значительную», чтобы люди были готовы «пойти на уступки [в отношении конфиденциальности]», несмотря на «остающуюся озабоченность…» Если ценовые стимулы не работают, страховщикам рекомендуется представлять поведенческий мониторинг как «увлекательный», «интерактивный», «конкурентный» и «приносящий удовлетворение», поощряющий водителей за улучшения относительно их прошлых показателей и в сравнении с «более широким кругом держателей полисов»[574]. При таком подходе, известном как «геймификация», водителей можно увлечь участием в «состязаниях по росту показателей» и «наградами за достижение целей»[575].

Если ничего не помогает, страховщикам рекомендуется вызывать у клиентов чувство неизбежности и беспомощности. Deloitte рекомендует компаниям подчеркивать существование «множества других технологий, которые уже используются для мониторинга вождения», и то, что «рост возможностей надзора и/или геолокации являются частью мира, в котором мы теперь живем, хорошо это или плохо»[576].

Отслеживание поведения предлагает автостраховщикам экономию средств и повышение эффективности, но возрожденная индустрия страхования не остановится на этом. Аналитика, производящая таргетированную рекламу в онлайн‑мире, переориентируется на реальный мир, закладывая основу для новых рынков поведенческих фьючерсов, которые торгуют предсказаниями поведения потребителя. Именно здесь сосредоточены главные надежды на надзорные доходы. Так, один из руководителей провайдера облачных услуг Covisint советует клиентам, стремящимся «заработать» на автомобильной телематике, переходить от таргетированной рекламы к «таргетированным приложениям». Это не реклама на экране, а реальный опыт, основанный на тех же возможностях, что и таргетированная реклама, и призванный заманить вас в реальные места ради выгоды других. Это означает продажу данных водителей третьим лицам, которые смогут вычислить, где вы находитесь, куда идете и чего хотите:

 

Они знают, какие рестораны вам нравятся, потому что туда приезжает ваша машина, поэтому они могут рекомендовать вам рестораны, пока вы в пути, и рестораны будут платить…[577]

 

Поведенческий излишек рассматривается как сырье для производства товаров, которые удобны для «совместного маркетинга» с другими услугами, такими как «эвакуация, авторемонт, автомойки, рестораны, торговые точки…»[578]. Консультанты McKinsey дают аналогичную рекомендацию, подсказывая страховщикам, что «интернет вещей» позволяет им расширяться в «совершенно новые области», такие как «рынки данных». Излишек данных в области здоровья можно «монетизировать», говорят в Deloitte, предоставляя «актуальные рекомендации». Фирма советует своим клиентам, особенно тем, кто вряд ли достигнет нужного масштаба в телематике, налаживать партнерские отношения с «цифровыми игроками»[579]. Образец для подражания – сделка 2016 года между IBM и General Motors, возвестившая создание OnStar Go – «первой платформы когнитивной мобильности» в автомобильной промышленности. Dell и Microsoft запустили базирующиеся на «интернете вещей» «ускорители страхования». Dell предоставляет страховщикам оборудование, программное обеспечение, аналитику и услуги по «более точному прогнозированию риска и принятию превентивных мер», а Microsoft объединилась с American Family Insurance для развития стартапов, ориентированных на домашнюю автоматизацию[580].

Когда‑то компании, занимающиеся данными, считались всего лишь «поставщиками», но сегодня, скорее, автомобильные компании сами станут поставщиками для гигантов данных. «Google пытается следовать за людьми в течение дня, чтобы генерировать данные, а затем использовать эти данные для получения экономической выгоды, – признает генеральный директор Daimler. – Именно в этой точке конфликт с Google кажется запрограммированным»[581]. Google и Amazon уже столкнулись в конкуренции за приборную панель вашего автомобиля, где их системы будут контролировать все коммуникации и приложения. Осталось совсем немного, чтобы перейти к телеметрии и связанным с ней данным. Google уже предлагает разработчикам приложений облачную «масштабируемую геолокационную систему телеметрии» на основе Карт Google. В 2016 году Google France объявила о своей заинтересованности в партнерстве со страховыми компаниями «для разработки пакетов продуктов, сочетающих технологии и оборудование со страхованием». В том же году в отчете консультантов компании Cap Gemini говорилось, что 40 % страховщиков считают Google «потенциальным конкурентом и угрозой из‑за силы его бренда и способности управлять данными клиентов»[582].

