Хостивице, окрестности Праги

Августа 1978 года

 

Садились тяжело. Рейс был экстренным – вообще-то решение было принято задолго до этого рейса, но самолет специально заказали в самый последний момент – чтобы никто не успел ничего сообразить и предпринять. Как ни странно – своих самолетов у КГБ не было, даже у центрального аппарата. Если подходила нужда – обращались в Министерство гражданской авиации, а оно уже выделяло самолет. Конечно – не отказывали, но сейчас случай был особый. Выделение самолета для предстоящего рейса должно было проходить с минимальным количеством бумаг и с максимальной секретностью. Пришлось Андропову лично звонить министру гражданской авиации Бугаеву и просить об одолжении. Благо с бывшим личным пилотом Брежнева Борисом Павловичем Бугаевым у органов и лично у Председателя, уже давно сложились хорошие, доверительные отношения. Нужды органов он понимал правильно, и самолет выделил – причем ухитрился провести его по бумагам как самолет, предназначенный для перегона в Прагу порожняком. О том, что на его борту будет один пассажир, ни в одном документе ничего не говорилось.

Вообще, уровень секретности этого полета для человека, не посвященного в «высшие материи» казался неоправданным. Ну что стоит – обратиться к военным, у которых с Кубинки каждый день самолеты летают в любую страну Варшавского договора. Попросить – подбросят и денег не возьмут, все равно летают туда-сюда. Но дело было в том, что Председатель КГБ категорически не хотел обращаться в этом деле за помощью к военным даже в малом. Поэтому – человек Андропова и летел фактически спецрейсом – один человек в рассчитанном более чем на сто мест салоне.

На подходе к Праге разразилась гроза. Серьезная гроза – змеящиеся по антрацитно-черному небу блестящие молнии, оглушительно резкие раскаты грома, порывы ветра бьющие по прорывающемуся сквозь грозу пассажирскому лайнеру. Земля посадку запретила, приказала уходить за запасной аэродром. Но единственный пассажир самолета – а командир корабля знал, что его указания обязательны для исполнения, приказал дождаться хоть малейшего просвета – и сажать самолет в Праге.

Приземлились. Правда, самолет едва не вынесло за пределы полосы, но – сели. Сели – вопреки бьющим по фюзеляжу отчаянным порывам ветра, вопреки заливаемой потоками воды полосе, вопреки кроющей матом на русском, на чешском и на английском «земле» – сели. Командир корабля с трудом разжал пальцы, намертво зажавшие штурвал, штурман грязно выругался. А единственный пассажир самолета не произнес ни слова, он даже не поблагодарил рисковавший жизнью экипаж. Он просто ушел в салон и стал ждать, пока подадут трап...

– Сука – выразил общее мнение штурман.

Командир инстинктивно оглянулся – он единственный в общих чертах знал, из какого ведомства этот странный пассажир. Дверь в пилотскую кабину была закрыта.

Но спокойствие изменило и этому странному пассажиру – когда он увидел в заливаемый дождем иллюминатор, что к самолету приближается не только самоходный трап, но и лакировано-черная «Волга». Второй машины там не должно было быть, он готов был идти пару километров под проливным дождем к зданию аэровокзала – но только не ехать на машине посольства. Увидев поспешающую за сделанным на базе советского «РАФа» трапом «Волгу» – от идущей на скорости машины разлетались фонтаны воды – генерал Журавлев в сердцах выбранился.

Трап поставили быстро, из салона «Волги» выскочил молодой человек с зонтом. Зонт он держал странно – раскрытым, но в то же время на отлете от себя, так что его все время поливал дождь. Зонт предназначался пассажиру этого странного рейса.

– Владимир Владимирович [176] попросил позаботиться о вас... – скороговоркой выпалил парень, едва только генерал вышел на трап.

«Суки – подумал генерал. – Просто суки и все. Зажравшиеся суки».

Генерала должен был встречать советник от КГБ при органах безопасности Чехословакии. Лично, не перекладывая это ни на кого. И машину напрокат – лучше всего местную, неприметную «Шкоду» он должен был тоже взять лично. Такового было указание лично председателя КГБ СССР. Но, судя по всему советник просто забил на это на все и перепоручил процедуру встречи посольским. Мол, что в этом такого, может и водитель съездить в аэропорт. Ну а посол и рад стараться – ему тоже хочется узнать, что это за гость летит в страну спецрейсом. Не по его ли душу. До своего назначения послом в ЧССР Мацкевич был министром сельского хозяйства СССР, освободил свой пост при обстоятельствах, которые ему очень не хотелось вспоминать, и нюх на неприятности имел отменный.

