Севилья, начало Нового Века, день 364

 

Свитки, найденные на Азорах, поведают о древних цивилизациях и откроют человечеству их секреты.

Ответ хранится в тайных бумагах в железном подземелье Вернера. Время – не то, что мы думаем. У нас есть братья живые и братья мертвые. Мы это мы сами. Время вводит нас в заблуждение.

Добро пожаловать, Артур, отрок из прошлого. Ты станешь доказательством. И повстречаешься с Отцом Матери.

Пьер Карпи. Откровения Иоанна Двадцать Третьего

 

1

 

Очнувшись, Альваро обнаружил, что ничком лежит на кровати в спальне на улице Вулкана.

Небо и не думало проясняться, в приоткрытое окно лезла ледяная морось.

Краем глаза священник заметил на стене огромную перевернутую пентаграмму. Двигаться он не решался. Не хотел видеть себя со стороны: голый старик на потных простынях, пропитанных его собственным семенем.

От воспоминаний о прошлой ночи сводило живот, стучало в висках, мучительно болела голова.

Чем яснее делались зрение и мысли, тем отвратительнее становилось все вокруг. Комната казалась еще грязнее, город еще мертвее, собственное тело еще дряхлее.

Стоило Альваро повернуться к стене, и комната закружилась у него перед глазами с новой силой.

Женщина, распятая на стене вниз головой, с бесстыдно раскинутыми ногами, напоминала перевернутую пентаграмму.

Но это была Алеха.

Священника скрутил приступ тошноты.

Придя в себя и бессильно откинувшись на простыни, он услышал невнятный шелест.

Альваро вскочил на ноги слишком быстро, и у него опять потемнело в глазах. Рухнув на колени перед распятой Алехой, он увидел длинные толстые гвозди, пронзившие ее запястья, ступни и живот. Лицо женщины было наполовину скрыто под коркой запекшейся крови. Священник кончиком пальца очистил губы Алехи от красноватой пены и услышал, как она шепчет:

– Много, много… – Женщина запнулась, закашлялась и с трудом выговорила: – Ты… Даниил, два‑двенадцать.

Ее глаза закрылись, из горла вырвался слабый стон.

Нагой Альваро сидел на полу подле нагого тела Алехи.

Даниил, 12‑2.

Он без труда вспомнил это место из Библии.

 

«И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. А ты, Даниил, сокрой слова сии и запечатай книгу до Последнего Времени».

 

Альваро встал и начал одеваться, почти равнодушно дожидаясь, когда Алеха умрет.

 

2

 

Пока поезд подъезжал к севильскому вокзалу Санта‑Хуста, Ривен глядел на свое отражение в синеватых оконных стеклах, залитых дождем. Эрнандес заснула подле него, но не касаясь своего спутника; ни опасность, ни секс, ни ад, из которого они только что выбрались, не смогли заставить эту женщину опереться О мужское плечо.

Поезд остановился у платформы. Других пассажиров в вагоне не было.

– Просыпайся.

– Дождь еще идет? – спросила она сонным голосом.

– А то.

– В последнее время творится что‑то странное.

Ривен встал, надел плащ, подхватил драгоценный чемодан и двинулся к выходу. Эрнандес шла за ним, ничем не показывая, что они вместе.

Поезд прибыл на запасной путь, и на платформе не было никого, кроме одинокого носильщика.

Даже в футуристических конструкциях нового вокзала теперь поселились сырость и тоска.

Город был парализован, и железная дорога не стала исключением.

Ривен и Эрнандес с трудом отыскали эскалатор, ведущий в центральное помещение.

И не успели даже взойти на ступеньки.

Из‑за перил вышла инспектор Романа Бенарке с маленьким немецким пистолетом в руках, в сопровождении двух крепких, зловещего вида парней, которые так старались замаскироваться, что их настоящая профессия ни у кого не вызывала сомнений. У одного из полицейских были длинные волосы, другой, помоложе, обладал внушительной лысиной.

Серые тона вокзала превосходно оттеняли белое кожаное пальто инспектора.

Ривен сунул руку в карман и стал ждать момента, чтобы незаметно выбросить лезвие.

– Спокойно. Вы оба на хрен мне сдались. – Копировать повадки Арресьядо Романе было не к лицу. – Руки за голову. – И бросила подчиненным: – Взять их. С парнем осторожнее, у него нож.

Ривен вытянул вперед руки, неуловимым жестом спрятав нож в рукаве.

У полицейских были двухдюймовые «Глоки». Никакого ножа парни не нашли и с явным удовольствием принялись ощупывать Эрнандес, скривившуюся в ядовитой ухмылке, но Романа велела им прекратить и саркастически поинтересовалась у Ривена:

– Выходит, нож у тебя все‑таки отобрали?

