Стратегии конструирования этнической идентичности

 

Идентификация с базовой культурой	Идентификация с этнической культурой
	СИЛЬНАЯ	СЛАБАЯ
СИЛЬНАЯ	Интеграция	Ассимиляция
СЛАБАЯ	Сепарация	Маргинализация

 

Еще недавно достаточно популярной была точка зрения, по которой наилучшей стратегией аккультурации является ассимиляция. Согласно ассимиляционным моделям, наиболее, если не единственным, успешным вхождением в новую культуру является полное растворение индивида в доминантной культуре, иначе он будет страдать от отчужденности и изоляции[253].

Сегодня большинство исследователей отдают предпочтение интеграционной стратегии. Подобного мнения придерживается и Д. Берри: «Между стратегиями аккультурации и успешной адаптации в инокультурном окружении существуют прочные связи: наибольший успех достигается в результате интеграции, наименьший – в результате маргинализации, а ассимиляция и сепаратизм занимают промежуточное место»[254]. Данное мнение разделяет Т.А. Титова: «Именно в результате интеграции культур появляется настоящая бикультурная и мультикультуральная личность», – отмечает исследователь[255].

Считается, что успешность аккультурации в психологическом аспекте определяется позитивной этнической идентичностью и этнической толерантностью. Интеграции соответствует позитивная этническая идентичность и этническая толерантность; ассимиляции – негативная этническая идентичность и этническая толерантность; сепарации – позитивная этническая идентичность и интолерантность; маргинализации – негативная этническая идентичность и интолерантность.

При изучении личностного уровня идентичности как одной из составляющих её структуры наиболее популярным теоретическим подходом является модель Г. Тэджфела и Д. Тернера, согласно которой основным средством реализации базовой потребности личности в самоуважении является членство в группе[256]. Это позволяет ей решить проблему своей личностной определенности. Положительная мотивация в оценке собственной группы будет основана на потребности в самоуважении. Такие позитивные различия в пользу своей группы дают ее членам высокий субъективный статус. Поэтому стратегии социального творчества малых этнических групп могут принимать различные формы, но всегда связаны с коллективным параметром, определяющим контекст межгруппового сравнения уровнем этнической солидарности и выраженным в степени позитивности этнической идентичности и осознании внутриэтнической консолидации степени[257] сохранности этнической культуры[258].

Но описанный Г. Тэджфелом и Д. Тернером механизм формирования структуры идентичности не исчерпывает всего спектра объяснений актуализации этнического компонента в процессе самоидентификации личности.

Обращение к теории Ф. Барта, сделавшего акцент на значении социальной организации и социального взаимодействия в процессе группового этнического отождествления, дает дополнительный фокус в исследовании этнической идентичности.

Для нас особо важными представляются два вывода, вытекающие из теории Ф. Барта:

1. Определителем для членства в группе становятся социально задаваемые факторы, в основе которых лежит феномен категориального приписывания, а не «объективно» существующие культурные различия;

2. Этнические категории как при самоидентификации, так и в процессе отнесения других к определенным этническим группам принимают во внимание не просто сумму объективных различий, а лишь те из них, которые самими индивидами воспринимаются как значимые[259].

Идентичность – достаточно многоуровневое, многомерное, зависимое от социального контекста явление. Многоуровневость структуры заключается в различной степени включения и исключения индивида в этнические группы. Многомерность выражается в возможностях различных этнических связей: этнические категории, этнические сети (множество децентрализованных контактов между людьми, объединенными одной этнической категорией), этнические ассоциации, этническая община[260].

Исследуя этнические группы на территории постсоветского пространства, этнографы, помимо декларируемой и внутренней этничности, выделяют номинальную этничность[261]. Номинальная этничность является пережитком советской практики этнической категоризации, где многие, во избежание этнической дискриминации, были вынуждены принимать «защитную идентичность». Как показывают некоторые исследования, например, Т.А. Титовой, несовпадение номинальной и декларируемой идентичности, в частности, у украинцев и немцев, часто встречается и по сей день[262]. Среди татар подобное явление массового распространения не получило. По мнению О.В. Карпенко, это связано с тем, что для татар их декларируемая идентичность не приводила к негативным последствиям[263]. Тем не менее, исследователь татарского населения Сибири Н.А. Томилов отмечает ряд таких случаев в некоторых городах[264]. В Северо-Казахстанской области наличие «номинальной идентичности» среди татарского населения области нами зафиксировано не было, хотя некоторые русифицировали свои имена или ранее имели такое желание.

