Эдикт каракаллы и правовое положение сельского населения римских провинций в III В.

Позд­няя импе­рия была зако­но­мер­ным эта­пом в раз­ви­тии рим­ской граж­дан­ской общи­ны, высту­пав­шей в виде соци­аль­но-поли­ти­че­ско­го орга­низ­ма. Поэто­му фор­маль­ным нача­лом эпо­хи позд­ней антич­но­сти может счи­тать­ся 212 г. — год рас­про­стра­не­ния Кара­кал­лой граж­дан­ских прав на боль­шую часть жите­лей рим­ских про­вин­ций. Рим­ская граж­дан­ская общи­на достиг­ла выс­шей точ­ки сво­е­го рас­ши­ре­ния. Как писал Авре­лий Вик­тор, «оно [государ­ство], начи­ная с Рому­ла и до вре­ме­ни Сеп­ти­мия, непре­рыв­но воз­рас­та­ло в сво­ей силе, бла­го­да­ря замыс­лам Бас­си­а­на как бы оста­но­ви­лось в сво­ем выс­шем поло­же­нии…» (De Caes. XXIV, 8). Но для того, чтобы этот важ­ный фор­маль­но-юриди­че­ский акт про­ник в плоть обще­ст­вен­ных отно­ше­ний, а затем при­шед­шие в дви­же­ние обще­ст­вен­ные нор­мы выра­бота­ли адек­ват­ную себе поли­ти­че­скую фор­му, потре­бо­ва­лось по мень­шей мере три поко­ле­ния. Поэто­му наблюда­ет­ся хро­но­ло­ги­че­ский раз­рыв меж­ду рево­лю­ци­о­ни­зи­ру­ю­щи­ми изме­не­ни­я­ми в соци­аль­но-пра­во­вой (212—235 гг.) и поли­ти­ко-адми­ни­ст­ра­тив­ной (284—305 гг.) сфе­рах, при­вед­ши­ми к воз­ник­но­ве­нию позд­не­ан­тич­но­го обще­ства. Нали­чие это­го вре­мен­но­го раз­ры­ва объ­яс­ня­ет, поче­му иссле­до­ва­те­ли, не при­вык­шие рас­смат­ри­вать связь поли­ти­че­ских и соци­аль­ных инсти­ту­тов обще­ства в диа­лек­ти­че­ском, а не бук­валь­ном един­стве, не видят важ­ных орга­ни­за­ци­он­ных (струк­ту­ро­об­ра­зу­ю­щих) послед­ст­вий эдик­та Кара­кал­лы. Ведь фак­ти­че­ски тре­тий этап в раз­ви­тии рим­ской граж­дан­ской общи­ны начал­ся с прав­ле­ния Дио­кле­ти­а­на. Толь­ко к это­му вре­ме­ни систе­ма рим­ско­го граж­дан­ско­го пра­ва ста­ла актив­но про­ни­кать в плоть про­вин­ци­аль­но­го обще­ства¹. Авре­лий Вик­тор, прав­да, несколь­ко туман­но свя­зы­вал с этим про­цес­сом дви­же­ние багау­дов в Гал­лии (De Caes. XXXIX, 17). В его переда­че, «…ради укреп­ле­ния и рас­про­стра­не­ния рим­ско­го пра­ва обла­да­ние им было пре­до­став­ле­но мно­гим чуже­зем­цам» в эпо­ху Дио­кле­ти­а­на. Одна­ко оно было под­готов­ле­но дли­тель­ным пред­ше­ст­ву­ю­щим раз­ви­ти­ем. Рас­про­стра­не­ние рим­ско­го граж­дан­ства в про­вин­ци­ях было посто­ян­но дей­ст­во­вав­шим фак­то­ром в жиз­ни пер­вых трех веков импе­рии. Неза­ви­си­мо от субъ­ек­тив­ной оцен­ки и отно­ше­ния к пра­вам рим­ско­го граж­дан­ства сре­ди раз­лич­ных сло­ев про­вин­ци­аль­но­го насе­ле­ния, они были важ­ней­шим соци­аль­ным ори­ен­ти­ром, орга­ни­зо­вы­вав­шим весь строй обще­ст­вен­ной жиз­ни импе­рии. Уже во вто­рой поло­вине II в. их рас­про­стра­не­ние достиг­ло таких раз­ме­ров, что авто­ры позд­них веков при­пи­сы­ва­ли эдикт о даро­ва­нии рим­ско­го граж­дан­ства про­вин­ци­а­лам Мар­ку Авре­лию или Анто­ни­ну Пию исхо­дя, види­мо, из сход­ства их имен (Aur. Vict. De Caes. XVI, 10; Nov. Just. 78, 5 — 539). Иоанн Хри­со­стом ука­зы­вал даже на Адри­а­на (Ac­ta apost. Hom. 48, 1). И это, види­мо, было не слу­чай­но. Э. Шен­бау­эр пола­гал, что уже извест­ный «Пане­ги­рик Риму»Элия Ари­сти­да зна­ме­но­вал собой осмыс­ле­ние и под­готов­ку это­го акта².

