Переход к изготовлению орудий и происхождение

ДРЕВНЕЙШИХ ГОМИНИД

 

За годы существования науки о человеке — антропологии идея о ес­тественном происхождении человека от обезьяноподобных предков, ко­торая появилась впервые еще в глубокой древности, получила убеди­тельное обоснование. Накоплены данные, позволяющие с исчерпывающей полнотой осветить место человека в системе животного мира и те особенности в развитии человека, которые выходят за рамки законо­мерностей биологической эволюции, уступая место закономерностям,

107

связанным с возникновением качественно новой общественной формы, движения материи и сознания. В отечественной антропологии принята трудовая теория антропогенеза Ф. Энгельса, в которой дается принци­пиальный анализ возможных путей возникновения человека и его об­щества с социальной точки зрения. По Ф. Энгельсу, основными факто­рами антропогенеза, обеспечившими возникновение человека, явились, переход к прямохождению с освобождением рук от функции опоры, развитие мозга, руки и речи в процессе коллективного труда. Переход от использования предметов в качестве орудий к изготовлению орудий признан гранью, рубежом между животными предками гоминид и древ­нейшими из людей. Как происходил этот переход? Что его подготови­ло, сделало возможным?

Принято считать, что по пути очеловечивания эволюционировала по­рода наиболее высокоразвитых человекообразных обезьян типа понгид, которые вынуждены были перейти к жизни на земле и осваивать но­вые способы добычи корма, приспосабливаться к существованию в но­вых условиях. Переход от древесного образа жизни к наземному был вызван, видимо, как природными изменениями (редели леса), так и возросшими потребностями человекообразных обезьян в питании - крупным антропоидам становилось трудно передвигаться по деревьям и обеспечивать себя в достаточных количествах растительны­ми кормами. Развивающийся мозг требовал также животных белков, фосфора и других элементов, которые могла дать только мясная, пища.

Те ив антропоидов, которые не сумели освоиться в наземных усло­виях и не овладели охотой, остались в стороне от прогрессивной эво­люции, от гоминизации. Они сохранились почти без изменений до на­ших дней - шимпанзе, гориллы, оранги, гиббоны.

Жизнь на деревьях развила у обезьян, особенно у человекообраз­ных, такие черты, которые обеспечивали возможность дальнейшего прогресса. Это развитые руки со способностью к тонкой дифференцировке движений кистей и пальцев; цветное стереоскопическое зрение и способность «на глаз» оценивать расстояние; усложнение проприоцепторов, участвующих в координации движений тела; развитый мозг и высокоорганизованная высшая нервная деятельность с легкостью обра­зования условных связей по типу простых и сложных цепных рефлек­сов на различные раздражители, выработкой тонких дифференцировок и запаздывающих рефлексов, способностью быстро и легко перестраи­вать стереотипы без невротических срывов; стадный образ жизни; об­разование сообществ; и, наконец, ориентировочно-исследовательская: деятельность, стремление манипулировать всеми доступными объек­тами, умение использовать естественные предметы (ветки, палки, кам­ни) в качестве орудий, средств защиты и нападения.

Многочисленные опыты зоопсихологов и физиологов продемонстри­ровали значительные отличия интеллекта и психики обезьян от осталь­ных животных, признав за обезьянами способность к первичному реше­нию задач, к «ручному» мышлению, к формированию обобщенного опы­та в процессе практического анализа различных предметов, с которыми обезьяны манипулируют. В процессе «мышления в действии» обезьяны постигают механические связи между деталями предмета, обстановки,, словом, обезьяны могут понимать только те связи, которые можно по­трогать руками и непосредственно обозреть, что определяет их мышле­ние, но и ставит предел их умственным способностям. Остальные живот­ные не способны и на это (Фабри, 1973).

Почему именно у приматов развились поведение (высшая нервная деятельность) и мышление, которые намного превышают доступные- остальным животным пределы, которые обеспечили переход к изготов­лению орудий?

108

Чтобы попытаться найти ответ на этот вопрос, рассмотрим несколь­ко подробнее особенности поведения приматов, коренным образом от­личающие их от других животных, такие как ориентировочно-исследова­тельская деятельность, манипулирование и зачатки орудийной деятель­ности.

У обезьян хорошо развиты две формы ориентировочного рефлекса, присущего всем животным: 1) элементарная форма по типу рефлекса «что такое?», создающего установку органов чувств на внезапные из­менения во внешней среде и подготавливающего организм к возмож­ности активных действий неизвестного пока характера, 2) специализи­рованная поисковая деятельность, связанная с основными безусловными рефлексами и направленная на удовлетворение жизненно важных по­требностей организма (пищевой, оборонительной, половой стадной и др.).