Из интервью:

«Я поменяла имя Гульзира на Галину, чтобы в школе детям меня было легче называть, они бы, наверное, язык сломали…Ну и для того чтобы не так сильно отличаться от всех остальных, хотя то, что я татарка, никогда особо не скрывала» (жен. 1933 г.р.).

«Моя мама рассказывала, что когда устраивалась на работу в школу учителем начальных классов, то спросила у своего отца: «Может, мне лучше ученикам представиться Надеждой? (а ее звали Наиля)», на что дедушка ответил иронично: «Тогда и отчество поменяй, будь не Абдрахмановной, а Ивановной...» После этого мама отказалась от своего намерения» (жен. 1959 г.р.).

Подобные явления нельзя назвать единичными, аналогичные факты мы встречаем в ряде исследований, посвященных изучению татарского населения в других регионах и городах бывшего советского пространства, например, в Ленинграде[265]. На наш взгляд, это связано с насильно навязываемыми категориями на почве национальной принадлежности. Воспоминания по этому поводу особенно ярко сохранились в памяти старшего поколения.

Из интервью:

«Я помню, как после уроков истории, когда проходили татаро-монгольское иго, нас сверстники обзывали монголами и наши мальчики ( татары – прим. авт.) дрались с русскими на переменах» (жен. 1931 г.р.).

«Когда мы играли на улице с русскими, они нас обзывали «колбитами», «чучмеками», «чуреками». И я тогда никак не мог понять, почему они нас так называют» (муж. 1947 г.р.).

Респонденты среднего возраста часто воспоминают о пережитом ими в детстве чувстве стеснения, вызванного их национальной принадлежностью.

Из интервью:

«Помню, как мы ехали с бабушкой в автобусе, и она что-то громко стала мне кричать на татарском языке через весь автобус. Мне стало так стыдно. Сейчас мне кажется это забавным» (жен. 1953 г.р.).

«Не знаю почему, но мне было очень неудобно в школе от того, что у меня татарское отчество – Галеевна, мне так хотелось, чтобы я была Николаевной или Сергеевной» (жен. 1955 г.р.).

Активная политика русификации многонационального населения СССР, «образ старшего русского брата» автоматически переводил представителей других национальностей в более низкую статусную группу. Несмотря на это, этничность для татар Северно-Казахстанской области всегда являлась важным и актуальным конструктом.

Из интервью:

«Я прожила в г. Петропавловске более 85 лет и никогда я не забывала, что я татарка. Я живу по-татарски, мыслю по-татарски и похоронят меня тоже по-татарски» (жен. 1921 г.р.).

«Никогда, ни на минуту в жизни у меня не возникало желания сменить свою национальность. Всегда был горд своей национальной принадлежностью» (муж. 1963 г.р.).

Согласно тесту Куна-МакПартленда, призванному выявить актуальность категории «этничность» в самоидентификации опрошенных нами респондентов, более 55% татар Северо-Казахстанской области, отвечая на вопрос «Кто я?», обозначили свою этническую идентичность. Отметим, что этот показатель более чем на 10% выше, чем у татар в Татарстане[266]. Для более чем 25% опрошенных нами респондентов национальная принадлежность является приоритетной категорией. Схожие данные были получены по общеказахстанскому опросу в 2001 году. По материалам данного исследования, более 25% татар идентифицировала себя исходя из своей национальной принадлежности[267].