Генерал Журавлев не помнил, как зовут представителя их ведомства в ЧССР. Скорее всего, тоже один из «сынков». ЧССР – это не ФРГ или тем более США – но немногим хуже. Вражеской разведки нет, провала можно не бояться – знай, сиди в загранкомандировке и брюхо отращивай! Ладно, в Москву как вернемся – разберемся.

Не говоря ни слова, генерал начал спускаться по трапу, водитель изо всех сил вытянул руку с зонтом вверх и шел по скользкому трапу спиной вперед. Удивительно, как не упал – подумал генерал и раздражение его немного улеглось.

– Вас как зовут?

– Валерий Иванович, товарищ...

– Не надо, Михаил – резко остановил его генерал – я тебе здесь не товарищ. Просто Валерий Иванович, договорились?

– Д...договорились – сказал сбитый с толку водитель.

Даже здесь, совершенно постороннему человеку, с которым они скорее всего никогда не увидятся больше, генерал назвал не свое настоящее (по документам) имя, а вымышленное. Впрочем, документы на имя Валерия Ивановича Коротского у него так же лежали в кармане. И даже командировочное удостоверение на это имя от «Автоэкспорта» – тоже.

– А теперь, Михаил скажи мне – в здешнем аэропорту можно взять напрокат машину?

– Можно, конечно... – недоуменно проговорил Михаил – но...

– Ну, вот и поехали за машиной.

Машиной неожиданно оказалась не «Шкода», а польский «Фиат», очень похожий на «Ваз-2103» но производимый в Польше. Та же хромированная радиаторная решетка отрицательного наклона, те же четыре фары впереди, почти тот же салон. Польша в последнее время вообще преуспела в производстве «почти западных» вещей, их охотно покупали в всех странах СЭВ. Вот только в долги она влезла изрядные...

Генерал влез за руль, запустил двигатель, послушал его. Вроде ровно, нормально работает. Бросил взгляд на панель приборов – бак был полон. Вот и хорошо, а то мода – плеснут на самое дно бензобака и сдают, заправляйся как и где хочешь в незнакомой стране. Чешские кроны у генерала были, просто он не разговаривал по-чешски и не хотел нигде светиться со своей русскоязычностью.

– Где находится Хоствица?

– Хоствица? – недоуменно переспросил водитель – это совсем недалеко, по дороге на Карловы Вары небольшой городок. Получается, выезжаете на дорогу Е-48 – не заблудитесь, указателей полно. И потом сразу же – направо, там будет знак – поворот на Карловы Вары. Первый же городок по дороге на Карловы Вары – это и есть Хоствице.

– Спасибо.

– Тов... Валерий Иванович, а что мне...

– Послу сказать? – перебил его генерал – скажи, что ты меня встретил, все нормально. Я уехал по своим делам. Все, езжай давай!

 

Разобраться и в самом деле оказалось просто – Чехословакия граничила с Европой и здесь все старались делать как в Европе. Огромные щиты над дорогой, разметка, да и сами дороги – ровные, без ям и выбоин. Генерал вспомнил наши бестолковые знаки – иногда шутили, что в Москве знаки и указатели специально так поставили, чтобы любой шпион заплутался – и сплюнул через окно.

Городок Хоствица был одним из тех очаровательных маленьких европейских городков, в которых хотелось бы провести остаток своей жизни. Всего пять тысяч жителей, почти никакой промышленности. Проходящая рядом с ним дорога на Карловы Вары – прекрасное место отдыха и близость Праги давала работу всем, кто хотел работать. Аккуратные маленькие домики, никаких ужасных панельных пяти и девятиэтажек, какие изуродовали старинную Прагу – только маленькие дома, утопающие в зелени участники, тихие улицы. Город этот был хорош как место встречи тем, что человек едущий в Карловы Вары на отдых или наоборот – возвращающийся оттуда – мог без каких-либо подозрений завернуть в этот городок, чтобы перекусить. А за его столом мог оказаться и другой человек – столиков же иногда не хватает...

Кафе, верней даже не кафе, а что-то вроде кофейни находилось в полуподвале одного из тех немногих зданий в городке, в котором было больше двух этажей – аж целых три. Вообще, генерал с удовольствием бы сходил вместо этой кофейни в пивную – чехи варили прекрасное, не уступающее немецкому пиво – но он был за рулем, да и человек, с которым он должен был здесь встретиться – тоже.

– Здесь свободно?

