Эволюционные предпосылки и первичные формы морали. Культура как регулятор агрессии

Когда-то темный и косматый зверь,

Сойдя с ума, очнулся человеком,—

Опаснейшим и злейшим из зверей...

М.А.Волошин

Разумная жизнь не является высшей формой движения материи... "Разум" — это только одно из бесчисленных "изобретений" эволюционного процесса, да к тому же приводящий вид, который им награжден, к эволюционному тупику.

И.С.Шкловский

С тех пор как одно из зоологических семейств — гоминиды — вступило на путь систематического использования, а затем и производства орудий, стала складываться беспрецедентная ситуация. Гоминиды не могли не унаследовать естественную агрессивность животных предков, для регуляции которой, однако, природные механизмы оказались уже недостаточны.

Во-первых, искусственные средства нападения существенно превзошли естественные средства защиты. Скажем, тигру трудно насмерть загрызть другого тигра, кроме всего прочего, еще и потому, что острым зубам противостоит прочная шкура. Да и в системе "хищник — жертва" устанавливается такое равновесие средств нападения и защиты (избегания), чтобы добычей становились преимущественно старые, больные особи. Между тем уже самое примитивное оружие делает гоминида беззащитным против внезапной агрессии со стороны сородича. Даже стычки, не отличающиеся особой свирепостью, могли кончаться опасными увечьями, а умелый удар камнем, палкой, костью сзади, во сне и т.д. не оставляли жертве никаких шансов.

 Во-вторых, развившийся интеллект обеспечил небывалую степень независимости как от условий внешней среды, так и от врожденных поведенческих программ, в том числе и от популяциоцентрического инстинкта. Зоопсихологи отмечают, что вообще прочность данного инстинкта у того или иного вида пропорциональна убойным способностям. Справедливость народной поговорки "ворон ворону глаз не выклюет" вполне подтверждается наблюдениями и экспериментами этологов; зато голубь, символ мира, в условиях неволи, когда прутья клетки мешают слабому противнику удалиться на безопасное расстояние, медленно и ужасно добивает сородича. В этой связи К.Лоренц даже высказал сожаление, что человек не обладает "натурой хищника", и это замечание выглядит гораздо более тонким, нежели сарказм по поводу "предка — хорька". Наши далекие предшественники произошли от cpавнительно безобидного всеядного существа, лишенного мощного естественного оружия, а потому и не нуждавшегося в сильном механизме торможения. Когда же развившийся интеллект, вооружив гоминида искусственными средствами нападения, к тому же ослабил даже имевшиеся инстинктивные тормоза, обозначилась реальная угроза самоистребления вида.

Наконец, в-третьих, биосфера не располагала более эффективным агрессором, который мог бы стабильно ограничивать извне саморазрушительную активность нарождающегося "царя природы"...

Это был, по всей вероятности, исторически самый первый в череде глобальных "антропогенных" кризисов. Гоминиды - высший продукт биосферы — нарушили биологическое равновесие между "вооруженностью" и "естественной моралью" (по терминологии Лоренца), и это не могло пройти безнаказанно. Они должны были либо пасть жертвой чрезмерно развившегося инструментального интеллекта, либо выработать качественно новые, неизвестные природе средства сдерживания. В первом случае путь к становлению цивилизации на нашей планете был бы прерван в самом начале и, возможно, навсегда. Тогда слова, сказанные И.С.Шкловским за несколько месяцев до кончины и взятые эпиграфом к этой лекции, были бы безусловно справедливы... вот только произнести их мог бы разве что инопланетянин.

Но — "Где есть опасность, там возникает и спасительное» (Ф.Гельдерлин). Вторая из альтернатив оказалась возможна потому, что развившийся интеллект содержал и себе и необходимые резервы самоограничения. Наши полуживотные предшественники в целом, как вид, сумели принять «исторический вызов", сформировав искусственные регуляторы отношена и тем самым образовав зачаточные формы качественно нового феномена в истории Земли, а может быть и Метагалактики - феномена культуры.

Далее мы убедимся, что такой поворот событий ни в коей мере не означал "окончательного" решения проблемы — напротив, выйдя на новый виток, драма эволюции еще более обострилась. Но прежде попробуем разобраться, о какой, собственно, эпохе идет речь и каковы ее внешние признаки. Для этого понадобится небольшое отступление.