В лите­ра­ту­ре выска­зы­ва­ют­ся раз­лич­ные мне­ния по пово­ду при­чин изда­ния эдик­та Кара­кал­лы. Каки­ми бы субъ­ек­тив­ны­ми побуж­де­ни­я­ми ни руко­вод­ст­во­ва­лись сам Кара­кал­ла, Юлия Дом­на или их окру­же­ние, даро­ва­ние про­вин­ци­а­лам рим­ско­го граж­дан­ства было запро­грам­ми­ро­ва­но зако­но­мер­но­стя­ми раз­ви­тия импер­ско­го обще­ства как систе­мы. Рас­про­стра­не­ние рим­ских поряд­ков в импе­рии шло совер­шен­но раз­ны­ми тем­па­ми в запад­ных и восточ­ных про­вин­ци­ях. Уже после смер­ти Сеп­ти­мия Севе­ра воз­ник вопрос по край­ней мере о поли­ти­че­ском разде­ле импе­рии меж­ду Кара­кал­лой и Гетой. Созда­ние еди­ной адми­ни­ст­ра­тив­ной и фис­каль­ной орга­ни­за­ции импе­рии в пери­од от Севе­ров до Дио­кле­ти­а­на выглядит пред­по­сыл­кой уси­лен­ной с.19 рома­ни­за­ции восточ­ных про­вин­ций, начав­шей­ся с Кон­стан­ти­на³. Оче­вид­но, что рас­про­стра­не­ние граж­дан­ских прав суще­ст­вен­но изме­ня­ло лицо обще­ства: про­вин­ци­а­лы не ста­но­ви­лись рим­ля­на­ми авто­ма­ти­че­ски, даже пере­ни­мая их обы­чаи и обще­ст­вен­ные нор­мы. Это вело к изме­не­нию обще­ст­вен­ной зна­чи­мо­сти чуж­дых для антич­ной Ита­лии про­вин­ци­аль­ных обще­ст­вен­ных отно­ше­ний, они ста­но­ви­лись частью граж­дан­ской жиз­ни. Но инстру­мент для их уче­та и регу­ли­ро­ва­ния сфор­ми­ро­вал­ся на поч­ве гос­под­ства огра­ни­чен­ной в чис­ле граж­дан­ской общи­ны над мас­сой союз­ни­ков и под­дан­ных. Клас­си­че­ское рим­ское пра­во было логи­че­ским раз­ви­ти­ем норм, сфор­ми­ро­вав­ших­ся под вли­я­ни­ем взгляда на мир сквозь приз­му граж­дан­ской общи­ны. Для него все граж­дане были юриди­че­ски рав­ны в пра­вах и обя­зан­но­стях, а основ­ным деле­ни­ем людей было деле­ние на сво­бод­ных и рабов⁴. «Пра­во наро­дов», регу­ли­ро­вав­шее отно­ше­ния граж­дан и пере­гри­нов, стро­и­лось на той же антич­ной осно­ве про­ти­во­по­став­ле­ния граж­дан внеш­не­му миру. Стал­ки­ва­ясь в среде новых граж­дан с отно­ше­ни­я­ми, необыч­ны­ми и мало рас­про­стра­нен­ны­ми сре­ди жите­лей антич­ной Ита­лии, такое пра­во было вынуж­де­но искать воз­мож­но­сти (внут­рен­ние ресур­сы) для оформ­ле­ния их в соот­вет­ст­вии с рим­ски­ми юриди­че­ски­ми нор­ма­ми. Поэто­му в рим­ской юрис­пруден­ции со II в. на пер­вый план нача­ли выхо­дить отно­ше­ния, кото­рые преж­де не при­вле­ка­ли столь­ко вни­ма­ния юри­стов.

1. 1. Эдикт Кара­кал­лы и коло­ны в III в. н. э.

При­ме­ром тако­го рода может слу­жить изме­не­ние зна­че­ния тер­ми­на «колон» в ком­мен­та­ри­ях рим­ских юри­стов I—III вв. Клас­си­че­ское рим­ское пра­во для обо­зна­че­ния отно­ше­ний земле­вла­дель­ца с обра­ба­ты­вав­ши­ми его зем­лю кре­стья­на­ми, кото­рым он не хотел переда­вать ника­ких прав, свя­зан­ных с поль­зо­ва­ни­ем этой зем­лей, выра­бота­ло фор­му дого­во­ра крат­ко­сроч­ной арен­ды lo­ca­tio-con­duc­tio. Он осно­вы­вал­ся на посту­ла­те юриди­че­ско­го равен­ства меж­ду граж­да­на­ми, заклю­чав­ши­ми сдел­ку арен­ды зем­ли (лока­то­ром-земле­вла­дель­цем и кон­дук­то­ром-арен­да­то­ром)⁵. Отно­ше­ния с пере­гри­на­ми стро­и­лись пре­тор­ским пра­вом по это­му же образ­цу.

Рома­ни­за­ция про­вин­ций при­ве­ла к появ­ле­нию иных мно­го­об­раз­ных форм позе­мель­ных отно­ше­ний, в кото­рые ока­за­лись вовле­че­ны рим­ские граж­дане и про­вин­ци­а­лы. Зача­стую мест­ное земле­вла­де­ние и зем­ле­поль­зо­ва­ние сло­жи­лось до вклю­че­ния про­вин­ци­а­лов в орби­ту рим­ско­го вли­я­ния. При­ход рим­лян нару­шал мест­ные фор­мы отно­ше­ний, но не лик­види­ро­вал их пол­но­стью. Сле­ду­ет согла­сить­ся с Е. М. Шта­ер­ман, утвер­ждав­шей, что сти­му­ли­ро­ван­ная Римом урба­ни­за­ция была дале­ко не все­объ­ем­лю­щей. При­пис­ка зем­ли к горо­дам не при­во­ди­ла к пол­но­му исчез­но­ве­нию мест­ных инсти­ту­тов. При рас­пре­де­ле­нии зем­ли раз­ли­ча­лись pos­ses­sio­nes и vi­ci. Име­ния обра­зо­вы­ва­лись в резуль­та­те про­веден­но­го по рим­ским пра­ви­лам меже­ва­ния. Села же полу­ча­ли зем­лю, отме­рен­ную сум­мар­но⁶. Обра­зо­вы­вав­ши­е­ся име­ния ино­гда сохра­ня­ли связь с жив­ши­ми на их терри­то­рии тузем­ным насе­ле­ни­ем. К тому же при осно­ва­нии горо­дов не вся зем­ля изы­ма­лась у мест­но­го насе­ле­ния (SRF I, 118, 119, 160, 164). Мест­ное насе­ле­ние, осо­бен­но в отдель­ных рай­о­нах, не толь­ко про­дол­жа­ло жить в сво­их пагах и селах, но и управ­ля­лось сво­и­ми ста­рей­ши­на­ми-прин­цеп­са­ми, полу­чав­ши­ми со вре­ме­нем рим­ское граж­дан­ство и зва­ние пре­фек­тов⁷. В тече­ние доста­точ­но дли­тель­но­го пери­о­да от рим­ско­го заво­е­ва­ния до вклю­че­ния про­вин­ци­а­лов в круг рим­ских граж­дан, зача­стую охва­ты­вав­ше­го три и более сто­ле­тия, скла­ды­ва­лись доста­точ­но слож­ные фор­мы отно­ше­ний меж­ду мест­ным насе­ле­ни­ем и город­ски­ми граж­да­на­ми. Пре­до­став­ле­ние прав граж­дан­ства лишь уза­ко­ни­ва­ло уже имев­ши­е­ся отно­ше­ния соб­ст­вен­но­сти, вла­де­ния или поль­зо­ва­ния. Про­вин­ци­аль­ные зем­ледель­цы на чужой или ока­зав­шей­ся чужой с при­хо­дом рим­лян зем­ле име­ли раз­ное поло­же­ние: мел­кие арен­да­то­ры зем­ли у общин или част­ных лиц, как, напри­мер, мистоты Малой Азии, Сирии и Егип­та, афри­кан­ские cul­to­res le­ge Man­cia­nae, обра­ба­ты­вав­шие ранее невозде­лан­ную зем­лю, нахо­див­шу­ю­ся в чужой соб­ст­вен­но­сти, потом­ст­вен­ные зем­ледель­цы, ока­зав­ши­е­ся на зем­ле муни­ци­пия с.20 и его граж­дан после про­веде­ния лими­та­ции или вклю­чен­ные в орби­ту импе­ра­тор­ских либо фис­каль­ных вла­де­ний, «кли­ен­ты» мест­ной зна­ти, приш­лые посе­лен­цы, пере­се­лен­ные вар­ва­ры, сель­ские отпу­щен­ни­ки, мало­азий­ские парой­ки и про­чие⁸. Связь с зем­лей у мно­гих из них была тра­ди­ци­он­ной, осно­ван­ной на поль­зо­ва­нии ею их пред­ков. В этом отно­ше­нии инте­ре­сен боль­шой отры­вок над­пи­си нача­ла III в. из селе­ния Ага Бей близ Фила­дель­фии в Лидии, в кото­рой импе­ра­тор­ские коло­ны гово­рят о том, что их свя­зы­ва­ют с обра­ба­ты­ва­е­мой зем­лей, на кото­рой они роди­лись и вырос­ли, отчие оча­ги и моги­лы пред­ков⁹. В Егип­те «цар­ская зем­ля» обра­ба­ты­ва­лась кре­стья­на­ми, жив­ши­ми на ней несколь­ко веков и фак­ти­че­ски переда­вав­ши­ми свои участ­ки по наслед­ству¹⁰. При этом «цар­ская» и «обще­ст­вен­ная» зем­ля сда­ва­лась в арен­ду общи­нам (P. Hamb. 12 — 209/210 г.). Дого­вор от име­ни жите­лей села заклю­ча­ли ста­рей­ши­ны. Как отме­чал А. Б. Рано­вич, по древ­не­во­сточ­но­му обы­чаю этих кре­стьян сле­до­ва­ло бы рас­смат­ри­вать как ста­рин­ных вла­дель­цев, пла­тя­щих дань вер­хов­но­му соб­ст­вен­ни­ку. Эти вла­дель­цы име­ли дав­ние пра­ва на зем­лю, кото­рой вла­де­ли их пред­ки с неза­па­мят­ных вре­мен¹¹.