Генерал, о чем-то задумавшийся, вскинул голову – да, он самый...

– Да, пожалуйста.

Оба собеседника говорили по-русски. У одного из них был какой-то странный, восточный акцент. Да и сам он был явно с Востока – полноватый, черные как смоль волосы, черные глаза навыкате.

– Кофе – бросил он подошедшему официанту.

– И мне тоже, будьте добры – заказал генерал.

Пока варили кофе, генерал внимательно рассмотрел собеседника. Явно ведет нездоровый образ жизни, употребляет излишне спиртное – мешки под глазами, красная сетка капилляров. Да и в Карловы вары просто так не ездят – помимо прочего там лечат от алкоголизма. И это – будущий руководитель целой страны. Впрочем, так решил Председатель, а решение Председателя не оспаривается...

– Вы просили встречи, товарищ Бабрак? – негромко спросил генерал.

– Я просил встречи с представителями ЦК! Официальной встречи!

– Говорите тише, пожалуйста – урезонил не в мере вспыльчивого и громогласного собеседника генерал – вы не первый год в политике и сами должны понимать, что ни один член ЦК с вами не встретится. Мы дорожим отношениями с вашей страной, мы немало потрудились, выстраивая их, а официально встретиться с вами – значит, поставить их под удар. Я ясно излагаю свою позицию?

– В таком случае...

– В таком случае – властно перебил генерал – вам остается встретиться со мной в неофициальном порядке. И решить те вопросы, которые вы хотите решить. Или вы считаете, что я прилетел сюда только затем, чтобы выпить кофе? В таком случае – я его уже выпил и могу идти!

– Постойте! – мгновенно среагировал гость – по крайней мере я должен знать, кого вы представляете.

– Давайте, не будем называть имен, товарищ Бабрак. И вообще – прежде чем что-то ответить вам, я хочу задать вам несколько вопросов. От вашей искренности будет зависеть то, что я вам предложу в конце разговора. Прежде всего – вы знаете о том, что в Кабуле арестованы Кадыр и Кештманд?

– Да... – с неохотой признал афганец – мне передали.

– Они арестованы по обвинению в подготовке государственного переворота. Это обвинение справедливо?

– Что вы от меня хотите? – огрызнулся Бабрак – для чего задаете эти вопросы?

– Для того, чтобы кое-что понять.

– Да... – афганец опустил голову – справедливо.

– Чья это была инициатива?

Бабрак молчал.

– Чья это была инициатива, ну! – повысил голос генерал

– Кадыра. Понимаете, мы провели съезд, но никакого конкретного решения принято не было, понимаете, никакого. Мы не собирается...

«Мда... – подумал генерал – оно и видно, что никаких конкретных решений ты не принимаешь. Поэтому и сидишь послом в Чехословакии да в Карловы Вары катаешься...»

– А тогда? Тогда в апреле – чья была инициатива?

– Тоже Кадыра! Он воспользовался ситуацией, мы все уже сидели в застенках Дауда и ничего не могли сделать! Оставался на свободе Амин, он-то и связался с Кадыром! А потом Кадыр просто передал нам власть – потому что у него не было своей организации!

Генерал отхлебнул почти остывший кофе. Вот теперь кое-что вставало на свои места. Появился ответ на самый главный вопрос – как смогла раздираемая противоречиями НДПА совершить-таки Саурскую революцию. Теперь стало ясно – она ее не совершала...

Абдул Кадыр, подполковник, начальник штаба ВВС и ПВО страны. Один из лучших афганских офицеров во времена Дауда, имевший много друзей и лично преданных ему людей в армии. Он помогал еще Мухаммеду Дауду прийти к власти, свергнув Захир-шаха. Он не состоял ни в «Парчаме», ни в «Хальке» и любил подчеркивать, что он просто армейский коммунист. Дауд обидел его, убрав из армии и назначив директором мукомольни – и это было его огромной ошибкой. Таких людей надо было либо держать рядом с собой, либо – расстреливать.

Получается, что именно он, Кадыр, воспользовавшись прокатившимися по стране митингами в поддержку арестованного политбюро НДПА и собственными разветвленными связями в армии организовал военный переворот и сместил со своего поста Дауда. А потом, понимая, что в одиночку не может претендовать на власть, передал ее Тараки и Кармалю. Которые, конечно же, сразу перегрызлись между собой и отстранили от власти Кадыра. Тогда Кадыр попытался совершить переворот в третий раз – но в этот раз не удалось. И, скорее всего потому, что на сей раз против него играл Амин.