В настоящее время подобная «востребованность» национальной идентичности среди татар Северо-Казахстанской области свидетельствует, во-первых, о том, что татары области свою национальную принадлежность воспринимают достаточно позитивно, а во-вторых, о неблагоприятном социально-нестабильном положении в регионе. Исследователями замечено, что, когда другие социальные конструкты слабы, значимость этнического «Я» увеличивается[268]. Так, например, среди татар г. Петропавловска слабо выражена их гражданская идентичность, лишь 10% респондентов упомянули свое гражданское «Я» в структуре социальной идентичности. Подобное явление свойственно и многим другим этносам, проживающим и как в Казахстане[269], так и в России[270], что, на наш взгляд, свидетельствует о несформированности новой «казахстанской» или «российской» идентичности в их сознании. «Смена социальных, в том числе политических, детерминант разрушает ценностный мир человека, неизменность же этнического, традиционного в противовес социальной инновации противодействует социально-психической фрустрации», – справедливо замечает З.В. Сикевич[271]. «Когда люди теряют идентификацию с прежними разрушенными структурами и ценностями, – подчеркивает В.А. Атласов, – неизменной остается лишь их этническая идентичность, приобретающая именно поэтому гипертрофированное значение для членов разрушенного социума»[272]. Существенную роль в самосознании татар играет и их религиозная принадлежность. Более чем 28% татар идентифицировали себя, в том числе и как мусульмане. Ислам оказывает существенное влияние на конструкцию социальной матрицы наших респондентов. Свыше 60% процентов мусульман упомянули свою национальную принадлежность в тесте Куна-МакПартленда (корреляция r = 0,22 – «слабая» по шкале Чеддока, коэффициент корреляции статистически значим). Помимо верующих, большую актуальность своей этнической принадлежности обозначили татары, компетентные в знании национального языка (корреляция степени владения татарским языком и присутствия национальности в социальной структуре опрошенных r = 0,23 – «слабая» по шкале Чеддока, коэффициент корреляции статистически значим). Подобную закономерность Т.Г. Стефаненко объясняет тем, что члены этнической группы с низкой языковой компетенцией испытывают некую ущербность и, стремясь защитить свою самооценку, вытесняют из структуры самокатегоризации этническую принадлежность, заменяя ее другими категориями[273].

В социальной структуре респондентов нами не было обнаружено элементов, указывающих на их субэтническую идентификацию, хотя в начале ХХ века субэтнические маркеры были достаточно очевидны[274]. Нивелировка субэтнических границ происходила, по всей видимости, после революции, в 1920–30-е годы. Респонденты, родившиеся в этот период на территории Северо-Казахстанской области, воспринимают себя исключительно как представителей единой татарской национальности.

Для более глубокого изучения не только явлений, но и тенденций, происходящих в изучаемой нами группе, мы, учитывая возрастную специфику респондентов, разделили ответы по принадлежности к 3 условным возрастным группам респондентов:

1. До 30 лет (1977–1989 гг.) – поколение, чья социализация проходила после распада СССР. Чем моложе респондент, тем ярче проявляется у него качества, типичные для данной категории.

2. От 30 до 60 лет (1947–1976 гг.) – поколение, которое стало «на ноги» еще в советское время. Тем не менее, большинству из них после суверенизации Казахстана пришлось менять привычную для себя сферу деятельности, заново искать свое место в «новом» мире.

3. Люди старше 60 лет (1912–1946 гг.), как правило, пенсионеры. Большая часть жизни их прошла во времена Советского Союза. Оказавшись гражданами Казахстана, они почти полностью утратили свои карьерные и финансовые достижения и в силу того, что начинать заново было уже очень сложно, почти целиком зависят от помощи государства.

Таблица 2.2

Этническая идентичность в структуре социальной
идентичности татар Северо-Казахстанской области

 

Возрастные Группы	На 1 место этническую принадлежность поставили (в %)	Упомянули этническую принадлежность (в %)
1912–1946 г.р.	58	85
1947–1976 г.р.	25	49
1977–1989 г.р.	7	61
Возрастная корреляция r = 0,25 – «слабая» по шкале Чеддока, коэффициент корреляции статистически значим

 

Полученные результаты показывают разницу в структуре личностной идентичности у татар разных возрастных категорий. У татар молодого поколения этническая принадлежность перестает играть первостепенную роль в самоидентификации, на 1 место выходят более объективные характеристики, такие, как человек, семейная, профессиональная идентичность. Однако частота упоминания национальной принадлежности в социальной матрице по сравнению со средней возрастной группой увеличивается. Таким образом, этничность у молодого поколения продолжает играть важнейшую роль в структуре их социальной идентичности.