Но в фор­мах рим­ско­го пра­ва они мог­ли рас­смат­ри­вать­ся толь­ко как арен­да­то­ры¹². В ком­мен­та­ри­ях рим­ских юри­стов, объ­ем кото­рых осо­бен­но вырос во II—III вв., это влек­ло за собой рас­про­стра­не­ние на про­вин­ци­аль­ных зем­ледель­цев норм крат­ко­сроч­ной арен­ды и еди­но­об­раз­но­го, как бы ниве­ли­ру­ю­ще­го раз­но­об­ра­зие их реаль­ных ста­ту­сов, обо­зна­че­ния в каче­стве коло­нов¹³. Эта осо­бен­ность вос­при­я­тия реаль­ных позе­мель­ных отно­ше­ний юриди­че­ски­ми источ­ни­ка­ми нало­жи­ла суще­ст­вен­ный отпе­ча­ток на совре­мен­ные пред­став­ле­ния о рим­ском коло­на­те. Со вре­мен Фюстель де Кулан­жа в лите­ра­ту­ре рас­про­стра­не­на идея коло­на­та-арен­ды, в насто­я­щее вре­мя под­дер­жан­ная столь круп­ны­ми авто­ри­те­та­ми как А. Джо­у­нз и М. Фин­ли¹⁴. В соот­вет­ст­вии с нею источ­ни­ком коло­на­та счи­та­ют­ся преж­де все­го мел­кие сво­бод­ные арен­да­то­ры по дого­во­ру, а так­же коло­ны-кли­ен­ты, сель­ские отпу­щен­ни­ки и рабы-ква­зи­ко­ло­ны. Со вре­ме­нем сокра­ще­ние при­то­ка рабов, рас­про­стра­не­ние лати­фун­дий и рост потреб­но­стей в рабо­чей силе повы­ша­ли зна­че­ние дер­жа­те­лей зем­ли сво­бод­но­го ста­ту­са по срав­не­нию с ранее пре­об­ла­дав­ши­ми раба­ми. Одна­ко эко­но­ми­че­ская неустой­чи­вость их хозяй­ства при­во­ди­ла к росту задол­жен­но­сти одной их части и пере­хо­ду на издоль­ную арен­ду дру­гой. Отно­ше­ния с ними утра­чи­ва­ли харак­тер дого­во­ра рав­ных юриди­че­ских сто­рон и коло­ны ока­зы­ва­лись в реаль­ной эко­но­ми­че­ской зави­си­мо­сти от земле­вла­дель­ца, пре­вра­щав­ше­го­ся в их патро­на. В послед­нее вре­мя иссле­до­ва­те­ли все более настой­чи­во отме­ча­ют, что такая логи­ка раз­ви­тия коло­на­та под­хо­дит пре­иму­ще­ст­вен­но для рано муни­ци­па­ли­зи­ро­ван­но­го обще­ства антич­ной Ита­лии. Тогда как про­вин­ци­аль­ные отно­ше­ния в сель­ском хозяй­стве ею не учи­ты­ва­ют­ся. Ори­ен­ти­ру­ю­щи­е­ся на эту кон­цеп­цию авто­ры отме­ча­ют лишь осо­бое поло­же­ние про­жи­вав­ших на рим­ских терри­то­ри­ях вар­ва­ров, рас­се­ле­ние кото­рых в каче­стве зем­ледель­цев при­ня­ло широ­кие мас­шта­бы после Мар­ка Авре­лия. В то же вре­мя вли­я­ние на аренд­ные отно­ше­ния и фор­ми­ро­ва­ние инсти­ту­та коло­на­та, появив­ше­го­ся толь­ко в позд­не­ан­тич­ную эпо­ху, мест­ных обще­ст­вен­ных отно­ше­ний эта кон­цеп­ция как бы игно­ри­ру­ет. При этом, прав­да, отме­ча­ет­ся отли­чие хоро­шо изу­чен­ных афри­кан­ских коло­нов от ита­лий­ских арен­да­то­ров. Уже дав­но под­ме­че­но, что коло­ны афри­кан­ских саль­ту­сов не мог­ли быть арен­да­то­ра­ми кон­дук­то­ров, так как коло­ны были дол­го­веч­нее кон­дук­то­ра. Они про­дол­жа­ли сидеть на зем­ле в то вре­мя как кон­дук­тор менял­ся каж­дые пять лет. Но на общую кон­цеп­цию это не вли­я­ет.