 

VI. Исполнение недоговора

 

Из этих примеров, взятых из обычного мира автомобильного страхования, можно извлечь необычайно важные уроки. Водителей убеждают, подталкивают, стимулируют или принуждают к обмену по принципу «услуга за услугу», который связывает снижение цены с расширением проникшей в реальный мир архитектуры извлечения/исполнения, нацеленной на новые потоки поведенческого излишка (экономия от охвата). Поведенческие данные, полученные на основе поведения водителей, обрабатываются, и результаты отправляются в двух направлениях. Во‑первых, они возвращаются к водителям, реализуя процедуры прерывания и формирования их поведения ради повышения достоверности и, следовательно, прибыльности прогнозов (экономия от действия). Во‑вторых, прогнозные продукты, которые ранжируют и сортируют поведение водителя, попадают на недавно созданные рынки поведенческих фьючерсов, на которых третьи стороны делают ставки на то, что водители будут делать сейчас, в ближайшем или более отдаленном будущем. Сохранит ли он высокий рейтинг безопасности? Будет ли она действовать в соответствии с нашими правилами? Будет ли он водить машину, как девушка? Эти ставки выливаются в цены, структуры стимулирования и режимы мониторинга и принуждения. В обеих операциях излишки, извлеченные из опыта водителя, идут в ход в качестве средств формирования и изменения опыта этого самого водителя, чтобы гарантировать результаты прогнозирования. Водитель, как и советовал Маккей, большей частью не подозревает об этом – он все еще думает, что свободен.

Все происходящее стало возможным только благодаря декларациям Google. Как пишет Вэриан:

 

Поскольку транзакции теперь опосредованы компьютером, мы можем наблюдать поведение, ранее недоступное для наблюдения, и на этой основе заключать договоры. Это позволяет проводить сделки, которые раньше были просто неосуществимы[583].

 

Под этими «мы» у Вэриана подразумеваются те, у кого есть привилегированный доступ к теневому тексту, которому передаются поведенческие данные. Наше поведение, некогда ненаблюдаемое, объявляется законной добычей всех желающих, доступным для завладения, использования по своему усмотрению и получения прибыли. Сюда относится и создание «новых форм договора», принуждающих нас так, как этого никогда бы не произошло, если бы не первоначальные декларации надзорного капитализма, касавшиеся изъятия излишка.

Вэриан признавал, что автомобильная телематика иллюстрирует это новое экономическое пограничье, когда писал, что «в наши дни намного легче просто дать указание системе мониторинга автомобиля не включать зажигание и сообщить место, откуда можно его эвакуировать»[584]. И? Хотя погодите‑ка. «Намного легче» для кого? Конечно, он имеет в виду намного легче для тех «нас», которые наблюдают за тем, что раньше, до надзорного капитализма, было недоступным для наблюдения, и совершают действия, которые до надзорного капитализма были неосуществимы. Простой и непринужденный язык Вэриана – своего рода колыбельная, благодаря которой его наблюдения начинают казаться банальными, настолько обыденными, что едва ли заслуживают комментариев. Но что, в сценарии Вэриана, происходит с водителем? Что, если в машине есть ребенок? Если кругом метель? Или надо успеть на поезд? Или по дороге на работу забросить ребенка в детский сад? Ехать к матери, лежащей под капельницей в больнице за много миль? Забрать из школы сына?

