Они остались сознательными , а для меня не мертв тот , кто сознателен .

И если это то, что я думаю, то это кто-то, кто приходил прямо сюда — он приходил прямо к тебе, так что, естественно, я его видела.

Так что!…

 

Нет, я не опечален из - за его «смерти», это не так…

Ты удручен тем, что не сделал того, что, как ты считаешь, ты должен был сделать.

 

Нет… И к тому же, есть страдание, которое это представляет — бесполезное страдание.

 

Ты добавляешь собственное бесполезное страдание ко всем другим! — Я не вижу логики.

Шри Ауробиндо преподнес нам гран-ди-оз-ный урок, я так это восприняла. Когда он ушел, первым делом я сказала: «Теперь может умереть кто угодно, это не будет иметь ни ма - лей - ше - го значения.» И это совершенно верно, это было совершенно верно с того дня.

Не имеет ни малейшего значения.

И сейчас я имею со Шри Ауробиндо такую близость, которую я не имела, когда он жил в физическом теле: он был занят на своей стороне, я — на своей, мы никогда не говорили друг с другом. Мы были очень близки, совершенно близки, насколько это возможно, НА ТОМ ЖЕ САМОМ ПЛАНЕ, ЧТО И СЕЙЧАС. И сейчас, если я хочу что-то знать, когда я хочу получить ответ на вопрос, мне надо только сделать вот так [ жест недвижимого молчания ], и я получаю ответ. Прежде я могла быть занята в одной комнате, он — в другой, и у меня даже не было времени или возможности спросить его о чем-то.

Это не так, что я одобряю смерть! Я борюсь с ней как только могу, для меня это ложь — смерть и ложь держатся друг за друга. Но… это видимость.

Когда вы принимаете эту ложь, это заставляет вас страдать. Когда вы ее больше не принимаете, вы улыбаетесь. Вы улыбаетесь, вам нечего больше делать, кроме как улыбаться.

 

Это совсем не смерть трогает меня, но…

 

Хорошо, мой мальчик, присядь на минутку, оставайся спокойным, позови своего друга и скажи ему: «Вот. Вот то, что я хотел сказать тебе, вот чему я хотел научить тебя; сейчас узнай это от меня (я имею в виду, от тебя), от моего сознания. Сейчас я ставлю тебя в Свет; сейчас я помещаю тебя в Знание; сейчас усвой все, что ты только способен усвоить», и это все. Ты сделаешь самое лучшее, что мог бы сделать.

Это из-за того, что в твоем внешнем сознании еще есть сомнение в невидимой реальности; дело только в этом, и когда уходит то, что было видно, было осязаемо, это болезненно.

 

Нет, дело не в этом…

Но я говорю тебе: в этом письме была очень сильная витальная формация (оказавшая влияние и на него самого), которая и задела тебя, это нечто вроде… (извини меня за это, потому что я не хочу причинить боль твоей дружбе или твоему воспоминанию), но это нечто вроде драмы, которую он разыграл сам с собой — впрочем, все люди, кончающие самоубийством, разыгрывают ее, все, БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ. Это драма, которую он разыграл с самим собой и которую он очень сильно переживал в витале, и эта формация пришла к тебе с письмом, и она тебя обеспокоила. Я знаю это, потому что моей первой реакцией во время чтения письма была улыбка — улыбка, которую я имею перед драмой в витале. Я совершенно уверена в этом, ты мог бы клясться, что это не так, это не имеет никакого значения. Я совершенно уверена в этом. Он был первой… можно сказать «жертвой», если угодно, первой жертвой драмы, но затем это пришло к тебе, это кинулось на тебя вместе с письмом. Драма в витале. И это драма в витале, все эти вещи являются драмой в витале… Послушай, как раз в эти последние несколько дней — в эти дни между 5-ым и 9-ым декабря — я всегда переживаю минуты, которые я пережила в 1950, и я всегда вижу их в свете обретенного мною знания, и я ВИДЕЛА, я видела, до какой степени боль, печаль, сожаление… особенно сожаление по поводу того, что не сделал того, что должен был сделать, является еще одним абсурдом, поскольку ОБЯЗАТЕЛЬНО делаешь то, что и должен был сделать — что не был тем, кем должен был быть и должен был изменить — но было сделано то, что вы и должны были сделать, потому что невозможно сделать что - то другое, чего бы Господь не заставлял вас сделать, и Он заставляет вас делать то, что одновременно является самым лучшим для целого и самым лучшим для вашего собственного прогресса. Вот так. Так что все сожаления о том, что «я должен был… я не должен был», это все глупости.