В свое вре­мя реак­ци­ей на работу Фюстель де Кулан­жа ста­ли иссле­до­ва­ния М. Вебе­ра, сосре­дото­чив­ше­го вни­ма­ние на тра­ди­ци­он­ном поло­же­нии зем­ледель­цев запад­ных про­вин­ций, и М. И. Ростов­це­ва — соот­вет­ст­вен­но, восточ­ных. Одна­ко при общем ува­жи­тель­ном отно­ше­нии к их работам, они не впи­сы­ва­ют­ся в общую кар­ти­ну с.21 совре­мен­ных пред­став­ле­ний о коло­на­те. Лишь в послед­нее вре­мя с выхо­дом работ Ж.-М. Каррие появи­лась тен­ден­ция к пере­смот­ру став­ших тра­ди­ци­он­ны­ми пред­став­ле­ний о коло­на­те. Во мно­гом они обу­слов­ле­ны тем, что для того, чтобы состы­ко­вать мате­ри­ал, лежа­щий в осно­ве работы Фюстель де Кулан­жа, с одной сто­ро­ны, и М. Вебе­ра и М. И. Ростов­це­ва, с дру­гой, необ­хо­ди­мо осо­зна­ние раз­ной его мето­до­ло­ги­че­ской цен­но­сти. Все пони­ма­ют, что в рам­ках импе­рии ита­лий­ское, мало­азий­ское, афри­кан­ское или еги­пет­ское кре­стьян­ство нес­ло в себе заряд мест­ной спе­ци­фи­ки. Одна­ко коло­нат не был ариф­ме­ти­че­ской рав­но­дей­ст­ву­ю­щей всех видов мест­ных осо­бен­но­стей. Коло­нат был пра­вом, внед­ряв­шем­ся на государ­ст­вен­ном уровне. И это пра­во про­ис­хо­ди­ло из рим­ской Ита­лии. Поэто­му в соци­аль­но-эко­но­ми­че­ском плане ита­лий­ские и раз­но­об­раз­ные про­вин­ци­аль­ные отно­ше­ния были отно­ше­ни­я­ми одно­го так­со­но­ми­че­ско­го уров­ня. Но в соци­аль­но-юриди­че­ском плане рим­ское пра­во и сто­яв­шие за ним соци­аль­ные отно­ше­ния были на порядок выше про­вин­ци­аль­ных, так как за ними сто­я­ло рим­ское гос­под­ство в импе­рии. Поэто­му они высту­па­ли струк­ту­ро­об­ра­зу­ю­щей фор­мой, в кото­рую обле­ка­лись обще­им­пер­ские обще­ст­вен­ные отно­ше­ния. Пред­став­ля­ет­ся, что недо­ста­ток совре­мен­ных кон­цеп­ций позд­не­рим­ско­го коло­на­та состо­ит в сме­ше­нии обо­их так­со­но­ми­че­ских уров­ней. В соци­аль­но-юриди­че­ском плане зна­че­ние про­вин­ци­аль­ных норм невоз­мож­но под­нять до уров­ня рим­ских. В то же вре­мя невер­но хозяй­ст­вен­ные отно­ше­ния муни­ци­па­ли­зи­ро­ван­ных рай­о­нов антич­ной Ита­лии при­ни­мать в каче­стве веду­ще­го образ­ца эко­но­ми­че­ской систе­мы импе­рии.

Хотя при рас­смот­ре­нии отно­ше­ний земле­вла­дель­ца с зем­ледель­цем на его зем­ле рим­ские юри­сты исхо­ди­ли из став­ше­го акси­о­мой поло­же­ния об арен­де¹⁵, в юриди­че­ских источ­ни­ках сто­ро­ны этих аренд­ных отно­ше­ний име­ну­ют­ся не лока­тор и кон­дук­тор, а гос­по­дин и колон¹⁶. Посколь­ку оба поня­тия не были изна­чаль­ны­ми юриди­че­ски­ми обо­зна­че­ни­я­ми, а отно­си­лись к сфе­ре реаль­ных отно­ше­ний, то исполь­зо­ва­ние их юри­ста­ми пока­зы­ва­ет, что реаль­ные отно­ше­ния в какой-то сте­пе­ни выхо­ди­ли за рам­ки юриди­че­ско­го дого­во­ра¹⁷. Поня­тие do­mi­nus под­ра­зу­ме­ва­ло власть (do­mi­nium) соб­ст­вен­ни­ка над участ­ком зем­ли, кото­рая и поз­во­ля­ла ему высту­пать в каче­стве лока­то­ра. Посес­сор фор­маль­но не мог быть лока­то­ром, так как не имел соот­вет­ст­ву­ю­щих прав. Поэто­му в неко­то­рых текстах земле­вла­де­лец пря­мо назван do­mi­nus fun­di (Dig. 19, 2, 24, 4; ср. 41, 2, 40, 2), а колон высту­па­ет арен­да­то­ром fun­di¹⁸, vil­lae¹⁹, prae­dium²⁰. Разу­ме­ет­ся, это не сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как свиде­тель­ство арен­ды цело­го круп­но­го име­ния. Бук­валь­но­му чте­нию источ­ни­ка про­ти­во­ре­чит то, что коло­ны нико­гда не рас­смат­ри­ва­лись юри­ста­ми в каче­стве арен­да­то­ров участ­ков зем­ли в име­нии, како­вы­ми, как извест­но из дру­гих источ­ни­ков, мно­гие из них были. В то же вре­мя, когда в юриди­че­ских текстах о коло­нах упо­ми­на­лось не в пря­мой свя­зи с их отно­ше­ни­я­ми с земле­вла­дель­цем, то явно с одним име­ни­ем свя­зы­ва­лось мно­же­ство коло­нов. Напри­мер, при переда­че име­ния по лега­ту вме­сте с ним переда­ва­лись задол­жен­но­сти пла­те­жей (re­li­qua) мно­гих коло­нов²¹. Поня­тие fun­dus, как и дру­гие, исполь­зо­вав­ши­е­ся рим­ски­ми юри­ста­ми, было частью осо­бой юриди­че­ской лек­си­ки, имев­шей свою соб­ст­вен­ную логи­ку употреб­ле­ния²². В ее кон­тек­сте сле­ду­ет рас­смат­ри­вать и осно­во­по­ла­гаю­щее рим­ское поня­тие для обо­зна­че­ния зем­ледель­цев нераб­ско­го ста­ту­са — колон.

