Мальвины в Мексике Adolfo M. Vaccaro

 

МАЛЬВИНЫ В МЕКСИКЕ

 

Есть точка схождения между двумя кусками нашей истории, затрагивающими наши сентиментальные чувства. Две даты. Две вехи, базирующиеся на антиподах, как будто судьба распорядилась, чтоб окончание глагола страдать совпало внахлёст с началом глагола торжествовать.

Мексика располагала мирной областью, которая принимала схватку между флегмой гордых победителей и золой удручённых каштанов.

Между волной и волной, которая увеличивала густоту переполненных трибун, кому-то случилось молиться, призывая всеобъемлющего Бога.

Невидимые крылья заслонили глаза тех, кто вершили правосудие, ввиду того, что постановление арбитража могущественных просителей, которые доминировали в мире в течение столетий, не могло быть превышающим всемогущество божественного существа, которое, избрав своего возлюбленного сына, наделило его справедливой рукой.

Но поскольку Господь также всевидящ, от него не укрылась магия того, кто сверхъестественной способностью был похож на самого совершенного ангела его свиты. И потому Он мог созерцать крылатые ноги и способ избежать косвенных противников для реализации заветной мечты. Согласные голоса заявляли: это была лучшая работа, когда-либо виданная в анналах этой конкретной истории.

И как Творец, плюс ко всему вездесущий, мог созерцать толкущихся вокруг него ликующих молодых духов. Именно тогда Он обратил взор на мертвецов с Крейсера Пахаря Генераля Бельграно, героических лётчиков, бойцов павших на Большом Гусином Лугу, за Аргентинский Порт и в десятках других мест на Мальвинах. Бог поднял их головы на престижную высоту, предоставив их туловища темноте и одиночеству в которых они коснели, чтобы в небесах прославлялось рыдающее имя: Марадона.

"Отстаивание почётных принципов делает честь их адвокату, даже когда инцидент не затрагивает сферы его интересов"

Адольфо М. Ваккаро

 

ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ

 

Я угнал полуостров арабов, кнутом

Как на Дюне червем земляным погоняя.

Когда Африка заполыхала огнём,

Тапком Мадагаскара сбил пламя огня я.

 

'Ассу' видели? Там с кормы в жертву валам

Лилипут оступался, играющий в жмурки;

След мой словно от гусениц трактора шрам

Заживляла ладонь филиппинских хирургов.

 

В самолетов угонщике дух мой воскрес,

Я свой рок навяжу прилипалам на днище -

Это в ад ледяной транссибирский экспресс,

За Разломом Орла саранчи токовище.

 

У кальмара гигантского, как Беовульф,

Оторвал я клешню, маме жалуйся, Грендель!

Я плыл дальше - сорвиголова -: Вельзевул

Двух монахов заузлил как карточный крендель.

 

Океан я рассматривал как лунапарк:

Убегал по железной дороге от Снарка

На дрезине, как льдине тюлень, словно панк

На измене от лип заграбастых фольварка.

 

Альбатрос совершал свой бесцельный вояж,

Как вандал на бульдозере, стелы корчуя.

Осьминог Ктулху выброшен бурей на пляж,

Готов миной взорваться, дредноут почуя.

 

Групер плыл как Голем, чтоб халдею помочь:

Палачи и маньяки вставали из гроба;

Проглотив моряка, он выплёвывал прочь –

За отсутствие вешалки из гардероба.

 

Ярких перьев орлана убор головной

Ощетинила зебра-крылатка свирепо:

Без шинели вернулся чиновник домой

Укоризной всевышнему Невским проспектом.

 

Терминатором жидким из лужи восстав,

Каракатица шла по Бродвею певичкой.

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Мой мангуст переехал его электричкой.

 

Бэтман манта над Готэмом реял, на дно

Субмарины акул загоняя. Едва ли

Вечность будешь лежать в ожиданьи Гадо

С каракатицей, чтоб не запеленговали.