Еще не так давно идеи Вэриана расценили бы как материал для мрачной антиутопии. В своей опубликованной в 1967 году книге «Год 2000» гиперрациональный вундеркинд‑футурист Герман Кан предвосхищает многие возможности, которыми Вэриан сегодня наделяет новую архитектуру извлечения/исполнения[585]. Кан не был скромным тихоней. Говорят, он послужил прототипом главного героя фильма «Доктор Стрейнджлав» режиссера Стенли Кубрика; как хорошо известно, он заявил, что ядерную войну можно «выиграть» и «пережить». Однако именно Кан, предвидя такие инновации, как система мониторинга автомобиля в духе Вэриана, назвал их «кошмаром XXI века». Среди многих других его технологических прогнозов были и автоматизированные компьютерные системы, которые отслеживают все движения автомобиля, прослушивают и записывают разговоры, а также могут делать все, что становится возможным благодаря высокоскоростному сканированию и поиску. Он представлял себе компьютерные системы, способные следить за индивидуальным поведением и реагировать на него – повышенный голос, угрожающий тон:

 

Возможно, такой компьютер будет также способен самостоятельно делать множество логических выводов – он может стать своего рода транзисторным Шерлоком Холмсом, более или менее автономно и мотивированно выдвигающим гипотезы и анализирующим улики…[586]

 

Любой, кто владеет такого рода знаниями, заключил он, будет, как Фауст, «не столько аморальным, сколько внеморальным <…> не жестоким, а попросту безразличным к судьбе тех, кто стоит на его пути»[587].

Тогдашние рецензенты книги Кана неизменно ухватывались за мрачный, «кошмарный» мотив компьютеризированного надзора, научно‑фантастических форм контроля, которые, как они полагали, «у многих будут вызывать откровенный страх и неприятие»[588]. Несмотря на широкий спектр сценариев, которые Кан предлагал в своей книге о далеком 2000 годе, путешествие Кана в «немыслимое» было воспринято публикой как способ подготовить ее к «наихудшему из возможных исходов» в виде ужасающего «кошмара социального контроля»[589]. Сегодня же этот самый кошмар представляют в виде восторженной сводки новостей о последних триумфальных победах надзорного капитализма. Обещания Вэриана подаются без всякой задней мысли или намека на нечто спорное, вместо изумления и отвращения, предсказанных всего несколько десятилетий назад. Как кошмар превратился в банальность? Где наши изумление и возмущение?

Политолог Лэнгдон Уиннер поднял этот вопрос в своей важной книге «Автономные технологии», вышедшей в 1977 году. Его ответ? «Нам не хватает твердых ориентиров», – писал он. Уиннер подробно показал, как привычка к «техническим штучкам» замутняет «наш взгляд, наши ожидания и нашу способность выносить взвешенные суждения. Категории, аргументы, выводы и решения, которые были бы совершенно очевидны в прежние времена, увы, более не очевидны»[590].

Так давайте же определимся с ориентирами. Вэриан превозносит не новую форму договора, а окончательное решение проблемы непреходящей неопределенности, которая и придает смысл существованию «договора» как средства создания «частного порядка». По сути, использование слова «договор» в формулировке Вэриана – прекрасный пример «синдрома безлошадного экипажа». Изобретение Вэриана беспрецедентно и не может быть понято как просто еще один вид договора. На деле это уничтожение договора; это изобретение лучше понимать как недоговор (uncontract).

Недоговор – это одна из ключевых особенностей более широкого комплекса средств изменения поведения и, следовательно, одна из неизбежных сторон надзорного капитализма. Он способствует экономии от действия, помогая использовать проприетарный поведенческий излишек для упреждения и исключения нежелательных действий, тем самым заменяя неопределенность социальных процессов детерминизмом запрограммированных машинных действий. Это не автоматизация общества, как могут подумать некоторые, а замена общества машинными процессами, продиктованными экономическими императивами.