– Я вообще первым делом, когда нас освободили спросил – жив ли Дауд! Он был большим другом Советского союза, его нельзя было убивать! Кадыр поступил неправильно!

– Как бы то ни было сейчас нет Дауда, а есть Тараки. И есть Амин.

Генерал внимательно следил за лицом Бабрака, когда произносились эти слова. И если на фамилии «Тараки» он уловил гнев и обиду, то на фамилии «Амин» – страх.

– Тараки сам не понимает, что делает. Он говорит о социализме, но на самом деле все дальше и дальше отдаляется от народа. Вы видели портреты – ими же весь Кабул завешан. А деньги? Меньше года прошло – а он уже велел изобразить свой портрет на деньгах. И это человек, с которым мы делали революцию. Что же будет дальше?

«А то бы ты свой портрет на деньгах не изобразил...» – подумал генерал. Кстати, идея весьма здравая – агитация в Афганистане возможна лишь в крупных городах, в кишлаках, в провинции дехкане даже не знают, как выглядит человек, правящий страной. А если напечатать его портрет на деньгах – то за год его узнают все...

– А Амин? – задал следующий вопрос генерал – что вы можете сказать про Амина?

– Амин? Амин подонок и приспособленец, ему нельзя доверять ни на грош. Он сам признался на объединительном съезде, что работал на ЦРУ. Тогда мы не предприняли никаких мер по отношению к нему – а надо бы. Ему очень доверяет Тараки. Тараки сам не хочет работать и всю работу берет на себя Амин, Тараки же просто заседает в президиуме, подписывает документы и пишет свои книги. Но он напрасно так делает. Амин как змея, он подползает тихо и незаметно – но если подползет близко – уйти уже не удастся. Рано или поздно он свергнет Тараки и сам станет во главе партии и страны.

Генерал удовлетворенно кивнул.

– Примерно то же самое мнение сложилось в настоящее время у некоторых ответственных товарищей в Советском союзе. Сейчас уже видно, что сделав ставку на фракцию «Хальк» как более многочисленную мы сделали большую ошибку. Во фракции нет единства, Тараки и Амин уже тянут одеяло в разные стороны. Сама «Хальк» после того как вас и еще нескольких товарищей выслали из страны послами, тоже начала раскалываться на сторонников Тараки и Амина, этот процесс уже идет. Поэтому, принято решение в будущем делать ставку исключительно на фракцию «Парчам» Вашу фракцию, господин Бабрак.

– Это давно надо было сделать! – афганец не смог скрыть своих чувств – Ни Тараки ни Амин не смогут построить в Афганистане социализм, они просто сцепятся между собой!

– Спокойнее – охладил его пыл генерал – предстоит много работы. Прежде всего – у вас есть люди, из которых мы сможем сформировать новое афганское правительство?

– Конечно, есть. Многие сейчас за пределами Афганистана, но если нужно...

– Не нужно. Пока не нужно. Но нужно быть готовым ко всему. У вас есть каналы связи со своими соратниками?

– Да, есть. Через общину...

– Не нужно через общину. Ваша община напичкана людьми, которые работают на нынешнее афганское правительство. Как вы думаете, почему провалился ваш замысел с переворотом?

...

– Вы должны были въехать в страну нелегально, через Пакистан, не так ли, товарищ Кармаль. До этого – собраться у доктора Наджиба, нового посла в Пакистане. Доктор Наджиб предпринял кое-какие действия для того, чтобы ваш приезд в Пакистан остался незамеченным. В Кабуле об этом узнали на следующий же день и начали дознаваться дальше – благо примерная дата им была известна, а в средствах дознания у них ограничений не было. Вот и все.

На Кармаля было жалко смотреть, к концу разговора от самоуверенности и какой-то снисходительной важности не осталось и следа.

– Не переживайте – успокоил его генерал – просто поймите, что так, как вы действовали раньше, действовать нельзя. Просто предупредите своих друзей о том, чтобы вели себя тихо и были наготове. Ни во что не ввязывались, не давали интервью, не критиковали – в общем, вели себя тихо, незаметно и послушно власти. Остальное сделаем мы.

– Да, я понял, понял... Вот только...

– Что?

– Что если Тараки или Амин решат отозвать нас в Кабул. Вы же понимаете...

И тут генерал понял. Понял, почему Кармаль находился именно здесь и ехал именно туда, куда ехал. Он же собрался бежать! Он настолько боялся вернуться в Кабул, что решил бежать на запад! Поэтому он и назначил здесь встречу с советским представителем – если бы он сейчас услышал, что СССР не поддержит его – он просто бы после этой встречи направился не в санаторий, а напрямую к границе! Ну и ну... С другой стороны – жить-то хочется, а попади он в руки «хальковцев» – на пощаду рассчитывать не приходится...