Ты понимаешь, я говорю тебе это со всей силой знания, прожитого во всех деталях. Я ЗНАЮ это. И как раз в это время года я знаю это лучше всего, самым живым и самым конкретным образом, и самым мощным.

Все в порядке, он добрый малый, у него хорошая сущность, с ним все будет в порядке. Если он действительно оставил свое тело, мы дадим ему другое. Вот так.

 

Да, он был добрым малым.

Да, это добрый малый. О! Теперь я хорошо знаю это. Сейчас я знаю это. Добрый малый. Очень хорошо.

Но он здесь, витально.

Все в порядке.

Тебе надо только дать ему всю любовь, которую ты имел по отношению к нему, как если бы он физически был рядом с тобой. Ты даешь ему свою любовь, и ты делаешь для него вот так, во внутреннем молчании, то, что ты бы сделал, если бы он был здесь физически — и это не составляет никакой разницы, вот так. Это то, на чем я настаиваю, что это иллюзия — клейкая иллюзия — которая цепляется к нашему сознанию и говорит, что реальность — вот это [ Мать щиплет кожу своих рук ], но это ложь, это иллюзия, потому что это не является конкретным выражением реальности.

И бунтари (они не знают, они невежественны), они бунтуют из-за того, что вещи не таковы, какими они должны быть, но вместо того, чтобы сказать себе: «Сейчас я буду работать к тому, чтобы вещи стали такими, какими они хотят быть, какими они должны быть», они уходят. Они говорят: «Нет, я не принимаю мир таким, как он есть.» Это очень хорошо. Это очень хорошо, не надо его принимать, никто не просит принимать его таким, каким он является, но если у вас есть добрая воля, помогите, чтобы он изменился.

Теперь он поймет.

 

Да, это то, что нужно.

Он поймет.

Нет, пока мир не изменился, смерть не имеет никакого значения, а когда он изменится, не будет больше смерти, вот и все. Или же это будет смерть для растений, смерть для животных, смерть для человека (человека как человека), и для них это будет совершенно естественным состоянием, не о чем будет сожалеть.

Смерть, как ее понимают, означает потерю сознания… Это было бы… самым ужасным и чудовищным, если бы это было возможно. Но это невозможно. Если имеешь сознание, невозможно потерять его. Есть вещи, которые еще не имеют сознания, так что они постепенно учатся иметь его; но нельзя потерять сознание, которое уже имеешь, это невозможно. Все смерти мира не могут лишить вас сознания, вот почему я улыбаюсь — попробуй, мой мальчик!

Это невозможно.

Сознание вечно. Сознание божественное, сознание вечное, и НИЧТО не может разрушить его.

Видимости — это другое дело.

И разрушается только несознание (то есть видимость разрушения), но не сознание.

Так что вся драма — вся трагедия, весь ужас, все это — витальная подделка. Что же, воины Бога не позволяют себе быть задетым этим. Мы улыбаемся: «Да-да! Вы можете устраивать нам большое шоу, нам все равно; разыгрывайте большое шоу, если это забавляет вас.» Мы знаем, что это только шоу — безобразное шоу, если угодно, оно не миленькое, но это только игра.

 

*

* *

 

(Чуть позже, по поводу доктора Саньяла, который отправился в Мадрас на операцию мозга после неудачной операции в Америке)

 

Доктор в Мадрасе…

 

Когда они будут его оперировать?

Я не знаю. Они позвонят.

Прежде всего, они посмотрят, можно ли делать операцию. Потому что американский хирург сказал, что следующая операция стала бы фатальной, так что они примут все меры предосторожности, я полагаю.

Но доктор [ Саньял ] сказал: «Я лучше попытаюсь и умру…» Ему не хватает веры, чтобы вылечиться без внешних средств, вот что жалко — но у кого хватает веры?… Я не знаю. Есть… есть те, кто имеют эту чудесную милость. У него ее нет: разум, интеллект слишком активны, чтобы она у него была.

