А. С. Пушкин – Л. С. Пушкину

Корабль плыл перед горами, покрытыми тополями, виноградом, лаврами и кипарисами; везде мелькали татарские селения; он остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека, с ясным умом, с простой прекрасною душою, снисходительного, попечительного друга, всегда милаго, ласковаго хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года; человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества. Старший сын его будет более, нежели известен. Все его дочери – прелесть; старшая – женщина необыкновенная.

…В Бахчисарай приехал я больной. Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана… Вошел во дворец, увидел я испорченный фонтан: из заржавой трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат. Раевский почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище –

Но не тем

В то время сердце полно было;

лихорадка меня мучила.

 

…Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеет для меня прелесть неизъяснимую! Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные с таким равнодушием? Или воспоминание – самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему?

 

Все в ней пленяло: тихий нрав,

Движенья стройные, живые

И очи томно-голубые.

Природы милые дары

Она искусством украшала;

Она домашние пиры

Волшебной арфой оживляла;

Толпы вельмож и богачей

Руки Марииной искали,

И много юношей по ней

В страданьи тайном изнывали.

Но в тишине души своей

Она любви еще не знала

И независимый досуг

В отцовском замке меж подруг

Одним забавам посвящала.

А. С. Пушкин. Бахчисарайский фонтан

 

Приехав в Кишинев, Пушкин остановился в одной из тамошних глиняных мазанок, у русского переселенца Ивана Николаева, состоявшего при квартирной комиссии и весьма известного в городе и смышленого мужика. Но Инзов вскоре позаботился о лучшем для него помещении. Он дал ему квартиру в одном с собою доме. Дом этот находился в конце старого Кишинева, на небольшом возвышении. В то время он стоял одиноко, почти на пустыре. Сзади примыкал к нему большой сад, расположенный на скате с виноградником… Дом был довольно большое двухэтажное здание; вверху жил сам Инзов, внизу двое-трое его чиновников. Пушкину отведены были две небольшие комнаты внизу, сзади, направо от входа, в три окна с железными решетками, выходившие в сад. Вид в них прекрасный, по словам путешественников, самый лучший в Кишиневе… Стол у окна, диван, несколько стульев, разбросанные бумаги и книги, голубые стены, облепленные восковыми пулями, следы упражнений в стрельбе из пистолета, вот комната, которую занимал Пушкин. Другая, или прихожая, служила помещением верному и преданному слуге его Никите… В этом доме Пушкин прожил почти все время; он оставался там и после землетрясения 1821 г., от которого треснул верхний этаж, что заставило Инзова на время переместиться в другую квартиру…

 

П. И. БАРТЕНЕВ

 

…В числе многих особенно обратил мое внимание вошедший молодой человек небольшого роста, но довольно плечистый и сильный, с быстрым наблюдательным взором, необыкновенно живой в своих приемах, часто смеющийся в избытке непринужденной веселости и вдруг неожиданно переходящий к думе, возбуждающей участие. Очерки лица его были неправильны и некрасивы, но выражение думы до того было увлекательно, что невольно хотелось бы спросить: что с тобою? Какая грусть мрачит твою душу? – Одежду незнакомца составлял черный фрак, застегнутый на все пуговицы, и такого же цвета шаровары.

Кто бы это, подумал я и тут же узнал от Алексеева, что это Пушкин, знаменитый уже певец «Руслана и Людмилы»…

Говоря о балах Кишинева, я должен сказать, что Пушкин охотно принимал приглашения на все праздники и вечера, и все его звали. На этих балах он участвовал в неразлучных с ними занятиях – любил карты и танцы… С каждого вечера Пушкин сбирал новые восторги и делался поклонником новых, хотя мнимых богинь своего сердца.

Нередко мне случалось слышать: «Что за прелесть! жить без нее не могу!», а назавтра подобную прелесть сменяли другие. Что делать – таков юноша, таков поэт: его душа по признанию ищет любви и, обманутая туманным призраком, стремится к новым впечатлениям, как спутник к блудящим огням необозримой пустыни.