– Мы все понимаем. Тараки вас не отзовет.

– Но...

– Не отзовет, это мы гарантируем. Просто работайте, как работали и ничего не предпринимайте – до тех пор, пока мы не выйдем на вас. От вас требуется только одно – связаться с вашими друзьями и передать им это. Все!

 

* * *

 

Совершенно секретно

Особая папка

Шифром КГБ

Кабул

Резиденту КГБ

 

При очередной встрече с Н. Тараки и Х. Амином сославшись на поручение, передайте им следующее:

«Москва с глубокой обеспокоенностью следит за развитием ситуации в Демократической Республике Афганистан. В условиях, когда контрреволюционные и реакционные элементы предпринимают все возможные усилия для того, чтобы реставрировать старые порядки в стране, особую важность приобретает сплочение всех прогрессивных сил в стране. Их разобщенность только льет воду на мельницу тех, кто не останавливаясь ни перед чем, пытается удушить молодую Саурскую революцию.

Интересам трудовых слоев афганского общества отвечало бы новое сплочение членов «Парчам» и «Хальк» в целях создания единой партии. В связи с этим полагали бы необходимым рекомендовать не приговаривать С. А. Кештманда, А. Кадыра и других находящихся в заключении лиц к высшей мере наказания, а также не предпринимать никаких мер против членов фракции «Парчам» находящихся в настоящее время на дипломатической работе».

С текстом настоящей телеграммы ознакомьте совпосла

Об исполнении доложите.

 

 

* * *

 

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

 

БАБРАК КАРМАЛЬ

 

(6 января 1929 – 1 декабря 1996) – председатель Революционного Совета Демократической Республики Афганистан (1979–1986).

Родился в Кабуле в семье армейского генерала. Предки Кармаля по линии отца были выходцами из индийского Кашмира, которые переехали в Кабул во времена, когда Кашмир принадлежал империи Дуррани. На новом месте они ассимилировались с таджикским сообществом Кабула. Его отец скрывал свое непуштунское происхождение и говорил только на пушту. Мать Кармаля была персиязычная пуштунка из племени Гильзаев. Настоящее имя его было Султан Хуссейн, которое он изменил на похожее на типичные афганские имена. В Кабульском университете увлекся коммунизмом. В 1965 вступил в Народно-демократическую Партию Афганистана (НДПА). Возглавил фракцию «Парчам». В 1965–1973 был депутатом парламента страны.

После Саурской Революции 1978 стал заместителем председателя Революционного совета, но уже летом 1978 был смещен с этого поста и отправлен послом в Чехословакию. Осенью 1978 был обвинен в организации антиправительственного заговора и снят с должности посла. Остался в эмиграции.

После ввода сил Советской Армии в декабре 1979 стал генеральным секретарем ЦК НДПА, председателем Революционного совета и председателем Совета министров (последний пост занимал до 1981).

4 мая 1986 по решению 18-ого пленума ЦК НДПА Б. Кармаль был освобожден «по состоянию здоровья» от обязанностей генерального секретаря ЦК партии при сохранении за ним членства в Политбюро. Смещение с должности было вызвано переменами в СССР, где к власти пришел Горбачев. В конце 1986 был снят и с поста председателя Революционного совета.

После ухода со всех постов был вынужден эмигрировать и проживал в Москве, в первые годы эмиграции – на даче в Серебряном Бору. Бабрак Кармаль пользовался большим уважением афганцев: до эмиграции во время первой после отставки демонстрации в Кабуле люди, проходя мимо трибуны, бросали цветы не новому партийному руководителю Наджибулле, а Кармалю; после заявлений Наджибуллы о «национальном примирении» и необходимости переговоров с контрреволюционерами армия была деморализована и недовольна столь резким и непонятным поворотом, губительным для революции и немыслимом при правлении Кармаля. Популярность Кармаля, еще больше возросшая на фоне политики Наджибуллы, вызывала опасения советских руководителей, которые боялись возвращения Кармаля во власть, поэтому к Кармалю приставили охрану и строго контролировали его круг общения. Так продолжалось до конца правления М. С. Горбачева. В последние годы жизни состояние здоровья Бабрака Кармаля резко ухудшилось (болезнь почек), он регулярно проходил курс лечения.

