К делу подключаются военные шифровальщики

 

Косвенно росту популярности манускрипта способствовала, как ни странно это звучит, напряженная международная обстановка перед Второй мировой войной, во время и после нее. Но если подумать – ничего странного в этом нет. Ведь передача информации в условиях военного времени связана с необходимостью соблюдать секретность и разрабатывать все новые и новые способы тайной передачи сведений. Следовательно, на новый уровень выходят как уже знакомая вам криптография – наука о различных способах сохранения конфиденциальности информации, так и криптоанализ. Этим словом обозначают не только науку о способах дешифровки, но и сам процесс этой самой дешифровки.

Именно военные криптоаналитики в 1940‑1950‑х годах внесли значительный вклад в изучение «манускрипта Войнича»… Правда, победу над ним так и не одержали.

Какими ресурсами к этому моменту обладали военные специалисты? Какие силы были брошены на расшифровку «манускрипта Войнича»?

Еще в годы Первой мировой войны криптография превращается без преувеличения в важнейший вид оружия – оружия бескровного, но обладающего способностью оказывать огромное влияние на ход военных действий. Лидерами в области криптографии в 1910‑е годы были Франция и Россия, но их быстро догнала Англия, создавшая в 1914 году специальное подразделение в Адмиралтействе для работы по расшифровке перехваченных вражеских сообщений. Неофициально оно называлось «комната 40».

 

Рис. 3.9. Артур Циммерман. Фото времен Первой мировой войны

 

Объектом охоты для разведок разных стран становились не только телеграммы, донесения и приказы, которые нужно было еще расшифровать, но и, конечно, так называемые «кодовые книги», или просто «коды», – ключи к чтению того или иного шифра. Само собой, приобретение подобной информации можно было считать невероятной удачей и бывало это редко. Поэтому и создавались особые подразделения с десятками дешифровщиков. Отбор велся строго. Эти люди должны были не только обладать определенными личностными качествами, но и быть сведущими в самых разных областях знания: математике, статистике, лингвистике…

История сохранила немало случаев, когда вовремя прочитанная шифровка становилась поводом для вступления в войну или для разворачивания нового фронта. Классический пример, вошедший в учебники, – так называемая «телеграмма Циммермана». В январе 1917 года, в разгар Первой мировой войны, министр иностранных дел Германии Артур Циммерман (рис. 3.9) отправил шифрованное сообщение германскому послу в Вашингтоне.

Общий смысл сообщения был таков: Германия планирует привлечь на свою сторону Мексику в случае вступления США в войну. В телеграмме указывалось, что пока военные действия Германии строятся так, чтобы у американских армий не было повода нарушать свой нейтралитет. Но если же Соединенные Штаты примутся «бряцать оружием», немецкие вооруженные силы должны приложить все усилия, чтобы заставить Мексику ввязаться в войну против США. А взамен мексиканцам планировалось вернуть отобранные ранее Соединенными Штатами территории (уточним, что в роли «возвращателя» должна была выступить Германия).

 

Рис. 3.10. Фрагмент расшифровки «телеграммы Циммермана»

 

Телеграмма была перехвачена разведкой Великобритании и передана в «комнату 40». После некоторых дипломатических реверансов Британия передала расшифрованный текст американским военным специалистам – и вскоре, в апреле 1917 года, весь «антигерманский» мир с удовлетворением слушал известие об объявлении Соединенными Штатами войны Германии (рис. 3.10).

Уже в годы Первой мировой войны предпринимаются попытки сконструировать «шифровальную машину», которая бы взяла на себя часть той работы, которую до сих пор делал человек. Самым известным результатом этих попыток стала немецкая шифровальная машина «Энигма» (от нем. Änigma – «загадка», «секрет»). Первые ее образцы появились к 1920 году, а в 1932 году польские специалисты впервые разгадали код «Энигмы», хотя первоначально его называли «не поддающимся взлому». Конечно, история на этом не закончилась – шифровальные аппараты непрерывно совершенствовались, их секреты становились все более сложными. И на протяжении Второй мировой войны устройства типа «Энигма» использовались очень активно. Да, «Энигма» – это название не одного какого‑то типа шифровального аппарата, а целого семейства электромеханических роторных машин. И использовалась подобная техника не только в Германии – «Загадки» работали в секретных отделах большинства воюющих государств.