Широту, или объем, этнической идентичности показывают косвенные индикаторы этнической самоидентификации, т.е. те элементы национального бытия, которые сближают одного этнофора с другими этнофорами своей национальности. Для выявления указанных индикаторов нами был использован вопрос: «Что, по Вашему мнению, больше всего сближает Вас с людьми Вашей национальности?».

 

Таблица 2.3

Что, по Вашему мнению, больше всего сближает
Вас с людьми Вашей национальности?

 

	1911–1946 г.р.	1947–1976 г.р.	1977–1989 г.р.	Все
I	Язык	Язык	Происхождение	Язык
II	Культура	Культура	Культура	Происхождение
III	Религия	Происхождение	Язык	Культура
IV	Происхождение	Религия	Черты характера	Религия
V	Родная Земля	Историческое прошлое	Религия	Черты характера

 

Исходя из представленных выше данных, констатируем, что язык для татар Северо-Казахстанской области по сравнению со всеми другими элементами идентификации – достаточно яркий и очевидный интегрирующий показатель. Лидирующую роль языка среди этноконсолидирующих признаков показывают также опросы, проведенные среди татар как в самом Татарстане[275], так и за его пределами[276]. Менее значимую роль среди объединяющих моментов играет происхождение. Как видим, татары не склонны трактовать этническую принадлежность только в традиционном ее понимании и наделяют ее высокой духовной составляющей, о чем свидетельствует и высокое значение культуры и религии в их этноконсолилирующей шкале. Однако культурный компонент для татарского населения Северо-Казахстанской области менее актуализирован, чем для татар Татарстана[277]. Это, на наш взгляд, связано с постепенной утратой культурной специфики, свойственной малым этническим группам в инокультурном окружении.

Религия занимает твердое четвертое место в шкале объединяющих признаков. Отметим, что ислам был специфической чертой любой классической дореволюционной татарской общины, на основе его функционировала и развивалась вся национальная инфраструктура (школы, газеты, религиозные и светские общества). Так, в конце XIX века духовные потребности 6000 тысяч татар г. Петропавловска обслуживали 6 мечетей, при каждой из которых функционировала медресе для детей прихожан. Важную этноконсолидирующую роль ислама в укреплении татарского национального самосознания отмечают многие исследователи. В настоящее время фактор воздействия ислама на этничность татар вызывает как наиболее категоричные оценки: «Ислам – это фундамент татарского народа»[278], так и более сдержанные: «Нерелигиозность у татар может выступать как фактор, в определенной степени противодействующий этнической мобилизации»[279]. Главную причину такого влияния большинство исследователей видят в исторических предпосылках, а именно в насильственной христианизации: «В условиях христианизации идея единства татар как мусульман приобрела особую роль…именно в этот период понятие этнической и религиозной принадлежности стали восприниматься татарами как синонимы»[280], – отмечает Р.М. Мухаметшин. Подобную точку зрения разделяет и этнограф Р.Н. Мусина: «За религию татары держались на протяжении многих лет как за мощную интеграционную силу, противодействующую гонениям, притеснениям, попыткам христианизации»[281] и историк И.П. Ермолаев: «Жестокие меры, принимаемые правительством Русского централизованного государства по отношению к покоренным народам, особенно татарам, послужили тому, что «основным этноинтегрирующим фактором» у последних в это время стал ислам, превратившийся в этноконфессиональную религию»[282]. На общий исторический контекст связи религиозного и национального на территории бывшей Российской империи обращает внимание З.В. Сикевич: «В дооктябрьский период любой «инородец», принявший православие, формально становился русским, причем это относилось даже к евреям, – наиболее дискриминируемой этнической группе в России»[283]. Тем не менее, нельзя не согласиться с М.Н. Губогло, что взаимоотношения национального и религиозного в истории народов продолжают оставаться изученным крайне слабо[284]. Незамеченной, на наш взгляд, остается и специфика ислама, которая позволяет религии играть столь существенную роль в национальном сознании исповедующих его народов. Ряд исследований показывают, что у мусульман более выражена религиозная идентификация [285], более значима в шкале этноконсолидирующих факторов конфессиональная принадлежность[286]. Не случайно, по нашему мнению, и то, что идеология многих национальных движений активно пытается использовать ислам для достижения эффекта этнической мобилизации.