Умер 1 декабря 1996 года в 1-й городской больнице города Москвы, похоронен в Афганистане, в Мазари-Шарифе.

 

 

6

Ленинград

Августа 1979 года

 

Белые ночи кончились – и на город наступала осень, в Ленинграде вообще климат мягкий и погода меняется плавно, без четких переходов. Нежаркое, приятное лето сменяла тихая, прозрачная осень – ну а пока город наслаждался последним, выпавшим на его долю в этом году настоящим летним теплом...

Этого учебного заведения не было ни в одном списке, в него не принимали документы пришедших с улицы абитуриентов, в нем не сдавали экзамены. Замаскированная под один из факультетов Ленинградского университета, эта школа готовила разведчиков. И не просто разведчиков – а военных разведчиков. В отличие от других заведений, где готовили (а точнее проводили переподготовку) офицеров для работы в главном разведывательном управлении генерального штаба, здесь в основном брали абитуриентов с Москвы и готовили с нуля, а не переучивали обычных офицеров на разведчиков. Результаты это давало – хорошие. Помимо прочего, в том что ленинградское заведение готовило слушателей из Москвы был еще один резон. С одной стороны – столичный, почти привычный город, а с другой стороны – за время обучения слушатели рвали все дружеские контакты в Москве, что руководство ГРУ вполне устраивало. Также частенько поступало и КГБ.

Помимо этого, в том, что генерал отправил меня учиться в Ленинград, был еще один резон – о котором не знали тогда ни он, ни я. Если бы знали... Учась в Ленинграде, а не в Москве, в военно-дипломатической академии, я не попал на глаза подонку и предателю, генералу Дмитрию Полякову. Вернувшись из загранкомандировки и уже будучи завербованным ЦРУ – вроде как «по идеологическим мотивам», советский строй люто ненавидел, хотя мало верится, скорее всего за деньги – он пошел преподавать в эту военно-дипломатическую академию и «засветил» американцам несколько курсов ее выпускников. Кому, к чертям нужен разведчик, если еще до начала его активной деятельности противная сторона знает о нем, как о разведчике? Вот так вот. Несколько лет работы ВДА – псу под хвост пошло, и кое-какие провалы восьмидесятых тоже проистекали корнями отсюда. Ладно, не будем о плохом, сдал этого поддонка Эймс вместе с еще несколькими десятками американских агентов, Полякова судили и расстреляли – демократии тогда не было. Туда предателю и дорога...

Занятия в школе делились на три части: теория, практика и физподготовка. С физподготовкой вообще с каждым индивидуально занимались, у кого что хромало то и подтягивали. У меня с физподготовкой все было в порядке – но еще при поступлении сюда я имел глупость громогласно заявить, что являюсь мастером спорта по стрельбе, а это то, что нужно разведчику. Гнобили меня после этого на физзанятиях три месяца, вбивая в дурные головы нашего курса одну простую истину: разведчик, доставший пистолет и выстреливший – провалившийся разведчик.

Теория была достаточно нудной – приходили различные преподаватели, читали спецкурсы. Какие-то выглядели откровенно глупыми, какие-то наоборот стали откровением. «На ура» была встречена лекция о «медовых ловушках» и как надо соблюдать бдительность, чтобы в нее не попасться. Мучили теорией социализма, марксизмом-ленинизмом, читками книг Брежнева...

Сейчас, когда получилось то, что получилось, я почему то вспоминаю именно эти уроки, глупые и ненужные. Уже тогда все – по крайней мере все, кого я знал – на уроках марксизма-ленинизма держали фигу в кармане, в аудитории с глубоким вниманием слушали, конспектировали, а выходя из аудитории – едко прикалывались, стебались над сказанным там. Да, молодежь. Да, ничего святого нет. Да, и в самом деле нудно долбить одно и тоже – не выдержат никакие нервы. Но теперь, когда мы потеряли свою страну, когда ее убивали, и никто не пришел ее защищать я задаюсь вопросом – ведь когда-то то же самое, то что мы воспринимали со смехом, наши отцы воспринимали совсем без смеха. Они верили в это – фанатично, отдавая вере всего себя, их веру ничто не могло поколебать. Даже когда «сталинские воронки» забирали одного соседа за другим – оставшиеся ведь верили. Верили! Верили в то же самое, над чем мы надсмехались. И страна, народ – выдержали то, что не смог бы выдержать никто. Выдержали, выстояли, восстановили страну.

А мы ее просрали...

