Ничего подобного. Для афганских детей Соединенные Штаты не сделали ничего».

На следующий день Мортенсон и Бергман встретились с директором школы Дурхани и передали школьные принадлежности четыремстам пятидесяти ученикам Узры Фейсад. Грег заметил, что школьникам приходится подниматься в классы на втором этаже по приставным лесенкам. Капитальные лестницы были разрушены, и восстановить их пока не удавалось. Школа не вмещала всех учащихся, дети занимались в три смены. Обрадованная возвращением Мортенсона, Узра пригласила американцев к себе домой.

Муж Узры был моджахеддином в армии Масуда и погиб во время войны. Узра жила как монахиня. Ее маленькая комнатка находилась прямо в здании школы. При талибах женщина бежала на север, в Талокан. Когда город пал, стала учить девочек тайно. Теперь же она открыто пропагандировала женское образование.

Узра опустила штору, закрывавшую единственное окно, сняла свою плотную накидку и повесила на крючок. Личного имущества у женщины практически не было — только новое, аккуратно сложенное шерстяное одеяло. Она разожгла маленькую газовую печку и стала готовить чай.

«Почему вы носите накидку? — спросила Джулия. — Ведь талибов больше нет».

«Я — консервативная женщина, — ответила Узра. — И делаю это по собственному желанию. В такой одежде чувствую себя в безопасности. Я заставляю всех своих учительниц надевать такую одежду, когда они отправляются в город. Мы не хотим давать повода запретить обучение девочек».

«Но разве вы не чувствуете себя… как бы это сказать… угнетенной в этой закрытой наглухо одежде?» — спросила эмансипированная жительница Сан-Франциско Джулия Бергман.

Узра впервые со времени их знакомства широко улыбнулась, и Мортенсон поразился тому, насколько красива эта пятидесятилетняя женщина, на долю которой выпало столько нелегких испытаний. «Мы, афганские женщины, видим свет через образование, — ответила она. — А не через отверстия в куске ткани!»

 

«МЫ, АФГАНСКИЕ ЖЕНЩИНЫ, ВИДИМ СВЕТ

ЧЕРЕЗ ОБРАЗОВАНИЕ, — ОТВЕТИЛА ОНА. — А НЕ ЧЕРЕЗ ОТВЕРСТИЯ В КУСКЕ ТКАНИ!»

Зеленый чай был готов. Узра накрыла на стол и извинилась, что у нее нет сахара для таких дорогих гостей. «Я должна попросить вас об одной услуге, — сказала она после того, как все выпили чай. — Мы очень благодарны за то, что американцы избавили нас от талибов. Но я и мои учителя… Мы уже пять месяцев не получаем зарплату, хотя мне обещали все выплатить очень скоро. Не могли бы вы обсудить эту проблему с кем- нибудь в Америке? Знают ли там, что у нас происходит?»

Мортенсон и Бергман передали сорок долларов из средств ИЦА Узре и по двадцать долларов каждому из девяноста учителей ее школы.

Грег проводил Джулию в аэропорт и чартерным рейсом отправил ее в Исламабад, а сам стал раздумывать над тем, как найти в кабульских чиновничьих кабинетах деньги для учителей. На третий день бесплодных поисков пришел в полупустое Министерство финансов. Ему удалось встретиться с заместителем министра. Когда спросил у чиновника, почему Узра и ее учителя не получают зарплаты, тот только развел руками.

«Он сказал мне, что в Афганистан поступило меньше четверти средств, обещанных президентом Бушем. Из этих денег 680 миллионов долларов были „перенаправлены“ на строительство взлетных полос и ангаров в Бахрейне,[74] Кувейте и Катаре.[75] Судя по всему, шла активная подготовка к вторжению в Ирак, которого ожидали со дня на день».

На афганском самолете Мортенсон вылетел в Дубай, оттуда на английском — в Лондон, а оттуда, уже на американском, в Вашингтон. Он чувствовал себя ракетой, направленной в самое сердце собственного правительства. Его переполняла ярость. «Настало время искупить те страдания, которые мы принесли афганскому народу, и сделать что-то полезное для этой страны. Я был так разъярен, что всю дорогу до Вашингтона бродил вдоль самолетных кресел, — вспоминает Грег. — Если мы не можем обеспечить сорок долларов зарплаты самоотверженной учительнице, как же можно ожидать победы в войне с террором?»

 

«ЕСЛИ МЫ НЕ МОЖЕМ ОБЕСПЕЧИТЬ СОРОК ДОЛЛАРОВ                            ЗАРПЛАТЫ      САМООТВЕРЖЕННОЙ УЧИТЕЛЬНИЦЕ, КАК ЖЕ МОЖНО ОЖИДАТЬ ПОБЕДЫ В ВОЙНЕ С ТЕРРОРОМ?»