Но у обезьян есть еще одна форма ориентировочной деятельности, так называемая ориентировочно-исследовательская, элементы которой развиты у грызунов и слегка намечены у некоторых других видов мле­копитающих и птиц. По аналогии с деятельностью человека этот иссле­довательский рефлекс более высокого порядка принято называть «лю­бопытством» (рис. 27).

Самой главной особенностью ориентировочно-исследовательской дея­тельности у обезьян является ее бескорыстие. Обезьяны нередко часами занимаются явно бесполезными предметами. Более того, они могут пи­щевому объекту предпочесть яркую тряпочку или игрушку. Это было утилизировано физиологами в опытах с обезьянами в условиях изолиро­ванных камер. Вместо кусочков корма обезьянам в качестве подкрепле­ния показывали картинки, фотографии, открывали окошко камеры на улицу или в помещение лаборатории. Выработка стереотипа условных реакций при таком подкреплении, адресованном «любопытству» обезьян,

109

происходила не только не хуже, а нередко быстрее и качественнее, чем при пищевом подкреплении.

Все приматологи, зоопсихологи и физиологи, занимавшиеся иссле­дованием интеллекта, высшей нервной деятельности или поведения обезьян, единодушно пришли к выводу о том, что основой поведения обезьян является активное исследование окружающей обстановки, манипулирование всеми возможными предметами, причем манипулиро­вание обычно носит характер анализа, стремления расчленить незнако­мый предмет. Это свойство - исследовать и расчленить специально описывал как наиболее характерное для обезьян поведение Л. Г. Воро­нин (1965).

Подробно рассматривает исследовательское поведение обезьян Н. Ю. Войтонис (1940) в своем классическом труде о предыстории ин­теллекта. Он многократно наблюдал, как встретив незнакомый предмет, явно несъедобный и, очевидно, безопасный, обезьяна подвергает его тщательному анализу, исследованию. Если обезьяну не удается при­влечь кормом, достаточно показать ей новый предмет, скажем, каран­даш или секундомер, чтобы она тотчас же подбежала к эксперимента­тору. Чем больше возможности манипулировать предметом, тем охотнее обезьяна обращает на него внимание. Обобщая данные многочислен­ных экспериментов, Н. Ю. Войтонис приходит к выводу о том, что силь­но развитая ориентировочно-исследовательская деятельность, выражающаяся в высокой наблюдательности и в стремлении овладеть и манипу­лировать каждым предметом, попадающим в руки, является самой основной особенностью поведения (высшей нервной деятельности) и ин­теллекта обезьян.

К. Э. Фабри (1952), который наблюдал ориентировочно-исследовательскую или ознакомительную (обрабатывающую), двигательно-игро­вую деятельность обезьян и их манипулирование всевозможными пред­метами, обратил внимание на то, что в условиях обедненной среды оби­тания (в клетке) обезьяны занимаются с предметами более продолжи­тельно, углубленно. При этом они много времени уделяют сложным движениям (рычаговым, сверлящим, ввинчивающим), которых не удается наблюдать в условиях обширных, покрытых растительностью вольер. Длинный перечень различных действий обезьян, направленных на мани­пулирование, на обследование и анализ предметов и окружающей об­становки, составила Н. А. Тих (1950).

Н. Н. Ладыгина-Котс, проследившая развитие ребенка человека к детеныша шимпанзе, наблюдавшая взрослых шимпанзе, постоянно от­мечала, какое большое место в их поведении занимает исследование и манипулирование, как рано эти особенности поведения формируются в онтогенезе шимпанзе. Обратила внимание на преобладание деструк­тивных процессов, которыми шимпанзе владеют в совершенстве и по­стоянно активно применяют при обработке предметов. О преобладании: элементов анализа в манипулировании у шимпанзе свидетельствует один из опытов Н. Н. Ладыгиной-Котс, в котором шимпанзе, получив в качестве орудия палку с раздвижными поперечными планками, мешающими ее использовать, тратила много усилий, стараясь отломать, вы­рвать мешающие достать яблоко перекладины. Шимпанзе даже не сде­лала попытки повернуть и сложить планки.