Вчера вечером я посвятила ему чуть больше двадцати минут концентрации. Он сидел, а я стояла, держа его руки… Говорят: «Не тяните никогда на себя», но можно тянуть на кого-то другого — я тянула Силу. Это было таким мощным, что его рука продолжала дрожать, тогда как моя оставалась неподвижной! Затем, когда это кончилось, я спросила себя, как это было возможно, я не понимала: моя рука, державшая его руку, оставалась неподвижной, а его рука дрожала; я ощущала его тремор в своей руке. Затем я перестала, как, вдруг, все остановилось: он больше не шевелился. И пришло расслабление, расслабление. Я концентрировалась там, на его голове — расслабление. Затем я перестала. Как бы там ни было, время вышло. Значит, ЭТО ВОЗМОЖНО. Но эта нехватка веры, основывающаяся на высшем интеллекте, на высшем разуме, препятствует остановке: проблема сразу же возвращается. Но я видела — я видела: это остановилось. Для меня это было очевидное доказательство.

И я делала это умышленно. Верно, что опасно «тянуть», потому что если сопротивление слишком велико, то что-то разрушается, но больше не было риска, поскольку он сам был готов поехать в Мадрас, чтобы отправиться в другой мир. И я сделала это.

Действительно, даже материально и в сегодняшнем состоянии мира, нет ничего невозможного. Нужна только Санкция Всевышнего. И это Он, кто хотел этого, это Он, кто пожелал. Я, которая не могла держаться стоя больше десяти минут, чтобы у меня не закружилась голова, я оставалась полностью НЕПОДВИЖНОЙ: я не чувствовала ничего, я была вне всякой «кармы»! Потребовалось полчаса, чтобы все остановилось, и, ясно, это имело моментный эффект, то есть это могло длиться и час, и два часа, я не знаю, но с внутренними вибрациями его существа (нехватка веры и т. д.) это могло быть только кратковременным.

Но это произошло. И это было достигнуто не через наложение: это было через расслабление, с Силой, спускающейся массой, буф! Грандиозной, мой мальчик!… Два-три раза что-то ослабло [ в докторе ], затем возобновилось: это словно выводилось из мозга, а затем возвращалось в мозг; я выводила это, а затем оно возвращалось. И в последний раз было расслабление. Тогда я сказала: «Спасибо, Господи, благодарю Тебя.»

Сейчас я уверена.

Мы увидим. Возможно, операция убедит его, что это возможно (если доктор из Мадраса тоже убедится, что это возможно). Очевидно, это возможно — все возможно.

Но эти вещи очень интересные… Потому что, когда он был в Америке, я вдруг увидела, что его убьют (после первой операции), и я сразу же сказала: «Я не хочу, чтобы он умер там, это глупо, это глупая история, это поражение, я не хочу.» Я послала ему талисман, который я сама приготовила (чтобы его человеческий интеллект немного поверил), затем я поработала над другим доктором, американский хирургом. И затем, когда Саньял пришел на операцию, хирург сказал ему: «Нет, после вашей первой операции у меня была серия катастроф, фатальных исходов с человеческим смертями; я не хочу делать вам операцию, поскольку чувствую, что она приведет к вашей смерти, поэтому я отказываюсь.» Тогда Саньял сказал: «Я принимаю это, я хочу умереть», а тот ему возразил: «Но я не хочу убивать вас!», и Саньял вернулся сюда. А когда он вернулся, я сказала ему: «Извините, это моя работа!» [ Мать смеется ].

Теперь мы посмотрим. Если другой доктор имеет доверие, и он тоже заимеет его, тогда все возможно. Но это сделает ни этот другой доктор, ни какой-либо еще: это сделает Господь. Только Он может это. Я сказала Саньялу, когда он вернулся из Америки: «Только Господь может вылечить вас, больше никто.» Тогда он мне сказал: О! Да, но есть средства вмешаться в это.» Я ответила: «Любые средства, какие вы пожелаете, мне все равно!»

 

* * *

 

Затем Мать возвращается

к самоубийству Золотоискателя:

Малыш, это чтобы помочь тебе сделать шаг вперед.

Это очень хорошо.

Ты знаешь, большая трудность заключается в важности и, особенно, в ощущении абсолютной реальности, которую мы придаем физической жизни.

Важна не физическая жизнь, а Жизнь; важно не физическое сознание, а Сознание. И когда вы свободны, вы можете использовать… что же, всю материальность, какую хотите. Надо уметь брать, оставлять, брать, оставлять… и использовать, как хотите; надо быть господином Материи — не Материи, которая уселась на вас и обязывает вас!

И в этом дело, потому что в своем внутреннем существе вы несете воспоминание о Свободе, так что вы восстаете против рабства здесь (это отвратительное рабство), только вам не хватает того знания, что только сознание может изменить все. Выбросить все в окно — это не способ изменить вещи, это все.

Но для твоего друга это закончилось, я взяла его с собой. Все в порядке.