Недоговор – не пространство договорных отношений, а односторонняя сделка, которая делает эти отношения ненужными. Недоговор лишает договор его социальной сущности, он штампует предсказуемость, подменяя автоматизированными процедурами обещания, диалог, поиск взаимопонимания, решение проблем, разрешение споров и доверие – проявления солидарности и человеческого участия, которые постепенно, в течение тысячелетий, выкристаллизовались в понятие договора. Недоговор обходит все эти социальные процессы в пользу принуждения и делает это ради более прибыльных прогнозных продуктов, которые приближаются по надежности к наблюдению и, следовательно, гарантируют результаты.

Эта замена социальной работы на машинную возможна благодаря успеху деклараций Google и тому факту, что Google проложил путь к господству надзорного капитализма в сфере разделения знания. Удобно устроившись, Google может наблюдать за тем, что прежде было ненаблюдаемым, и знать то, что раньше было непознаваемым. В результате компания может делать то, что раньше было невозможно сделать: обойти социальные отношения в пользу автоматизированных машинных процессов, которые стимулируют поведение, способствующее достижению коммерческих целей. Когда мы превозносим недоговор, как это делают Вэриан и другие, мы превозносим асимметрию знания и силы, которые и создают эти новые возможности. Недоговор – это указатель, который будет напоминать нам о наших ориентирах, пока, в оставшихся параграфах этой главы, мы будем подбираться к более ясной картине растущих амбиций надзорного капитализма в присоединении «реальности» к царству покоренного им человеческого опыта.

 

VII. Идеология неизбежности

 

Трудно удерживать ориентиры, когда все вокруг тебя их теряют. Переход к повсеместной компьютеризации, «когда повсюду датчики», будет не «постепенным», пишет Парадизо, а «революционным фазовым сдвигом, во многом сходным с появлением всемирной паутины»[591]. И этот «фазовый сдвиг», который понимается его архитекторами как универсальное противоядие от неопределенности, ожидается с абсолютной предсказуемостью. Парадизо в этом не одинок. Напротив, риторика неизбежности настолько «повсеместна», что в рамках технологического сообщества ее можно считать полноценной идеологией неизбежности (inevitabilism).

Чувство абсолютной уверенности, пронизывающее ви́дение Парадизо, давно признано ключевой чертой утопизма. В своем основополагающем труде по истории утопической мысли Фрэнк и Фрици Мануэль пишут:

 

С конца XVIII века утопия‑предсказание стала основной формой творческого воображения и предвосхитила определенные научные методы прогнозирования <…> современная утопия <…> связывает прошлое, настоящее и будущее вместе так, словно это судьба. Изображаемое ими будущее выглядит велением Бога или истории; это продолжение той уверенности, которой обладали милленарии…[592]

 

Мануэли, как и многие другие историки, считают марксизм последней великой утопией современности[593]. В трудах Карла Маркса есть сотни мест, раскрывающих его вариант идеологии неизбежности. В самом первом разделе «Манифеста Коммунистической партии», опубликованного в 1848 году, Маркс говорит следующее: «Она [буржуазия] производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны»[594].

До появления современной утопии этот жанр был в значительной степени представлен фантастическими рассказами об изолированных очагах человеческого совершенства, обнаруженных в экзотических горных районах, скрытых долинах или на далеких островах. Современные утопии, такие как марксизм, уходят от этих сказок, обращаясь к «преобразованию всего человеческого рода» на основе рациональных системных взглядов, «охватывающих весь мир». Не довольствуясь ролью простых фантазеров, современные утописты тяготеют к тотальному и обобщающему мировоззрению, пророчеству о «неизбежном конце, к которому движется человечество»[595].

Сегодня к Марксу и другим современным утопистам присоединяются проповедники повсеместной компьютеризации. Они постулируют новый исторический этап, вроде «революционного фазового сдвига» Парадизо, в ходе которого все общество реконструируется на основе новой и лучшей модели. Несмотря на тот факт, что неизбежность противоположна политике и истории, апостолы «аппарата» регулярно используют исторические метафоры, которые придают видимость глубины и серьезности их притязаниям. Возникновение «аппарата» подается как начало новой «эпохи», «эры», «волны», «фазы» или «стадии». Подобный исторический антураж призван передать бесполезность противостояния категорически неизбежной поступи повсеместной компьютеризации.