Разрешить в свою пользу эволюционную дилемму выживания гоминидам удалось, возможно, еще и благодаря тому, что кризис самосохранения совпал по времени с характерным кризисом роста, имеющим свою причинно-следственную логику. А именно, развитие интеллекта достигло того предельного уровня, какой возможен на базе преимущественно природных, генетических механизмов передачи и сохранения родового опыта. Поскольку же давление естественного отбора требовало дальнейшего совершенствования инструментальной активности, форм сотрудничества, то стали формироваться искусственный, качественно более динамичные и емкие средства внешнего контакта, а соответственно и психического отражения. Психологическая активность, опосредованная коммуникативными отношениями, приобретала семантическое качество. Погружаясь в дополнительное — коммуникативное — пространство, индивидуальное мышление выходило за пределы непосредственного физического бытия особи, и тем самым начиналась качественно новая, потенциально неисчерпаемая стадия развития интеллекта.

С преобразованием механизмов отражения перестраивалась вся система индивидуальных потребностей. Общение с себе подобными и в перспективе — самовыделение, индивидуальное самоутверждение в культурно-смысловом пространстве обозначались в качестве стержневых и несводимых мотивационных, доминант, а это, несомненно, способствовало установлению более стабильных отношений между сородичами.

Отмеченное обстоятельство, само по себе чрезвычайно важное, к тому же помогает сориентироваться в историческом времени. Внешними археологически доступными признаками новой, социально-духовной реальности становятся появление стандартизированных орудий и начало постоянного использования огня (косвенным свидетельством последнего служат слои золы, обгоревшие кости и т.д.).

Стандартизированное орудие — поистине грандиозное эволюционное новообразование, разительно отличающееся от прежних орудий homo habilis. С одной стороны, это, по выражению английского ученого В.Г.Чайлда, "ископаемая концепция». Иначе говоря, материальные продукты деятельности превращаются теперь уже в семиотические предметы — в текс ты, выражающие определенное мировосприятие производителя — и, соответственно, в каналы передачи опыта. С другой стороны, изготовление (тиражирование) предметов по заданному образцу требует небывалых качеств воли, внимания, памяти, мышления, обусловливает развитие всей совокупности психических "функций" и вместе с тем свидетельствует об их достигнутом уровне.

Костер — еще одно кардинальное обретение, значение которого и как импульса и как признака психического развития трудно переоценить. Не умея добывать огонь, архантропы зато замечательно научились его поддерживать: толща слоев золы показывает, что костер не потухал на протяжении тысячеле тий. Но что это означает технически? Естественные свойства огня не позволяют обращаться с ним так, как, скажем, с дубиной. О нем надо постоянно помнить и заботиться, порционно снабжать топливом, соизмеряя наличный запас, защищать от дождя и ветра, не выпускать за очерченные границы. Все это требовало поочередного дежурства, распределения ролей, усиливало необходимость в индивидуализации навыков, в хранении и передаче опыта. Совершенствование внимания, памяти, мышления происходило опять-таки не в непосредственных отношениях индивида с физической средой, а опосредовалось социальными отношениями.

Не случайно некоторые антропологи относят к той же - ашельской — эпохе первичное становление членораздельной речи (хотя, конечно, найти надежные эмпирические подтверждения этому труднее), связывая ее с появлением очага и стандартизированных орудий. А еще говорят, что архантропы, научившиеся производить стандартные предметы, поддерживать костер и, возможно, использовать семантически нагруженные членораздельные звуки, были первыми человеческими существами.

Итак, ярчайшим результатом первого глобального кризиса, вызванного развитием интеллекта гоминид, стадо образование эачаточных форм того комплексного многогранного явления, которое обозначается понятиями "культура" и "цивилизация" - в их самом широком значении.

Оба эти термина латинского происхождения еще в ХУШ веке использовались как синонимичные, причем первому отдавалось предпочтение в германоязычной, а второму — в романоязычной литературе. Позже они были заимствованы всеми европейскими языками, и начались бесконечные дискуссии по поводу значения и соотношения соответствующих понятий. Их трактовки зависят от философских взглядов, от языковых вкусов того или иного автора, а также — что особенно важно — от исследовательских задач. Рассуждая в наиболее универсальном, общеэволюционном контексте, следует отталкиваться от соразмерных по мощности определений.