Наблюдая за обыденным поведением шимпанзе, Н. Н. Ладыгина-Котс выделила семь основных форм деятельности у них в неволе. Из них пять выражались в анализе и манипулировании (ориентировочно- обследующая, обрабатывающая, двигательно-игровая, сохранение или отвергание предмета). В двух оставшихся формах поведения - конструктивной (постройка гнезда и внегнездовое) и орудийной – отмечались элементы синтеза. Но чаще внегнездовое конструирование не было направлено на получение определенных результатов. Более того.

110

результат этой деятельности зачастую подвергался обратному воздей­ствию: заплетание кончалось расплетанием, скручивание - раскручи­ванием, соединение - рассоединением и др. (Ладыгина-Котс, 1963).

О том, что хорошо развитая ориентировочно-исследовательская дея­тельность обезьян может являться фактором, определяющим поведение обезьян, писал А. Д. Слоним (1967). Ян Дембовский (1963) также от­мечал высокое развитие ориентировочно-исследовательской деятельно­сти у обезьян на воле и в неволе как самое характерное отличие их от всех остальных животных. Он же специально подчеркивал бескорыстие этой формы поведения обезьян, проявление более активной исследова­тельской деятельности, скорее, именно у обезьян, которые не голодны н не испытывают жажды.

Исследовательское поведение обезьян и манипулирование различными предметами наблюдалось многими на свободе и в неволе в спе­циальных экспериментах (Войтонис, 1940; Рогинский, 1945 1948- Штодин, 1947; Тих, 1950, 1970; Ладыгина-Котс, 1958, 1959, 1963; Фабри, 1958, 1959, 1965, 1973; Новоселова, 1965; Счасный, 1972; Фирсов, 1972;. и многие другие отечественные и зарубежные авторы).

Обобщая многочисленные данные, можно с уверенностью отнести’ ориентировочно-исследовательскую деятельность и манипулирование к наиболее характерным чертам поведения (высшей нервной деятель­ности) и интеллекта обезьян. Можно считать бесспорным, что активное исследовательское поведение и манипулирование развились у. обезьян на основе их кормодобывающего и кормообрабатывающего по­ведения, которые у них чрезвычайно разнообразны и постоянно сопро­вождаются активным анализом. Когда обезьяна перебирает и сортирует плоды, выбирая зрелые среди незрелых, достает мягкую сердцевину семячек или раскалывает с той же целью орехи, косточки; когда вы­ковыривает личинок или насекомых из-под коры деревьев; из земли; достигает червей, переворачивая камни, - все это носит форму практического анализа (рис. 28, 29). В природе поисковая пищевая деятель­ность обезьян продолжается на протяжении всего периода бодрствова­ния - всегда под рукой оказывается что-то, что можно всесторонне обследовать с помощью пальцев, ногтей, губ, зубов или языка, что можно обнюхать, полизать, прикусить, разгрызть, разломать, разделить на части, размять, растереть и т. п. Не все оказывается съедобным, но и сам процесс анализа, и возможность манипулирования приносят обезьянам положительные эмоции, сопровождаются удовлетворением от самого процесса исследования. Это также отмечали многие наблю­датели. Процесс исследования часто сопровождается у обезьян звука­ми, выражающими удовольствие. Н. А. Тих выделила даже самостоятельный «эмоциональный звук», который павианы издают при удачном разрешении трудной задачи, появлении «любимого» предмета (1970, с. 199). Надо полагать, что высокое развитие ориентировочно­исследовательской деятельности и манипулирование предметами формировалось у приматов в связи с жизнью на деревьях, с теми особен­ностями органов чувств, движения, высшей нервной деятельности, ко­торые облегчали древесное существование, делали его возможным. Постоянная активная анализаторная деятельность, манипулирование, всестороннее обследование окружающей обстановки - все это в свою очередь оказывало влияние на исследовательское поведение, на органы чувств, на высшую нервную деятельность обезьян, стимулируя дальней­шее развитие и совершенствование. Развились руки, становясь все бо­лее способными к тонким и разнообразным движениям, развивались мозг и элементарное предметное мышление обезьян.

Заслуживает быть отмеченной еще одна особенность ориентировоч­но-исследовательского поведения обезьян, а именно их стремление не только ко всем новым предметам, но преимущественно к тем из них,

111

которые более сложны, с которыми можно проделывать больше раз­личных действий. Так, обезьяны выбирают не прямую проволочку, а изогнутую, скрученную; не матовое стекло, а прозрачное, через кото­рое можно смотреть; не одноцветную серую тряпку, а пеструю яркую ткань.