– Нет. Я воткнул его в спину своей мамаше.

Романа подняла чемодан и пошла прочь.

Вопреки ожиданиям задержанных, в полицейский участок при вокзале их не повели. Маленькая процессия перешла железнодорожные пути по подземному переходу и направилась к депо.

Уж лучше иметь дело с грабителем, чем с легавым; у легавого есть документы, и он может набить тебе морду при свидетелях или провести через улицу в наручниках, под дулом пистолета. Или отвести в какое‑нибудь глухое место.

Поход от вокзала к депо занял не меньше четверти часа. Бенарке отперла просторный ангар с высоким потолком, заваленный металлоломом. Заперев за собой дверь, она велела арестованным пройти к стене, В полицейским встать по обе стороны от них. Все трое держали наготове стволы.

– Мой шеф задерживается, так что начнем без него. В ваших интересах покончить с делами до того, как он приедет, – проговорила Романа, выразительно глядя на забинтованную руку Эрнандес.

– Можно нам опустить руки? – спросила Эрнандес.

– Мне и так неплохо, – заявил Ривен, чувствуя запястьем холодок от ножа.

– Наглый ублюдок, – окрысился лысый полицейский. – Я тебя сразу приметил. Ну, ничего, осталось недолго.

– Вы сможете опустить руки, как только скажете, где второй чемодан, тот, что вы забрали из хосписа, – заявила Бенарке.

– А что ты дашь взамен? – поинтересовался Ривен.

Романа прожгла его взглядом.

– С момента нашей последней встречи многое переменилось. Мне пришлось, скажем так… нарушить нейтралитет. На данном этапе надо принимать решения, причем быстро. Так что будьте спокойны. Чемодан я все равно заполучу.

– На данном этапе ты можешь прихлопнуть нас, как тараканов. Независимо от того, что мы скажем.

– Лично я не собираюсь умирать из‑за дурацкого чемодана, – заявила Эрнандес, обернувшись к парковщику.

– Молчи. Они все равно нас прикончат.

– Сам молчи.

Полицейский с длинными волосами прижал дуло Ривену ко лбу.

Парковщик не отклонился ни на сантиметр.

Полицейский заставил его замолчать, но тишина становилась все более напряженной. С трудом поборов искушение врезать пленнику рукоятью по лицу, легавый отошел к своему товарищу.

Ривен не видел ни себя, ни остальных. Для него реальность превратилась в геометрию. Для того чтобы осуществить задуманное, парковщику были нужны два угла, и один из них наконец образовался.

– В прошлый раз я вас отпустила, но теперь добьюсь показаний любой ценой, – Романа говорила медленно, четко, словно отличница на уроке, произнося каждое слово.

Ривен рассмеялся ей в лицо.

– Ты думаешь, что у меня кишка тонка вас пытать. Думаешь, что знаешь людей. Что ж, ты прав. Но я и не собираюсь делать ничего такого. Просто пущу тебе пулю в лоб, чтобы сделать твою подружку поразговорчивее.

Бенарке подошла к Ривену почти вплотную, готовая выполнить свою угрозу…

…так парковщик получил второй угол.

Левой рукой он почти одновременно проделал два стремительных движения: отвел ствол пистолета, упершийся ему в ухо, и толкнул Эрнандес прямо на полицейских, заставив всех троих потерять равновесие.

Упавшим в правую ладонь ножом он чиркнул Бенарке по горлу, оставив на ее коже едва заметную царапину, из которой на белый воротник моментально посыпались алые капли.

После он не бросился, а шагнул к двум легавым, которые наконец сумели отпихнуть Эрнандес и теперь пытались стрелять из положения лежа.

Держа лезвие ножа вертикально, чтобы удобнее было наносить удары сверху вниз, парковщик вонзил его в запястье одного из полицейских, а другого пнул в грудь армейским ботинком.

Дернув за рукоять ножа, торчащего в руке одного из полицейских (уже безоружного), Ривен поднял своего противника, намотал его волосы на кулак, разбил ногой мениск, врезал коленом по яйцам и по подбородку, отшвырнул в сторону и напоследок ткнул в печень мыском ботинка.

Беда любой драки в том, что, ввязавшись, ты уже не можешь и не хочешь остановиться.

Лысый полицейский, еще не пришедший в себя мосле удара, слепо шарил по земле в поисках выпавшего оружия.

Ривен оказался быстрее.

Подскочив к легавому, он пнул его по ребрам, словно футбольный мяч, отбросив в сторону от пистолета.

Не хочешь остановиться.

Парковщик наносил удары не глядя, куда придется. Бил, бил и снова бил, пока не обессилел, не остановился, чтобы глотнуть воздуха, не вспомнил, где находится, не услышал голос Эрнандес, не нажал на тормоза, отделяющие жизнь от смерти.

