Я не знала, стоит ли ей смотреть тебя по телевизору.

Поэтому вместо этого мы сделали печенье.

Звенит таймер, и я торопливо возвращаюсь на кухню, вытаскивая печенье до того, как оно начнёт подгорать. Идеальное время, слава Богу. Бедняжка провела достаточно тяжелый день, не хватало еще срабатывания пожарной сигнализации. Я ставлю лист на решетку и снимаю прихватки. Мой телефон снова гудит.

 

Я должен внести за этого ублюдка залог.

И да. Мы выиграли!

 

Моё сердце настолько переполнено, настолько радуется за него, что я чуть не плачу.

 

Мы будем здесь.

Я знала, что ты выиграешь. Я просто знала это.

Xoxo

Заглянув в гостиную, я вижу, что в Энни есть немного от миссис Фридлендер, потому что она без всякой помощи нашла нужный канал с передачей «Как это сделано». На экране бесконечная линия леденцов заполняет конвейер, и я вижу, как Энни улыбается, притягивая Фрэнки немного ближе.

Я беру бутылку молока из холодильника и два стакана из шкафа. Откинувшись на спинку кресла рядом с диваном, я наливаю каждой из нас по стакану. Когда одна машина раскручивает леденцы, а другая накатывает обертки, её рот открывается. Девочка полностью, всецело поглощена этим зрелищем. Она больше не расстроена. Её окровавленный отец, лежащий на полу, больше не в её голове. Беспокойство и ужас, которые стали частью её жизни, на время забыты. На данный момент существуют только она, Фрэнки и леденцы. Я протягиваю ей стакан молока, и Энни берет его двумя руками и глотает, как будто это самое лучшее, что у нее когда-либо было.

— Спасибо, — говорит она, и ее великолепные молочные усы доходят до середины губ.

— Пожалуйста, — Я беру еще один плед с другого конца дивана и накидываю его на нее и Фрэнки.

Снова я чувствую эту боль в сердце. Это не какая-то маленькая девочка, ребенок незнакомца, клиента или даже друга. Эта маленькая девочка другая. Она тихая и задумчивая, и у нее глаза Джимми Фалькони.

И она мне очень, очень нравится.

Я снова устраиваюсь на кушетке вместе с ней под одеялом. Пока печенье остывает, солнце садится и ветер свистит в окнах, мы узнаем всё, что нужно знать о леденцах. И седлах. И садовых шлангах. И полностью натуральных буррито из веганской фасоли.

 

____________________

Примечания:

1 — В американском футболе это схематичное расположение игроков на поле, где О – обозначаются игроки защиты, а Х - нападения.

2 — стандартная отработанная подача.

Глава 31

Джимми

 

К тому времени, как я добираюсь до дома Мэри, уже стемнело, и я пребываю в омерзительно гадком настроении. Помещения исправительной системы округа Кук — совсем неподходящее место для празднования победы, но выбора у меня не было. Полицейские продержат Майкла всю ночь, чтобы он отоспался от одному только Богу известной комбинации «Джека» и «Файерболла»¹, которую он пил с самого завтрака.

 И спасибо Богу за это.

 Припарковавшись, я посылаю Мэри сообщение, что приехал. Пока я подхожу к дому, её голова высовывается из окна третьего этажа.

— Привет! — кричит она сверху. — Лови, чемпион! — и бросает свои ключи. Я так восхищен ею и рассеян, что не сразу понимаю, что нужно поймать ключи. Они приземляются в ближайшем сугробе, откуда я их и вытаскиваю.

 Это первый раз, когда я дома у Мэри, и это кажется немного волшебным. Лестница, правда, немного мрачновата, но в остальном всё весьма волшебно. Потому что это её территория, и мне это очень нравится. Я поднимаюсь по ступенькам, представляя, как она смеется, пока я обнимаю её и целую на тесных лестничных площадках. Поднимаясь по ступенькам, я изучаю брелоки, прикреплённые к её ключам. Я вижу китайскую монетку с квадратным отверстием посередине, а ещё маленькую дюймовую фотографию её подруги Бриджит, прижимающей к себе Фрэнки Наклза в квадратной пластиковой рамке. Еще в связке есть ключ, кажется, от офисной двери, и ключ от шкафчика, наверное, для боксерского зала. А еще есть маленький серебряный кружок, на котором выгравированы слова: «Раскрой свой собственный миф» — Руми.

 Я всё ещё многого не знаю о Мэри, но столько хочу узнать. Мне нужно столько всего узнать. Когда я посмотрел в её глаза сегодня, перед тем как побежал к тому тачдауну, у меня было ощущение, что мир остановился. Всё было точно так же, как в тот день, когда я впервые увидел Мэри в спортзале.

Дойдя до двери с надписью «3А», я тихонько стучу. За дверью слышны звуки телевизора и сопение Фрэнки. Мэри открывает, и я оказываюсь в раю. Она рядом, а вместе с ней приходит запах свежеиспеченного печенья. И повсюду розы. Вазы стоят на каждом столе и плоской поверхности, даже на разделочных досках и радиаторах.