В специальных опытах это проверял Н. Ю. Войтонис (1940). Предла­гая обезьянам стол с ящиками, он отметил, что характер манипулирова­ния определялся состоянием ящиков. Запертые и пустые ящики скоро переставали занимать обезьян. Зато они подолгу старались вытащить ящик, который этому поддавался, особенно, если в нем находилось что-нибудь, что можно было вытащить, с чем можно было манипулировать. На эту особенность поведения обезьян обращали внимание и другие экспериментаторы. Для большей полноты характеристики поведения обезьян следует также вспомнить, что, как и у других животных, у обезьян еще в более яркой степени выражены индивидуальные черты поведения в развитии ориентировочно-исследовательской деятельности и в способности манипулировать предметами. Очевидно, существуют индивидуальные генетические различия, определяющие функциональ­ные способности нервной системы обезьян, ее типологические особен­ности. На этом основании физиологами был предложен специальный тест для определения типологических особенностей нервной системы, в котором о силе, подвижности и соотношении основных нервных процессов (возбудительного и тормозного) судили по числу развернутых обезьяной бумажек с камешками внутри и по времени, которое уделя­ла этому занятию обезьяна (Воронин, Ширкова, 1949).

Ориентировочно-исследовательскому поведению обезьян и их манипулированию предметами уделялось большое внимание со стороны всех, кто наблюдал обезьян или изучал их в экспериментах. В резуль-

112

тате специфические для обезьян черты поведения описаны и охарак­теризованы разными авторами до деталей.

Зоопсихологи, физиологи, приматологи и антропологи почти едино­душно пришли к выводу об особом значении ориентировочно-исследо­вательского поведения обезьян в эволюции отряда, завершившейся возникновением гоминид. Принято считать, что именно ориентировоч­но-исследовательская деятельность обезьяноподобных предков челове­ка способствовала переходу к постоянному использованию естествен­ных предметов в качестве орудий и, далее, к изготовлению орудий; что ориентировочно-исследовательская деятельность обезьян явилась ос­новой человеческого любопытства, стремления к исследованию, позна­нию окружающего мира, явилась, в сущности, необходимым условием возникновения человека.

Что касается синтетической деятельности, способности направлять внимание не на отдельные предметы, не на вычленение предметов, а на связи между ними, на их пространственные соотношения, на изме­нение этих соотношений, то у обезьян эта более высокая форма поведе­ния развита слабо и в естественных условиях обитания проявление ее, как и конструктивная деятельность, носят эпизодический характер. Как следует из наблюдений многих авторов, элементы практического синтеза в поведении обезьян удается наблюдать только изредка с постоянно встречающимися многочисленными и разнообразными прояв­лениями практического анализа. Редкие элементы синтеза в естественной обстановке обнаружены у обезьян разных видов. Прослежена и опи­сана синтезирующая деятельность обезьян, а именно: 1) использование орудий - палок для обороны и для нападения на врага (шимпанзе), соломинок и веточек для добывания термитов и меда (шимпанзе), кам­ней для раскалывания орехов (капуцины), панцырей у крабов (макаки-крабоеды), для растирания и размягчения поверхностного слоя почвы (павианы), для разгребания камней и раскапывания почвы (павианы); 2) применение «губок» из мха или жеванной травы для доставания воды из углублений в стволах деревьев (шимпанзе); 3) использование 1иан для удлинения прыжков с дерева на дерево, через ручьи (мартыш­ки макаки, лангуры), для приближения в прыжке к далеко висящему и трудно доступному плоду (шимпанзе); 4) использование различных веток и листьев а в неволе и других материалов для сооружения гнез­да дтя сна (шимпанзе, оранги, гориллы). Подобные сложные формы поведения несущие элементы синтеза у обезьян, редки и непостоянны (исключая гнездостроение). В естественных условиях обитания и в неволе (клетка вольеры) жизнь обезьян протекает однообразно и обы­денно. Поведение их достаточно стереотипно и состоит, как правило, из повторяющихся день-за-днём действий. В поисках корма и на отды­хе у обезьян можно наблюдать исследовательскую деятельность в фор­ме практического анализа и манипулирования предметами, которые достигают большого разнообразия и сложности. В то же время в есте­ственном поведении обезьян действия в форме практического синтеза составляют, скорее, исключение.

Налицо явное несоответствие и неуравновешенность между поведе­нием обезьян по типу хорошо развитого практического анализа и тем поведением, которое можно отнести к практическому синтезу. Полага­ем что это несоответствие заслуживает специального рассмотрения.