Мэри Боно была женой знаменитого поп-певца Сонни Боно. Судьба этой женщины складывалась непросто. Сонни являлся членом Палаты Представителей Конгресса США от республиканской партии. В 1998 году он погиб, катаясь на горных лыжах. Ньют Гингрич, в то время спикер Палаты Представителей, предложил Мэри занять политическое кресло мужа. Сначала та решила, что это просто шутка, поскольку никогда не занималась политической деятельностью. Когда-то она была гимнасткой, увлекалась альпинизмом, работала инструктором по фитнесу. В Вашингтон попала в возрасте тридцати семи лет и совершенно не походила на истинную республиканку, особенно когда демонстрировала свою спортивную фигуру в вечерних платьях на официальных приемах.

Однако очень скоро о Мэри Боно, обладавшей не только незаурядной внешностью, но и острым умом, заговорили как о восходящей звезде республиканской партии. К тому времени, когда Мортенсон приехал к ней на Капитолийский холм, Боно убедительно победила на выборах в Конгресс и пользовалась заслуженным уважением коллег. Несмотря на то что в американском Конгрессе преобладают мужчины, эта женщина среди них не терялась.

«Прилетев в Вашингтон, я не знал, что делать. Чувствовал себя, как в афганской деревне, — чужаком, не знающим местных обычаев, — вспоминает Мортенсон. — Мэри посвятила мне целый день; провела через туннель, соединяющий здание, где находился ее кабинет, с Капитолием. По дороге мы встретили десятки других законодателей, и Мэри представила меня всем. Рядом с ней конгрессмены краснели, как школьники. Краснел и я, потому что представляла она меня так: „Вам обязательно нужно познакомиться с этим человеком. Это Грег Мортенсон, настоящий американский герой“».

Боно договорилась о том, чтобы Грег выступил в зале слушаний Капитолия, и разослала извещение о лекции всем членам Конгресса. Она приглашала их «встретиться с американцем, который борется с террором в Пакистане и Афганистане, строя школы для девочек».

 

«Я КАЖДЫЙ ДЕНЬ ВСТРЕЧАЮСЬ С МНОЖЕСТВОМ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ГОВОРЯТ, ЧТО ПЫТАЮТСЯ ТВОРИТЬ ДОБРО И ПОМОГАТЬ ЛЮДЯМ. НО ГРЕГ НЕ

ПРОСТО ГОВОРИЛ — ОН ДЕЛАЛ!»

«Это было самым малым, чем я могла помочь, — рассказывает Боно. — Я каждый день встречаюсь с множеством людей, которые говорят, что пытаются творить добро и помогать людям. Но Грег не просто говорил

— он делал. Я — величайшая его поклонница. Та жертва, которую принес он и его родные, просто поразительна. Он символизирует все лучшее, что есть в Америке».

Установив свой старенький проектор, Мортенсон повернулся к залу, где собрались члены Конгресса. На Греге был его единственный коричневый костюм и потрепанные замшевые мокасины. Он предпочел бы увидеть двести пустых кресел, но тут же вспомнил вопрос Узры о невыплаченной зарплате — и поставил в проектор первый слайд. Мортенсон показывал потрясающую красоту и ужасающую бедность Пакистана. С жаром стал говорить о зарплате, которую не получает учительница Узра, и о том, как важно, чтобы Америка выполнила свое обещание и помогла Афганистану.

Его перебил конгрессмен-республиканец от штата Калифорния. Мортенсон навсегда запомнил его слова: «Конечно, строить школы для детей — дело доброе и достойное. Но главная задача нашего государства на современном этапе — безопасность. Какой смысл в подобной работе в отсутствие безопасности?»

Грег перевел дух, почувствовав приступ ярости, накапливавшейся на протяжении всего пути из Кабула. «Я делаю это не потому, что собираюсь бороться с террором, — сказал он, тщательно выбирая слова, чтобы его не вышвырнули из Капитолия. — Я делаю это, потому что забочусь о детях. Борьба с террором занимает в списке моих приоритетов седьмое или восьмое место. Работая в этом регионе, я многому научился. Понял, что террористы появляются не потому, что граждане Пакистана или Афганистана ненавидят Америку. Это происходит потому, что у детей нет достаточно яркого и интересного будущего, поэтому они предпочитают жизнь после смерти».

Затем Мортенсон с необычным для себя красноречием заговорил о лишенных всего необходимого государственных школах Пакистана; о том, как, подобно раковым клеткам, распространяются по стране ваххабитские медресе. Он говорил о миллиардах долларов, которые саудовские шейхи перекачивают в этот регион, чтобы подпитывать механизм джихада. Зал безмолвно внимал каждому его слову.