Собственного жилья, общежитий у этого учебного заведения не было – каждый снимал жилье в городе. И это было правильно – общежитие сплачивает, начинаешь лучше узнавать своих одногруппников, знакомиться дружить – а этого всеми силами старались избегать. В аудиториях рабочие столы на одного, жилья общего нет, совместно праздники и мероприятия отмечать запрещено. Нас готовили как одиночек, индивидуалистов, не нуждающихся в человеческом общении – и это было правильно. Разведчик «на холоде» всегда одиночка, он всегда один, он не может никого посвятить в свои проблемы, он не может искренне ни с кем дружить, он должен всех и всегда подозревать. Поэтому – каждый снимал квартиру сам для себя.

Первой парой сегодня была криптография, мне, привыкшему работать с документами, она давалась проще, чем остальным. Криптографический кабинет представлял собой обычное, похожее на школьный кабинет помещение – только вот вместо парт здесь стояли длинные столы – и каждый курсант был отделен довольно высокой перегородкой друг от друга – чтобы не подслушивали и не подглядывали. На каждом рабочем месте была телефонная трубка, специальная счетная машина – механический прообраз современного калькулятора, подставка со справочниками, набор ручек, карандашей и бумага. Криптография тогда была делом сложным, муторным – компьютеры уже были, ламповые, величиной с небольшой дом – но работе с ними нас не учили, по крайней мере пока.

С криптографией мне удавалось справляться на самом деле неплохо – удивительно, учитывая мои весьма посредственные способности в математике. Тут – либо идет у тебя этот предмет – либо не идет. У меня – шел, по крайней мере, по скорости и правильности пользования средствами шифрования я всегда держался на твердую четверку.

Дальше сразу две пары – эти занятия всегда шли двумя парами. Вот это посложнее – наружное наблюдение! Вели его сразу несколько преподавателей, практически все – бывшие нелегалы. Один – пожилой старичок, которого звали Виктор Семенович – в молодости еще в Львовском гестапо успел побывать.

«Наружка» и уход от наружки – это целая игра, причем игра командная. Если тупо тащиться за «объектом» в нескольких метрах за спиной, как только он остановится – останавливаться тоже и тупо таращиться на витрину – все. Срисуют в один момент. Наружное наблюдение за одним объектом по правилам нужно вести не менее, чем бригадой – три человека и одна машина, можно с радиосвязью а можно и без – надо наизусть знать все тактические построения и выполнять их «на автомате». В бригаде один человек следит за объектом – находится на острие – а остальные следят не за объектом, а за своим коллегой, причем постоянно меняются местами, чтобы на острие находился каждый раз другой человек. Это больше похоже на танец, исполняемый в самой толпе прохожих.

Последняя пара – работа с документацией и базами. Написание отчетов, оформление результатов НН и всего прочего – ведь нужно не только найти информацию – но и правильно, четко, донести ее до начальства. А начальство сидит в нескольких тысячах километров от тебя – и информацию ты должен до него донести кратко, четко – и в то же время не упуская ни одной лишней детали. Информация, не доведенная правильно и полностью до адресата утрачивает свою актуальность. Ну, с этим мне, как бывшему следователю, привычному к работе с бумагами, вообще легко было...

Плащ свой я взял в гардеробе – гардеробщицы там никогда не было, все сами заходили и брали одежду по номеркам. С трудом отпихнув тяжеленную, да еще на тугой пружине дверь я вышел на тихую ленинградскую улицу, поглядел на небо. Может дождь пойдет – а может и нет – конец лета. Запахнул поплотнее на себе плащ, пошел к автобусной остановке – иногда преподаватели за нами наблюдали и делали выводы. Если человек постоянно ездил одним и тем же транспортом на одном и том же маршруте – минус. Нет ничего хуже предсказуемости, постоянных привычек. Разведчик должен быть непредсказуемым – везде и во всем.

Переливистый сигнал машины раздался совсем рядом – я даже дернулся от неожиданности. Посмотрел – совсем рядом черная «Волга»...

– Владимир Владимирович? – я был действительно удивлен. Реально, не в шутку.

Генерал Горин молча открыл дверь, кивнул на сидение рядом с собой. Я упал на обшитое велюром мягкое сидение, захлопнул дверь – и машина сразу тронулась...

Пока мы ехали по ленинградским улицам – я так и не сумел их узнать и полюбить, этот город не стал мне родным, генерал молчал, молчал и я. Тема должна была быть достаточно серьезной – иначе бы генерал не стал показываться здесь, в Ленинграде.

– Как учеба? – прервал молчание генерал

– Легче, чем я думал – самонадеянность конечно у меня всегда была, что есть, то есть – а как работа? Останется еще к тому времени, как я закончу учебу?