Ривен замер, глядя на бездыханное тело у своих ног.

Постепенно приходя в себя, он отошел в сторону, к потрясенной Эрнандес, украдкой вытер лезвие носовым платком и бросил его на землю, дважды проверил механизм, прежде чем сунуть нож в карман, и опустился на колейи перед Романой Бенарке. Не нужно было быть врачом, чтобы понять: душа покинула это тело окончательно и бесповоротно.

Белое лицо Бенарке ничего не выражало.

Ривен достал у нее из кармана ключ от ангара.

Время поджимало.

С таким же бледным и ничего не выражающим лицом, как у мертвой женщины, Ривен поднялся, подхватил чемодан и направился к дверям. Эрнандес поплелась следом.

Снаружи дождь не преминул напомнить, что кошмар продолжается.

Вместо того чтобы вернуться на вокзал, Эрнандес и Ривен протопали вдоль ряда ангаров до самого конца и отыскали дыру в кирпичной ограде. С каждой минутой ускоряя шаг, они двинулись по улице Канзас‑Сити и, казалось, шли целую вечность, пока не добрались до неохраняемой автостоянки.

Ривен почти бегом поспешил к старому «Рено‑5» и ударом ноги сбил навесной замок с задней двери. Потом он без труда открыл машину, проскользнул на пассажирское сиденье, завел мотор и распахнул дверь, чтобы Эрнандес могла сесть на место пассажира.

Парковщик гнал автомобиль с такой скоростью, на которую был способен усталый мотор.

Девушка что‑то говорила, но он еще не остыл до конца и не понимал, о чем речь.

 

3

 

Как ни удивительно, епископ Магальянес вовсе не считал подземелье «Автопорта‑92» надежным укрытием и не чувствовал себя в нем в безопасности.

Дело было не в клаустрофобии; по делам Союза епископу приходилось бывать в куда более глухих и неприятных местах. Магальянесу была невыносима мысль о том, что последним защитникам истинного христианства пришлось вернуться в катакомбы.

Долг епископа повелевал исправить это унизительное положение, а здравый смысл подсказывал, что добиться этого можно лишь одним способом: отыскав проклятую книгу. Магальянес ни разу не впал в искушение положиться на Бога в решении поставленной перед ним задачи.

Сидя за столом в своем кабинете, под бессмысленное мелькание картинок на экране телевизора с выключенным звуком епископ твердыми, умелыми штрихами рисовал в тетради знаки, значение которых было известно ему одному.

Для Магальянеса рисунки были концептами, идеями, соединяющие их линии – способом установить гармонию.

Инквизиция давно стала для любого школьника синонимом нечеловеческой жестокости и варварства. Интересно, что сказали бы историки, если бы узнали, что эта зловещая организация давно в одиночку противостоит разрушению мира.

Магальянес отложил рисунок и тут же принялся за второй, тоже из пяти фигур, соединенных линиями.

Пять хранителей книги. Пять глав рукописи. Пять разрушенных городов. Пять Откровений.

Магальянес бросил и второй рисунок. Ненадолго отвлекся, глядя в телевизор, и возобновил игру.

На этот раз линии превратились в запутанные лабиринты без начала и конца.

Где берет начало история Рукописи Бога? Епископ вспомнил слова, которые приписывают старому папе римскому. Иоанн Двадцать Третий полагал, что манускрипт обнаружили где‑то на Азорских островах. Но кто его нашел? И, главное, кто его написал? Какую цель преследовал автор? Почему его эра начнется с Откровения в Слове? Неужели это и вправду текст, написанный самим Богом? Пророк предлагал искать ответы в металлических конструкциях Вернера…

В новостях заговорили о чем‑то интересном, и Магальянес протянул руку, чтобы прибавить звук, но тут дверь распахнулась.

Директор «Автопорта» Хуан Франсиско Крас вошел без стука и остановился в дверях, потрясенный собственной смелостью.

– Случилось нечто… ужасное.

Даже не взглянув на гостя, епископ понял, что так оно и есть; жестом приказав директору молчать, он сосредоточился на новости, смысл которой был ясен и без звука.

Судя по табличке в углу экрана, действие происходило в клинике Иоанна Крестителя. Камера показывала крытый бассейн. На бортике в ряд лежали маленькие пациенты клиники. Застывшие в неестественных позах. Мертвые. Женщина‑врач плакала, отвечая на вопросы репортера. Чиновник из департамента здравоохранения делал какие‑то заявления. Еще девять смертей в очередном религиозном учреждении.

Лишь когда прелат поднял глаза на представителя Союза в Севилье, тот решился заговорить.