Главный оплот идеологии неизбежности – Кремниевая долина. Среди лидеров высоких технологий, экспертов‑профессионалов и в специализированной литературе, по‑видимому, царит полное согласие относительно того, что в ближайшем будущем все будет подключено к сети, познаваемо и управляемо: повсеместная компьютеризация и ее последствия в плане тотальной информации – это часть символа веры.

Неудивительно, что руководители Google – страстные приверженцы идеологии неизбежности. Это становится понятно, например, из первых же предложений книги Шмидта и Коэна «Новый цифровой мир» (2013): «Скоро все на Земле будут подключены к сети», пишут они. Чтобы довести до читателя этот новый железный закон, который с необходимостью приведет к экспоненциальному росту интернета и вычислительных мощностей, они привлекают так называемые предсказательные законы, такие как «закон Мура», и «фотонику»[596]. И ниже: «Коллективная выгода от обмена человеческим знанием и творческой энергией растет <…> экспоненциально. Информационные технологии будут столь же повсеместны, как электричество. Они станут… обыденными»[597]. Эти положения книги вызвали определенную критику, и авторы дали ответ своим критикам в послесловии к новому изданию: «Но стенания по поводу неизбежного роста размеров и влияния технологического сектора отвлекают нас от действительно важного вопроса <…> Многие из обсуждаемых нами перемен неизбежны. Они вот‑вот настанут».

Несмотря на свою популярность как в Кремниевой долине, так и вообще в среде разработчиков новых технологий и специалистов по данным, идеология неизбежности редко обсуждается или подвергается критической оценке. Концепция Парадизо о «цифровом всеведении» принимается как должное, без серьезного обсуждения роли политики, власти, рынков или государства. Как и в большинстве подходов к осмыслению «аппарата», вопросы индивидуальной автономии, морали, социальных норм и ценностей, неприкосновенности частной жизни, прав на принятие решений, политики и права поднимаются задним числом и принимают, скорее, ритуальную форму; подразумевается, что они могут быть решены с помощью правильных протоколов или каких‑либо новых технологических ходов. Если информация потечет «прямиком в наши глаза и уши», а «границы личности станут очень расплывчатыми», то кто может получить доступ к этой информации? Что, если я не хочу, чтобы моя жизнь текла через ваши органы чувств? Кто знает? Кто принимает решения? Кто определяет, кому принимать решения? Ответы на эти вопросы тонут в грохоте всего того, что непрерывно вытаскивается на свет, регистрируется, подсчитывается, контролируется и оценивается.

Лучшее, что может придумать Парадизо, – это предположение, что «закон может дать человеку право собственности или контроль над данными, сгенерированными в его или ее окрестностях; тогда человек может выбрать шифрование или ограничить отправку этих данных в сеть»[598]. Парадизо представляет себе общество, в котором каждый сам должен защищать себя от повсеместных всеведущих и наделенных органами чувств вычислительных систем нового «аппарата». Это похоже не на рай, а на рецепт новой разновидности безумия. Но это именно тот мир, который сейчас строится вокруг нас, и это безумие, похоже, спокойно заложено в план.

В период с 2012 по 2015 год я взяла интервью у 52 специалистов по данным и «интернету вещей». Они представляют 19 различных компаний и имеют совокупный 586‑летний опыт работы в высокотехнологичных корпорациях и стартапах, в основном в Кремниевой долине. Я говорила с ними о популярности риторики неизбежности среди создателей нового «аппарата», и каждому я задавала один и тот же вопрос: почему так много людей говорят, что повсеместная компьютеризация неизбежна? Их ответы были поразительно схожи. Хотя они не говорили слов «надзорный капитализм», почти все опрошенные считали риторику неизбежности троянским конем мощных экономических императивов, и каждый из них сетовал на отсутствие какого‑либо критического обсуждения основных постулатов этой риторики.