А именно, под цивилизацией здесь и далее будем неравновесную систему особого типа, устойчивость которой обеспечивается искусственным опосредованием внешних (с природной средой) и внутренних отношений; всю же совокупность опосредствующих механизмов — материальные opyдия и прочие продукты, языки, мифологии, мораль и т.д.— обозначим термином культура.

Исходя из данных определений, выделю ключевой для нашей темы момент: уже исторически исходные протокультурные феномены выполняли отчетливо выраженную антиэнтропийную функцию. Здесь обнаруживается все та же характерная зависимость, о которой мы уже говорили и будем говорить далее. Эволюционно более ранний антиэнтропийный орган — в данном случае животный интеллект — в развитии своем обернулся контрпродуктивными эффектами, угрожающими выживанию собственного носителя. Настоятельно потребовался дополнительный антиэнтропийный фактор (орган), компенсирующий дисфункции в работе предыдущего. Таковым фактором стала культура (протокультура) в целом и ее центральное звено, которое условно обозначим как протомораль.

  "Почему "мораль" и почему "прото"?

На  самом деле, разумеется, социальные регуляторы даже в современном палеолитическом племени так же синкретичны, как вся его духовная жизнь, и ни о каком членении на мораль, и т.д. не может быть речи. Поведение и мышление Определяются "мононормами", построенными на цельной мифологии, сконцентрированный в которой коллективный опыт прнимает форму жестких табу, моделей, поощрения и наказания. To, что поведенческие регламентации не могут фиксироваться документально, сближает их с неформальными установлениями морали. Вместе с тем мораль предполагает возможность личностного выбора, о чем применительно к палеолиту, тем более к нижнему или среднему палеолиту, говорить, конечно, не приходится.

Впрочем, дело опять же не в термине. Для дальнейшего исследования нам сейчас важно разобраться в содержании первичных надинстинктивных регуляторов, которые обеспечивают выживание существ, начавших освобождаться от природной опеки.

Этнографами накоплена масса данных, подтверждающих, что иормы солидарности первобытного человека чаще всего жестко ограничены рамками "своего" коллектива, сочетаясь со злонамеренной вседозволенностью по отношению к "чужим". И что, как писал еще в прошлом веке классик антропологии Э.Тэйлор, "самыми опасными врагами его (дикаря.— А.Н.) являются существа одного с ним зоологического вида"[6]. Конечно, с этим материалом надо обращаться осторожно. Он касается людей, живущих в современном, так называемом «синполитейном" палеолите (т.е. в каменном веке, так или иначе испытывающем на себе влияние позднейших культур) и не должны буквально переноситься на то время, когда палеолит полностью доминировал на планете. Тем более неправомерно смешивать отсталые племена с предковыми зоологическими видами (архантропами, палеоантропами) — созидателями и носителями культуры на протяжении сотен тысяч лет.

Но сегодня можно утверждать, что "настоящий" ("апполитейный") каменный век был еще менее похож на картинки первобытного рая, которые рисуют романтические критики европейской цивилизации и после созерцания которых, как заметил Вольтер (по поводу книги Руссо), "хочется встать на четвереньки и убежать в лес". Чем дальше в глубь истории, тем более суровый характер обнаруживают отношения между прасоциальными сообществами.

Прослеживая генезис орудийной деятельности. Таилор мечтал, что первоначальное орудие "одинаково служило как для того, чтобы дробить черепа и кокосовые орехи, так и длятого, чтобы рубить ветки деревьев и члены человеческого тела"[7]. В последующем справедливость этого суждения подтвердилась многочисленными находками искусственно поврежденных черепов, скелетных останков с признаками жизненных повреждений, расчлененных скелетов, обгоревших человеческих костей. То обстоятельство, что орудия охоты и защиты от хищников изначально служили также и средством истребления себе подобных, обеспечивало долгосрочный фактор их совершенствования в периодически обострявшейся конкуренции.