Как показывает наше исследование, для большинства татар Северо-Казахстанской области, особенно для младшего и среднего поколения, приверженность исламу не столько свидетельствует о наличии у них религиозного сознания, а сколько является символом их этнической принадлежности.

Из интервью:

«Я мусульманин, потому что я татарин. Как может быть по-другому?!» (муж. 1965 г.р.).

Утрату же своей конфессиональной принадлежности наши респонденты тесно связывают с постепенной ассимиляцией с русским населением.

Из интервью:

«Местная татарская молодежь потихонечку начинает терять свою национальность, главной причиной этого является то, что они отходят от религии, от веры своих предков» (муж. 1948 г.р.).

Анализируя зависимость мнения респондентов от их возраста, мы констатируем снижение этноконсолидирующей значимости языка, а так- же таких базовых компонентов, как религия и культура. Большую значимость для молодого поколения начинают играть психологические характеристики, такие, как черты характера, этническое самосознание. Как справедливо отмечает Г.У. Солдатова, дефицит культурной отличительности оживляет поведенческую, отражаясь активизацией процессов на психологическом уровне этнофоров[287]. Ярким примером этого может служить сопоставление этноитегртирующих признаков татар, в совершенстве владеющих национальным языком и не владеющих им вовсе.

Таблица 2.4

Что, по Вашему мнению, больше всего сближает
Вас с людьми Вашей национальности?

 

	Свободно владеющие национальным языком	Невладеющие национальным языком
I	Язык	Происхождение
II	Религия	Черты характера
III	Культура	Религия
IV	Происхождение	Культура
V	Родная земля	Язык

 

Самым важным (ключевым) этноконсолидирующим фактором для молодого поколения становится происхождение. «Размывание таких ключевых основ, как язык и культура, способствуют переносу центра тяжести на образ этнической истории», – подчеркивает В.А. Шнирельман[288].

Таким образом, этничность для татарского населения является достаточно актуальным социальным конструктом. В повседневном восприятии своей национальной принадлежности первостепенным для татар является не «проекция в прошлое», а ее настоящая духовная составляющая. Помимо языка, происхождения и культуры, значимую роль среди этноконсолидирующих признаков для них играет религия.

Интенсивность этнической идентичности, а иначе, потребность людей в этнической принадлежности, определяется этносоциологами через индикаторы групповой солидарности: желания оставаться членами группы, заинтересованности в сохранении языка, культуры, уровня внутригрупповой привязанности и степени удовлетворения от участия в группе. В процессе межэтнических отношений их принято рассматривать как этноаффилиативные мотивы. Для исследования этноаффилиативных установок мы воспользуемся инструментарием, предложенным С.В. Рыжовой и Г.У. Солдатовой[289]: респондентам предлагалось две пары утверждений, из которых необходимо было выбрать одно, наиболее соответствующее личному восприятию опрощенного.

Первая пара:

1. «Для меня не имеет значения моя национальность и национальность окружающих»;

2. «Я никогда не забываю, что я представитель своего народа».

Вторая пара:

1. «Современному человеку не обязательно чувствовать себя частью какой-то национальности»;

2. «Человеку необходимо ощущать себя частью своей национальной группы».

 

Выбор из пары второго суждения свидетельствует о наличии этноаффилиативных установок у опрошенного респондента, выбор первого, – наоборот, об их отсутствии.

Диаграмма 2.1

Доля респондентов-татар Северо-Казахстанской области, выбравших из пары вариант, свидетельствующий о наличии
этноаффилиативных установок

 

 

Как видно из таблицы, более 70% татар из двух пар в первом и во втором случае предпочли второе высказывание. На исторической родине у татарского населения этот показатель был существенно ниже[290], что может свидетельствовать об актуализации этничности в иноязычном окружении. Не значительно выше уровень этноафиллиативных установок у татар, проживающих в городе, чем в сельской местности.