Как сказал мне директор по маркетингу одной фирмы в Кремниевой долине, которая продает программное обеспечение для связи умных устройств между собой:

 

Кругом столько «тупой» недвижимости, а мы должны сделать ее «умной» и превратить в доход. «Интернет вещей» – вопрос предложения, не спроса. Большинство потребителей не испытывают потребности в этих устройствах. Вы можете сколько угодно твердить про «экспоненциальность» и «неизбежность». Суть в том, что Долина решила, что это должно быть следующим прорывом, чтобы здешние фирмы могли расти.

 

Я говорила со старшим инженером из крупной технологической компании, которая вкладывает большие средства в «интернет вещей». Его ответ:

 

Допустим, у вас есть молоток. Это машинное обучение. С его помощью вы преодолели изнурительный подъем на гору и достигли ее вершины. Это доминирование машинного обучения над онлайн‑данными. На вершине горы вы нашли огромную кучу гвоздей, дешевле, чем вы могли раньше вообразить. Это новые технологии умных датчиков. Перед вами простирается вдаль, до самого горизонта, одна сплошная девственная доска. Это весь обычный «тупой» мир. И тут вы узнаете, что каждый раз, когда вы вбиваете в доску гвоздь вашим молотком машинного обучения, вы можете извлечь выгоду из этой прежде «тупой» доски. Это монетизация данных. Что вы делаете? Вы начинаете колотить как сумасшедшие и не останавливаетесь, пока кто‑то не заставит вас остановиться. Но здесь наверху нет никого, кто бы мог заставить нас остановиться. Вот почему «интернет всего» неизбежен.

 

Старший системный архитектор изложил этот императив в самых недвусмысленных терминах:

 

«Интернет вещей» неизбежен, как неизбежно мы дошли до Тихого океана. Это предначертание. 98 % вещей в мире не подключены к интернету. Вот мы их и подключим. Это может быть температура влаги, которая находится в почве. Это может быть ваша печень. Это ваш «интернет вещей». Следующий шаг – то, что мы сделаем с этими данными. Мы визуализируем их, разложим по полочкам и заработаем на их. Это наш «интернет вещей».

 

 

VIII. Его сотворили люди

 

Неумолкающий речитатив идеологии неизбежности представляет новый «аппарат» повсеместной компьютеризации как продукт технологических сил, действующих вне человеческой воли и решений людских сообществ, как неумолимое движение, возникшее вне истории и задающее импульс, который каким‑то неопределенным образом толкает человеческий род и нашу планету к светлому будущему. Образ технологии как автономной, неудержимой силы с неизбежными последствиями веками использовался, чтобы стирать отпечатки пальцев властей и снимать с них ответственность. Это совершил монстр, а не Виктор Франкенштейн. Тем не менее заключенного контролирует не браслет на лодыжке – это делает система уголовного правосудия.

Каждый постулат идеологии неизбежности несет в себе боевой вирус морального нигилизма, запрограммированный на то, чтобы парализовать человеческую волю и вычеркнуть сопротивление и творческий потенциал из перечня человеческих способностей. Риторика неизбежности – коварный обман, призванный сделать нас беспомощными и пассивными перед лицом неумолимых сил, которым человеческое безразлично и всегда будет безразлично. Это мир роботизированного интерфейса, где технологии работают по своей воле, решительно защищая власть от каких бы то ни было угроз.

Никто не выразил это проницательнее и лаконичнее, чем Джон Стейнбек в первых главах своего шедевра «Гроздья гнева», повествующего о фермерах эпохи «пыльных бурь» и Великой депрессии, выброшенных из своих домиков в Оклахоме и направившихся на запад в Калифорнию. Целые семьи вынуждены были оставить землю, которую возделывали в течение нескол