 

Кита хоботом смерча нашарил тайфун

И поднял для решительного разговора:

"Пускай, вы, дум властитель, народный трибун,

У вас вич, и не вылечит вас мандрагора!"

 

Я парил, в каплю амбры одетый, шаля,

Словно лыжник с трамплина, по воле Гольфстрима.

Появленье китов на гречишных полях

И в горах джаггернаутов – непостижимо!

 

Дежавю подарив властелину колец,

Я плыл в жерле вулкана, прохладой пугая,

Между тем, за загривок хватая, овец

Уносили воинственные попугаи.

 

Тасманийского дьявола криком черна

Гниль отлива для фьордов и шхер старожила.

В ожиданьи прилива томилась волна,

Закипая как кровь Януария в жилах.

 

Император гнушался маразма могил,

В пасти рыбы найдя триумфатора завтрак,

По волнам я катился, как папамобиль,

И дарил индульгенции плезиозаврам.

 

Сумасшедшая буря устроила тир,

С неба в моря мишень шля милльон камикадзе,

И я видел, как в яме звериной Шекспир

От летящих камней успевал уклоняться.

 

Я видал как цунами ленивых мурен

Забривали как в армию конфедератов

И тащили в атаку на сушу на плен

И убой, гной кровавых бинтов медсанбатов.

 

Преломлялось сквозь аквамарина флакон,

Как коралловый конь по дну драпал галопом

От терновых венцов, как голодных волков;

Лишь моллюск Магдалины жрал звезд морских скопом.

 

Левитация мант, словно сдавших зачёт

Выпускного экзамена на бакалавра,

Так же отроков будет лететь звездолёт

Долго, вплоть до окрестностей Альфы Центавра.

 

Люк Скайуокер встань на капитанских мостках,

В нашу пользу сложились бы Звездные войны,

В пользу скрипок, играющих на кораблях,

В пользу мачт, скрипом аплодисментов достойных.

 

Если снятся химерам с Нотр-Дам-де-Пари

Буржуа, как андроидам электроовцы,

Если в спрутах морских козаностра внутри,

То не дрейфь, Марианская падь, я – Дубровский.

 

Я познал, что движение рыб косяка

Гармоничней и слаженней русских балетов,

И что рыба-калашников, наверняка,

Рыбы-меч эффективней на картах валетов.

 

Я рассматривал море, сам им становясь,

Ибо все мы становимся тем, что мы любим:

Балерин в белых пачках ткала пены вязь,

На подхвате у них были Демоны Врубеля.

 

Я мечтал станцевать свой сапфирный рассвет,

Разрывающий сердце предвзятых фламинго.

Комиссары ведут наших дев в кабинет,

Ясновзорых и золотокосых, былинных.

 

Пусть поведает детям журнал "Ералаш",

Как Максим Каммерер натянул портупею.

Как Каспийского моря привычный пейзаж,

Я бы сфотографировал Кассиопею!

 

ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ 2

 

Увидав впереди Геркулеса столбы,

Развернул я оглобли – капризный и юный –

От приюта для трудных подростков судьбы

Сорванец с переулка Парижской Коммуны.

 

Я внимал Одиссеем руладам сирен,

Словно Гугель они обещали всезнайство,

Изгибали назад птичьи кости колен:

Хохотал в луноходе бурлак, забыв рабство.

 

Я свидетель зелёных снегов. Изо льда

Возникала Изольда и льнула к Тристану.

Между ними плыла рыба-меч. Никогда

Не служил в легионе Картуш иностранном.

 

Черепаха морская пустилась в бега,

Отказавшись служить багажа почтальоном,

В мире пёстрых ларцов и шкатулок слуга

Фигаро доставляет записки влюблённым.

 

Я свидетель дельфиньих забав, рвавших сеть,

Рыб спасавших, глумящихся над рыбаками,

И других, обреченных месть ситхов стерпеть,

Шаловливых с отрубленными плавниками.