Рассмотрим актуальность этноаффилиативных установок для респондентов разных возрастов.

Диаграмма 2.2

Доля респондентов-татар Северо-Казахстанской области, выбравших из пары вариант, свидетельствующий о наличии
этноаффилиативных установок (возрастная специфика)

 

Полученные данные наглядно свидетельствуют о том, что чем старше возраст респондентов, тем более выражены у них этноафиллиативные установки (возрастная корреляция r=0,25 – «слабая» по Шкале Чеддока, коэффициент корреляции статистически значим). Для молодого поколения татар принадлежность к этнической группе постепенно начинает утрачивать былую значимость. Самый низкий показатель этнической солидарности мы наблюдаем у респондентов 1970–1979 годов рождения. Возвращаясь к исследованиям французского ученого Ж. Пиаже и современных этнопсихологов, отметим, что период формирования этнической идентичности у данных респондентов совпал со временем, когда доктрина этнонигилизма достигла в СССР наивысшего рассвета. Конец 80-х – начало 90-х годов ХХ века ознаменовался повышением национального самосознания практически всех народов советского пространства, и формирование этнической идентичности татар поколения 80-х проходит в иных условиях и, как следствие, потребность в этической принадлежности данного поколения возрастает.

Еще одним показателем этноаффилиативных установок является отношение респондентов к межнациональным бракам. Традицию заключать брачные союзы в пределах своей этнической группы Ю.В. Бромлей считал главным «стабилизатором этноса», механизмом, обеспечивающим воспроизводство не только тех или иных культурных особенностей, но, прежде всего, этнического самосознания, ощущения психологической связи со своим народом[291]. И.Г. Скворцов подчеркивал, что эндогамные браки – это важнейший фактор, противодействующий этнической ассимиляции: «Этнические общности, успешно противодействующие ассимиляции, всегда действуют исходя из ценностей и приоритетов эндогамного брака. Непременная задача любой сколько-нибудь устойчивой этнической группы – самовоспроизводство за счет молодежи»[292]. Отметим, что ярко выраженная ориентация на однонациональные браки, по городовому очерку местного врача Ц.А. Белиловского, датированного 1886 годом, была одна из отличительных черт татарской общины г. Петропавловска[293]. Как показывают современные исследования, и сейчас среди татар наблюдается один из самых низких процентов межнациональной брачности на территории РФ[294].

В своем исследовании мы предложили нашим респондентам ответить на два вопроса: «Считаете ли Вы, что межнациональные браки размывают народ?» и «Как бы Вы отнеслись к браку вашего близкого родственника с человеком другой национальности?».

Диаграмма 2.3

Считаете ли Вы,
что межнациональные браки размывают народ?
Татары Северо-Казахстанской области

 

На первый наш вопрос утвердительно ответило 48% процентов респондентов, отметим, что аналогичные данные были получены и при опросе татар РТ[295]. Это достаточно высокий показатель, свидетельствующий о высокой этнической мобилизации татарского населения области.

Либеральней к межнациональным бракам относятся сельские татары области.

Из интервью:

«Здесь это обычное явление. Всю жизнь рядом по соседству жили: русские, немцы, поляки, украинцы, казахи, и все всегда тесно роднились между собой. Я думаю, смешение кровей – полезное явление для любой национальности. У меня дочка недавно за русского замуж вышла, я положительно к этому отнесся, одобрил, хотя мама моя не хотела свою внучку за русского отдавать» (муж. 1958 г.р.).

«У нас чистокровных татар или русских сейчас очень сложно найти, все перемешались друг с другом, породнились. У меня у самой мама была наполовину немкой. Ее в военные годы с семьей из Поволжья сослали в Казахстан. Здесь она с отцом моим познакомилась, и больше сорока лет вместе счастливо прожили. У меня сейчас супруг – русский. В межнациональных браках ничего плохого не вижу. Национальность - это не главное. Главное, чтобы муж любил, работящим был, не пил» жен. 1953 г.р.).

Негативнее к межнациональным бракам в Северо-Казахстанской области относятся городские татары, свыше 55% татар г. Петропавловска смотрят на подобные союзы как на дестабилизирующий фактор в существовании этноса.