— Должно быть, ты кому-то нравишься, — говорю я, обнимая ее.

— Очаровательные, правда? Он настоящий джентльмен. И он умеет бросать!

 Мэри крепко сжимает меня в объятиях. Это не любовные обнимашки, а бесцеремонные медвежьих объятия, которые говорят сами за себя. «Поздравляю и сожалею, что твой брат — говнюк, и я так счастлива, что ты здесь».

 Притянув Мэри к себе, я закрываю глаза и зарываюсь лицом в её волосы. Мое дерьмовое настроение мгновенно исчезает.

— Привет, — шепчет она мне на ухо.

 Я будто бы немного растворяюсь в её объятиях, притягивая её ближе, чувствуя, как изгибается ее тело, прижимаясь к моему.

— Ну и денек! Как Энни?

— Хорошо! — тихо говорит Мэри, сморщив носик. — Мы нашли «Как это устроено», и всё стало лучше.

 Я поворачиваю голову к телевизору и вижу, что Энни в отключке. Фрэнки рядом с ней устраивает себе гнездышко в одеялах, скребется, царапается и ходит кругами. Её рука соскальзывает с живота на его спину. Он замирает на полушаге и плюхается на диван, положив голову ей на ногу.

— Я так рада за сегодняшнюю игру, — говорит Мэри, притягивая меня ближе и сжимая мою рубашку. — Я знала, что ты сможешь это сделать.

 Я веду Мэри назад, прижимаю к холодильнику и приближаю её губы к своим. Теперь настала её очередь немного раствориться, и она наклоняется вперед, позволяя своему весу опуститься на меня. Её руки скользят вверх по моим предплечьям, и Мэри хватается за меня, пока мы целуемся всё глубже и глубже. После долгого, долгого, долгого поцелуя она отстраняется и улыбается, и в свете телевизора ее глаза сияют.

 Понизив голос, я говорю ей:

— Я так чертовски рад, что ты была там сегодня. — Я представляю, что могло бы быть. Служба по защите детей и семьи, а также долбанные катастрофы, которые влечет за собой эта система. — Было очень здорово видеть тебя на трибуне. — Я нежно целую Мэри в лоб, позволяя своим губам задержаться там, прежде чем положить подбородок ей на макушку. — Этот первый тачдаун исключительно для тебя. Я только взглянул на тебя — и бум! Магия. Я чувствовал себя таким…

 Мэри улыбается мне, ожидая конца этой фразы.

 Каким же я был? Счастливым. Возбужденным. Заботливым. Все те эмоции, которые я так давно не испытывал.

 —...я даже не знаю. Телепортированным к чёрту куда-то, где было тихо и тепло. Где я был счастлив. Где я мог бы сделать всё что угодно.

 Встав на цыпочки, Мэри снова целует меня. Этот поцелуй сладкий и мягкий, губы к губам. Затем она опускается обратно и забирает у меня пальто. Она вешает его на крючок у двери, поверх куртки.

— Ну что ж, теперь телепортируйся на диван. — Она барабанит пальцами по моей груди. — А я приготовлю тебе жареный сыр.

 Я направляюсь в гостиную. В квартире Мэри небольшой беспорядок в самом лучшем смысле этого слова. Немного хаоса, который почему-то позволяет чувствовать себя как дома. Квартира выглядит обжитой и одомашненной. На икеевских стенках висят фотографии маков в черных икеевских рамках. Тут и там лежат игрушки для собак, и повсюду ощущается очень успокаивающее присутствие Мэри. Я замечаю несколько вязальных спиц и пряжу в корзинке возле одного из стульев перед телевизором, а также экземпляр «Вязания для чайников», выглядывающий наружу. Я подхватываю Энни на руки и крепко прижимаю к себе.

 Из кухни доносится шипение масла на сковороде и звук открывающегося и закрывающегося холодильника. На экране этикетки оливкового масла прилипают к вращающимся бутылкам.

 Внезапно, я вспоминаю, что оставил Майкла в вытрезвителе. В моей голове всплывают образы, как он бил кулаками по прутьям, как хмурился, свирепел и ревел. По правде говоря, я, вероятно, мог бы вытащить его оттуда. Но я этого не сделал, потому что он заслуживает того, чтобы быть там, посреди рвоты и шума. Ни разу, ни разу он не спросил об Энни. В моих руках девочка переворачивается и засовывает большой палец в рот. Я убираю её волосы со лба пальцами и смотрю на шрам на её щеке. Внутри у меня всё переворачивается. Этот шрам у нее по моей вине — Энни получила его, когда маленький мяч для детского бейсбола, в который мы играли, отскочил от земли и ударил её в глаз. И когда это произошло, я помню, как подумал, что, возможно, соцслужбы решат, что это сделал Майкл. Может быть, детский сад, за который я плачу, наконец, поймет, на что похожа её жизнь, и что крики и вопли ранят её гораздо больше, чем любая царапина на коже.