 

В. П. ГОРЧАКОВ

 

Ваше величество, генерал Инзов добрый и почтенный старик. Он доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благородные, не боится насмешек, потому что выше их, и никогда не подвергнется заслуженной колкости, потому что он со всеми вежлив, не опрометчив, не верит вражеским пасквилям…

 

А. С. ПУШКИН,

Воображаемый разговор с Александром I

 

Пушкин ругает публично и даже в кофейных домах не только военное начальство, но даже и правительство.

Из донесения секретного агента

 

…Полетели ругательства на все сословия. Штатские чиновники – подлецы и воры, генералы – скоты большею частью, один класс земледельцев почтенный. На дворян русских особенно напал Пушкин. Их надобно повесить, а если бы это было, то он с удовольствием затягивал бы петли…

 

П. И. ДОЛГОРУКИЙ

 

Хотя Пушкин и не принадлежал к заговору, который приятели таили от него, он жил и раскалялся в этой жгучей и вулканической атмосфере. Все мы более или менее дышали и волновались этим воздухом…

 

П. А. ВЯЗЕМСКИЙ

 

Приехав в Каменку, я полагал, что никого там не знаю, и был приятно удивлен, когда случившийся здесь А. С. Пушкин выбежал ко мне с распростертыми объятиями. Я познакомился с ним в последнюю мою поездку в Петербург у Петра Чаадаева, с которым он был дружен и к которому имел большое доверие. Василий Львович Давыдов, ревностный член тайного общества, узнавши, что я от Орлова, принял меня более, чем радушно. Он представил меня своей матери и своему брату генералу Раевскому как давнишнего короткого своего приятеля. С генералом был его сын, полковник Александр Раевский. Через полчаса я был тут как дома. Орлов, Охотников и я – мы пробыли у Давыдова целую неделю. Пушкин, приехавший из Кишинева, где в это время он был в изгнании, и полковник Раевский прогостили тут столько же. Мы всякий день обедали внизу у старушки-матери. После обеда собирались в огромной гостиной, где всякий мог, с кем и о чем хотел, беседовать…

…Все вечера мы проводили на половине у Василия Львовича, и вечерние беседы наши для всех нас были очень занимательны. Раевский, не принадлежа сам к тайному обществу, но подозревая его существование, смотрел с напряженным любопытством на все, происходящее вокруг его. Он не верил, чтобы я случайно заехал в Каменку, и ему очень хотелось знать причину моего прибытия. В последний вечер Орлов, В.Л. Давыдов, Охотников и я сговорились так действовать, чтобы сбить с толку Раевского насчет того, принадлежим ли мы к тайному обществу или нет. Для большего порядка при наших прениях был выбран президентом Раевский. С полушутливым и полуважным видом он управлял общим разговором. Когда начинали очень шуметь, он звонил в колокольчик; никто не имел права говорить, не спросив у него на то дозволения и т.д. В последний этот вечер пребывания нашего в Каменке, после многих рассуждений о разных предметах, Орлов предложил вопрос: насколько было бы полезно учреждение тайного общества в России? Сам он высказал все, что можно было сказать за и против тайного общества. В. Л. Давыдов и Охотников были согласны с мнением Орлова; Пушкин с жаром доказывал всю пользу, какую бы могло принести тайное общество России. Тут, испросив слово у президента, я старался доказать, что в России совершенно невозможно существование тайного общества, которое могло бы быть хоть на сколько-нибудь полезно. Раевский стал мне доказывать противное и исчислил все случаи, в которых тайное общество могло бы действовать с успехом и пользой; в ответ на его выходку я ему сказал:

– Мне нетрудно доказать вам, что вы шутите; я предложу вам вопрос: если бы теперь уже существовало тайное общество, вы, наверное, к нему не присоединились бы?

– Напротив, наверное бы присоединился, – отвечал он.

– В таком случае давайте руку, – сказал я ему.

И он протянул мне руку, после чего я расхохотался, сказав Раевскому: разумеется, все это только одна шутка. Другие также смеялись, кроме… Пушкина, который был очень взволнован; он перед тем уверился, что тайное общество или существует, или тут же получит свое начало, и он будет его членом; но когда увидел, что из этого вышла только шутка, он встал, раскрасневшись, и сказал со слезой на глазах:

– Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка.

В эту минуту он был точно прекрасен.

 

И. Д. ЯКУШКИН