В совре­мен­ной лите­ра­ту­ре сло­во co­lo­nus счи­та­ет­ся про­из­вод­ным от co­lo — возде­лы­вать, обра­ба­ты­вать, со зна­че­ни­ем «зем­леде­лец» вна­ча­ле сво­бод­но­го, а затем зави­си­мо­го ста­ту­са²³. Одна­ко co­lo име­ло и дру­гое зна­че­ние «жить, про­жи­вать», отсюда про­ис­хо­ди­ли «коло­ния» и «колон» — мест­ный житель²⁴. В латин­ском язы­ке исто­ри­че­ской эпо­хи оба зна­че­ния ред­ко пере­се­ка­лись, но эти­мо­ло­ги­че­ски, по-види­мо­му, они были про­из­вод­ны друг от дру­га. Авгу­стин даже в нача­ле V в., про­во­дя с.22 эти­мо­ло­ги­че­ские изыс­ка­ния на этот счет, счи­тал, что пер­во­на­чаль­ное зна­че­ние сло­ва «колон» про­ис­хо­ди­ло от «про­жи­вать», а не от «обра­ба­ты­вать поле»²⁵. Д. Кро­уфорд обра­ти­ла вни­ма­ние на над­пи­си, в кото­рых коло­ны фигу­ри­ру­ют как жите­ли опре­де­лен­ной мест­но­сти, напри­мер, апе­ри­ен­ские или кру­сти­зи­он­ские коло­ны из Бел­ги­ки или лемел­ле­фен­ские коло­ны из Мавре­та­нии²⁶. Поэто­му пред­став­ля­ет­ся более точ­ным счи­тать коло­на не арен­да­то­ром, а посе­лен­цем на чьей-либо зем­ле, мест­ным или приш­лым. Арен­да­то­ром (кон­дук­то­ром) этой зем­ли он ста­но­вил­ся как бы по сов­ме­сти­тель­ству, посколь­ку был вынуж­ден всту­пать с земле­вла­дель­цем в юриди­че­ские отно­ше­ния. Иссле­до­ва­ние К.-П. Йоне эти­мо­ло­гии сло­ва «колон» при­ве­ло его к заклю­че­нию о поли­се­ман­тич­но­сти это­го поня­тия²⁷. По его мне­нию, в антич­ных текстах мож­но про­следить по край­ней мере семь его зна­че­ний. Но при вни­ма­тель­ном рас­смот­ре­нии все они вполне впи­сы­ва­ют­ся в две обо­зна­чав­ши­е­ся тер­ми­ном «колон» кате­го­рии лиц: «жите­ли» и «зем­ледель­цы»²⁸. Поэто­му фак­ти­че­ски под обо­зна­че­ни­ем «колон» скры­ва­лись (если не учи­ты­вать мест­ные раз­ли­чия) две боль­шие кате­го­рии земле­вла­дель­цев: мест­ные, посто­ян­но живу­щие на зем­ле, соб­ст­вен­ность на кото­рую им не при­над­ле­жа­ла, кре­стьяне, вынуж­ден­ные оформ­лять свои отно­ше­ния с соб­ст­вен­ни­ком зем­ли как арен­да­то­ры, и приш­лые посе­лен­цы на этой зем­ле, отно­ше­ние к кото­рой было обу­слов­ле­но пред­ва­ри­тель­но заклю­чен­ным дого­во­ром арен­ды с земле­вла­дель­цем²⁹. Такое раз­ли­чие в среде коло­нов было оче­вид­ным для нею­риди­че­ской лите­ра­ту­ры. Напри­мер, тот же Авгу­стин опре­де­лял, что «коло­на­ми явля­ют­ся работ­ни­ки, при­зван­ные для обра­бот­ки полей как при­шед­шие откуда-нибудь и дер­жа­щие арен­до­ван­ную зем­лю, так и обя­зан­ные родив­шей их зем­ле поло­же­ни­ем для обра­бот­ки полей под вла­стью посес­со­ра» (De civ. Dei X, 1, 7).

В юриди­че­ских текстах так­же про­сле­жи­ва­ют­ся обе кате­го­рии коло­нов. Раз­би­рая отно­ше­ние к инвен­та­рю име­ния рабов, нахо­див­ших­ся на поло­же­нии коло­нов (ser­vi qua­si co­lo­ni), рим­ские юри­сты отме­ча­ли две воз­мож­ные ситу­а­ции. В одной нахо­ди­лись зем­ледель­цы, работав­шие «по дове­рию гос­по­ди­на» (fi­de do­mi­ni­ca), а в дру­гой те, кото­рые «обра­ба­ты­ва­ли име­ние, вно­ся пла­ту подоб­но посто­рон­ним коло­нам»³⁰. Образ­цом для таких рабов высту­па­ли две раз­лич­ные кате­го­рии коло­нов. Одни были арен­да­то­ра­ми по дого­во­ру на срок, пла­тив­ши­ми аренд­ную пла­ту³¹. Колу­мел­ла назы­вал их co­lo­ni, id est con­duc­to­res (Co­lum. de r. r. I, 7, 2). Для име­ния они были чужи­ми (extra­nei) и в состав его инвен­та­ря не вклю­ча­лись. Дру­гие посто­ян­но жили в име­нии, т. е. были на его зем­ле не «посто­рон­ни­ми», а мест­ны­ми уро­жен­ца­ми. Колу­мел­ла назы­вал таких коло­нов мест­ны­ми уро­жен­ца­ми (co­lo­ni in­di­ge­nae)³². Позд­нее они опре­де­ля­лись как co­lo­ni ori­gi­na­les (CTh. XI, 1, 14 = CJ. XI, 48, 4 — 366), посколь­ку зем­ля име­ния была для них род­ной (ge­ni­ta­li so­lo) (Augus­tin. De civ. Dei X, 1). Отно­ше­ния с ними земле­вла­дель­ца фак­ти­че­ски опре­де­ля­лись не дого­во­ром, а его «дове­ри­ем» (fi­de do­mi­ni­ca)³³. Имен­но такие коло­ны мог­ли пере­ме­щать­ся хозя­и­ном из одно­го име­ния в дру­гое (Paul. Sent. III, 6, 47—48). Рас­смат­ри­вая вза­им­ные обя­за­тель­ства коло­на и хозя­и­на при арен­де, в част­но­сти в слу­чае сти­хий­ных бед­ст­вий, Гай отме­чал, что все это отно­сит­ся лишь к коло­нам, кото­рые «арен­ду­ют за опре­де­лен­ную сум­му денег»³⁴. А были еще коло­ны-доль­щи­ки (par­tia­rii), кото­рые «разде­ля­ют ущерб и при­быль с хозя­и­ном име­ния по пра­ву как бы това­ри­ще­ства». В дру­гом сочи­не­нии Гай ука­зы­вал, что «если пла­та не будет точ­но опре­де­ле­на, дого­вор лока­тио-кон­дук­тио не при­зна­ет­ся заклю­чен­ным» (Instit. III, 142). Оче­вид­но, что коло­ны-доль­щи­ки не были обыч­ны­ми арен­да­то­ра­ми³⁵. Сце­во­ла, цити­руя отры­вок из реаль­но­го заве­ща­ния II в., дает пред­став­ле­ние, что прак­ти­че­ски доход от коло­нов регу­ли­ро­вал­ся обы­ча­ем име­ния (con­sue­tu­do)³⁶. Веро­ят­но, «обы­чаи» опре­де­ля­ли не толь­ко пла­те­жи коло­нов, но и весь круг отно­ше­ний вла­дель­ца име­ния с земле­вла­дель­ца­ми. В рим­ской Афри­ке образ­цом тако­го помест­но­го уста­ва высту­пал зна­ме­ни­тый Ман­ци­ев закон, сохра­няв­ший свое зна­че­ние, судя по «Таб­лич­кам с.23Аль­бер­ти­ни», со II до кон­ца V в. Нали­чие таких «обы­ча­ев» свиде­тель­ст­ву­ет об усто­яв­ших­ся свя­зях име­ния с коло­на­ми. В этих отно­ше­ни­ях, став­ших тра­ди­ци­он­ны­ми, «обы­чай» заме­нял фор­маль­ный юриди­че­ский дого­вор. Такие отно­ше­ния были рас­про­стра­не­ны в тех рома­ни­зи­ро­ван­ных обла­стях, где были пред­став­ле­ны хозяй­ства, издав­на исполь­зо­вав­шие труд коло­нов. Но еще боль­шее зна­че­ние они име­ли в тех про­вин­ци­ях, куда ниве­ли­ру­ю­щее воздей­ст­вие рим­ско­го пра­ва про­ник­ло срав­ни­тель­но позд­но, и где боль­шую роль игра­ли мест­ные инсти­ту­ты. В элли­ни­зи­ро­ван­ных реги­о­нах роль «обы­ча­ев» при рим­ля­нах ста­ло играть мест­ное пра­во на гре­че­ской осно­ве. Понят­но, что обо­зна­че­ние мест­ных зем­ледель­цев тер­ми­ном «коло­ны» и вклю­че­ние их таким обра­зом в сфе­ру дей­ст­вия рим­ских пра­во­вых инсти­ту­тов, отнюдь не озна­ча­ло, что на прак­ти­ке они пре­вра­ща­лись в коло­нов-арен­да­то­ров. По срав­не­нию с послед­ни­ми они были более тес­но свя­за­ны с име­ни­ем и, веро­ят­но, были теми, кто делил пре­врат­но­сти судь­бы с земле­вла­дель­цем «по пра­ву как бы това­ри­ще­ства».