 Я слышу шаги Мэри и вижу, как она входит в гостиную, держа в руках тарелку с двумя бутербродами и маленькой миской кетчупа.

 Кетчуп. Эта женщина точно знает меня, как облупленного.

 Я макаю сэндвич в кетчуп и откусываю огромный кусок. С набитым ртом я говорю:

— Я устал, а когда я устаю, у меня нет фильтра. Поэтому, возможно, я слишком тороплюсь. — Я запихиваю в рот ещё один большой кусок. — Но раз уж ты приготовила для меня жареный сыр с кетчупом, я думаю, что мы должны быть вместе.

 Мэри хихикает и сворачивается рядом калачиком, наблюдая за мной в мерцающем свете телевизора.

 Часть меня понимает, что она, вероятно, собирается сказать что-то вроде «Полегче» или «О, Джимми, это так глупо».

 Но Мэри берет себе половину сэндвича, обмакивает уголок в кетчуп и говорит:

— Может быть и так.

 Чёрт. Я внимательно слежу, как на экране телевизора изготавливают резиновые уплотнители. Кажется, Мэри действительно только что это сказала. Просто взяла и сказала, что мы должны быть вместе. Я смотрю на неё, а потом на Энни, на «Как это устроено», и на печенье, которое она также принесла с собой из кухни.

— С ней всё было в порядке? — шепчу я. Я не вижу лица Мэри, потому что она прижимается ко мне, но чувствую, как она кивает у меня на плече.

Этот кивок. Этот сладкий, полный энтузиазма кивок.

— У меня нет большого опыта общения с детьми. Но она особенная. Я действительно хочу, чтобы ей было лучше, чем сейчас.

 Господи. Я тоже. Я хочу быть её отцом во всех отношениях вместо Майкла. Но это не так, и поэтому я должен брать то, что могу получить.

— По крайней мере, сегодня она счастлива и в безопасности.

 Мэри протягивает руку и крепко сжимает мою ладонь.

 Боже мой. Счастлива не только Энни. Я тоже. Иметь возможность вернуться домой, к ней, — вот счастье. Это и есть безопасность. Это то, что мне было нужно. Этого мне не хватало.

 Ничего особенного. Ничего безумного. Только она. Это. И мы.

 

______________________

Примечание:

1 — Fireball Cinnamon — смесь виски, корицы и подсластителя, производимая компанией Sazerac

 

Глава 32

Мэри

 

После утверждения Кёртисом нового плана занятий по физиотерапии и моих заверений, что Джимми не нужно проводить никаких дополнительных тренировок в ночное время, слава тебе, Господи, мои следующие два дня были полностью посвящены Джимми и футболу. Ровно в девять утра я отправляюсь на Солджер Филд и два часа работаю с Джимми. Мы делаем перерыв на обед, а после обеда — ещё два часа. Я изучаю его тренировочный режим, который абсолютно изнурителен. Я узнала, что он может пробежать сорок ярдов за 6,4 секунды, и, согласно некоторым показателям, которые я вообще не понимаю, это довольно медленно. Я узнаю, что когда он не беспокоится об Энни, которая теперь вернулась к своему отцу, он живет, ест и дышит футболом. Это непрекращающаяся, постоянная, почти навязчивая идея, которая может сделать человека абсолютно безумным. И он безжалостен к самому себе. На каждый пойманный мяч есть пропущенный, который Джимми помнит. Для отработки каждого тачдауна он сосредотачивается на перехватах.

 Однако я заметила одну закономерность. Когда Джимми не думает об игре, когда он не напряжен и не измотан, то отлично совершает почти все передачи. Мне интересно, что произойдёт, если я смогу заставить его сосредоточиться на чем-то ещё. Мне интересно, улучшится ли ситуация, если я смогу вытащить его из круговорота мыслей.

 После того, как я помогаю ему размять ноги — и это самое эротичное из всего, что я когда-либо делала, потому что эти бедра, Господи Боже, — я следую за ним на тренировочное поле. Толпа массивных парней толкает большие металлические и виниловые приспособления. Я пытаюсь воспроизвести страничку из Википедии у себя в голове. Кажется, они называются санями. Может быть. Выглядит достаточно бессмысленным, чтобы быть правдой. Стоя рядом с ним, я изучаю руку Джимми во время броска. Сейчас он без рубашки, и терапевтическая лента пересекает его повреждённое плечо.

— А о чем ты думаешь, когда бросаешь? — спрашиваю я.

 Джимми поднимает голову и смотрит на меня.

— Ммм. Делая пасс? — он плавно и легко бросает мяч Вальдесу, а тот бросает его обратно. Я смотрю, как его огромные пальцы сжимают швы, когда он поворачивает мяч в руке, а затем готовится бросить его еще раз.

— Стой так, — говорю я и сажусь на газон, разглядывая его тело.

 Он замирает с мячом в руке.