– Монсеньор, я прошу простить меня за столь бесцеремонное вторжение. – Крас старался держать себя в руках, но выглядел растрепанным и потерянным. – Дело в том…

– Это случилось здесь?

– Да. В камере пыток.

– Идем.

Магальянес взял со стола мобильный телефон и в сопровождении Краса покинул кабинет.

Епископ еще не знал подробностей произошедшего, а его тренированный мозг уже делал выводы. Если владельцы Книги умудрились проникнуть в «Автопорт» и ночлежку, у Союза во всем городе оставалось лишь одно надежное убежище: Кафедральная библиотека.

В коридоре невесть откуда появился темнокожий священник, преданный телохранитель епископа.

Кабинет располагался в архиве, на самом нижнем уровне подземелья. Не дожидаясь лифта, Магальянес поднялся по лестнице на следующий уровень, к темницам и залу аутодафе.

Судя по безмолвной панике в глазах охранника, ошеломляющие вести успели распространиться среди персонала.

Сразу за темницами раскинулось дурнопахнущее мутное озеро, ядовитые испарения которого поднимались до самого сводчатого потолка. Того, кто проходил по перекинутому через озеро мосту, сопровождал неумолкающий шепот. Чудовища говорили на своем языке.

Каменные своды открывали проход к новой лестнице, ведущей в камеру пыток. На этом уровне помещались вполне современные комнаты, похожие на операционные. У дверей самой древней из них, своеобразного музея, в котором хранились устаревшие орудия дознания, к процессии присоединился врач в белом халате.

Епископ властным жестом приказал своим спутникам ждать за дверью и вошел в камеру один.

Едва Магальянес успел притворить дверь и зажечь свет, как послышалось пиликанье телефона. Отвечая на звонок, епископ оглядывался по сторонам, оценивая ущерб.

– Да.

– Ваше преосвященство?

– Слушаю.

– Добрый вечер. Говорит Наварро Наварро из архиепископской канцелярии. Извините за беспокойство, но мне стало известно нечто о брате Зеноне Ункаре, что может вас заинтересовать. Вы же сами велели немедленно сообщать, если появится новая информация.

– О чем идет речь?

– Я узнал, что у покойного в Севилье был друг. Органист на пенсии, бывший руководитель хора прихода Святого Варфоломея Артуро Антонио Брачо. Так получилось, что мы с отцом Артуро знакомы, я слышал, как он играет…

– Адрес, – оборвал Магальянес, продолжая осматриваться.

– Сьюдад‑Хардин, дом тридцать четыре, второй этаж, квартира двадцать три. Это такое старое здание…

– Сообщите, если еще что‑нибудь узнаете.

Сесар Магальянес медленно обходил темницу, разглядывая хорошо знакомые орудия.

Колыбель Иуды.

Тиски.

Железная дева.

Пестик.

Вилка еретика.

Плеть‑девятихвостка.

Груши для рта, ануса и влагалища.

Пояс святого Эразма.

Щипцы для сосков.

Железные маски.

И наконец, козлы, древняя как мир машина, оставленная на память о былых временах, из растрескавшегося дерева, ржавого металла и истлевших веревок, однако вполне исправная, чтобы жестоко растерзать беспомощного старика.

Севильский капеллан Тайного Союза, бессильно повисший на веревках, принял пытку и смерть с тем же безразличием, с каким обрекал на пытку и смерть других.

Спокойно разглядывая труп, Сесар Магальянес отметил про себя, что в его уравнении появились новые неизвестные.

 

4

 

Лишь припарковавшись во втором ряду и выйдя из машины, Альваро понял, что забыл свою кепку и ноутбук в квартире на улице Вулкана. Там, куда он никогда ни за что не вернется.

В нескольких метрах от дома номер три по улице Темпрадо священник остановился, чтобы разгладить костюм, уже не столь безупречный, как несколько дней назад, и поправить мокрые волосы.

Единственное, чего желал Альваро после того, что случилось прошлой ночью, после страшной смерти Алехи – забиться в какую‑нибудь нору, затаиться и обо всем забыть. Но у него еще были дела. Соседка Пелайо Абенгосара сказала, что он подвизается волонтером в монастырском госпитале. Возможно, именно там он найдет пятого хранителя и пятый чемодан. А потом и все остальные чемоданы. И перенесет их в новое укрытие. А потом сможет отдохнуть. Покончить со всем разом.

Священник почти бегом пересек маленький сад и вошел в больницу, не задерживаясь, чтобы полюбоваться знаменитыми изразцами, украшавшими подъезд.

Альваро, никогда не бывавший здесь прежде, прочел достаточно книг об истории испанского барокко, чтобы знать, что это не совсем больница, а, скорее, приют для самых обездоленных.