Под вли­я­ни­ем про­вин­ци­аль­ных, но вклю­чав­ших­ся в орби­ту рим­ских пра­во­вых норм идея крат­ко­сроч­ной арен­ды пре­тер­пе­ла неко­то­рые, допу­сти­мые ее юриди­че­ской фор­мой, изме­не­ния. В допол­не­ние к арен­де за пла­ту день­га­ми появ­ля­ет­ся пла­та нату­рой из части уро­жая по образ­цу доль­щи­ков (Dig. 19, 2, 19, 3). Наряду с обыч­ным пяти­лет­ним сро­ком арен­да зача­стую начи­на­ет рас­смат­ри­вать­ся юри­ста­ми как дол­го­сроч­ная³⁷. Прак­ти­че­ски уже ко вре­ме­ни Гор­ди­а­на раз­ли­ча­ли вре­мен­ную и «веч­ную» арен­ду: «Не зна­ешь путей исти­ны, если не остав­ля­ешь арен­да­то­ром наслед­ни­ка арен­да­то­ра, так как или арен­да веч­ная, то она так­же пере­хо­дит к наслед­ни­ку, или она вре­мен­ная, то во вре­мя арен­ды обя­зан­ность по кон­трак­ту так­же ложит­ся на наслед­ни­ка»³⁸. Эво­лю­ция аренд­ных отно­ше­ний в этом направ­ле­нии полу­чи­ла завер­ше­ние в раз­ра­бот­ке Уль­пи­а­ном норм мол­ча­ли­во­го про­дле­ния аренд­но­го дого­во­ра: «Не толь­ко тот, кто сохра­ня­ет состо­я­ние арен­ды после окон­ча­ния сро­ка аренд­но­го дого­во­ра, будет счи­тать­ся вновь арен­ду­ю­щим, но так­же и те, кто станет тер­петь обя­за­тель­ный залог. Но это вер­но в том слу­чае, если в пер­вый аренд­ный срок никто не отдаст за него вещи; ведь для это­го будет необ­хо­дим новый дого­вор. Тот же смысл будет и в слу­чае арен­ды земель государ­ства. С дру­гой сто­ро­ны, то, что гово­ри­ли в отно­ше­нии того коло­на, кото­рый мол­ча­ли­во про­для­ет арен­ду, то он при­ни­ма­ет­ся так, что в тот год, когда они мол­ча­ли­во дого­ва­ри­ва­ют­ся, их аренд­ные обя­за­тель­ства ока­зы­ва­ют­ся воз­об­нов­ле­ны, но так­же и в после­ду­ю­щие годы, даже если люст­рум был бы назна­чен толь­ко до нача­ла арен­ды. Но если и в сле­ду­ю­щий после окон­ча­ния люст­ру­ма год не будет про­из­веде­но ниче­го про­ти­во­ре­ча­ще­го [аренд­ным отно­ше­ни­ям], то та же самая арен­да сохра­ня­ет­ся на этот год так­же по мол­ча­ли­во­му согла­ше­нию. И так под­ряд соблюда­ет­ся каж­дый год. На город­ских зем­лях, одна­ко, мы исполь­зу­ем дру­гое пра­во, так что в зави­си­мо­сти от того, кто будет оби­тать [там], тот пусть и будет ответ­ст­вен­ным, если не при­жил­ся в пред­пи­сан­ное сро­ком арен­ды вре­мя» (Dig. 19, 2, 13, 11). Вслед­ст­вие это­го пись­мен­ный дого­вор стал ненуж­ным. Види­мо, в III в. с изда­ни­ем эдик­та Кара­кал­лы нетра­ди­ци­он­ные для рим­ско­го пра­ва отно­ше­ния осо­бен­но актив­но ста­ли втор­гать­ся в него. Имен­но к это­му вре­ме­ни отно­сит­ся един­ст­вен­ное сохра­нив­ше­е­ся юриди­че­ское опре­де­ле­ние коло­на, дан­ное Уль­пи­а­ном: «Колон — это тот, кто арен­ду­ет на опре­де­лен­ное вре­мя, а по окон­ча­нии его оста­ет­ся, мол­ча­ли­во про­дляя дого­вор, ибо счи­та­ет­ся, что если хозя­ин раз­ре­шит ему оста­вать­ся в име­нии, то он сда­ет [зем­лю] на тех же усло­ви­ях, и тако­го рода дого­во­ры не долж­ны оформ­лять­ся ни сло­вес­но, ни доку­мен­та­ми, а дей­ст­ви­тель­ны при про­стом согла­сии»³⁹. Опре­де­ле­ние Уль­пи­а­на носит явно ком­про­мисс­ный и отто­го услов­ный харак­тер. Фор­маль­но колон счи­та­ет­ся арен­да­то­ром. Но если стро­го сле­до­вать тек­сту, то коло­ном арен­да­тор ста­но­вил­ся толь­ко по окон­ча­нии фор­маль­но­го сро­ка арен­ды. Меж­ду коло­ном и земле­вла­дель­цем был дого­вор. Но дого­вор не оформ­лял­ся ни сло­вес­но, ни пись­мен­но, то есть он более похож на «обы­чай» и не мог счи­тать­ся чисто с.24 юриди­че­ским. И тем не менее он при­рав­ни­вал­ся Уль­пи­а­ном к фор­маль­но­му дого­во­ру арен­ды⁴⁰. Пред­став­ля­ет­ся, что имен­но так нетра­ди­ци­он­ные отно­ше­ния земле­вла­дель­ца и зем­ледель­ца были вклю­че­ны в сфе­ру юриди­че­ских и на них рас­про­стра­ни­лись нор­мы дого­вор­ных отно­ше­ний.