— Боже, ты такая сексуальная.

— Как и ты, солдат.

 Джимми улыбается и снова бросает мяч тем же плавным, легким, красивым движением.

— Ладно, теперь реально брось его. Дай мне посмотреть, как работают эти «большие пушки».

 Джимми слегка хихикает и говорит Вальдесу:

— Отойди дальше.

 Боже.

 Взяв мяч двумя руками, он возвращает его обратно. Я, наконец, понимаю, почему мышцы пресса называют стиральной доской. Его ноги идеально расставлены, плечи расправлены.

 Как только он собирается бросить мяч, я говорю ему:

— Чемпионский момент, Джимми. Сделай это или умри…

 И он, наконец, бросает.

— Ну, это был хреновый бросок.

 Джимми кашляет и берет другой мяч.

 Пока я смотрю на тело Джимми, которое мне так нравится, и его лицо, которое заставляет меня таять, в моей голове возникает неожиданная мысль.

 А что, если проблема вовсе не в его плече. Джимми здоров и силен, и все рентгеновские снимки в его карте показывают, что его плечо прекрасно восстановилось после операции. Когда он был всего лишь запасным защитником, как сказала мне Бриджит, он мог совершить практически любую передачу, независимо от того, насколько сложна она была. Но потом Джимми стал квотербэком, и всё пошло к чертям.

 Поэтому я встаю и делаю вид, что занята своим блокнотом. Мы говорим об обычных вещах. Например, что моему Вранглеру нужны новые шины. О том, что Джимми хочет купить мне новые шины. О том, что я не позволю ему купить мне новые шины. О том, что мы ещё посмотрим. На протяжении всего разговора, лишь наполовину сосредоточенный, Джимми делает серию смертельно точных, идеальных бросков, снова и снова.

 Вот тогда-то я и устраиваю ему небольшое представление. Я сгибаюсь в талии и делаю вид, что роюсь в своей сумке. Но я вижу, что он наблюдает за мной с вот-же-ж-охренеть выражением лица, которое определённо меня распаляет. Ещё один прекрасный пас на Вальдеса. Шестьдесят ярдов — запросто.

 Но тут я вижу Радовича. Он снова в кроксах, поэтому Фрэнки сегодня со мной не пришёл. Он сосредоточен на Джимми и давит свою банку.

 Джимми готовится к броску, и я говорю:

— Ред Булл идет.

Джимми успокаивает себя, сосредотачивается, и на его лице появляется то выражение, которого не бывает даже тогда, когда он пытается сдержать оргазм. Такое сосредоточенное лицо у него бывает, когда он бросает под давлением. Когда все смотрят на него, и Джимми начинает сомневаться, удастся ли ему сделать хороший бросок…

 Джимми бросает мяч. И все портит.

 Еще один эксперимент.

— Ты не хочешь поужинать со мной? — спрашиваю я его.

 Его хмурый взгляд от вида Радовича исчезает, и Джимми дарит мне свою огромную, широкую улыбку.

— Черт возьми, да.

 Идеальный бросок.

 Я киваю и застегиваю свою сумку. Под давлением мыслей, проносящихся в его голове, он психологически выходит из себя. Отвлекаясь, он справляется прекрасно. Каждый раз. Я смотрю, как на его кручёный мяч, который со свистом проносится по воздуху на расстояние семидесяти ярдов.

— Я приготовлю тебе ужин. Будь у меня в 7 часов.

 Джимми тихонько стонет.

— Мне нравится, когда ты командуешь мной, — бормочет он и делает ещё один идеальный бросок.

 Я сажусь рядом с ним и кладу руки ему на плечо, слегка массируя. Вальдес бросает мяч обратно, и Джимми ловит его легко и плавно. Я чувствую, как его бицепс вздувается под моей рукой, и на этот раз моя очередь стонать.

 Но потом он замирает. Я вижу, как его глаза расширяются, и следую за его взглядом. В дальнем конце тренировочного поля через один из входов проходит молодой парень. Я не узнаю его, но Джимми уже понял, кто это.

— Твою мать, — говорит он, сжимая мяч в ладони.

— Кто это такой?  — я прищуриваюсь.

 Парень, которому не может быть больше 23 или 24 лет, пожимает руку Радовичу.

— Это Сэм Бреннер, звёздный квотербек из Северо-западного университета. — Джимми закрывает глаза. — Бл*дь.

 Один из парней из ремонтной бригады подходит к нему, и тот дает ему автограф.

 Интересно, что здесь делает студент колледжа? И глянь только, какой самоуверенный. Посмотрите-ка, как он расхаживает и ведет себя, будто это место принадлежит ему.

— И кто он такой?

— Он... — Джимми резко останавливается.

 Потому что именно в этот момент Радович поворачивается и берет что-то с соседнего столика. Он разворачивает совершенно новую майку «Медведей». С номером четыре.

 Джимми пристально смотрит мне в глаза.

— Это моя гребаная замена.