 

 

Декабря 1965

Вчера у Матери

был с визитом

король Непала

У меня не осталось роз [ Мать ищет розу для Сатпрема ], они все забрали!

Но этот король — замечательный человек. У него замечательная история, но ее слишком долго рассказывать… Раньше я связывалась с ним [ жест ментальной связи ], и я сказала, что «я не говорю» — я и не говорила. Когда он пришел, он посмотрел на меня, затем вдруг (он стоял), он остался стоять в медитации: закрыл глаза и больше не двигался. И затем он ментально задал свои вопросы — я их получила. И ответ пришел свыше, замечательный. Ответ с золотой, величественной силой, и мощью, говорящей, что он играет большую роль и должен быть сильным и т.д.

Очень, очень интеллигентный человек.

И посол Индии в Непале (которого я однажды уже видела, у него замечательная жена, которая тоже была здесь, она очень мила) спросил меня (потому что они собираются устроить конференцию в Непале по поводу претензий Китая), он спросил, какое решение я вижу. Я послала ему свой ответ.

Это действительно очень интересно, как я видела эту вещь.

И он мне сказал: «О! это как раз то, чего хотят китайцы!» Я сказала: «Очень хорошо, это очень хорошо, только это будет с индийцами, а не с китайцами»: федерация всех государств.

Все это очень хорошо. То есть Сила действительно на пути.

Единственно, все мои розы ушли!

 

* * *

 

Чуть позже

Вчера оперировали Саньяла.

В 15.45 V позвонил из Мадраса и сообщил, что операция прошла успешно, что тремор прекратился в правой руке и в правой ноге, и не было паралича.

А сегодня пришло письмо от V, в котором он рассказывает все. Но потом пришла телеграмма, в которой говорилось, что он провел очень беспокойную ночь, и у него был жар. Это последние новости.

 

(Мать протягивает Сатпрему письмо V)

 

«Операция прошла успешно. Прекратился тремор в его правой руке и ноге. Нет паралича. Доктор хорошо себя чувствует. Этим утром, после того, как доктор в 7.30 принял свое кофе, парикмахер побрил ему голову. Доктор выглядел как буддистский монах [ Мать смеется ]. В 9 утра его доставили к операционной номер 2 и наложили на голову стерильную повязку. В 10 утра его ввезли в операционную. В 15 его вывезли оттуда и поместили в послеоперационную палату. Увидев нас вокруг своей постели, он начал плакать. Нас попросили отойти от его кровати, а затем он поднял свою правую руку и ногу. Не было совершенно никакого тремора. На его голове была большая повязка. Мы молимся за его выздоровление.

 

Декабря 1965

 

(Суджата:) Почему Павитра в таком плохом состоянии?

Доктор предрекал, что он вообще не сможет двигаться, а он поднимается по ступенькам, ходит туда-сюда. Однако это требует усилия. Но доктор сказал: «Он не сможет больше двигаться, он будет привязан к своей кровати.» Так что это уже большое достижение. Это анкилоз всех мышц.

 

(Суджата:) Когда я вижу его утром, это ужасно. Ему требуется долгое время, чтобы начать двигаться, и это доставляет ему немало боли.

 

Да, это больно.

О! он движется только благодаря воле. Я знаю это. Я знаю, потому что, как правило, все кончено, вы не можете больше двигаться.

 

(молчание)

 

В сущности, все трудности приходят из суммы несознания, остающегося в Материи, из которой мы состоим. Это… это ужасно. И тогда, чтобы вывести эту Материю из ее несознания, требуется все это: все эти страдания, все эти расстройства, вся эта обработка… Это то, что я вижу каждый день. И степень глупости… нам это кажется глупостью, мы называем это глупостью, но… Ведь посредник, которому отвечает это несознание, это разум клеток, материальная ментальность, и тогда, когда эта материальная ментальность охвачена идеей, она действительно одержима идеей, и ей почти невозможно (не невозможно, но чрезвычайно трудно) освободиться от нее — требуется вмешательство из другой области.