Пробежка отняла у священника последние силы. Администратор выскочил из‑за стойки, чтобы предложить стул бледному, страдающему от одышки старику в дорогой, но мятой и мокрой одежде, со слипшимися от пота волосами.

– С вами все в порядке?

– Да… Спасибо… Я что‑то запыхался… Вы очень любезны.

Администратор вернулся за стойку, надел очки и выжидательно посмотрел на посетителя.

Отдышавшись, священник поднялся.

– Еще раз спасибо. Меня зовут Альваро Тертулли, – он в который раз продемонстрировал свое потертое удостоверение. – Я приехал из Ватикана, чтобы увидеть Пелайо Абенгосара. Кажется, он работает у вас в качестве волонтера.

Даже самый циничный сотрудник религиозного учреждения не мог не преисполниться почтения к посланцу Ватикана.

– Отец Абенгосар действительно время от времени нам помогает. Но сегодня его нет. Мне очень жаль.

– Вы давно его видели?

– С неделю. Знаете, отец Абенгосар очень активный человек, несмотря на возраст. Он навещает тяжело больных, исповедует их… Одного этого было бы достаточно, но святой отец еще состоит в ассоциации жителей своего квартала, очень неспокойного, кстати, и во многих других общественных организациях. Если хотите, я могу найти его домашний адрес.

– Спасибо, я уже заходил к нему домой. Отец Пелайо вот уже несколько дней там не показывался.

– Странно… Возможно, на заводе что‑то знают…

– На заводе?

– На самом деле он на пенсии, но его недаром прозвали отцом рабочих. Он и теперь заседает в профсоюзном комитете. Кажется, у него там даже кабинет есть.

– А вы знаете, как называется это предприятие?

– Да. Мы часто о нем говорили. «Термиса». Это на полигоне Калонхе.

Очередной адрес, очередные расспросы, очередная ложь… Чтобы немного передохнуть, Альваро принялся рассматривать здание. Образец архитектуры семнадцатого века. Широкая лестница. Лифты, в свое время казавшиеся новинкой, а теперь безнадежно устаревшие. Белые стены, впитавшие запах больницы и печали.

Священник решил сделать последнюю попытку.

– Скажите, у отца Пелайо были здесь друзья? Возможно, кто‑то из них согласится со мной побеседовать…

– Пожалуй, друг у Пелайо был, но не в привычном для нас смысле. Он подолгу сидел у кровати одной монахини. Сестры Леонор. К сожалению, в последнее время сестра почти не приходит в себя. В Австрии она заразилась неизвестным вирусом. Врачи так и не смогли поставить диагноз. Сестра Леонор здесь уже давно. Без особых улучшений.

– Можно ее увидеть?

– Вообще‑то она в коме, но если вы настаиваете…

Альваро молча кивнул, и администратор снова вышел из‑за стойки, чтобы позвать кого‑то из соседнего помещения.

Вскоре в вестибюль вышла женщина лет шестидесяти в лиловом монашеском облачении.

– Анита, ты не могла бы проводить отца Тертулли в комнату сестры Леонор? Он друг отца Абенгосара.

– Конечно. Идемте.

– Я, право, не знаю, как вас благодарить.

Альваро думал, что придется подниматься на лифте, но монахиня свернула в коридор и толкнула дверь, ведущую во внутреннюю галерею.

У входа в часовню монахиня замедлила шаг.

– Вы бывали в часовне Сан‑Хорхе? – у женщины был приятный голос, звонкий, энергичный, с интонациями и выговором образованного человека.

– К сожалению, нет. Я очень давно не был в Севилье. А часовню знаю только по фотографиям. Картины Мурильо, Вальдеса Леаля… Весьма впечатляюще.

– А, по‑моему, жутковато. In ictu oculi finis gloriae mundi…[9] Парящий над землей череп, гниющие тела священников и знати. «Иероглифы последних дней». Подходящее название для этого места.

– Почему?

– Его основатель Мигель де Манара мечтал создать приют для севильских нищих, которых в те времена даже не принимали в больницы. А в часовне отпевали безымянных утопленников и казненных. Чем‑то подобным здесь занимаются и сейчас.

За разговорами они миновали каменный колодец внутреннего двора и вошли в темный коридор.

– Вы уж простите, что так медленно, святой отец. Ноги у меня уже не те.

– Ничего страшного. В нашем возрасте всегда что‑нибудь да откажет.

– В нашем возрасте? Да вы по сравнению со мной мальчишка, – добродушно улыбнулась Анита.

– Ну что вы! Мне шестьдесят два года, – возразил Альваро, оценив чувство юмора своей провожатой.

– А мне девяносто восемь, – серьезно ответила монахиня.