 

Глава 33

Джимми

 

Я стараюсь сохранять спокойствие и провожаю Мэри, говоря ей:

— Ладно, увидимся в семь.

А потом возвращаюсь в раздевалку. Там я нахожу Радовича, который ждет меня у моего шкафчика.

— Что, черт возьми, всё это значит? — спрашиваю я, глядя в сторону тренировочного поля. — Что здесь делает Бреннер?

Как будто я сам до сих пор ни хрена не понял.

Радович шмыгает носом и встает со скамейки. Я замечаю крошечную дырочку в одном из швов его спортивных штанов, которые всё время трутся друг о друга.

— Он только сегодня подписал контракт.

Так я и знал.

Но всё становится ещё хуже, когда Радович говорит:

— Мы берём его с собой в Денвер. — Он смотрит на моё плечо, потом на пах, а потом снова на плечо. — Он бесстрашный, и его рука как пулемёт. Он не сломается под давлением и слишком молод, чтобы бояться удара.

Другими словами, прямая противоположность мне.

Я где-то читал, что идеальный возраст для парня, отправляющегося на войну, — между восемнадцатью и двадцатью двумя годами, пока он еще полон тестостерона, не имеет ни малейшего понятия о последствиях своих действий, не несёт никакой ответственности и имеет лишь самое смутное представление о том, что я люблю называть будущим. Так что Бреннер, в отличие от меня, энергичен, самоуверен и ни о чём особо не думает. Его задача — вытрясти дерьмо из мяча и посмотреть, что получится. Идеальный игрок, по мнению Радовича.

Тренер совершенно неловко похлопывает меня по плечу, а потом устремляется прочь.

Я закрываю глаза и цепляюсь за дверцу своего шкафчика. Держусь так крепко, что слышу, как скрипят петли. С точки зрения стратегии это имеет смысл. Парнишку перехватили перед турниром. Его отец был «Медведем», тоже четвертым номером. Что для меня означает, что теперь бывший квотербек следит за моей работой, в ожидании своего часа. «Фантастика».

Вот в чем прикол этой лиги. Ты можешь выиграть игру, но ты должен продолжать выигрывать до тех пор, пока игр больше не останется. Недостаточно перевернуть всё с помощью ещё одной игры. Либо ты на коне, либо под конём.

Бреннер с важным видом входит в раздевалку и дергает подбородком в мою сторону.

— Привет, дедуля.

Мудак.

— Рад, что ты с нами. — Я даже не могу заставить себя улыбнуться. Я стягиваю через голову свою пропотевшую майку и бросаю её в шкафчик. В зеркале заднего вида я вижу, как Бреннер разглядывает ленту на моем плече.

— Это выглядит не очень хорошо, — говорит он. И, конечно же, поправляет свои яйца.

— Все нормально. — Я надеваю свежую рубашку, а потом толстовку.

— Да? Ты так думаешь? Судя по тому, что я слышал, не очень.

Вот ведь мелкий гадёныш. Я не собираюсь стоять здесь и оправдываться перед ним. Я слишком долго был в этой лиге, черт возьми, чтобы противостоять маленьким прыщавым засранцам в джинсах, которые спущены ниже их задницы. Я хватаю свою сумку, перекидываю её через плечо и направляюсь к двери. У меня есть возможность свалить, и сейчас самое время так и сделать. Это намного лучше, чем разнести лицо этого маленького мудака кулаком.

На пути к выходу я сталкиваюсь с Радовичем, который проходит мимо, как будто меня вообще не существует, и начинает обсуждать с Бреннером покупку для него нового шкафчика, проверку его обмундирования и включение в список на игру в воскресенье.

Ублюдки. Я им еще покажу. Но пока мне нужно успокоиться, черт возьми. Мне нужно найти свой Дзен.

Мне нужно съездить в «Костко».

 

***

 

Иногда я задаюсь вопросом, что произойдет, если подключить меня к кардиомонитору, когда я вхожу в парадные двери «Костко». Ускориться ли мое сердце или наоборот будет выдавать один удар в каждые три секунды, как будто я впал в транс? Потому что я чертовски люблю это место. Его запах, барахло, которое вам пытаются продать, образцы. Жареные цыплята. Всё это. Я показываю свою визитку парню на входе. Я прихожу сюда так часто, что на меня уже не обращают внимания, что довольно-таки фантастично. Я направляюсь в переднюю секцию, мимо лопат и подтаявшего льда, и засовываю бумажник обратно в карман. Толкая свою тележку вперед, я пытаюсь немного успокоиться. Конечно, они наняли Бреннера. Нужно быть идиотами, чтобы не сделать этого. Разумеется, его возьмут в тур. На данный момент наш третий квотербек играет ещё хуже, чем я. В самом деле, я даже не задумывался, почему руководство уже давно не наняло какого-нибудь выскочку. А мне следовало бы. Но это не так, и я очень зол. Я хватаю банку арахиса весом в два с половиной килограмма и бросаю её в свою тележку.

