Как обратить на себя внимание.

Не успели мы кремов от морщин набрать, а тут еще бешенством стали пугать народонаселение. То ли лису кто‑то видел бешеную, то ли козу…

В предыдущей серии: напуганные угрозой вируса бешенства, люди и нелюди планетки Леониды ринулись в ветмагазины. Туда же пришла Мама (в роли Мамы – артистка Галка) и купила много таблеток Страшного и Ужасного Глистогонного Средства. Тем же вечером Средство, по величине больше напоминающее таблетки нафталина, было принудительно скормлено Собаке (в роли Собаки – артистка Варвара). Ночь прошла беспокойно. У Собаки болел живот и все – глисты, Собака, Мама и ночник – маялись, стараясь забыться в тревожном сне.

 

СЕРИЯ 31

 

Утром наступил рассвет. И пришло утро. И птицы, если бы не осипли от морозов, пели бы свои песни во все воронье горло. И окна, будь они с рамами старого образца, радовали бы глаз заиндевевшими узорами. И прохожие, будь они даже старцами с посохами, танцевали бы в ритме Бесамэ Мучо. Вот как хорошо было бы.

Ничего этого Мама и Собака не заметили. Они вскочили, быстро и в общем‑то бестолково погуляли, вернув природе малые долги, а большие – зажопив (да, да, и это слово здесь уместно, а уж как оператор будет изображать на экране – дело второе). Вернувшись, Мама засобиралась на работу, а Собаке был предложен завтрак. В меню значилось: корм, смешанный с кормом, в соусе из корма и с десертом из корма. Собака взгрустнула над миской. Тогда добрая Мама, чтобы Собака не скучала, предложила Собаке на «погрызть» скромное ведро моркови и на «попить» – жбан простокваши.

Ни мало не смущаясь набором деликатесов (слабительная морковь, слабительное молоко и слабительное глистогонное), Мама уперлась на работу. День выдался насыщенным, а главное – до ночи.

Усталая и довольная Мама нарисовалась, когда рассвет уже снова близился к закату. И увидела в доме то, что и следовало увидеть. Собственно, увидеть ей хотелось совсем не это, а например, мирно стоящие в уголке уютные тапочки, веселый бок закипающего чайника, ванну, полную пены, колье Шарлотты, небрежно брошенное поклонником на расстеленную в томном намеке кровать.

Вместо пены на полу были небрежно набросаны кучи навоза. В томном намеке. Вместо поклонника – неунывающая Собака, радостно обнявшая Маму у порога. Лапами на грудь (оператор перебьется)… Количество навоза впечатляло… Словно поклонник все же был, скакал по квартире на коне. С приятелями – тоже на конях. И эти кони… Весь полк… И соседний тоже… Дивный запах струился по комнатам, проникая на площадку и даже в лифт, неся по двенадцати этажам легкую песню свободного кишечника.

Не то чтобы Мама ничего слаще моркови не нюхала в этой жизни. Отнюдь! После пяти маленьких Собак, квартировавших летом в однокомнатных Маминых апартаментах, подобными картинами и запахами можно было отпугивать непрошеных гостей, но не хозяев. Но было одно досадное обстоятельство. Амбре смешивалось с запахом ушной пудры, которой добрая Мама лечила Собаку. А пудра пахла дихлофосом. Чтобы бактерии дохли еще на подходе к ушам. И с запахом пригоревшей каши, которую Мама варила себе на завтрак.

Репутация Странной Квартиры прочно закрепилась за нумером 308. Но Мама знала: главное – вести себя непринужденно.

Смотрите в следующих сериях: не присесть за 60 минут; имеет ли смысл гулять с Собакой, сходившей в туалет дома; Мама ведет себя непринужденно и в такой ситуации.

 

Гулять – да, выводить на горшок – НЕТ. Потому что мы шлялись полтора часа (на улице мороз – хорошо за 20), и хоть бы хны! Собака скачет, как шарик на резинке – легка и подвижна! Я уже дошла до ручки, иду, пристально собаке под хвост смотрю и бормочу, как детям говорят: «Пись‑пись! Пись‑Пись! Псссссссс!». Одинокий прохожий от меня шарахнулся. Варвару не увидел, а меня не понял.

Уже у самого дома животная в качестве одолжения присела, писнула.., а не какала еще сутки. Зато у меня было время обдумать выкройку льняного бандажа, чтобы от холода защищать обвисшую грудь. Созданием и укреплением оного мы и развлекаемся в эти дни. Лифчики Памелы Андерсон отдыхают!