Как можно в двух словах описать принцип работы «Энигмы»?

Ее основные части – механическая клавиатура, несколько роторных дисков, рефлектор, коммутационная панель и индикатор. Оператор, работающий с машиной, устанавливает определенную позицию роторов, подключается к коммутационной панели и начинает нажимать клавиши с буквами, соответствующими тексту первоначального сообщения. Машина самостоятельно «решает», каким образом ей сместить роторы, чтобы сигнал, полученный от клавиши, привел к определенному сдвигу, и в итоге на индикаторе появился уже замененный символ (рис. 3.11).

 

Рис. 3.11. Одна из вариаций «Энигмы» времен Второй мировой войны

 

В Соединенных Штатах производились шифровальные машины типа «М‐209» (существовало несколько разных серий), в СССР же имелись разработки, схожие и с американскими образцами, и с «Энигмой».

Создавались и «дешифровальные» машины – так, специально для взлома кода «Энигмы» на основе разработок польских дешифровщиков в Британии был создан агрегат «Turing Bombe». К его появлению приложил руку знаменитый математик и криптограф Алан Тьюринг. Возможность автоматически не только шифровать, но и дешифровать тексты могла иметь огромное значение при попытках прочесть «манускрипт Войнича»!

С точки зрения современных специалистов (а о возможностях современной криптографии мы с вами уже говорили), возможности «Энигмы» довольно скромны. Но для военного дела 1940‑х годов это было весьма значимое устройство, и влиянию аппаратов типа «Энигма» на политику и военные действия посвящено множество документальных и художественных фильмов.

 

 

ЗНАЧИМОЕ ИМЯ В КРИПТОЛОГИИ

Имя Алана Тьюринга (1912–1954) по сей день носит самая престижная в мире награда в области информатики – на ее развитие английский ученый оказал огромное влияние. В годы Второй мировой войны Тьюринг работал в Правительственной школе кодов и шифров (ныне Центр правительственной связи британских спецслужб). Там велась вся основная работа по взлому шифров вражеских государств. После войны им был разработан так называемый «тест Тьюринга» для оценки возможностей компьютерного искусственного интеллекта. Современники и сотрудники единодушно признавали Тьюринга «исключительным талантом и исключительным гением». К сожалению, с «манускриптом Войнича» Тьюринг не знакомился.

 

Конечно, упомянутыми устройствами история военной криптографии 1940‑х годов не ограничивается, но если вас заинтересовала эта тема – вы без труда найдете дополнительную информацию! А нас сейчас интересуют в первую очередь те события и имена, которые имеют непосредственное отношение к теме нашего исследования.

В 1939 году на вооружении японцев появилась новая шифровальная система – так называемый «Пурпурный код», или «Пурпур». Вернее, так ее назвали американцы, а официально приспособление именовалось «Алфавитной печатной машиной типа 97» или «Шифровальной машиной В‑типа». Предупреждая вопрос «а как же можно было приспособить шифровальные машины к японскому языку, в котором насчитываются тысячи иероглифов?», скажу, что японские шифровальные аппараты базировались на латинице.

«Пурпурный код» задал работу военным криптоаналитикам… Но в итоге этот код был разгадан американскими специалистами во главе с истинным гением своего дела, которого называют самым выдающимся криптологом в истории, – Уильямом Фридманом. Именно он предпримет попытку штурмовать еще одну загадку, считавшуюся неразрешимой, – «манускрипт Войнича».

Уильям Фридман (1891–1969, настоящее имя Вольф Фридман) был уроженцем Российской империи. Он появился на свет в Кишиневе (тогда это была Бессарабская губерния). Но когда мальчику было два года, родители эмигрировали в США, где Фридман окончил школу и впоследствии получил образование генетика. Еще в ранней молодости он увлекся разнообразными системами символов и тайных знаков и начал по собственной инициативе изучать всевозможные шифры. Интересно, что супругой Уильяма Фридмана стала первая в истории женщина‑криптограф, Элизабет Смит – впоследствии они часто работали вместе.