Иногда я ненавижу эту игру. Я просто чертовски ненавижу её.

Поэтому я сосредотачиваюсь на хорошем. На Энни, которая прекрасно справляется в детском саду, несмотря на своего отца. И на Мэри тоже.

Как только я думаю о ней, то чувствую себя лучше. Как будто всё в порядке. Как будто футбол — это не единственное, что имеет значение. Потому что теперь у меня есть она. Более важный объект для моего внимания.

Я толкаю тележку к полотенцам и замечаю красивый женский турецкий махровый халат, светло-розовый за $39,99.

Я беру его в руки, держу перед собой и на минуту задумываюсь. Интересно, что Мэри скажет, если бы я начну покупать ей шмотки в «Костко»?

Нахрен. Думаю, пришло время узнать ее реакцию, и бросаю халат поверх арахиса в свою тележку. Пока я пробираюсь по проходам, успокаивающее воздействие сыпучих продуктов проходит сквозь меня. Я прохожу мимо раздела с книгами, хватаю экземпляр «Линдон Джонсон и Американская мечта»¹ и продолжаю путь.

Дело в том, что мне не нужно много. У меня дома есть все необходимое, но к тому времени, когда я заканчиваю прогуливать между стеллажами, в моей в тележке есть все виды необходимой мне ерунды. Стопка бумаги для принтера, потому что Энни любит рисовать на чистых белых листах. Семьсот марок — опять же для Энни. Я беру три тюбика масла для тела — кокосового, ванильного и мангового — и кладу их рядом с халатом для Мэри.

А потом я добираюсь до кассы и выгружаю всё свое барахло на ленту.

Кассир всё подсчитывает. Я уже видел ее раньше, и она относится ко мне так же, как к той даме, что стояла в очереди передо мной. Я упаковываю свои вещи, и мы говорим о погоде и о шторме, который должен скоро начаться.

Затем я протягиваю ей свою дебетовую карточку.

Она бьет по «ИТОГО» и говорит:

— Извините, сэр. Она отклонена.

— Как это? — спрашиваю я её, пялясь на карточку. — Этого не может быть.

— Позвольте мне попробовать ещё раз. У нас было много проблем с новыми считывателями чипов. — Она что-то печатает своими длинными фиолетовыми ногтями и заново сканирует карту.

Но маленький синий экранчик говорит: «Отклонено».

Я смотрю на свои вещи, упакованные в коробку от тепличных огурцов, которую я сам выбрал из кучи других коробок. Это не может быть правдой. Я мысленно возвращаюсь к своему банковскому счету. У меня там тридцать тысяч, не считая мелочи.

За моей спиной выстраивается длинная очередь. Обычно здесь не случается подобного, потому что «Костко», как хорошо отлаженный механизм, в этой системе нет места для подобного дерьма.

Кассир ждёт, наблюдая за мной. Я лезу в бумажник и достаю свою кредитную карточку, которая без проблем проходит.

Девушка очень мила, но я могу точно сказать, что она думает: «Неужели Джимми Фалькони разорился?»

Господи.

Я отвожу свою тележку в сторону маленького ресторанчика и прислоняюсь к стене. Достаю телефон, открываю приложение Wells Fargo² и вхожу в систему. Я так взволнован, что в первый раз путаюсь с паролем, но со второй попытки ввожу его верно и жду, пока маленькое вращающееся колесико прогресса операции кружит и кружит на экране «ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ, ПОКА МЫ ПОЛУЧИМ ИНФОРМАЦИЮ О ВАШЕМ АККАУНТЕ».

Основной баланс текущего счета: $ 0.91

— Твою мать, — говорю я, нажимая на информацию об аккаунте.

И там, среди сотен транзакций, я вижу слова INTERNET GAMING и BETS-GRAND CAYMAN.

Майкл взломал мой счет.

— Вот ублюдок.

И обчистил меня.

 

____________________

Примечания:

1 — «Линдон Джонсон и Американская мечта» — книга американской писательницы, биографа, Дорис Кернс Гудвин о 36-м президенте США Линдоне Джонсоне.

2 — Wells Fargo – банковская компания, предоставляющая финансовые и страховые услуги.

 

Глава 34

Мэри

 

После нескольких раундов с самим Мэнни в тренажерном зале, что отдалённо напоминает борьбу с моим дедушкой — если бы мой дедушка был боксером без перчаток¹ в полусреднем весе родом из Мехико, — я прихожу домой в темную, тихую квартиру и нахожу записку от Бриджит, которая гласит: «Я у родителей: настраиваю их дурацкий wi-fi. Снова. Я совершу набег на их винный погреб и встречусь с тобой утром».

Я срываю с себя пропотевшую одежду, бросаю её в корзину для белья и прыгаю под душ. На этот раз я даже сушу волосы, что в значительной степени возводит Джимми в элитные ряды среди моих знакомых, о чём тот и не догадывается, так как сушка волос феном занимает так много времени, что мне приходится выкроить для этого часть моего дня. Но он того стоит. Определенно стоит.