Анализ и синтез с философской точки зрения неразделимы. Они представляют собою как бы две стороны одного и того же феномена, единство противоположностей. Следует вспомнить, что и в физиологии понятия анализа и синтеза неразделимы, что высшая нервная деятель­ность осуществляется в процессе аналитико-синтетической деятель­ности коры больших полушарий головного мозга. Единство основных процессов высшей нервной корковой деятельности не может ограничи-

113

ваться замыкательной функцией на уровне коркового представитель­ства условных рефлексов. Оно должно находить выражение во всей сложности условных и безусловных навыков, унаследованных и приоб­ретаемых в процессе онтогенетического развития обезьян.

Для того, чтобы осуществлялось единство анализа и синтеза в по­ведении (высшей нервной деятельности), развитие анализа у обезьян непременно должно сопровождаться развитием второй стороны процес­са - развитием синтеза.

По-видимому, так оно и есть. Своеобразие обезьян лишь в том, что анализаторная деятельность для них является постоянной и характер­ной, в которой обезьяны тренируются, даже если нет подходящих объек­тов. За неимением лучшего обезьяны манипулируют частями своего тела, обыскивают себя, часами исследуют клетку, отыскивая слабые места в решетках, сетках, стараясь что-нибудь оторвать, отщепить, рас­плести, выковырять и т. п. Надо полагать, что постоянное упражнение в анализе формирует у них не менее развитую потенциальную способ­ность к синтетической деятельности. Задачи на синтез, на нахождение связей и взаимоотношений, на конструирование в природе, в привыч­ных обжитых условиях перед обезьянами встают редко. Однако если такая необходимость возникает, обезьяны легко справляются с новы­ми задачами. Стоит вспомнить поведение шимпанзе в лагере Джейн ван Лавик-Гудолл (1974), их настойчивые и постоянно успешные попытки вскрыть контейнеры с бананами, какие бы засовы и запоры не придумывали люди! Элементы синтеза в поведении шимпанзе ясно видны в кинофильмах Kortlandt, Zan (1967), Ю. И. Левкович и Л. А. Фирсова (1975).

Способность обезьян к синтезу становится еще более яркой в ис­кусственных ситуациях, когда экспериментатор ставит перед обезьяна­ми задачи на установление взаимосвязи, на конструирование и, далее, на обобщение и абстракцию. Выясняется, что обезьяны уже в значи­тельной степени подготовлены к таким решениям, что у них развита потенциальная способность к синтетической деятельности, немногим уступающая их развитому анализу и манипулированию. Почти во всех экспериментах на обезьянах разных видов в неволе и на воле удавалось добиваться действий с элементами синтеза. Имеется много описаний тех или иных форм более сложной синтетической деятельности (интел­лекта) обезьян (см. ссылки в начале главы, а также работы: Вацуро, 1948; Воронин, 1952, 1957; Кац, 1950; Маркова, 1962; Протопопов, 1950; Спиркин, 1960; Счасный, 1972; Фирсов, 1972; Хильченко, 1955; Што- дин, 1947; Thorndike, 1901; Hayes, Hayes, 1954; Nissen, 1956; Detier, Stellar, 1961; Welker, 1956; Riopelle, 1963; Goodall, 1963, 1964; Reinolds, 1963; Bishop, 1964; Jay, 1965; Altmann, 1962, 1965, 1970; Butler, 1965; Carthy, 1966; Lowick-Goodall, 1971; и др.).

Результаты большинства опытов с полной очевидностью показали способность обезьян к решению задач, требовавших от них развитой анализаторно-синтетической деятельности, элементов обобщения и абстракции. Оказалось, что не только высшие, но и низшие обезьяны справляются с задачами «выбора на соотношение». Так, в опытах с павианами гамадрилами нами была показана способность к элемен­тарной абстракции и выбору «меньшей» фигуры, безотносительно к ее форме, цвету, а также перенос навыка и правильный выбор при замене плоских фигур листьями деревьев и камнями разной величины. И толь­ко когда для выбора были предложены сливы, натуральные раздражители оказались сильнее и павиан предпочел более крупную сливу (Алексеева, 1974).