Обобщая и по мере возможности интерпретируя разнородные факты, касающиеся первобытности, мы убеждаемся в том, что внутренняя солидарность стада достигалась переносом агрессии вовне — на представителей других сообществ. Объединяющее понятие "мы" на поверку оказывается логически и исторически вторичным по отношению к более примитивному "они", и эта ригористическая дихотомия ("они" — "мы") составляла несокрушимый каркас социальной регуляции первобытного человека.

Представители чужого стада воспринимались как существа иного зоологического вида, окончательно блокируя ослабевающий популяциоцентрический инстинкт. Более того, "умеренно непохожий" субъект ("двойник") вызывал, судя по всему, амбивалентное чувство страха и интенсивной неприязни, заметно отличное по содержанию и остроте от утилитарно-биологического отношения к другим животным.

Поэтому гоминиды относительно мирно сосуществовали с животными иных зоологических семейств, и вплоть до последних тысячелетий палеолита их деятельность, насколько известно, не послужила причиной гибели ни одного вида. Совсем иначе складывались взаимодействия внутри семейства. За период эволюции "между двумя скачками" — от первоначального выделения австралопитеков из природного царства до безраздельного утверждения неоантропов на исторической сцене - с лица Земли один за другим исчезли десятки родов и гоминид. В результате животный и человеческий миры оказались разделены пропастью, подобной которой вы не найдете на прежних эволюционных переломах. (Между живой и неживой природой, между животными и растениями и т.д. можно обнаружить множества промежуточных форм, тогда как все, что располагается в пространстве между людьми современного вида и животными,— исключительное достояние палеонтологии.)

Столь последовательное вымирание отстававших в развитии видов не могло быть следствием сугубо природных обстоятельств - тем более что речь идет о существах, обладавших значительными в сравнении с прочими животными адаптивными возможностями. Современная генетика не позволяет допустить и "постепенное" превращение одних видов в другие путем тренеровки органов (как полагали антропологи во времена Л.Г.Моргана и Ф.Энгельса). Думать же, что с выделением более прогрессивных видов прежние переставали рождаться и вообще-то было бы странно, да и археология показывает: автсралопитеки с архавтропами, архантропы с палеоантропами, палеоантропы с неоаитропами (не говоря уже о более частных различиях) длительные периоды сосуществовали и соперничали между собой.

Имеются и другие основания утверждать, что эта смертельная, периодически с неизбежностью обострявшаяся конкуренция за уникальную экологическую нишу составляла стержневой фактор специфических форм отбора на прасоциальной стадии и что геноцид был нормой отношений между конкурирующими сообществами на протяжении двух с половиной конов лет.

Но отбор — это не только отсеивание отстающих, это и стимул совершенствования орудийной активности, организации, интеллекта. Стада, обоюдно владевшие орудиями и соразмерными по эффективности поведенческими стратегиями, составляли друг для друга самый опасный, динамичный и непредсказуемый компонент среды, мощнейший источник ее разнообразия. Согласно же известному в теории управления закону У.Р.Эшби, система может нейтрализовать разнообразие среды только наращиванием внутреннего разнообразия; данное обстоятельство играло очень важную роль и на ранних, и на следующих стадиях эволюции.

Ту специфическую форму отбора, которая преобладала на социальной стадии эволюции, антропологи называют "грегарно-индивидуальной" (от греческого gregus — стадо). Грегарно-индивидуальный отбор в некотором отношении представлял собой как бы отрицание классического естественного отбора. Суть его в том, что стада с лучше отработанными кооперативными отношениями обеспечивали тем самым большее разнообразие индивидуальных качеств и получали преимущество в конкуренции.

Разумеется, рост разнообразия ни в коей мере не был целенаправленным. Не давал он и сиюминутного утилитарного эффекта. Генные и "культурные" мутации, сами по себе столь же неизбежные, сколь и актуально бесполезные, накапливались просто потому, что внутри стада снижено давление естественного отбора. Но те коллективы, где это обстоятельство быловыражено сильнее, впоследствии оказывались более жизнестойкими при периодических обострениях экологической обстановки (наиболее динамичный компонент которой, как яуже говорил, составляли отношения с другими коллективами).