В годы Первой мировой войны Фридман уже работает в «криптографической лаборатории» Соединенных Штатов, отвечает за подготовку сотрудников разведки и пишет многочисленные пособия по криптологии. Кстати, именно он ввел в оборот понятия «криптология» и «криптоанализ». Впоследствии он пишет учебник «Элементы криптоанализа» (написанные Фридманом книги до сих пор входят в число «обязательных» изданий для криптоаналитиков!), а в 1929 году принимает участие в организации американской службы радиотехнической разведки.

Надо сказать, что Уильям Фридман внес большой вклад в развитие уже упоминавшейся науки о частотном анализе – он рассматривал любой текст, будь то простая книжная страница или зашифрованное сообщение, не как совокупность знаков, а как строгую закономерность, как единый «организм». Более того, он систематизировал все наработки криптоанализа, существовавшие на тот момент, и превратил прочтение зашифрованных текстов в науку, в искусство – именно так этот увлеченный человек смотрел на то, чем он занимается. Уильяму Фридману удавалось в своей деятельности совместить холодный логический подход со склонностью к творчеству и с нестандартным мышлением…

С 1939 года Фридман концентрируется на попытках взломать японский «Пурпурный код». История этого взлома подробно описана во множестве статей и книг, мы ограничимся тем, что скажем: работа американского криптоаналитика оказала несомненное влияние на ход Второй мировой войны. А вот здоровья ему не прибавила: после того как в 1940 году «Пурпурный код» был расшифрован (более того, были полностью разгаданы алгоритмы работы вражеских шифровальных машин и воссозданы их основные узлы!), Фридман отправился на больничную койку с диагнозами «депрессия» и «нервное истощение».

В 1941 году он был демобилизован, а после лечения смог продолжить работу в службе радиоразведки – правда, теперь уже только как гражданское лицо. Впрочем, нет худа без добра: теперь у криптоаналитика было больше времени на то, чтобы заниматься изучением разнообразных загадок, не имеющих прямого отношения к военному делу. Тем более что за его плечами уже был многолетний опыт взлома самых разных шифров и теперь можно было приложить эти знания к разрешению спорных вопросов истории, литературы, искусствоведения! Надо сказать, что еще в молодости Фридмана интересовали, например, разнообразные версии относительно авторства пьес Шекспира и он занимался анализом литературного языка великого драматурга. Напомним, что разнообразные спекуляции по поводу того, писал ли сам Шекспир свои произведения (и вообще существовал ли такой человек), популярны до сих пор…

В 1944 году Уильям Фридман начинает плотно заниматься изучением «манускрипта Войнича». Более того, он создает нечто вроде инициативной группы, которую в различных исследованиях именуют «неформальным клубом армейских криптоаналитиков». Расшифровкой они занимались в свободное от работы и службы время. Первое заседание этого «клуба» состоялось в мае 1944 года. Помимо самого Фридмана и его супруги в нем состояло около полутора десятков человек, но имена большинства из них не сохранились. В сохранившихся документах упоминаются Роберт Колдуэлл, Фрэнсис Пакетт и некоторые другие.

Относительно того, какими материалами пользовался Фридман, пытаясь разгадать тайны манускрипта, существуют разные версии. Но большинство его биографов считают, что он прежде всего руководствовался фотокопиями, сделанными в том числе уже известным вам Теодором Петерсеном. Интересно, что в научной среде, в отличие от военной, в это время наблюдалось некоторое охлаждение по отношению к «манускрипту Войнича»: есть сведения о том, что Фридман пытался подать заявку на научный грант с целью по возможности более глубокого изучения манускрипта, но получил отказ: мол, «средневековые ботанические рукописи» уже мало кому интересны.

Тем не менее американский военный криптолог решил использовать все доступные ему возможности для изучения загадочного документа. Важным шагом на пути к раскрытию тайн манускрипта стал перевод его текста на перфокарты и анализ этих перфокарт с целью определить все возможные закономерности текста: повторяемость знаков, размеры слов, частоту употребления тех или иных символов и обозначений. Читать перфокарты должны были уже машины – у середины ХХ века были свои преимущества…

Активная работа продолжалась в течение нескольких лет. Правда, нужно учитывать, что Уильям Фридман не мог посвящать расшифровке манускрипта все свое время – все‑таки у него были еще профессиональные обязанности.