Успешно справлялись павианы гамадрилы с задачами «выбора по образцу» и с дальнейшим обменом фигуры на лакомство или на новую фигуру, игрушку. С низшими узконосыми обезьянами павианами и дру-

114

гими много опытов было проведено в Сухумском питомнике обезьян. Когда мы приступали к выработке сложных навыков у Манаса и у Кеффи для научно-популярных фильмов, заснятых под руководством проф. А. А. Волохова («Онтогенез высшей нервной деятельности» и «Где живет твои ум?»), многие сомневались в способности павианов справиться со сложными задачами, с выработкой сложных навыков.

Однако павианы гамадрилы оказались способными к выработке сложных действий, к решению задач, требовавших способности оценить обстановку, определить связи между разными элементами опыта, на­пример, произвести выбор единственно подходящей палки и исполь­зовать ее в качестве «ключа» для открывания проблемного ящика (рис. 30, I). При этом наиболее трудным для павиана гамадрила с его уплощенной кистью и короткими пальцами оказалось само движение: установить палку вертикально на ящике, совместить грани палки с гранями отверстия и опустить палку внутрь, с тем, чтобы она ударила педаль и открыла ящик (рис. 30, II, А, Б, В, Г, Д). Что касается вы­бора нужной палки квадратного сечения среди других палок (с круг­лым, треугольным, шестигранным сечением) для использования ее в качестве орудия-ключа, то после выработки нужного двигательного навыка Манас, а затем и Кеффи осуществляли его «находу», даже когда все палки были заменены новыми и покрашены в разные цвета (Алексеева, Волохов, Третенко, 1966). Еще более сложную цепь действий мы выработали у самки павиана гамадрила Кеффи. В гото­вом виде это выглядело так: Кеффи, натягивая трос за кольцо, откры­вала боковую стенку ящика-«шалаша», расположенного на одном из углов большой прямоугольной платформы, и закрепляла натянутый трос, надевая кольцо на гвоздь, укрепленный на другом по диагонали углу платформы. Из открытого ящика Кеффи брала мало привлека­тельный корм или предмет и «обменивала» его на жетон. Затем под­ходила к пульту и опускала жетон в прорезь. В ответ она получала доску с лунками, прикрытыми разной формы, величины, цвета фигура­ми и, «выбирая под меньшим», доставала лакомства. Наибольшие трудности в этой сложной цепи навыков представила выработка самих движений, а именно надевание кольца от натянутого троса на гвоздь и опускание жетона в прорезь, для чего надо было поставить жетон вертикально на ребро, совместить с прорезью и отпустить. В выполне­нии задач, которые ранее казались недоступными для низших обезьян, павианы продемонстрировали свою потенциальную способность к абстрагированию, к обобщению и к конструктивной деятельности с ис­пользованием орудий. Трудности были связаны не столько с решением сложных многочисленных задач, сколько с осуществлением самих движений для которых негибкие, со слабо выраженным противопоставлением большого пальца руки павианов приспособлены в меньшей степени чем например, руки шимпанзе. Возможно, успешному решению задачи способствовал выбор обезьян, поскольку среди павианов индивидуальные различия интеллекта достаточно ярки. Кеффи была не паз участницей многих экспериментов, и у нее выработался извест­ный «опыт» - как только ее брали в клетку, где находились какие-нибудь устройства Кеффи сразу начинала манипулировать ими. Создавалось впечатление что представление о нужном действии возникало у нее раньше, чем ей удавалось это действие выполнить. Так, установив связь между натягиванием троса за кольцо и фиксированием дверцы ящика в открытом положении, Кеффи после многих неудачных попыток за­фиксировать трос в натянутом состоянии ногой, а приманку достать рукой, для чего ей приходилось вытягиваться всем телом по диагонали платформы, перенесла внимание на кольцо, на попытки прикрепить его к краю платформы, а потом и к гвоздю. В течение двух опытов Кеффи безрезультатно старалась надеть кольцо на гвоздь, прижимая его