В более сплоченных сообщениях лучшие шансы на то, чтобы выжить и оставить потомство, получали особи с менее развитой мускулатурой, менее агрессивные, но с тонкой нервной организацией. Такие индивиды оказывались способнее к действиям, обычно не дающим индивидуальных адаптивных преимуществ: к сложным операциям, связанным с обработкой (производством) орудий, поддержанием огня, лечением сородичей, передачей информации и т.д., а также к нестандартному исследовательскому поведению. При "классическом" отборе такие умельцы были бы обречены на гибель или, во всяком случае, попав под жесткую систему доминирования и имея как правило, низкий ранг в иерархии, не оставляли бы потомства. Поэтому лучшие перспективы прогресса, а следовательно, выживания, имели те стада, где все взрослые члены получали равный доступ к добыче, где лучше организована взаимопомощь, слабые от рождения, ослабевшие из-за ранений или старости могли выжить, обогащая генофонд племени, накапливая и передавая социальный опыт. Подобные коллективы со снижающимся уровнем внутренней агрессивности оказались более адаптивными и, в частности, способными формировать надежную боевую организацию, эффективные формы координации и коммуникации.                     1

Результаты длительного развития в этом направлении демонстрируют находки на неандертальских стоянках, свидетельствующие о чрезвычайно отработанной системе взаимопомощи. На дошедших до нас останках имеются такие зажившие впоследствии повреждения, после которых жизнь индивида могла быть сохранена только при систематической заботе окружающих, включая подчас сложные медицинские пpoцeдуры типа ампутации конечности. В знаменитой пещере Шанидар на Ближнем Востоке обнаружены останки палеоантропа, который прожил годы, не будучи способен не только участвовать в добывании пищи, но и самостоятельно питаться (возможно, еду ему подносили ко рту в ладонях). Есть и другие находки в том же Щанидаре, Ла Шапелли, на других стоянках, доказывающие, что неандертальцы продолжали жить, став более или менее полными калеками. Во многих случаях их инвалидность являлась следствием физических травм, которые подчас трудно объяснить иначе как намеренными ударами. Например, американский археолог Р.Солецки, открывший пещеру в Шанидаре, настаивал на том, что по меньшей мере ряд повреждений у найденных там индивидов имеют явно искусственное вождение и вероятнее всего получены в стычках с чужаками.

Для нашей темы подобные свидетельства крайне существенны. Война, вражда остаются важными факторами в жизни высших гоминид; однако на этом фоне уже со всей очевидностью обнаруживают себя такие свойства внутристадных отношений, которые отчетливо отличают их носителей от животных. Ведь забота о старых, больных, раненых биологически не только бессмысленна, но и вредна. Природа заботится о быстрейшей смене поколений и отсечении бесперспективных для репродуктивной деятельности особей, а биологическая популяция, соответственно, не заинтересована в лишних ртах. Известны случаи, когда пожилая самка, уже свободная от материнских обязанностей, выполняет в стаде оленей или стае волков лидерские функции, но лишь при сохраняющейся дееспособности. Даже высшие позвоночные, самоотверженно защищающие детенышей, не станут искусственно поддерживать жизнь того, кто не способен за нее бороться. Природе не нужны старики, и ее "вековечная давильня" безжалостно отсеивает ослабевших. В естественных условиях травоядные животные, теряющие силу, скорость, быстроту реакции, как правило, становятся добычей хищников, а постаревший хищник гибнет от голода и болезней (при некоторых условиях может стать добычей голодных сородичей).

Напротив, для культуры наличие стариков становится настоятельной необходимостью, и в целом забота о сородичах с ослабленной жизнеспособностью яснее всех прочих признаков свидетельствует о том, что солидарность приобрела надприродную, внеинстинктивную мотивацию.

Вполне возможно, что не всех ослабевших и постаревших неандертальцы опекали с одинаковой тщательностью, а только успевших почему-либо приобрести особый авторитет. Но то, что индивидуальное бытие по меньшей мере некоторых членов коллектива стало предметом ценностного отношения, доказывает и я наличие индивидуальных захоронений, куда вместе с усопшими укладывались орудия, пища, а в отдельных случаях даже цветы (признаки пыльцы лекарственных растений обнаружеы в одной из могил Шанидара).

Внутристадная (внутриплеменная) солидарность на фоне смертельного неприятия чужаков — характерная черта палеолитической психологии. В этом отношении неоантропы - люди нынешнего вида — не отличались от своих ближайших зоологических родственников, палеоантропов. И открывающаяся теперь картина отношений между этими двумя видами вполне типична для всей истории палеолита.