К каким выводам пришли Уильям Фридман, его жена (да, она по‑прежнему работала совместно с супругом) и прочие единомышленники?

Увы, лучшие специалисты мировой криптологии потерпели поражение. Фридман в 1950‑х годах писал, что ему удалось установить следующее:

• У текста манускрипта есть четкая логическая структура. Он соответствует всем параметрам любого языка.

• Анализ текста – как «ручной», так и «машинный» – показал: в «манускрипте Войнича» присутствуют все частотные показатели, характерные для большинства известных языков.

• Интересно, что «словарь» манускрипта довольно скуден: в нем много повторов, много похожих слов (Фридман был уверен, что группы знаков, отделенные пробелами, – это все же слова!), при этом практически нет одно‑ и двухбуквенных слов или предлогов.

 

В целом же, по мнению Фридмана, «манускрипт Войнича» был составлен на некоем искусственном языке. Криптолог заявил, что, вероятно, это нечто подобное «искусственному языку Джона Уилкинса»: есть определенное сходство в форме символов, в размерах слов.

Американский специалист предположил, что отдельные слова в «манускрипте Войнича» строятся по тому же принципу, что в обсуждавшемся выше «языке Джона Уилкинса». Его именуют еще «философским языком».

Уилкинс в основу своего языка положил деление всех объектов и предметов на категории. В каждой категории также присутствовало свое жесткое деление. Таким образом, весь мир в лингвистической системе ученого XVII века «делился от общего к частному».

Например, все основные понятия Уилкинс поделил на шесть классов:

А – абстрактные, или сверхчувственные;

В – вещества;

С – количества;

D – качества;

Е – движения;

F – отношения.

Все эти классы, в свою очередь, делятся на подклассы, общим числом 40. Каждый класс и каждый подкласс обозначаются определенными буквами. Таким образом, складываются комбинации букв, которые становятся «кирпичиками» для формирования более сложных понятий и слов. Например, если «по Уилкинсу» понятие «стихия» обозначается как «De», то «первый вид стихии» – огонь – будет обозначаться сочетанием «deb», а «первый вид огня» – пламя – как «deba».

Неожиданно и непривычно, не правда ли? Но Уилкинс в свое время создал на этой основе вполне стройную языковую систему…

Уильям Фридман был уверен, что в манускрипте слова строятся по этому же принципу. Это некий набор элементов, который можно условно назвать «корнями, суффиксами и окончаниями» и которые, соединяясь по воле пишущего их человека, образуют текст на искусственном языке.

Фридман заявил, что ему удалось выделить в некоторых словах манускрипта корни и суффиксы… Вот только расшифровать их не получилось.

Кем был создан этот искусственный язык? Можно ли продолжать работы по его дешифровке? На эти вопросы знаменитый криптолог ответа не дал.

Следствием было явление множества конспирологических теорий, причем большинство из них всплыли уже в последние годы – в основном благодаря развитию интернета.

Любители искать во всем скрытый смысл обратили внимание на некоторые странности. Так, перфокарты, на которые Фридман и его сотрудники перенесли текст манускрипта, по окончании работ были изъяты американской разведкой и надолго сгинули в архивах. Всплыли они из небытия лишь относительно недавно. Почему? Зачем спецслужбам понадобились эти результаты? «Несомненно, – считают некоторые, – Фридман вычитал в манускрипте нечто такое, что никак нельзя было обнародовать! Отсюда и такая секретность!»

Кроме того, многим кажется, что знаменитый криптолог как‑то уж очень легко признал свою несостоятельность и отступился от попыток расшифровать загадочную книгу. И снова конспирологи тут как тут: «Да на самом деле он все расшифровал! Но опять же – под страхом смерти был вынужден отказаться от обнародования своей победы»!