Види­мо, след­ст­ви­ем это­го ста­ло рас­про­стра­не­ние в юриди­че­ских источ­ни­ках II—III вв. пред­став­ле­ния о дли­тель­ной арен­де⁴¹. В совре­мен­ной лите­ра­ту­ре изме­не­ния в дого­вор­ных отно­ше­ни­ях коло­на и земле­вла­дель­ца зача­стую трак­ту­ют­ся в каче­стве пока­за­те­ля укреп­ле­ния свя­зи коло­на-арен­да­то­ра с име­ни­ем уже к III в.⁴². При этом акцен­ти­ру­ет­ся вни­ма­ние на стрем­ле­нии земле­вла­дель­цев удер­жать коло­нов в име­нии, для объ­яс­не­ния кото­ро­го выстав­ля­ют­ся те или иные при­чи­ны⁴³. В каче­стве при­ме­ра обыч­но ука­зы­ва­ют на выдерж­ку из рескрип­та импе­ра­то­ра Филип­па: «Часто пред­пи­сы­ва­ет­ся, чтобы кон­дук­то­ры или их наслед­ни­ки не удер­жи­ва­лись про­тив их жела­ния после пол­но­го окон­ча­ния сро­ка арен­ды» (CJ. IV, 65, 11 — 244). К это­му добав­ля­ют сведе­ния о «при­нуди­тель­ной арен­де» «цар­ской зем­ли» в Егип­те II—III вв. Одна­ко при­нуди­тель­ное задер­жа­ние на зем­ле прак­ти­ко­ва­лось обыч­но тогда, когда кре­стьяне ока­зы­ва­лись долж­ны казне. Они и не мог­ли уйти с зем­ли пока не рас­пла­ти­лись. Поэто­му по окон­ча­нии сро­ка их арен­ды диой­кет был вынуж­ден вновь вно­сить их в спис­ки арен­да­то­ров, хоте­ли они того или нет. Не желая или не умея отдать долг, неко­то­рые зем­ледель­цы бежа­ли. С их сто­ро­ны это мог­ло быть и след­ст­ви­ем обни­ща­ния, и неже­ла­ния пла­тить (кото­рое они обле­ка­ли в фор­му жалоб на нище­ту). Со сто­ро­ны адми­ни­ст­ра­ции, рас­по­ря­жав­шей­ся государ­ст­вен­ной зем­лей, оче­вид­но фор­маль­ное отно­ше­ние к вопро­су. Чинов­ни­кам было нуж­но, чтобы ука­зан­но­му в опи­сях чис­лу участ­ков соот­вет­ст­во­ва­ло опре­де­лен­ное чис­ло зем­ледель­цев. Про­ще было насто­ять на воз­об­нов­ле­нии арен­ды, чем искать реаль­но­го ново­го хозя­и­на зем­ле. Такие «арен­да­то­ры» и не соби­ра­лись оста­вать­ся на зем­ле, не при­но­сив­шей им дохо­да. В том же титу­ле Кодек­са Юсти­ни­а­на (IV, 65, 9) поме­ще­ны и тек­сты про­ти­во­по­лож­но­го содер­жа­ния. Напри­мер, взя­тый из кон­сти­ту­ции Алек­сандра Севе­ра 234 г. отры­вок: «Нет необ­хо­ди­мо­сти, чтобы поку­па­тель како­го-либо име­ния оста­вил его коло­ну, кото­ро­му преж­ний соб­ст­вен­ник сда­вал в арен­ду, если толь­ко он не осу­ще­ст­вил покуп­ку в соот­вет­ст­вии с таким зако­ном. Одна­ко если будет при­зна­но, что имел место такой дого­вор, чтобы сохра­ня­лись преж­ние аренд­ные отно­ше­ния, даже если и без запи­си, то, посколь­ку извест­но, счи­та­ет­ся, что суд дол­жен верить это­му»⁴⁴. В поста­нов­ле­нии эпо­хи Вале­ри­а­на и Гал­ли­е­на гово­рит­ся, что если лока­тор выгнал тебя из име­ния, ты можешь предъ­явить иск ex con­duc­to и можешь взыс­кать и удер­жать штраф, кото­рый соглас­но дого­во­ру над­ле­жит вне­сти за нару­ше­ние согла­ше­ния (CJ. IV, 65, 15 — 259). Ко II в. отно­сит­ся вклю­чен­ное в Диге­сты Юсти­ни­а­на (19, 2, 32), разъ­яс­не­ние Юли­а­на, кото­рый, ссы­ла­ясь на Кас­сия, писал, что если умер­ло лицо, сдав­шее в арен­ду име­ние, то коло­на нель­зя заста­вить работать на наслед­ни­ка, но если колон хочет оста­вать­ся обра­ба­ты­вать име­ние, а наслед­ник не согла­сен, колон может предъ­явить к нему иск⁴⁵. Нали­чие тек­стов, кото­рые при фор­маль­ном их рас­смот­ре­нии при­во­дят к пря­мо про­ти­во­по­лож­ным резуль­та­там, пока­зы­ва­ет, что они име­ли в виду не кон­крет­но исто­ри­че­скую, а юриди­че­скую ситу­а­цию. Оче­вид­но, что авто­ры поста­нов­ле­ний III в. стре­ми­лись лишь к одно­му: обес­пе­чить юриди­че­ские пра­ва обе­их сто­рон в дого­вор­ных или ква­зидо­го­вор­ных отно­ше­ни­ях. Сами по себе юриди­че­ские источ­ни­ки не дают осно­ва­ний счи­тать земле­вла­дель­цев более заин­те­ре­со­ван­ны­ми в удер­жа­нии коло­нов на сво­ей зем­ле, чем послед­них там остать­ся. У коло­нов, соот­вет­ст­вен­но, в таком слу­чае сле­до­ва­ло бы подо­зре­вать неуем­ное жела­ние менять место сво­е­го житель­ства по окон­ча­нии каж­до­го пяти­лет­не­го сро­ка арен­ды (види­мо, ради абстракт­но­го под­твер­жде­ния соб­ст­вен­ной сво­бо­ды). А ведь, как спе­ци­аль­но отме­чал еще И. М. Гревс, «чтобы у зем­ледель­ца раз­вил­ся “бес­по­кой­ный дух”, нуж­но, чтобы ему очень пло­хо жилось, так с.25 как зем­леде­лие при­уча­ет к осед­ло­сти и раз­ви­ва­ет ско­рее кон­сер­ва­тив­ные