Новые данные археологии и генетики заставляют пpeдположить, что первые люди, ставшие прообразом кроманьонцев ("протокроманьонцы"), появились на юге Африки от 100 до 200 тысяч лет назад или даже раньше. Судя по всему, они на протяжении десятков тысяч лет укрывались в труднодоступных районах континента (отчего археологи до недавнего времени не подозревали об их существовании; в монографиях, статьях и учебниках обычно указывалось, что люди этого типавпервые появляются лишь около 40 тысяч лет назад в районе Ближнего Востока). Выступая по отношению к могущественным современникам-палеоантропам как отсталые дикие племена и почти наверняка как объект охоты, эти гадкие утята семейства гоминид до поры оставались на периферии исторических событий.

За этот срок палеоантропы сумели развить замечательную культуру мустье с довольно сложной "палеолитичесхой индустрией", замысловатыми ритуалами, искусством, со cвоими формами мифологии (религии?). Но и для неоантропов время не прошло зря. Они постепенно учились использовать свои анатомические преимущества настолько, чтобы компенсировать очевидные недостатки. Кроманьонцы уступали конкурентам по физической силе, по среднему объему мозга (по крайней мере в сравнении с поздним европейским неандертальцем), по качеству материальной культуры. Вместе с тем их кисть обладала большей гибкостью, гортань способствовала лучшему развитию членораздельной речи и, вероятно, в структуре мозга были сильнее развиты речевые зоны. Около 35—40 тысяч лет назад наши прямые предки уже реально "объявились» на исторической сцене, осмеливаясь на активные стычки со своими смертельными врагами. Обострившаяся конкуренция между двумя высшими видами гомипид длилась несколько тысяч лет с переменным успехом и завершилась полным физическим истреблением неандертальцев, ассимиляцией позднемустьерской культуры кроманьонцами, которые затем развили ее в культуры верхнего палеолита...

Это ведь теперешние войны по существу не имеют победителей, их результаты бесконечно пересматриваются, переоцениваются и служат поводом для очередных конфликтов; палеолит же вполне допускал окончательную и бесповоротную победу одной из сторон. И вот я пытаюсь себе представить, какие психологические условия необходимы для того, чтобы полностью, в "планетарном" масштабе, искоренить целый вид существ, или людей (не будем спорить о терминах), сопоставимых по боевым и интеллектуальным качествам. По всей видимости для этого в воображении каждого из противников должны были абсолютно отсутствовать какие бы то ни было альтернативы физическому уничтожению чужака когда и где только возможно независимо от пола, возраста или состояния последнего. Идея пощады, пленения и какого-нибудь использования чужака, жалость, тем более что-то похожее на угрызения совести из-за расправы над беспомощным нелюдем (младенцем, раненым) — все это так же чуждо сознанию среднего палеолита, как мысль о спасении собственной жизни ценой покорности, предательства, сотрудничества или компромисса с врагами. Психологически задача состояла не в том, чтобы победить, подавить, покорить, запугать, унизить или даже съесть, а в том, чтобы ликвидировать "двойника".

Повторю, что эта психологическая установка должна быть массовой и безальтернативной, причем она определялась уже не биологическими инстинктами, а культурной матрицей («они» - "мы"). Нет сомнений и в том, что установка была «симметрична", т.е. в равной мере характеризовала психологию противоборствующих сторон. Смертельная ненависть и страх настолько ограничивали содержание взаимных отношений, что, видимо, исключали даже насильственные половые контакты. Если верить исследователям, считающим, что в генофонде современного человека практически отсутствует влияние позднего неандертальца, то запрет на межвидовые смешения опять-таки мог носить только культурно-психологический характер (самка-нелюдь обоюдно не воспринималась как возможный половой партнер), так как генетическая совместимость кроманьонцев с неандертальцами бесспорна. Есть данные о том, что современный человек способен произвести отомство даже с шимпанзе...