Когда Грег закончил свое выступление и ответил на несколько вопросов, к нему подошла познакомиться помощница конгрессмена от Нью-Йорка. «Это просто поразительно, — сказала женщина. — Почему мы никогда не слышали о вашей работе из новостей? Почему об этом ни разу не говорили на брифингах? Вы должны написать книгу!»

 

ГРЕГ ГОВОРИЛ О МИЛЛИАРДАХ ДОЛЛАРОВ, КОТОРЫЕ САУДОВСКИЕ ШЕЙХИ ПЕРЕКАЧИВАЮТ В ПАКИСТАН, ЧТОБЫ ПОДПИТЫВАТЬ МЕХАНИЗМ ДЖИХАДА. ЗАЛ БЕЗМОЛВНО ВНИМАЛ КАЖДОМУ ЕГО СЛОВУ.

«У меня нет времени писать», — ответил Грег. В зал уже входил генерал Энтони Зинни[76] в окружении офицеров. Наступало время нового брифинга.

«Вы должны найти время», — настаивала женщина.

«Если не верите, спросите у моей жены, — пожал плечами Мортенсон. — У меня нет времени даже выспаться».

После выступления Грег вышел на проспект Мэлл и прогулочным шагом направился к набережной Потомака. Он раздумывал над тем, поняли ли его американские законодатели…

Через несколько месяцев Мортенсон оказался на другом берегу Потомака. В Пентагон его пригласил генерал, который, узнав о работе Грега, пожертвовал ИЦА тысячу долларов. Через сверкающий мрамором вестибюль они прошли в кабинет министра обороны.

«Больше всего мне запомнилось то, что люди старались не встречаться с нами взглядами, — вспоминает Мортенсон. — Они шагали очень быстро. Почти все несли ноутбуки. Они целиком и полностью были сосредоточены на своих задачах, словно наведенные на цель ракеты. Тогда я подумал, что тоже служил, но обстановка в Пентагоне ничем не напоминала армию, которую я знал. Это была армия ноутбуков».

 

«ОБСТАНОВКА В ПЕНТАГОНЕ НИЧЕМ НЕ НАПОМИНАЛА АРМИЮ, КОТОРУЮ Я ЗНАЛ. ЭТО БЫЛА АРМИЯ НОУТБУКОВ».

К удивлению Мортенсона, в кабинете министра обороны ему не предложили сесть. Когда он встречался с крупными чиновниками в Пакистане, ему всегда предлагали кресло и чай, даже если встреча была короткой и ни к чему не обязывающей. Грег неловко переминался с ноги на ногу в незнакомом кабинете и не знал, что делать и о чем говорить.

«Мы провели там всего минуту. Меня представили министру, — вспоминает Мортенсон. — Хотелось бы мне рассказать о том, как я сказал Дональду Рамсфелду нечто поразительное, нечто такое, что заставило его переоценить ход войны с террором. Но в ту минуту я просто смотрел на его ботинки.

Я плохо разбираюсь в обуви, — с улыбкой продолжает Грег. — Но было понятно, что это отличные ботинки: очень дорогие, идеально начищенные. Помню, что на Рамсфелде был стильный серый костюм и министр благоухал прекрасным одеколоном. Хотя я знал, что один из захваченных террористами самолетов обрушился на Пентагон, все же не мог избавиться от мысли о том, насколько далек этот человек от войны, горя и страданий — от всего того, что я видел в Кабуле».

Мортенсон и его сопровождающий снова оказались в негостеприимном вестибюле. На этот раз они направлялись в зал, где предстояло выступить перед группой военных. Всю дорогу Грег раздумывал над тем, насколько все то, что он почувствовал в Пентагоне, влияет на решения, принимаемые в этом здании. Как бы он сам относился к войне, если бы все то, что он увидел: мальчики, потерявшие отца, девочки- школьницы у разбитой грифельной доски, инвалиды на улицах Кабула — стало для него лишь цифрами на экране ноутбука?

Небольшой зал был наполовину заполнен офицерами. Кое-где попадались и гражданские специалисты в костюмах.

Мортенсон решил сразу перейти к сути. «Мне казалось, что все слова будут тщетны. Мне не изменить отношения администрации Буша к этой войне, — вспоминает он. — Поэтому я решил действовать по наитию».

Он представился и начал говорить: «Я поддерживал войну в Афганистане, потому что верил нашим словам о готовности восстановить и перестроить эту страну. Я пришел к вам, потому что понял, что победа на поле боя — лишь первый этап борьбы с террором. Боюсь, что следующие этапы мы проходить не собираемся».

 

«МНЕ КАЗАЛОСЬ, ЧТО ВСЕ СЛОВА БУДУТ