Официально же – Уильям Фридман обнародовал свою версию об искусственном языке, но признал поражение в плане попыток расшифровать «манускрипт Войнича». Нужно ли искать во всем этом второе дно? Решайте сами. Но более вероятной кажется версия о том, что американский криптоаналитик просто был вынужден отказаться от дальнейших попыток, так как они занимали много времени, а у него, как у человека, работающего на государство, были на тот момент более насущные задачи…

Но все же Уильям Фридман не отказался от изучения манускрипта окончательно – он всегда с готовностью отзывался на предложения других ученых поделиться своими выводами и сам стремился познакомиться с новыми версиями.

В 1954 году состоялась оживленная переписка между Эрвином Панофским, версии которого относительно манускрипта мы уже рассматривали, и Уильямом Фридманом. Фридман отправил своему «коллеге по манускрипту» некое подобие опросника, предложив поделиться впечатлениями и гипотезами. В числе вопросов были следующие: на каком материале и при помощи каких инструментов создана рукопись? В каком примерно десятилетии (или хотя бы столетии) она создана? На каком языке написана? Что означают картинки? И так далее. Ответ Панофского дает понять, что за прошедшие с начала 1930‑х годов десятилетия его мнение относительно манускрипта претерпело значительные изменения.

Он пишет Уильяму Фридману о том, что, с его точки зрения, знакомая вам версия Ньюболда относительно «тайных» знаков поверх букв самого манускрипта в корне неверна, и соглашается с тем, что, скорее всего, за «тайнопись» были приняты обычные трещинки в слое старых чернил. Причину того, что чернила ложились неровно и трескались с течением времени, Панофский видел прежде всего в зернистости пергамента, из которого изготовлена книга. Но в этом, в принципе, ничего нового не было. А вот относительно датировки манускрипта Панофский выдвинул новую гипотезу. В своем письме Уильяму Фридману он пишет: предыдущие свои выводы относительно того, что манускрипт создан в первой половине XV века, он давно пересмотрел и теперь считает, что время создания рукописи – не ранее 1510–1520 года. Почему? Панофский обратил внимание на уже упоминавшиеся страницы с изображением «подсолнуха» и предположил: если манускрипт изготовлен в Европе, то нужно учитывать, что подсолнухи появились там только после путешествия Христофора Колумба в Новый Свет. А как мы знаем, состоялось это путешествие в 1492 году… Возможно, к тому времени Панофский просто ознакомился с упоминавшимися уже выводами Хью О’Нила относительно рисунков в манускрипте. Но на его взгляды относительно датировки повлияли не только изображенные подсолнухи – также он обратил более пристальное внимание на стиль самих рисунков и стиль одежды изображенных на них антропоморфных персонажей и «привязал» их к определенному историческому периоду (см. вклейку). Правда, справедливости ради скажем, что одетых фигур на страницах манускрипта изображено совсем немного… По мнению Панофского, манускрипт вряд ли создавался как ранее 1510–1520‑х годов, так и позднее этого периода: ученый утверждал, что в оформлении иллюстраций практически незаметно влияние традиций искусства Ренессанса, которые неизбежно проявились бы, если бы книга была изготовлена в середине – второй половине XVI столетия или позднее. Правда, аргумент не слишком убедительный: известно, что характерные приметы искусства Ренессанса‑Возрождения, зародившегося в Италии, проявлялись на территории Европы достаточно неравномерно и не везде одновременно.

В целом же Панофский характеризовал стиль и уровень иллюстраций манускрипта как довольно любительский и «провинциальный».

Также в переписке Панофского с Уильямом Фридманом был поднят вопрос искусственного языка. Панофский заявил, что, по его мнению, к «манускрипту Войнича» такие варианты не имеют отношения. Он утверждал, что первые более или менее систематические попытки создания искусственного языка имели место лишь в начале XVII столетия, в то время как разнообразные шифры существовали за много сотен лет до того. Одним словом, не стоит строить предположения относительно того, «какой искусственный язык» стал основой для создания манускрипта, – нужно разбираться в том, каким образом был зашифрован текст, написанный изначально на каком‑то вполне известном и обыденном языке начала XVI века!

Таким образом, по «версии Панофского – Саломона» «манускрипт Войнича» представлял собой творчество некоего немецкого врача, алхимика или травника первой половины XVI столетия, зашифровавшего свои записи… Зачем? На этот вопрос ответа не было, как, впрочем, и на вопрос о способе шифрования и вариантах прочтения.