Без четверти семь я слышу звуки шагов по коридору и замираю. В этом здании живет не так уж много людей, и ни один из них не ходит как снежный человек. Наверняка это Джимми.

Я смотрю в глазок, вытирая руки о фартук. Вот он, терпеливо ждет. Я открываю дверь, но забываю снять цепочку.

— Я и не знал, что ты меня слышишь. Я просто собирался подождать, пока не придет время.

— Стаканы в шкафчиках дрожали от твоих шагов. — Я слегка прикрываю дверь, чтобы снять цепочку, а затем широко распахиваю её.

Джимми заходит внутрь. Я сразу вижу, что что-то не так.

— Ну и что случилось потом?

Он снимает свое пальто и вешает его на крючок поверх моего.

— Самый ужасный гребаный день в моей жизни.

Я пристально смотрю на него.

— Пожалуйста, только не говори мне, что ты должен покинуть команду. Ещё нет. Ты выиграл на прошлой неделе и выиграешь снова. У этого мальчика из колледжа ничего нет против тебя.

Его взгляд темнеет.

— Если ты в это веришь, — говорит он, ведя меня вперёд спиной сквозь пальто и шарфы, — то это ещё не самое худшее. Но я не хочу об этом говорить. — Он толкает меня. — Ты мне нужна. Прямо сейчас. Мне нужно забыть весь сегодняшний день.

Я слышу, как за моей спиной закипает вода для пасты. Я чувствую запах фрикаделек, которые нужно перевернуть.

— Но у меня готовится ужин…

Джимми останавливает меня взглядом. Пронзительным, жестким, жадным взглядом.

— Мэри. Серьезно. Я нуждаюсь в тебе. В постели. Прямо сейчас.

— Да, сэр. — Ужин может и подождать.

— Чёрт. Вот что мне нужно было услышать. — Он тянет меня за штаны своими огромными руками, наклоняется и прижимается губами к моему уху. — А Бриджит дома?

Я отрицательно качаю головой.

— Нет. Она отправилась навестить своих родителей. Её не будет всю ночь.

— Хорошо, — говорит Джимми, прижимаясь ко мне и одновременно притягивая меня к себе. — Потому что прошло целых три чертовых дня с тех пор, как я был внутри тебя, и я не собираюсь ждать ни секунды дольше. Даже ради фрикаделек.

У меня подкашиваются колени, и если бы не пальто и шарфы за спиной, я, наверное, соскользнула бы прямо на землю.

— Как скажешь.

— Хорошая девочка. И мне понадобится твой вибратор.

 

***

 

В моей спальне, где лишь загадочный розоватый свет зимнего ночного неба проникает извне, Джимми кладет меня на кровать и смотрит на меня сверху вниз.

— Я чертовски скучал по тебе.

— Ты в порядке? — я протягиваю руку, чтобы притянуть его к себе и поцеловать. Его член прижимается к моему бедру, когда Джимми склоняется надо мной. Его рука ложится мне на затылок, а пальцы мягко путаются в моих волосах.

— Мне уже лучше, — говорит он, но его голос грубее обычного, более оборванный и усталый.

Оттолкнув ладонь Джимми, я беру его член в свои руки и поглаживаю. Я теряюсь в этой мягкой коже, в том, как вздуваются вены, в гладкости головки. Его рука скользит вверх по моему бедру, и его пальцы касаются моего входа. Касаясь моей влажной кожи, он стонет. Когда его палец кружит вдоль моего клитора, я выгибаюсь на кровати.

— Вибратор, — приказывает он. — Сейчас же.

Я перекатываюсь и лезу под кровать, цепляясь пальцем за удлинитель, чтобы вытащить его. Когда я это делаю, Джимми шлепает меня по заднице один раз, а потом ещё раз, в том же самом месте. Это ощущается примитивно, остро и горячо. Очертания отпечатка его руки начинают жечь.

— Боже, — выдыхаю я, и Джимми переворачивает меня на спину, забирается на меня сверху и сжимает мои руки над головой. Он входит прямо в меня, не спрашивая разрешения, без предварительных ласк, просто сильно и грубо толкается в меня, как будто я ему принадлежу.

Поначалу мне кажется, что его здесь вовсе нет. Его глаза закрыты, а затем, после трёх безумных толчков, заставляющих меня рычать в подушки, закрываются и мои. Одним плавным движением Джимми переворачивает меня так, что я сажусь на него сверху, а он ложится спиной на матрас.

— Включи его, — говорит Джимми, после того как я устраиваюсь на нём, перестав задыхаться и хныкать. — Кончи для меня. Но не останавливайтесь на одном разе.

Я беру «Хитачи» и включаю. Его головка жужжит в дюйме от моего клитора.

— И сколько же их будет?

Ещё один толчок в меня, более глубокий.

— А сколько ты сможешь мне дать?

Я наблюдаю за ним в полутьме.

— Не знаю.