Ответы респондентов на вопрос «Как бы Вы отнеслись к браку вашего близкого родственника с человеком другой национальности?» представлены в диаграмме 2.4.

Диаграмма 2.4

Как бы Вы отнеслись к браку вашего близкого
родственника с человеком другой национальности?
Татары Северо-Казахстанской области (возрастная специфика)

 

Из представленной диаграммы видно, что более 60% татар области в целом негативно отнеслись бы к браку близкого родственника с представителем другой национальности. Около 10% татар категорически не одобрило бы подобный союз. Тем не менее отметим, что декларируемое поведение наших респондентов не всегда совпадает с реальным. Так, например, у одного из радикально настроенных в отношении межнациональных браков человека дочь связала свою жизнь с казахом. Безапелляционно относясь к самому подобному явлению, как оказалось, он достаточно благосклонно смотрит на выбор спутника жизни своим ребенком:

Из интервью:

«Мы живем в Казахстане, и от этого никуда не уйдешь. Он (зять – З.М.)– представитель титульной национальности и, значит, для их семьи, детей здесь будет больше возможностей и перспектив» (муж. 1950 г.р.).

Подобное поведение респондентов Х. Пилкингтон и Е. Омельченко объясняют эмоциональным переживанием респондента в момент интервью[296], А.Ю. Мягков считает, что здесь отражается желание отвечающих отредактировать ответ, учитывающий их идеальный образ «Я»[297].

Нами установлено, что отношение к межнациональным бракам коррелирует с возрастом респондентов. При ответе на первый вопрос r=0,35 – «умеренная» по Шкале Чеддока, при ответе на второй вопрос r=0,25 – «слабая» по Шкале Чеддока. Ответы татар на эти вопросы в различных возрастных группах представлены в последующих диаграммах.

Диаграмма 2.5

Считаете ли Вы,
что межнациональные браки размывают народ?
Татары Северо-Казахстанской области (возрастная специфика)

.

Диаграмма 2.6

Как бы Вы отнеслись к браку вашего близкого
родственника с человеком другой национальности?
Татары Северо-Казахстанской области (возрастная специфика)

Татары старшего и среднего поколения считают крайне нежелательными браки с представителями других национальностей. Мотивация достаточно разная: от соблюдения давно заведенных традиций и обрядов, связанных, в том числе и с религиозными ритуалами, до предпочтительных черт характера, якобы свойственных представителям своей национальности.

Из интервью:

«У нас всегда было принято жениться на представителях своей родной национальности. Моя бабушка вышла замуж за татарина, мама вышла замуж за татарина, я сама татарка и вышла замуж за татарина. Потом дочка вышла замуж за татарина, теперь очень хочу, чтобы и внучка вышла замуж за татарина» (жен. 1927 г.р.).

«Нужно жениться на представителе своей национальности. В молодости может все еще и не так заметно, но с возрастом разница культур будет все больше проявляться. У меня дочка замужем за немцем и живет сейчас в Германии. Я за нее очень переживаю: когда она умрет, как ее хоронить будут. Мусульманских обрядов там никто не знает, муж – католик. Не хочу, чтобы ее хоронили по-христиански» (жен. 1936 г.р.).

«У меня братья женились на русских, и какие бы хорошими ни были снохи, они все равно среди нас чужие. У нас разное воспитание, традиции, отношение к родственникам. В национально-смешанной семье родится ребенок, и он уже не будет ощущать себя татарином, как ощущаем татарами себя мы» (жен. 1955 г.р.).

«К нам в соседний подъезд все время приходил к одной русской такой симпатичный татарин, я так хотела, чтобы он обратил внимание на мою дочку… Не хочу, чтобы она вышла замуж за русского» (жен. 1963 г.р.).

«У меня старый школьный русский друг женился на татарке. Я у него спрашиваю: «Почему ты женился на татарке? Женился бы на русской». Он отвечает: «Затем, что я сейчас всегда знаю, что у меня дома всегда будет все чисто, прибрано, буду всегда ходить сытый, на мне всегда будет чистая одежда»» (муж. 1947 г.р.).