115

116

ладошкой и оглядываясь на дверцу ящика, а когда это действие удалось, она не бросилась и ящику за большой спелой грушей, а села и несколь­ко раз произнесла глубоким голосом «О!О!О!», потом обняла руково­дителя эксперимента и снова дуэтом прозвучало «О!О!О!» Только по­том Кеффи подошла к ящику и взяла сочную грушу (рис. 31). В этой сцене мы видим, что низшая обезьяна способна испытывать положи­тельные эмоции от самого действия, даже от успешности его выполне­ния. То, что павианы справлялись со сложными задачами, требовав­шими от них уловить связи между предметами и их свойствами, произвести сложный выбор по одному из признаков, отвлекаясь от остальных, выполнить ряд последовательных действий и сложных дви­жений руками, свидетельствует, что уже у низших узконосых обезьян потенциальная способность к синтетической (конструктивной) деятель­ности, а также к обобщению и абстракции развита в достаточно высо­кой степени. Интересно, что опыт с ящиком, у которого дверца откры­валась при натягивании прикрепленной к ней проволоки и оставалась открытой, если свободный конец ее фиксировался на расстоянии, был позже повторен Л. А. Фирсовым с шимпанзе. Решение задачи оказа­лось неожиданным. Вместо того чтобы натянуть и закрепить трос, Та­расик просто взял ветку и вставил в щель, что помешало дверце за­хлопнуться и позволило ему взять приманку. Такое решение при всей его удивительности явилось естественным для шимпанзе, который не­однократно применял ветки и палки для различных целей и в новой ситуации успешно применил свой опыт, использовав ветку как орудие (1975). Перенос навыков наблюдался у шимпанзе многими авторами. Интеллект и сложное поведение шимпанзе изучены лучше, чем у всех

117

 

других обезьян, и достаточно полно отражены в публикациях. Отмечая особенности их интеллекта, Г. 3. Рогинский (1948) писал, что навыки образуются у них быстрее, чем у других обезьян, причем эти навыки обычно пластичны и легко переносятся в новые условия. Одну и ту же задачу шимпанзе может решать по-разному. При изменении в поста­новке задачи шимпанзе меняет и прием овладевания целью. Г. 3. Ро­гинский подчеркивает, что навыки у обезьян связаны с их интеллектом, со способностью улавливать связи и соотношения между предметами. Чем выше развиты интеллект и предметное мышление у обезьяны, тем более сложные навыки могут быть у нее выработаны. Речь идет, как об индивидуальных, так и о видовых различиях.

Действительно, на первый взгляд шимпанзе по интеллекту не имеет себе равных среди обезьян. Хотя уместно вспомнить И. П. Павлова, который считал, что успехи шимпанзе по сравнению с собаками в ре­шении различных задач в значительной степени связаны с развитием у них двигательных возможностей, с их подвижными, гибкими паль­цами и руками, и что если бы собаки имели руки, то различие не было

118

бы таким разительным. Еще более уместным мне кажется такое заме­чание по адресу низших обезьян, павианов в частности, которые при всех отличиях в поведении и двигательных возможностях стоят гораздо ближе по развитию умственных способностей к шимпанзе, чем собаки.

Среди приматологов существует мнение о высоком интеллекте ка­пуцинов, представителей низших широконосых обезьян. Автору удалось наблюдать за одним капуцином по имени Кларó. В Сухумском питом­нике обезьян Кларó занимал небольшую отдельную вольерку. Он охот­но вступал в контакты и был активен в манипулировании разными предметами. Кларо пользовался камнем для разбивания орехов. При этом он принимал предосторожности и не просто ударял по ореху, а несколько раз примеривался, держа камень обеими руками, а потом наносил короткий сильный удар, чтобы орех не откатывался, а раска­лывался. Если же все-таки орех откатывался, Кларо снова аккуратно клал его перед собою, снова примеривался и повторял попытку.

Кларо разбивал камнем и куски сахара, но вел себя при этом сов­сем иначе. Он клал сахар на бумажку, бил его камнем, который дер­жал в одной руке, потом собирал кусочки и как бы просеивал их так, чтобы в ладошках задержались более крупные осколки. Зажав их в кулаке, Кларо слизывал мелкие кусочки с бумажки, бросал на нее крупные и повторял процедуру. Камнем же он пытался забивать гвоз­ди, правда, иногда ставил их вниз шляпкой. С удовольствием брал ка­рандаш, чиркал по бумаге, но «рисование» обычно кончалось разгрызанием карандаша на части. Листок бумаги Кларо использовал еще одним способом — он сворачивал его в трубочку, закатывая в него карандаш, палочку, камушек. Любимым лакомством для Кларо слу­жили кузнечики. Он хватал кузнечика, зажимал в кулачке одной руки, а другой отрывал у него ноги, съедал их, потом откусывал голову и доедал остатки. Но однажды Кларо принесли медведку. Крупный чер­ный «кузнечик» был явно съедобным, но очень большим и страшным, Кларо пытался ухватить его, но тут же бросал. Получив лист бумаги,’ он кинул на нее страшную, но желанную добычу и закатал ее в тру­бочку, как это он делал с карандашом или гвоздем. Нажимая ладош­ками, покатал по полу, развернул и посмотрел — двигается! Снова за­катал и повторил попытку обездвижить медведку. После нескольких проб оставил медведку в трубочке, захватил ее ногой и пошел искать камень. Сел, поправил трубочку, взял камень в обе руки и начал при­мериваться ударить. Взмах, еще взмах и, наконец, легкий удар (!!), совсем не такой, как обычно по ореху! Отложил камень, развернул бумажку, проверил - двигается! Только после третьего удара медвед­ка перестала шевелиться, но она сохранилась целой, не была разбита в кашицу. Кларо долго ел медведку, издавая довольные звуки. Эта не­обыкновенно интересная сцена демонстрирует высокий интеллект ка­пуцина - низшей обезьяны, ее способность к сложным действиям, к переносу и модификации навыков в соответствии с целями.