– Девяносто восемь лет? – не поверил священник.

– Мы пришли.

Анита остановилась у единственной двери в конце коридора.

В палате не было никакого освещения, кроме тусклого красноватого ночника, и глаза Альваро не сразу привыкли к полумраку.

Грудь больной плавно поднималась и опускалась в такт пыхтению допотопного кислородного аппарата. Обтянутые кожей кости под белой простыней. Поредевшие волосы. Глубокие морщины на безжизненном бледном лице. Закатившиеся глаза.

Альваро несмело подошел к кровати. Невидимая в полутьме Анита говорила вполголоса.

– Иногда к ней возвращается речь, порой даже осмысленная, но это бывает очень редко.

– Администратор сказал, что врачи не могут поставить диагноз.

– Они каких только обследований ни проводили. Сошлись на том, что это неизвестный вирус.

– Еще он сказал, что сестра Леонор заразилась в Австрии.

– Сестра Леонор прожила много лет неподалеку от Леха в провинции Арльберг. Уединенное место в окружении заснеженных гор. Ее отправили домой только в прошлом году.

Священнику на миг показалось, что затянутые белой пленкой глаза пристально смотрят на него, но то была всего лишь иллюзия.

– Наверное, мне лучше уйти. Бедная женщина вряд ли сумеет мне помочь.

– Ты уверен, Альваро? – старик вздрогнул: откуда она узнала его имя? – Посмотри внимательно. Не жди, что она заговорит. Леонор жила среди Наследников великого аркана, в одной из их древнейших обителей. Это они привезли ее сюда. У Леонор не было для нас никакого послания. Она сама послание.

Палата будто уменьшилась в размерах; стены надвигались на священника, угрожая раздавить.

Монахиня на кровати походила на живой труп.

Альваро дрожал, и не только от холода.

Голос за его спиной принадлежал не Аните.

– Пелайо Абенгосар оказался самым любопытным из пяти хранителей. Он искал правду. И потому усомнился.

Голос.

– Ты ждешь, когда сестра Леонор облечет в слова видение о первом из Пяти Откровений, Альваро? Ты начинаешь сомневаться?

 

5

 

Сидя за столиком в таверне «Козырная карта», комиссар Арресьядо смотрел в окно на Севильский собор. Величавое здание тянуло свои шпили к небу, не обращая внимания на дождь. Собор был словно город в городе. Зловещий черный город, хранивший память обо всех грехах и бедах прошлого.

Комиссар знал, что инспектор Бенарке ждет его в депо на вокзале Санта‑Хуста, и уже начинал немного волноваться из‑за того, что она не отвечает на звонки, но то, что происходило у него на глазах, интересовало Арресьядо куда больше.

У притвора Ящерицы, неподалеку от Апельсинового двора, церковные служки под присмотром Амадора Акаля выгружали из небольшого фургона герметично запечатанные коробки.

Отдав грузчикам последние распоряжения, слепой кликнул своего поводыря и направился в сторону таверны.

Никто из посетителей даже не взглянул на старика с пачкой лотерейных билетов, приколотых к старому свитеру, пробиравшегося между колоннами, украшенными объявлениями о корриде. Его здесь все знали.

– А вы, как я погляжу, трудитесь на две ставки, – заметил комиссар, махнув рукой в сторону грузовика. – Подвизаетесь в церковном совете?

– Это церковный совет у меня подвизается. – Арресьядо давно оставил попытки понять, когда слепой говорит серьезно, а когда мрачно шутит. – У вас, как я понимаю, есть новости?

– Очень хорошие. Об анонимках.

К столу бесцеремонно подкатил субъект в щегольском костюме.

– Какой номер выиграл, дедуля?

– Отвали, – грубо откликнулся Амадор.

– То есть как «отвали»? Ты обязан информировать клиентов.

Поводырь, все это время перебиравший салфетки на столе, в один миг оказался подле типа в голубом костюме и пообещал, оскалив желтые зубы:

– Я отрежу тебе яйца и скормлю их тебе же на завтрак.

Мальчишка уступал противнику в росте и весе, но ни у кого не было сомнений, чья возьмет. Щеголь понуро удалился к барной стойке, а вскоре и вовсе ретировался.

– Что вы разузнали об анонимках?

– Все, – с довольным видом сообщил полицейский. – А вы неплохо натренировали парнишку.

– Давай о главном, – нетерпеливо отрезал слепой.

Одно дело, когда у тебя на глазах унижают незнакомца, и совсем другое, когда хамят непосредственно тебе. Арресьядо крепко задумался, стоит ли игра того, чтобы указать зарвавшемуся бродяге его место. И все же решил не рисковать.