 

Я умел отличить от прилива отлив,

Как быка от медведя на фондовой бирже,

На рога матадора поднявший, бодлив,

Снявший с мели кита, вечный грузчик без грыжи.

 

Осьминог был как древо, растущее внутрь,

А присоски торчали как мальчика стрелы,

Регистратора око нашло перламутр

Гаража для малышки спортивной модели.

 

Солнце – чайник из меди, учите матчасть!

У тукана в рубильнике ток трибунала!

Распахнула акула тигровая пасть:

Гаражом для фольксвагенов стать загадала.

 

Стетакант – фаршированная голова

Губернатора города Глупова. Споро

Граммофончик улитки добычу урвал,

Баритоном хозяина съев лабрадора.

 

Я люблю парикмахерских бравых акул

Ритуал камасутру мешать с харакири,

С леопардом обнявшись, дреколье воткнул

И два раза в груди повернул беглый мцыри.

 

Я разил и зиял, как в метане гроза

Рокоссовского, к чёрту стремя Аппалачи,

И алмазного неба стальная фреза

Возносила меня к русакам Фибоначчи!

 

Драл загривок лося, как безумная рысь,

Грабил банки Гроссмейстера в гриме клингона,

Снегопад на погоны брал как декабрист,

Распахнув кожу моря чулком из капрона.

 

Как менялись местами пассат и муссон,

Как Салтан и Гвидон, и несла меня бочка

На воспитанный выдрами пир похорон,

Так свистит в свиристеля свисток белобочка.

 

Я сморкался Бетховеном в грусти платок,

Я у всех на устах расцветал как проказа,

Я боярышник пил беспросыпно как йог,

Василиска флюидом травя Китовраса.

 

Мне медуза метнула десятый ковчег.

Я Маркиза де Сада содрал поцелуи

С бронекатера. Язвы мальтийских утех

Лорда с Генералиссимусом аллилуйи!

 

Эта новость визжала, взорвав интернет:

Шар бильярдный во рту - диверсант астролябий,

Челубея чалмой задушил Пересвет,

Взял восхода Антареса штангу Ослябя.

 

Рэкетир, куй железо, пока Горбачёв!

Я сквозь айсберг прошел, как утюг сквозь банкира!

Под каким из наперстков сегодня мой чёлн

Угадать не сумеет пушкарь канониров!

 

Паруса, как, чулки потеряв, санкюлот,

Я бежал по ножу гильотины, немея,

Целакант проплывал в глубине – гугенот,

Переживший счастливо ночь Варфоломея.

 

Я, летевший зигзагом сухого листа,

Целаканта сравнивший с хлыстом катакомбным,

А акулу со ржавым каркасом моста,

Жил в змеином яйце возраставшего тромба!

 

Я летел, словно панда бежит сквозь бамбук,

Вместо мачты и паруса гроздь винограда,

Кадыка барракуды касался каблук,

Свежим ветром знобило клеймо конокрада.

 

Бегемот и Мальстрём столько вычурных поз

Камасутры прошли, что у самбо психозы,

Мой радист никогда не накнокает: SOS,

Пусть Мальстрём изотрёт мой каркас в целлюлозу!

 

Бог-ковбой на родео прибоя скакал,

Джинсы моря держались на нитках дельфинов,

Тарантеллу плясал осьминог-аксакал,

Костыли суеверного чуда отринув.

 

Где хранила разжалованных глубина

Флибустьеров в обнимку с морскими ежами,

Плащаница туринская, как простыня

Парашютно-десантными шла парусами.

 

Бил бутылки с шампанским Бискайский залив

О борта свежевыкрашенных броненосцев,

И меня, как Дюймовочку, в рай вознесли

Стрелы кранов портовых – жуков-рогоносцев.

 

Лейтесь слёзы мои, – полицейский сказал –

Фомальгаут нас примет в объятья благие!

Отказавшись от Хиджры, последний финвал

Встретит смерть на Земле, не сдержав ностальгии.