Для молодого же поколения татар национальная принадлежность уже не играет существенной роли при выборе спутника жизни. В большей степени данная позиция характерна для детей из этнически-смешанных семей.

 

 

Из интервью:

«Я считаю моногамные браки старым пережитком. Сейчас сложно представить, что кто-то выбирает себе партнера, исходя из национальных предпочтений…» (жен. 1987 г.р.).

«Я бы с удовольствием встречалась с татарином. Но еще важнее, чтобы человек был хороший. И это, на мой взгляд, главное» (жен. 1986 г.р.).

Более лояльное отношение к межнациональным бракам среди молодых татар подчеркивает и Ю.В. Арутюнян, исследуя брачные ориентиры татарского населения г. Москвы[298]. Правда, стоит отметить, что у некоторых представителей татарской молодежи Северо-Казахстанской области ориентация на эндогамные браки продолжает сохраняться, иногда и на подсознательном уровне.

Из интервью:

«С точки зрения биологии межнациональные и межрасовые браки очень полезны. Посмотрите, какие красивые бывают метисы. Но все равно жениться хочу на татарке, не знаю почему…» (муж. 1985 г.р.).

«Я не делю людей по национальному признаку. Но внутри все равно татарину даю подсознательную фору» (жен. 1986 г.р.).

В целом негативнее к межнациональным бракам склонны относиться мужчины: около 48% их считают, что межнациональные браки размывают народ, 15% – категорически не одобрили бы межнациональный брак своего близкого родственника. Среди женщин подобные точки зрения разделяют лишь 43% и 6% соответственно. Схожие данные, свидетельствующие о том, что татары-мужчины значительно более ориентированы на однонациональные браки, были получены и в результате исследований, приведенных среди татарского населения г. Салехарда в 2002 году[299]. Подобное явление некоторые респонденты объясняют влиянием религиозных традиций:

Из интервью:

«Ислам разрешает мужчинам жениться на «неверных», в то время как женщинам подобные браки запрещает» (муж. 1985 г.р.).

Отметим, что, несмотря на существенное воздействие религии на «брачные» установки респондентов, процент межнациональных браков среди татар стремительно растет.

Из интервью:

«Разрушены старые социальные коммуникации среди татар. Раньше все жили в одном районе, все друг друга знали, дети росли вместе. Сейчас же все разбросаны по разным районам города, и, если вдруг татарин найдет татарку, это будет большая редкость» (муж. 1949 г.р.).

На недостаточно-интенсивное общение среди татар как причину, сопутствующую увеличению среди них межнациональных семей, указывают Ю.В. Арутюнян[300] и О.В. Карпенко[301]. На наш взгляд, именно слабый социальный капитал выступает существенным фактором сокращения однонациональных браков практически для всех малых этнических групп в полиэтнчном окружении.

По данным регионального статистического управления, процент межнациональной брачности в 2007 году среди татарского населения в Северо-Казахстанской составляет около 90%[302]. Примерно такая же доля межэтнических браков значится и среди брачных союзов татар в г. Салехарде, хотя, как особо подчеркивает автор исследования, 60 лет назад этот показатель не достигал и 20%[303]. Ю.В. Бромлей считает, что безопасным для этноса является предел, когда межнациональные браки не превышают 10%[304].

Существенное снижение значимости однонациональных брачных уз в глазах татарского населения области является, таким образом, не только определенным показателем изменений этноаффилиатинивных установок, но и ярким индикатором развернувшихся процессов этнической ассимиляции.

Пытаясь установить факторы, влияющие на уровень этноаффилиативных установок, мы рассмотрели ответы респондентов по следующим позициям: уровню языковой и культурной компетенции (знанию национальных песен и танцев), образованию и религиозной принадлежности.

Наши материалы свидетельствуют об отсутствии прямой зависимости желания оставаться членом национальной группы от языкового и, частично, от образовательного уровня респондентов (отрицательная корреляция r = 0,1 – «слабая» по Шкале Чеддока, коэффициент корреляции статистически не значим), хотя татары, компетентные в знании национального языка, в целом демонстрируют более высокий уровень этнической солидарности. Наиболее четко прослеживается в