Продолжение следует…

 

Так что ответом на ваш вопрос будет междометие. НЕТ. Смысла выводить собачку нет. Разве что лапы размять. Но для этого достаточно купить домой тренажер‑дорожку. Пущай ходит под присмотром!

 

Февраля

 

У Бориса Житкова есть рассказ «Что я видел». Для детей. Нуднейшая, надо заметить, вещь. Уступая классику, но не слушая злых языков, утверждающих, что ко мне в будни в гости ходить – только худеть, а по праздникам – на колбасу, рассказываю: «Что я ела». Завтрак: фруктовый салат (бананы, яблоки, орехи, морковь, апельсины, йогурт); кусочек эскалопа (запеченная свинина в сыре, с луком и помидоркой и кружочком крепкого маринованного огурца сверху); кофе с каплей коньяку; круассан с шоколадным кремом; мороженое с цукатами. Второй завтрак: кусочек нежирной буженины, кофе. Обед: салат из чего‑то там, тушеная цветная капуста, жареная форель.., зеленый чай с африканскими цитрусовыми, на десерт: красное полусухое и копченый сыр. Полдник: салат из чернослива с орехами, кофе, паштет чешский деревенский нежный. Ужин: фасолевый суп, макароны, остатки эскалопов, чай каркаде, яблочная пастила. На ночь: фундук, зубочистка для выковыривания фундука из зубов…

Просто к нам мама приехала!

 

Вчера у нас троих (у мамы, собаки и у меня) случился культурный шок. Ну, так говорится – «культурный шок»: то ли в смысле «цивилизованный, т. е. не очень сильный», то ли в значении «расширение кругозора», кто его разберет. Говорится – да и ладно.

Началось все с того, что я купила две пачки печенья. Одно собачье, в ярко‑красном брикете, с собачкой на упаковке, а второе – обычное, человечье, в неказистой серой бумажке с горнистым пионером на обертке. «Пионерское» – так и назывался сей кулинарный шедевр. В два маленьких рядка печенюшки сухонькие лежат, знаете?

Ну и вот. Купила, на стол кухонный выложила, чай поставила и пошла переодеваться. Не прошло и полгода, возвращаюсь.

Сидит мама, чаевничает, собакины печенья из пачки достает и ест, чаем запивает. «Вот ведь, – говорит, – до чего прогресс дошел! Уже печенье в форме косточек делают, удивительно!!» Откусывает, жует, сладким чаем запивает. «Ничего, – продолжает, – вкусное. Свежее печенье, рассыпчатое. Только сахару маловато. Варенье мне дай, пожалуйста. Я его с вареньем буду есть».

Рядом Варя сидит, слюнями обливается, каждый кусок глазами провожает. И в глазах – не то чтобы осуждение, а именно он – шок культурный. Села я рядом с Варей и тоже за мамой наблюдаю. Слюней, правда, поменьше пускаю. И размышляю – в какой момент ей правду открыть.

А мама ничего так, с аппетитом уминает. «Я, – говорит, – Варюшке предлагала то печенье, с пионером, – не хочет. Надо ее тоже этим, ИМПОРТНЫМ, угостить. А ты почему не ешь?…» Наливаю себе чаю‑кофе, беру тоже из пачки… Откусываю… А что, вполне. На «кириешки» похоже. Или на черствый хлеб. Надо было, видимо, запивать сразу, чтоб оно рассыпчатым показалось…

А Варюхе в качестве компенсации мы потом еще и «пионера» всего скормили. Чтобы не обижалась.

 

Это отнюдь не единственная история про гурманов. Один мальчик у меня на работе долго просил принести ему корму собачьего – попробовать. Он когда‑то, по пьянке, этим кормом пиво закусывал. Вместо чипсов. И осталось у него воспоминание, что корм – питание вполне удобоваримое. Пристал – принеси да принеси, буду есть!

Ну, принесла ему горсточку. «Для крупных собак». Погрыз он в своем уголке, почмокал, зубом поцыкал. «Нормально, – говорит. – Я счастлив. Я сыт». А потом, через часок, ка‑ак начал на людей бросаться! Приступ злобности с ним случился. Поругался с кем мог, а с кем не мог, просто порычал в след.

Коллеги велели больше корму ему не носить. Хотя он просит, мерзавец.