И заболевания таковы. То же самое относится к заболеванию доктора: это тремор — это одержимость идеей, это то, что в сознательном интеллекте выражается через одержимость идеей, гипноз — некий гипноз, сопровождающийся страхом в материи. Все вместе: одержимость и страх. И все это порождает немощность. Одержимость идеей и немощность отвергнуть ее, и страх, немощность сопротивляться. И затем этот страх, который передается в нас через: «О! будет так… о, будет такое-то заболевание…»

В древних Писаниях это сравнивали со свернутым колечком хвостом собаки. Но это действительно так, это действительно какая-то ИЗОГНУТОСТЬ, которая автоматически восстанавливает свою форму, если пытаться выправить ее — вы распрямляете, а она скручивается, вы отбрасываете, а затем это возвращается. Это чрезвычайно интересно, но это убого. Это убого. И все болезни таковы, все-все-все, какой бы ни была их внешняя форма. Внешняя форма — это только один из способов бытия ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ ВЕЩИ — потому что вещи устраиваются всевозможными способами (нет двух одинаковых вещей, и все выстраивается по-разному), так что некоторые следуют одинаковым изгибам, и тогда доктора говорят: «это такая-то болезнь». Но если они искренни, они скажут вам: «Нет двух похожих болезней.»

Но это еще та работа!… Я сейчас борюсь с этим, это буквально кулачный бой.

Сколько времени это займет? Я не знаю. Какую цену надо заплатить? Я не знаю… Да, конечно, мы можем увидеть, что будет в конце: когда мы ухватим «трюк», глубокий закон или истинное могущество, которое правит этими вещами, ах! тогда… мы сможем кое-что.

А пока надо хорошо держаться. Ты знаешь, что значит «хорошо держаться»? Это быть вот так [ жест неподвижности в Вечном ]. Вы одолеваетесь нескончаемыми идеями, общим пораженчеством [ тот же жест ]: быть неподвижным в восходящей становящейся вере.

О, помнится, как-то я говорила тебе, что совершенство вечное, а из - за сопротивления Материи оно постепенное на земле.

 

 

Декабря 1965

 

У меня много внутренних трудностей… Я не знаю, я чувствую себя очень нечеловеческим, как если бы я был далеко - далеко - далеко, и все человеческие связи утомляют меня. Я далеко.

 

Это не важно.

Ты думаешь, что необходимо чувствовать себя человеком?

 

Я не знаю… Это не хорошо, не так ли?

Совсем не обязательно чувствовать себя человеком.

 

Это как если бы я согласился на какую - то игру, но она утомляет меня больше всего. Как если бы я был далеко. Так что я спрашиваю себя, хорошо это или плохо (!)

Я думаю, что все переживания, посылаемые нам, посылаются из-за того, что они необходимы. Я в этом убеждена. И, к счастью, мое тело тоже убеждено в этом, потому что… если посмотреть на это с обычной точки зрения, это довольно отвратительно.

Все люди вокруг меня больны и… [ жест возврата к Матери ] … лихорадка, то, это.

Это трудно, это очень трудно. Я говорю тебе, это очень трудно.

Что же, я убеждена — мое тело убеждено (к счастью, оно само убеждено), что это для того, чтобы усвоить кое-что. Телу надо учиться. Много учиться…

Возьми [ Мать протягивает Сатпрему цветок, называемый «Милостью»]. Надо цепляться за это вот так, ты знаешь, двумя руками, закрыть глаза, когда очень плохо, и ждать, пока это не кончится.

 

Но ты не видишь ничего плохого во мне? Nothing wrong [ Ничего плохого ]?

 

Нет-нет! “Nothing wrong”! [«Ничего плохого»] [ Мать смеется ]

Ты можешь работать или ты слишком устал?

 

Нет - нет! я устал внутренне.

О! никогда нельзя уставать внутренне.

 

Я имею в виду психологическую усталость, по отношению к другим.

Ты не хочешь их видеть [ Мать смеется ]. Это очень хорошо, отличное состояние, совершенно благоприятное!

 

Декабря 1965

(По поводу матери Сатпрема, подарившей деньги Ашраму)

Это твои деньги?

 

Нет, она раздала все свое добро своим детям, и одна часть предназначена для меня, но это ее, так что это будет очень кстати в твоих руках. Она говорит, что «проветривает себя».

 

Но, ты знаешь, это верно. Это спонтанно истинное чувство в существе; ты чувствуешь, что растешь благодаря тому, что даешь.

Пока у меня было ощущение, что люди дают мне, как личности, было сужение, но сейчас это совершенно конкретное ощущение [ Мать делает циркуляционное движение вокруг себя ]: это циркулирует, циркулирует… Так что сейчас есть радость вещи, потому что это циркулирует, ничто не остается.