– Ребята из Ватикана были правы. Эта задачка для тех, кто разбирается в здешних делах. Я, по‑моему, уже говорил, что наши эксперты мне кое‑чем обязаны. С буковками они управились быстро. Это не стандартный шрифт, не газетный. Все оказалось очень просто. В Аргуэльесе один парень явился в типографию, чтобы заказать каталог комиксов. Напечатанный особым шрифтом, который он сам придумал и нарисовал у себя на компьютере. Ему, разумеется, отказали. В типографии этого типа запомнили очень хорошо, потому что он закатил жуткий скандал и кричал, что слово клиента закон. Чтобы он отвязался, ему напечатали каталог на лазерном принтере.

– У тебя есть его координаты?

– В типографии осталась копия счета для магазина комиксов под названием «Дельта‑99», расположенного на улице Калатравы в доме без номера. Владелец некий Пасиано Гомес. – Полицейский сделал паузу, предлагая собеседнику оценить его усилия, и, не дождавшись похвалы, продолжал: – Похоже, этот недоносок напечатал каталог, не нужный ровным счетом никому, кроме него самого, сделал чертову погибель копий и теперь вырезает из них буквы.

– Предположим.

– О любителе комиксов мы больше ничего не знаем. Хотите, я наведаюсь в лавку и проверю что к чему?

Слепой с трудом поднялся на ноги. Его невидящий взгляд был устремлен на темную громаду собора за окном, а, быть может, и дальше, в какие‑то неведомые Арресьядо области.

– Я сообщу, когда от тебя что‑нибудь понадобится.

Поводырь взял хозяина под руку, и странная пара, похожая на гротескных новобрачных, направилась к двери.

Педро Арресьядо знал, что Романа ждет на вокзале с арестованными, но, вместо того чтобы идти, попросил у официанта третью стопку водки. После встреч с Амадором ему всегда требовалось выпить.

 

6

 

Буря раскидала лодки, будто скорлупки, одни перевернула, другие и вовсе выбросила на берег.

Альваро не отрываясь глядел на озеро, поглощенный мужественной борьбой прогулочных лодочек с жестоким ветром.

Пластиковый козырек закусочной в парке Аламильо не спасал от ледяных брызг ни его, ни подсевших к нему Эрнандес с Ривеном. Священник едва удостоил взглядом чемодан, который они принесли.

– Вы в порядке?

Они молча кивнули, хотя событий, свалившихся на них со вчерашнего дня, хватило бы на несколько лет. Ни Ривен, ни Эрнандес все не могли прийти в себя после резни на вокзале.

У каждого были свои фрагменты пазла про чистилище.

В парке не было ни души, кроме блуждающих среди деревьев теней.

Кому еще взбрело бы в голову сидеть в уличном кафе в такой денек? Девушка наведалась в киоск и вернулась с кока‑колой и гамбургерами.

– Это все, что у них есть.

Впрочем, меню не имело значения. Все трое слишком давно не ели, к тому же, пережевывая гамбургеры, легче было хранить молчание, которое Альваро не решался нарушить.

– Получается, у нас два чемодана, если считать тот, что в машине, – уныло проговорил он наконец.

– А остальные? – спросила Эрнандес.

– Перед нами снова два пути, – устало объяснил священник. – Онесимо Кальво‑Рубио оставил диск, в котором указал, что его чемодан спрятан в туннеле между факультетом географии, точнее, отделением теологии, и библиотекой дворца Сан‑Тельмо. С другой стороны…

– Что?

– Я, кажется, напал на след Пелайо Абенгосара. Он проводит много времени на заводе, на котором прежде работал. Предприятие называется «Термиса». Оно расположено на полигоне Калонхе. Вы знаете, где это?

– Калонхе? Конечно. Это там, где Кармонское шоссе, – ответила женщина.

Старик промолчал, и Ривен решил взять инициативу в свои руки.

– Очередная развилка. Похоже, нам опять придется разделиться.

Альваро хотел было спорить, но вспомнил, что времени почти не осталось, и смирился с перспективой снова остаться в одиночестве.

– В библиотеку пойдет Ривен. Ему не составит труда отыскать туннель, когда студенты разойдутся.

– Ты считаешь, что крысы и сырость для меня самое то? – огрызнулся парковщик.

– В общем, да, – подтвердила Эрнандес и обратилась к Альваро: – А мы с вами отправимся на завод.

Священник пристально посмотрел на женщину, удивленный ее внезапной решимостью.

Альваро и сам не мог толком понять, отчего в присутствии Эрнандес ему делается не по себе. Ему уже приходилось встречать таких людей. Прирожденные актеры не на сцене, а в жизни, они лицедействуют, чтобы остаться на плаву. Такие люди не мечтают о главных ролях, они готовы примерять чужие маски и даже пожертвовать собственным лицом. Притворяются, но делают это неосознанно и потому убедительно. Это идет у них изнутри. Но, как бы то ни было, священник был рад компании и больше переживал из‑за мятой одежды и неприлично отросшей бороды.