чув­ства»⁴⁶. Хотя А. Джо­у­нз отме­чал, что в Егип­те обыч­ным делом была крат­ко­сроч­ная арен­да на один-четы­ре года, он так­же согла­сен с тем, что все же боль­шая часть назы­вав­ших­ся коло­на­ми зем­ледель­цев рим­ских про­вин­ций была осед­лы­ми, посто­ян­но жив­ши­ми на зем­ле сво­их пред­ков кре­стья­на­ми. Пока­за­те­лен при­мер, при­веден­ный со ссыл­кой на Пом­по­ния Уль­пи­а­ном: «Когда у мое­го пас­ту­ха вол­ки укра­ли сви­ней, колон сосед­ней вил­лы с креп­ки­ми и силь­ны­ми соба­ка­ми, с кото­ры­ми пас свой скот, их [то есть сви­ней], догнав вол­ков, отбил, или соба­ки вырва­ли, и когда мой пас­тух потре­бо­вал сви­ней, спро­сил: чьи же теперь сви­ньи — того, кто отбил, или преж­не­го хозя­и­на?» (Dig. 41, 1, 44). Оче­вид­но, такой колон был типич­ной фигу­рой аграр­но­го пей­за­жа. Он пас скот sui gra­tia, то есть для себя. По мане­ре обра­щать­ся с пас­ту­хом сосед­не­го земле­вла­дель­ца он явно креп­кий хозя­ин. К это­му при­ме­ру мож­но доба­вить еще одно разъ­яс­не­ние Юли­а­на, кото­рое пока­зы­ва­ет, что в сво­ем хозяй­стве колон мог иметь рабов и высту­пать в каче­стве ростов­щи­ка, уво­дя­ще­го в залог чужих рабов (Dig. 43, 33, 1 pr.). Не менее пока­за­тель­на над­пись из Ита­лии: «Посвя­ща­ет­ся богам Манам. Титу Алфе­ну Атти­ку, севи­ру Авгу­ста­лу, коло­ну Тиро­ни­ан­ско­го име­ния, кото­рое он обра­ба­ты­вал 50 лет. Т. Алфен Секунд патро­ну достой­но­му поста­вил»⁴⁷. Мест­ные коло­ны из извест­но­го Буру­ни­тан­ско­го саль­ту­са, пред­став­ляв­шие себя без­за­щит­ны­ми перед про­из­во­лом импе­ра­тор­ских про­ку­ра­то­ров и кон­дук­то­ров, были пред­став­ле­ны дефен­со­ром Фла­ви­ем Геми­ни­ем и сво­им маги­ст­ром Лури­ем Вик­то­ром⁴⁸. По всей види­мо­сти, посто­ян­но обыг­ры­ваю­ща­я­ся в лите­ра­ту­ре мысль о пер­ма­нент­ном ухуд­ше­нии хозяй­ст­вен­но­го и соци­аль­но­го поло­же­ния коло­нов явля­ет­ся след­ст­ви­ем опре­де­лен­ной ори­ен­та­ции созна­ния иссле­до­ва­те­лей, под­би­раю­щих толь­ко такой мате­ри­ал. Точ­но так же и рас­про­стра­нен­ное пред­став­ле­ние о посто­ян­ной задол­жен­но­сти коло­нов, извеч­но неспо­соб­ных вовре­мя выпла­чи­вать аренд­ную пла­ту, кажет­ся реци­ди­вом пере­не­се­ния пред­став­ле­ний о совре­мен­ном товар­ном про­из­вод­стве на антич­ное хозяй­ство⁴⁹.

Сво­е­го рода «узур­па­ция» посто­ян­но жив­ши­ми на зем­ле мест­ны­ми зем­ледель­ца­ми тер­ми­на «колон» долж­на была пове­сти к закреп­ле­нию и за вре­мен­ны­ми арен­да­то­ра­ми более спе­ци­фи­че­ско­го обо­зна­че­ния, чем общий тер­мин «кон­дук­тор»⁵⁰. Таким обо­зна­че­ни­ем стал часто встре­чаю­щий­ся в ком­мен­та­ри­ях юри­стов II—III вв. тер­мин «инкви­лин». Фор­маль­но в юриди­че­ских текстах инкви­лин счи­тал­ся арен­да­то­ром жилья, дома или его части, в про­ти­во­вес коло­ну — арен­да­то­ру зем­ли⁵¹. В этом смыс­ле он при­ме­нял­ся как к город­ским, так и к сель­ским жите­лям. В послед­нем слу­чае кон­текст мно­гих юриди­че­ских казу­сов посто­ян­но сопо­став­ля­ет инкви­ли­нов с коло­на­ми⁵². Эти­мо­ло­ги­че­ски тер­мин «инкви­лин» оче­вид­но про­из­во­ден от «инко­ла», обо­зна­чав­ше­го приш­лых посе­лен­цев в про­ти­во­вес мест­ным жите­лям. Сле­до­ва­тель­но, если коло­ны были мест­ны­ми зем­ледель­ца­ми, то инкви­ли­ны — приш­лы­ми арен­да­то­ра­ми (= in­co­la fun­di)⁵³. Э. Кор­не­манн и Д. Флах видят в этих инкви­ли­нах коло­нов, кото­рые жили на саль­ту­сах в про­ти­во­вес тем, кото­рые наряду со сво­и­ми участ­ка­ми, арен­до­ван­ны­ми в име­нии, обра­ба­ты­ва­ли так­же зем­лю вне поме­стья, обыч­но соб­ст­вен­ную⁵⁴. Воз­мож­но, инкви­ли­ны мог­ли быть зем­ледель­ца­ми не толь­ко в име­нии, но и в селе. В неко­то­рых над­пи­сях инкви­ли­ны про­ти­во­сто­ят vi­ca­ni, то есть мест­ным (ori­gi­na­les) жите­лям села (vi­cus)⁵⁵. Веро­ят­но в этом же зна­че­нии тер­мин при­сут­ст­ву­ет в над­пи­си из Хен­хир Мет­тих 116—117 гг., где co­lo­ni in­qui­li­ni eius fun­di выде­ле­ны в каче­стве осо­бой кате­го­рии зем­ледель­цев импе­ра­тор­ских вла­де­ний⁵⁶. В «Эти­мо­ло­ги­ях» Иси­до­ра Севиль­ско­го «инкви­ли­на­ми назы­ва­ют­ся обра­ба­ты­ваю­щие зем­лю как чужую, кото­рые к тому же не име­ют соб­ст­вен­но­го места, но про­жи­ва­ют на чужой зем­ле; инкви­ли­на­ми явля­ют­ся те, кото­рые пере­се­ля­ют­ся и не оста­ют­с<