Но твоя мама очень мила… Она хочет иметь радость в своей душе. Ты знаешь, есть радость быть более сознающим свою душу, чем материальный мир — можно заниматься им, можно ясно видеть, можно понимать, можно делать то, что нужно, все это остается, это очень хорошо, но есть… Свет позади всего этого. Свет, нечто теплое, теплое светлым золотым светом. Это действительно ощущение бессмертия, нечто, не зависящее ни от формы, ни от обстоятельств. Это сознание, в котором сразу же возникает ощущение, что не было начала, нет конца… Какая-то сладость, очень сильная, очень сильная, позади каждой вещи. Это переносит вас по жизни; даже любые трудности ничего не значат, когда ухватываешь это. Это что-то очень сокровенное, выражающееся с трудом, но это как опора, нечто, что поддерживает вас всегда, в любых обстоятельствах.

Вот что твоя мама будет иметь.

Должно быть, она живет этим, не зная об этом; должно быть, она уже немного имеет это, зачатки.

Но когда имеешь это сознательно, тогда… тогда, в сущности, обстоятельства не имеют большого значения.

И эти деньги пришли, как всегда, в самый подходящий момент!

 

* * *

 

(Затем Мать переходит к «Комментариям к Афоризмам» для следующего «Бюллетеня»)

 

Афоризм 113 — Ненависть – это знак тайного притяжения, жаждущего убежать от себя и яростно отрицающего собственное существование. Это тоже игра Бога в Его творении.

 

Это соответствует некой вибрации — вибрации, получаемой от людей, которые ненавидят. Эта вибрация фундаментально, так сказать, та же самая, что и вибрация любви. В самой глубине есть то же самое ощущение. Хотя на поверхности может быть противоположное, оно поддерживается той же самой вибрацией. И, можно сказать, люди являются рабами того, что ненавидят, в той же степени, как и того, что они любят — возможно, даже больше. Это то, что вас держит, что вас осаждает и что вы лелеете; ощущение лелеяния, потому что за неистовством есть тепло притяжения, столь же большого, как и притяжения к тому, что вы любите. И, кажется, только в деятельности проявления, то есть совсем на поверхности, есть это искажение видимости.

Вы одержимы тем, что ненавидите, даже больше, чем тем, что любите. И эта одержимость исходит из этой внутренней вибрации.

Все эти «чувства» (как их называют?) имеют вибрационную моду с чем-то очень существенным в центре и словно покрывающим его слоями; и тогда самая центральная вибрация идентична, и по мере того, как она «раздувается» для выражения, она искажается. Что касается любви, это совершенно очевидно; в подавляющем большинстве случаев она внешне становится чем-то совершенно другой природы, чем природа внутренней вибрации, потому что поворачивается на себя, ссыхается и пытается тянуть на себя в эгоистическом движении обладания. Вы ХОТИТЕ быть любимыми. Вы говорите: «Я люблю этого человека», но одновременно есть то, что вы хотите, и живое ощущение такое: «Я хочу быть любимым.» И тогда это почти такое же большое искажение, как и искажение ненависти, которая хочет разрушить то, что вы любите, чтобы не быть связанным этим. Потому что вы не можете получить того, что хотите, от объекта своей любви, и поэтому хотите разрушить его, чтобы быть свободными; а в другом случае вы сохнете почти в исступлении, во внутреннем исступлении, потому что не можете получить, не можете захватить то, что любите. [ Смеясь ] И, по правде говоря, с точки зрения глубокой истины, нет большой разницы!

Тогда как центральная вибрация остается чистой и выражается в своей изначальной чистоте, что есть развертывание (как можно назвать это?… это что-то излучающее, это вибрация, распространяющаяся в сиянии, что есть расцвет, да, излучающийся расцвет), тогда любовь остается истинной. И материально это выражается через отдачу себя, самозабвение, душевную щедрость. И это единственно истинное движение. Но то, что люди называют «любовью», так же далеко от центральной вибрации Любви, как и ненависть; только одна «любовь» поворачивается на себя, сохнет и затвердевает, а другая бьет — вот и вся разница.

И это видно не на уровне идей: это видно с вибрациями. Это очень интересно.

Как раз недавно я немало изучала это (!) Мне представился случай видеть эти вибрации: внешние результаты могут быть плачевными, с практической точки зрения они могут быть отвратительными, то есть этот сорт вибраций [ ненависти ] поощряет позыв вредить, разрушать; но с точки зрения глубокой истины это искажение не гораздо большее, чем другое [«любовь»], оно только имеет более агрессивную природу — и то вряд ли.