Итак, около 80 тысяч лет назад неоантропы остались по существу единственными живыми представителями семейства гоминид. Новейшие исследования на стыке антропологии, генетики и биохимии привели ряд ученых к выводу, что почти все современные люди произошли от единой праматери — "палеотической Евы", хотя, видимо, от разных отцов. (Возмож-исключение, по тем же данным, составляют некоторые негроидные племена, имеющие более древний корень). Впрочем, для нашей темы не столь уж и важны разногласия между сторонниками "моноцентрической" и "полицентрической" концепции происхождения человека. Важнее то, что ни вероятное единство происхождения, ни сходство анатомических, генетических и прочих признаков сами по себе не были способны применить культуру и психологию межплеменных отношений. Драма эволюции вышла на следующий виток...

 

Обсуждение лекции 3

— Применяя понятия типа "человек", "культура", "цивилизация", "индустрия", "религия" к существам других зоологических видов, вы следуете все той же традиции анттропоморфных метафор?              

— Не хотелось бы отвлекаться на спор о словах. Я пытался обосновать правомерность понятий цивилизации и культуры в широком смысле и предложил их общие определения. В научной литературе имеются и другие сопоставимые по объему определения. Так, астроном или космосоциолог понимает под цивилизацией не этап развития общества, следующий за варварством, а любые феномены искусственного происхождения как признаки разумной активности. В археологии давно утвердились термины "культура Мустье", "ашельская культура» даже "олдовайская культура" (в ущелье Олдовай найдены самые древние галечные орудия — оббитые камни, не имеющие еще стандартизированных форм). Равно как "палеолитическая индустрия": поздние неандертальцы умели произволе довольно сложные орудия, одежду, обувь из обработанной кожи.

Считать ли тех же неандертальцев людьми? Я не думаю, что определение "человека" следует строить на чисто анатомичес ких признаках — например, форме челюсти или черепа. А какие-либо функциональные критерии, которые бы пбзволили ограничить "человеческие" категории неоантропами и при этом всех неоантропов считать по определению "людьми", неизвестны.

То же и с понятием религии. У советских идеологов главное возражение против возможной религиозности неандертальцев состояло в том, что, признав столь древнее происхождение религии, мы льем воду на мельницу идеалистов — ведь тогда выходит, что человек никогда без религии не существовал, сама она не так просто связана с классовой эксплуатацией, как того хотелось бы истматчикам. Теперь сами клерикалы встают на дыбы, ибо допустить наличие религиозности у нелюдей значило бы унизить истинную веру. В новейшей литературе встречаются даже суждения, что и все известные языческие верования суть лишь суеверия, ничего общего с религией не имеющие и что вообще чуть ли не единственной "настоящей» религией является христианство (в иных версиях — ислам, буддизм).

 Конечно, все подобные соображения носят либо абсолютно идеологический характер, либо характер тех же предрассудков, о каких более сотни лет назад писал Э.Тэйлор. "Писатели, которым этнография обязана многими ценными сведениями,.. не признавали религией того, что не походило на выработанную и определенную теологию культурных народов. Они приписывали отсутствие религии племенам, верования которых не были сходны с их собственными, и приближались в этом к богословам, которые столь часто называли атеистами людей, веровавших в иные божества, чем они. Мы находим такие отзывы уже в то время, когда древние арийцы описывали коренные племена Индии как "адева", т.е. безбожников, или когда греки прилагали соответствующее выражение "атеой" древним христианам, которые не верили в их классических богов"...[8].

— Можно ли сегодня уверенно утверждать, что люди не произошли от неандертальцев?

Здесь опять-таки вопрос в терминах. Повторю, меня волне убеждают аргументы тех антропологов, которые считают неандертальцев человеческими существами. Правда, и само понятие "неандертальцы" в современной литературе неоднозначно. В одних случаях этим словом обозначают только людей, анатомически близких к тем, останки которых найдены в местечке Неандерталь, в Европе; в других — оно используется шире, как родовое название палеоантропов. Так вот, поздние европейские неандертальцы были нашими предтечами в сфере культурного развития, но не генетическими предками. Анатомически они отличались от кроманьонцев значительнее, чем ранние африканские палеоан-гропы, ставшие общими предками тех и других. А в том, что Ева и Адам (или Адамы) были в широком смысле слова неанцертальцами, сомневаться не приходится. По-моему, при большом желании это можно согласовать даже с Библией, ведь образ Бога многолик...

 

 

Лекция 4