— Я хочу начать с трех. — Джимми поднимает руки вверх к моей груди и слегка щиплет меня за оба соска, а затем направляет «Хитачи» к моему клитору.

Как только вибратор прикасается ко мне, я начинаю стонать.

— И я собираюсь оставаться внутри тебя всё это гребаное время. Буду трахать тебя в течение трёх оргазмов и потом сделаю это снова. Как тебе такое?

— Это звучит так…

Ну, внезапно, я действительно не знаю, как это звучит. Вибратор действует на меня своей магией, я таю и пульсирую, а Джимми снова и снова входит в меня.

— Ты даже не представляешь, как сильно я хочу увидеть, как ты кончаешь прямо сейчас, — говорит он, как раз когда я начинаю переваливаться через край. — Как сильно я хочу, чтобы ты отдалась мне.

— Как же?

— Я нуждаюсь в этом с той самой минуты, как ты ушла. С тех пор как я в последний раз был внутри тебя, — говорит Джимми, входя в меня и хватая за бедра. — Я думал об этом.

— О Боже... — я чувствую, как начинаются сокращения, волны удовольствия заставляют меня крепко обхватить его.

— Кончай. Дай мне почувствовать тебя. — Он поддерживает меня, положив ладонь мне между грудей, и я опускаю свой вес вниз и вперед.

— И мне можно кончить? — я тяжело дышу.

— Чёрт, да, можно.

Это происходит именно как в тот раз, когда я стояла на коленях. Оргазм огромный и всепоглощающий, и пока я кончаю, я слышу, как Джимми слегка смеется своим теплым, красивым смехом.

— Черт возьми, да. Ещё. Продолжай.

Затем он садится, заставляя меня соскользнуть к нему на колени. Я прижимаю вибратор к своему клитору, не сильно надавливая — потому что я очень чувствительна, — но оставляя его там, позволяя своим мягким губам быть своего рода буфером.

— Оргазмы подобны волнам, — шепчет он. — Просто отпусти его. Просто позволь ему случится.

И снова он входит в меня, заставляя закручиваться спираль удовольствия внутри меня точным прикосновением к моей точке G. Я изо всех сил сосредотачиваюсь на том, чтобы дать ему то, о чем он просит, второй оргазм, так скоро после первого.

— Кончай на этом члене, красавица. Сделай это. Черт возьми, сделай это прямо сейчас, — говорит Джимми с оттенком мрачности в голосе. — Помнишь, как ты уступила мне на стуле? Сделай это снова. Потому что ты вся моя. Всё это, чёрт возьми, мое. — Он обхватывает мои плечи сзади, притягивая ещё ниже на себя. — Ты же знаешь, что умеешь притворяться недотрогой. Ты знаешь, что можешь сказать мне отступить, но я не смогу. И не стану. И никогда этого не сделаю. Потому что ты, чёрт возьми, полостью моя, вот в чём дело.

Полностью, чёрт возьми, моя.

Я закрываю глаза. Я думаю о его члене внутри меня. Его пульсирующем, невероятно большом, великолепном…

— О черт, Джимми...

— Я же тебе говорил, — говорит он, ускоряясь.

— Кончаю, — тихо говорю я ему, когда всё вокруг начинает мерцать и дрожать. — Я уже кончаю.

Одним легким движением он заставляет меня снова лечь на кровать, прижав ладонь к моей груди. Когда я падаю на матрас, моя голова склоняется к полу, и оргазм каким-то образом расширяется, увеличивая глубину, угол и силу, сотрясающую кровать до дребезга мебели, силу того, что Джимми берет то, что хочет.

Кто ему принадлежит?

Я.

Я кричу его имя. Издаю рычания и стоны, о которых даже не подозревала.

— Вот так. Пусть всё чертово здание знает, что Джимми Фалькони внутри тебя.

Боже.

Пока я отхожу от второго оргазма, по моим щекам текут слезы. Как будто это был не просто оргазм, а что-то более личное. Слышать слова Джимми, которые он говорит без всякой осторожности, просто выкладывая все, что думает, — это разрушает меня.

— Я становлюсь такой эмоциональной из-за тебя, — говорю я ему, убирая вибратор с моего клитора. Одна из его больших рук смахивает мои слезы, и я целую его ладонь. — Это не просто секс.

— Нет, мать твою, это не просто секс. Только не между нами, — говорит Джимми. — Ты тоже это чувствуешь?

— Да. Чувствую, — мои слова едва слышны даже мне. Но он меня слышит, я точно знаю. — И это пугает меня до смерти.

— А ты не бойся, — его голос звучит грубо и уверенно. — Я так долго ждал встречи с кем-то, кто заставит меня чувствовать себя так, как я чувствую себя с тобой. Как будто я в безопасности, любим и необходим. И как будто я не так уж одинок, в конце то концов.

— Ты не…

— И ты тоже. Потому что я буду защищать тебя, заботиться о тебе и дам тебе всё, что тебе ну