Но если вы дальше и глубже последуете за этим переживанием, вы обнаружите, что эта вибрация является изначальной Вибрацией творения, трансформированной, искаженной во всем существующем. И тогда есть некое понимающее тепло (это нельзя назвать «сладостью», но это было бы сильной сладостью), понимающее тепло, в котором есть столько же улыбки, сколько и печали — гораздо больше улыбки, чем печали… Это не оправдание искажения, но это, главным образом, реакция на выбор, который человеческая ментальность (и, особенно, человеческая моральность) сделала между одним типом искажения и другим. Есть целая серия искажений, на которые навешен ярлык «плохих», и есть целая серия искажений, к которым люди полны снисходительности и почти приветствуют их. И все же, по сути, один тип искажений не много лучше другого… это вопрос выбора.

В сущности, надо сначала научиться воспринимать центральную Вибрацию, а затем оценить в ней УНИКАЛЬНОЕ и чудесное качество, до такой степени, что вы автоматически и спонтанно будете отворачиваться от всех искажений, какими бы они ни были, будь то добродетельными или порочными.

Мы всегда возвращаемся к одному и тому же, что есть только одно решение: достичь истины вещей и прицепиться к ней, к этой сущностной истине, истине сущностной Любви, и прицепиться к ней.

 

*

* *

 

Чуть позже Мать замечает

Это интересно: поле переживаний, в котором я оказываюсь, всегда связано с идеями, составляющими часть активности на неделе (как вибрации ненависти и этот афоризм, например). Это интересно (!).

 

 

Декабря 1965

 

(Мать показывает коробку розовой бумаги для письма, которую она недавно получила)

 

Красивая бумага… чтобы писать поэзию!

 

Ты пишешь?

Я не поэт!

Первая поэма, которую я оценила в своей жизни, это «Савитри». До этого я была закрытой. Поэзия всегда казалась мне словами: пустыми-пустыми-пустыми, просто словами — словами ради слов. Так что в качестве звука это мило, но… я предпочитаю музыку. Музыка лучше!

Этот перевод «Савитри» занимает меня гораздо больше, это большое развлечение.

Гораздо занимательнее, чем «изрекать вещи»… понапрасну.

 

*

* *

 

Чуть позже

…Моя ночная работа начинается к девяти часам и длится почти до четырех часов утра, и она поделена на три группы активностей (ночных активностей). Последняя группа — обычно между двумя и четырьмя часами утра, и в это время я занимаюсь со всеми людьми!… Это, мой мальчик!… это очень забавно — это не всегда очень-то приятно, но это все равно забавно, о!… Я вижу людей такими, какими они являются на самом деле [ Мать смеется ]; не такими, как они думают о себе или хотят казаться; я вижу их такими, как они есть.

Вот так я получаю сведения, все время.

Взять, к примеру, Пурани: я видела его почти каждую ночь, а затем, почти пятнадцать дней тому назад (думаю, десять-пятнадцать дней тому назад), прежде чем он оставил свое тело здесь, я видела его в месте… Это место полностью состоит из какой-то розовато-серой глины — она клейкая, липкая и довольно жидкая [ Мать делает жест растягивания жвачки ]. Там было много людей. Это было место, куда множество людей приходили, чтобы подготовиться к супраментальной жизни — но не в своих сегодняшних телах, то есть они подготавливали что-то, чтобы быть готовыми к супраментальной жизни в будущем существовании. И меня приводили туда; было немало людей, приводивших меня туда, чтобы я видела (так, чтобы я могла контролировать то, что там происходит). Но, что касается меня, предпринимались большие меры предосторожности, чтобы я не прикасалась к той субстанции (надо было, чтобы она меня не касалась), так что меня прикрывали золотой накидкой и тому подобное, и я шла. И я видела его… Я прошла на какую-то веранду (но все это носило совершенно особый характер, все было сделано из… странной материи), и был как раз большой двор, целиком состоящий из этой полужидкой, полуклейкой материи, напоминавшей очень разжиженную, очень клейкую земную глину [ тот же эластичный жест, как жвачка ]. И вдруг я увидела Пурани, бросающегося в эту «глину». С дальнего конца двора он подошел ко мне, весь перемазанный «глиной», делая большие взмахи руками по «глине»! Он был весь перемазан этой «глиной», буквально весь! Была видна одна «глина». Я сказала ему [ смеясь ]: «А! вам нравится это!»… Он ответил: «О! это очень приятно, очень приятно!»

С того дня я больше его не видела. А затем, двенадцать или пятнадцать дней спустя, я не помню, он оставил свое тело.

Это была подготовка.

Я вижу очень, очень забавные вещи.