– Выходит, до ночи придется шататься неизвестно где, – проговорил Ривен. – Встречаемся на улице Вулкана?

– Нет, – при упоминании мансарды священника передернуло. – Туда возвращаться нельзя.

Никто не спросил почему.

– Ладно, до ночи будем держаться врозь. А завтра?

– Поскольку теперь у нас две машины, можно встретиться в моем приюте, в часовне. Более тихого места не сыскать. Помнишь ее?

– Ты мне ее показывала, когда мы забирали тебя оттуда.

– В двенадцать?

«За двенадцать часов до наступления нового года», – подумал Альваро.

Он хотел сказать это вслух, но поглядел на своих помощников и промолчал.

Священника охватило странное щемящее чувство.

Будто они в последний раз собрались втроем.

 

7

 

Комиссар Арресьядо достал из кармана дубликат ключа от ангара, но стоило ему слегка задеть дверь, и она распахнулась с неприятным скрежетом.

По дороге он то и дело набирал номер инспектора, но та не отвечала.

Тусклый свет едва проникал в ангар сквозь маленькие окошки. Комиссар достал пистолет и начал бесшумно пробираться между останками отживших свой век локомотивов, готовый при малейшем шорохе нажать на спусковой курок. Мысленно он на чем свет стоит ругал себя за то, что не захватил фонарь.

Но оказалось, что фонарь не нужен.

То, что ожидало Арресьядо в глубине ангара, он предпочел бы не видеть вовсе.

Комиссар опустился на корточки, держа пистолет в ослабевшей руке.

Он уже давно не вспоминал о бывшей жене и дочери. И той цыганке с отрезанным соском, о которой он по‑своему заботился в бытность сержантом. И о семнадцатилетней девчонке, которую он повстречал в метро, когда был на курсах в Мадриде. И гомосексуалисте, которого изнасиловал; он застукал его в каком‑то мотеле, врезал ему пару раз, а потом, не отдавая себе отчета, перевернул ничком, спустил с него штаны и всадил в зад; потом ушел и больше никогда об этом не думал. И замужнюю женщину, с которой ему время от времени случалось перепихнуться; ее муж как‑то явился в участок, рыдая и требуя объяснений. Кажется, ее звали Каталина. И ту, с накладными ногтями. И уборщицу. И хромоножку. И соседки… и арестованные… и жены арестованных… И тысячи красоток, снятых в ночных барах после третьей стопки. И приблизительно четыре миллиона проституток. Череда лиц, сгинувшая в водовороте лет.

Всего несколько дней назад комиссар не сомневался, что денег, обещанных за участие во всем этом безумии, хватит, чтобы накрепко запереть двери, которые ему всю жизнь приходилось держать полуоткрытыми, и наконец распрощаться с прошлым, которое нет‑нет да и напоминало о себе сном, голосом или мимолетным отражением в зеркале.

Полицейский заставлял себя думать о разных мелочах, чтобы не вспоминать недель, проведенных рука об руку с молодой напарницей.

На мертвых полицейских он не смотрел.

Не мог отвести взгляд от алых пятен на белом кожаном пальто.

 

8

 

Следуя указаниям Эрнандес, Альваро развернул «Пассат» на Кармонской эстакаде и выехал на нигде не обозначенное ответвление шоссе, ведущее к бескрайнему полигону Калонхе.

Священник и девушка нашли адрес «Термисы» в «Желтых страницах» и узнали, что завод расположен на сто тридцать третьем участке, и все равно растерялись, очутившись в клубке автострад, проездов, грунтовых дорог, сооружений самых разных размеров и назначений, разбросанных по полигону согласно никому не известному плану. У обоих было ощущение, что они приоткрыли дверь в индустриальную вселенную, совершенно не зависимую от остального города.

В довершение всего выяснилось, что внутри зоны есть огороженные кварталы с собственной нумерацией и немощенные дороги от дождя превратились в болота.

Альваро несколько раз ловил себя на том, что ездит по кругу: дворники не справлялись со стихией, и вода заливала стекла, не позволяя разглядеть дорогу. Когда Эрнандес в третий раз заметила на стене дома номер сто двенадцать, путники решили бросить машину со спрятанными в багажнике чемоданами и продолжать поиски пешком.

– Вы хотя бы знаете, что производят на этой самой «Термисе»?

– Если верить справочнику, электропроводники.

– Боюсь, это нам ничего не дает.

Эрнандес была права.

Толкаясь под одним зонтом, священник и его спутница перешли бурный поток и ока