Кларо подражал действиям окружающих - «мыл» кормушку (рис. 32), «мыл» пол, «забивал» гвозди, «рисовал», т. е. делал многое из того, что свидетельствует о развитых способностях. Правда, как большинство низших обезьян, Кларо с трудом обучался отдавать предметы, выпускать их из своих рук, с чем сталкивались все экспери­ментировавшие с макаками, павианами и другими видами обезьян. Если ему давали бумажку, сложенную каким-нибудь затейливым узо­ром, он ее рассматривал, разглаживал, закатывал трубочкой и в кон­це концов рвал в клочки. Невольно вспоминается шимпанзе Чита (из числа подопытных обезьян проф. П. М. Залкана в Институте кожных и венерологических заболеваний, Москва), которая, взяв конфетную бумажку сложенную веером, осторожно раскрыла и снова сложила «го несколько раз, потом расправила и протянула бумажку мне. Я сде-

119

 

лала из нее бабочку - под внимательным взглядом Читы - и отдала ей. Снова - разглядывание, раскручивание, разравнивание и возврат человеку. Сложила бумажку в небольшой квадратик — все повтори­лось сначала. На этот раз я дала конфету в бумажке. Чита развер­нула ее, съела, а бумажку снова предложила мне. На такие действия низшие обезьяны, вероятно, неспособны. Их можно приручить отдавать предметы в обмен на что-нибудь лакомое или интересное, но сам про­цесс «отдачи» того, чем обезьяна владеет, требует от нее больших усилий. Высшие человекообразные обезьяны отдают предмет без дрес­сировки, по собственному желанию, в ответ на просьбу человека или обезьяны. Удавалось наблюдать, как шимпанзе отдавал кусочки мяса, делился добычей с другими шимпанзе, которые протягивали к удачли­вому охотнику руки (Дж. ван Лавик-Гудолл, 1974).

Из приведенного мною, в дополнение к богатым данным литерату­ры, следует, что поведение обезьян (низших и высших) достаточно сложно, а их интеллект высоко развит по сравнению с животными доприматов. Признавая высокое развитие аналитической деятельности у обезьян и их способность к синтезу, которая хорошо выявляется в условиях экспериментов, большинство авторов считают, что сходными особенностями должны были обладать и обезьяноподобные предки че­ловека и что эти способности их высшей нервной деятельности явились

120

одним из необходимых условий для возникновения способности к употреблению естественных предметов как орудий, а затем и к изготов­лению орудий.

Несомненно, что в основе высокого развития интеллекта обезьян лежит их ориентировочно-исследовательская деятельность, отличаю­щая обезьян от всех других животных. Но до сих пор нет позитивного решения вопроса о причинах развития столь высокого и сложного ориентировочно-исследовательского поведения обезьян.

Остается неясным, что привело к развитию этой формы поведения, какова его роль в становлении орудийной деятельности обезьян и какие механизмы лежат в основе ориентировочно-исследовательской деятельности, обеспечивая ее развитие у приматов.

Нам кажется, что изучение особенностей размножения приматов позволяет осветить эти вопросы. Стоит вспомнить, что ориентировочно- исследовательская деятельность, кроме приматов, конвергентно доста­точно ярко развита у мышевидных грызунов (возможно, и у других представителей этого отряда, но сведения об их поведении скудны). Общим для приматов и грызунов является их высокая двигательная активность, разнообразие ее форм - спонтанная, игровая, исследова­тельская и др. Высокая двигательная активность является следствием повышенной энергизации организма, обеспечивающей такие запасы энергии, которых хватает на обеспечение обычного поведения, на по­крытие основных потребностей, таких как пищевые, оборонительные, и еще остается с избытк