 

 

Декабря 1965

 

(Письмо к Сатпрему от Матери)

 

(В ответ на письмо Сатпрема, в котором он писал, что «наполовину растворился» и спрашивал, на какой дороге он находится, если вообще находится на какой - либо дороге, поскольку не было «никакого знака», указывавшего бы, что он движется вперед или куда - либо.)

 

Четверг, утро

 

Сатпрем, мой милый мальчик,

Мы поговорим об этом завтра утром.

В любом случае, сейчас ты ближе ко мне, чем когда-либо.

 

Со всей моей нежностью

[ Подпись:] Мать

 

 

Декабря 1965

 

(По поводу последнего письма Сатпрема к Матери:)

 

Ты получил мой ответ? [ Мать делает жест ментальной связи ] Нет? Я много-много тебе сказала, много.

 

У меня такое впечатление, что я видел тебя несколько раз за последние две ночи, но… Я всегда пытался привести в порядок магнитофон, чтобы записать то, что ты мне говорила, но не получилось.

 

[ Мать смеется, затем после молчания ] Действительно, ты не чувствуешь, в чем трудность?… Это недостаточное удовлетворение, нет? Это то, что по-английски называется “frustration” [ разочарование, расстройство, неверие в свои силы ], что-то разочарованное.

 

Да, но это только один способ сказать об этом. Можно также сказать: «что - то неисполненное».

 

Да, но «что - то неисполненное», это ощущение есть и должно быть до самой реализации, до трансформации. Это не только естественно, но и совершенно необходимо, потому что для тех, кто чувствует себя исполненным или удовлетворенным, для них все кончено, они больше не пошевелятся.

 

Да, кончено.

Это ощущение жажды, острой нехватки чего-то — что вы хотите иметь, чего вам не хватает — чем дальше вы идете, тем острее оно становится.

 

Да, но со мной не точно это… Я не знаю, где я нахожусь, я не знаю, на какой я дороге. Я не знаю, я не знаю вообще ничего!

 

Но это чудесно, мой мальчик! Это значит, что ты вышел из ментальных формаций.

Это ментальные формации говорят: «Вы находитесь на этой дороге» или «вы достигли такой-то точки реализации», или… Это никуда не годится! Когда вы находитесь в этом, вы еще погружены в ментальность.

 

Да, но по мере продвижения…

 

А ты знаешь, куда ты идешь?

 

Нет, конечно, но…

Никто не знает, мой мальчик! никто, я тоже. И хорошо не знать.

 

Я очень хорошо понимаю, я не спрашиваю, куда я иду, но я хотел бы знать, ИДУ ЛИ я вообще. Нет никакого знака, ты понимаешь, никакого знака. Это как если бы я путешествовал в поезде с опущенными занавесками — поезд может ехать или не ехать, нет никакого знака, который показал бы мне, что я ДВИЖУСЬ куда - то, что я не определяю… Вот что, я совсем не знаю, где я нахожусь, что я делаю.

 

Ты знаешь (могу ли я быть с тобой откровенной?), это чисто витальная неудовлетворенность. И я знаю это, потому что это было (как сказать?) моей большой трудностью с тобой. Прежде это было в сто, тысячу раз сильнее; сейчас это стало успокаиваться. Это витал, очень сильный в своих желаниях (которые могут быть совсем не обычными желаниями), но это нечто вроде почти агрессивной интенсивности… и существенно неудовлетворенное. Раньше, год назад, это было очень-очень сильным; сейчас это успокаивается. Но всякий раз, когда витал вступает в игру (и надо допускать витальную игру ради физического здоровья; нельзя его полностью «успокоить», потому что это вызывает страдание физического тела), это так… Если угодно, это производит на меня впечатление витала кошек! Кошки имеют чудесный витал [ смеясь ], гораздо более ловкий и интенсивный, чем витал человеческих существ, но кошка царапает тебя, словно хочет сказать: «Я не удовлетворена, я несчастна»! [ Мать смеется ]

 

Нет, но, например, в первые мои годы здесь, почти каждую ночь был знак того, что я на пути, что я иду — незначительные знаки, пустяки: автомобиль, в который я сажусь, дорога в горы, простые пустяки, но они говорили мне: «А! хорошо, я продвигаюсь. Все в порядке, я на пути.» Но сейчас, спустя годы, не только нет никакого знака, но я вижу только негативные вещи: я вижу ямы, несчастные случаи, преисподнюю, я вижу… Но я никогда не вижу знака, который сказал б