 

Весна

 

 

КУЛЬТУРУ В МАССЫ

 

Портным и не снилось. Все началось в тот февральский день, когда мы, ничего не подозревая, пошли себе за бычьим пенисом… А может, чуть раньше, в июне, когда из Варвариного животика на свет появилось пятеро очаровательных малышей. Или еще раньше, по весне, когда мы справили шумную свадьбу, все чин по чину: с инструктором, и двумя контрольными вязками – в петлю. А может, начало истории лежит во вчерашнем дне, когда Аллегра написала: «Коллеги, слово Говно пишется именно так. Через «О». Все эти события положили начало новой истории девушки Варвары.

 

Что за невидаль такая идет… японская

 

Мы, мастифы, люди не быстрые. В конце зимы наконец поняли, что ночи холодные и забоялись обморожения обвисшей груди, в марте созрели носить бандаж. Бандаж для мелких собачек попросту делаемый из эластичного бинта, для нас не годился. Испробовав старые футболки, полотенца и даже колготки, остановились на лифчике системы «нипель» – льняная простыня, подтягивая живот, завязывается на спине эффектным бантом, как у гейши.

Когда нас увидел наш друг берн Степа, он от неожиданности бухнулся на попу. «Что за невидаль такая идет?» – спрашивал он, переводя взгляд с невидали на свою хозяйку.

Хозяйка удивилась тоже. В последний раз она так удивлялась, когда услышала название понравившейся ей породы: «Бернский зенненхунд, ранее именуемый дюр‑бахлер».

Поначалу и Варвара чувствовала себя скованно. Наверное, стеснялась, что она, как маленькая, вышла гулять в пальто. А Степа стеснялся – вот так, сразу – предложить даме раздеться. Но, понюхав, разобрался, что в сущности секрет женских одежек, как всегда, заключался в одной веревочке… Потянул – и нет льняного пеньюара, скрывающего фигуристое тело.

В общем, на срывание покровов ушла пара минут. С каким наслаждением они раздирали так искусно сделанный бандаж! Рвали, драли, таскали, наступали лапами и тянули ткань зубами. В том, что осталось от изысканного наряда, Варвара смело могла садиться на паперть. И я рядом с ней: простыней‑камикадзе в доме больше не было. Сегодня мы снова вышли в бандаже. Его роль исполняла списанная наволочка в непринужденный цветочек на розовом фоне. Коллекция «Весна‑Лето».

Погуляли, попугали голубей и дворника, почесали задней лапой под мышкой, отчего цветочки заиграли новыми красками, и совсем уж было собрались до хаты, как чу! – послышался звон разбиваемого стекла. Нехороший такой звон, подозрительный.

В метрах тридцати от нас прямо посреди дорожки каких‑то два малолетних охламона били бутылки. Бутылку об бутылку. И еще подошвой старались растереть, чтоб осколки сделать помельче.

Я сказала: «Варвара, детка, похоже, у тебя сегодня будет славный обед. Пойдем, малышка, ну же, двигай попой». И не меняя приветливого выражения морд, руки в карманах, походка с оттяжечкой, мы двинулись к милым детишкам. Увидев меня, дети испугались. Увидев Варвару в цветочек, остолбенели – она шла так, словно цветочки маскировали на теле патронташ и ракетную установку в придачу.

– Раздевайся, – сказала я вместо приветствия одному из уродцев.

– Чего?

– Чего‑чего, раздевайся, говорю, ботинки снимай!

– Чего?

– Р‑ррр, – сказала Варвара.

– Она у вас бешеная, что ли?

– Бешеная. Раздевайся, я сказала! Нам с собакой тут не пройти, вы стекло набили, она же босиком, – пойдет в твоих ботинках.

– Чего? Она не босиком.., она.., она.., она в ПАЛЬТЕ у вас!

– В пальто – это от сосулек, а по стеклу ты сам сейчас босиком пойдешь.

– Да идите вы…

– Я‑то пойду, но сначала надо собаку перенести. Берись с того края, – показала я в сторону белоснежных зубов.

– Вы че…

– Ниче! Так, быстро взяли и собрали все стекло. Собака рядом постоит, а я вам помогу.

Собака не поняла, но сделала умное лицо. И запрыгала вокруг, аки бабочка, благо цветы мы с собой принесли.

Веселая игра – «Давайте все вместе ковыряться в снегу!» – удалась. Парни справились быстро, можно сказать, сноровисто. Видимо, подБУХивания подружки дюрбахлера служили неплохим водителем ритма. Собрали, как миленькие. Потом мы их до помойки отконвоировали, слушая бурчание про придурочных теток и бешеных собак.

А мы не бешеные! Мы позавчера прививку сделали! Но пацанам это знать необязательно.

А причем тут правописание через «о», спросите вы? Да ни при чем! Просто Аллегра весело написала.