Горин тяжело вздохнул.

– Эх, Сергей... Как ты школу закончишь – так настоящая работа-то и начнется. Сейчас так... цветочки. А вот тогда будет...

Я все не мог понять – куда мы направляемся. Но и спрашивать уместным не счел.

 

Оказалось – направляемся в порт. Верней, в район порта. Ехали мы сложным путем – по Приморскому, на Кировский проспект, въехали на Аптекарский остров, проскочили его и заехали по тому же Кировскому проспекту на Петроградский. Водитель, конечно был классный. Думаете, где самые лучшие водители были – в «девятке» [177] что ли? Ан нет, что бы они не говорили про свою подготовку. Жизнь водителя «девятки» на самом деле довольно проста – включил мигалку, дали тебе «зеленую улицу», все гаишники «под козырек», ни правил тебе ни пробок – едешь себе и едешь. А вот водители оперативных машин... там ни мигалку не включить, ни себя демаскировать, желательно и правила не нарушать – и в то же время объект наблюдения не потерять. Вот где асы-то были! На втором месте были опытные таксисты, а эти – на первом, без вопросов. И тот водитель, что вез нас был из числа лучших – в плотном транспортном потоке почти и не тормозил даже.

Цель находилась на Васильевском острове – около Кировского дворца культуры – туда мы попали по Большому проспекту. Район тогда – его еще питерцы коренные звали «Васька» был нищим и шпанским, соваться туда по вечерам честным комсомольцам не рекомендовалось – можно было как минимум остаться без кошелька. Дрались там всегда жестко – в кость. Но водитель, очевидно знал – куда нас вести – да и генерал светлел лицом, по мере того, как мы приближались к цели.

Целью оказалась «пельменная» – сейчас-то уже мало помнит, что это такое. Такой павильончик – крыша над головой есть, а стен нету, вместо них – такие решетки фигурные. Пельмени там варили и продавали – двенадцать штук порция, тридцать копеек они там стоили за порцию. Останкинские. И на столах – только перец черный и уксус в бутылках, а на бутылках вместо крышки – железная с дырочками. Да...

– Ты иди... – генерал огляделся – место займи... А я возьму...

Две порции. Старые, щербатые тарелки. Вкусный парок над разваренными пельменями. Соседи, которые, прикрывшись плащом, пытаются долить в стаканы с пивом «беленькой». Разговоры – о предстоящей олимпиаде, как сейчас помню, уже тогда судачили...

Нету у нас больше ничего этого. Ни олимпиады. Ни страны. Ни пельменей по тридцать копеек на щербатой тарелке...

Вилки звякали, тыкаясь в тарелку, не глядя друг на друга мы сосредоточенно жевали разваренные, острые из-за уксусно-перечного соуса пельмени.

– Встретил я здесь кое-кого... – нарушил молчание генерал – давно уже. Сколько лет прошло – а первый раз здесь. Я и в Ленинград то из-за этого стараюсь не показываться...

– Что случилось...

– Да какая сейчас уже разница... – раздосадовано сказал генерал – доедай, давай. Покушаем – и поговорим...

Антиалкогольной кампании тогда еще не было, и пиво продавали не в пакетах – но генералу было не до того. Когда и моя и его тарелка опустели, он аккуратно положил рядом вилку, о чем-то задумался, по-старчески вздохнул. Затем, покопавшись в кармане плаща выложил на стол – рядом с пятнышком пролитого уксуса фотографию – небольшого размера, такую какие делают на документы Черно-белую.

– Ты должен знать этого человека. Вспоминай. Вспомнишь – молодец.

Я вгляделся в фото – человек как человек, в штатском. Прокуратура? Афган? Посольство? На русского он не смахивал.

– Афган?

– Теплее...

Кто же... Из посольства? Нет, из афганцев. Кто же...

И тут я вспомнил. Грязный борт «УАЗа». Мат, крики. Шум в ушах от выстрелов – а потом от тишины – страшной тишины, той самой, которая пострашнее выстрелов будет...

– Вспомнил. Полковник Асад Хашим. «Царандой».

– Молодец... – покачал генерал головой – я в тебе не ошибался. Молодец, такое не каждый действующий сможет, ты же с ним один раз всего встречался.

– При обстоятельствах, которые не забудешь. Нас тогда обстреляли, я вам докладывал.

– Да... обстреляли, помню. Ты пельменей еще будешь?

–...

– Значит будешь.

Генерал унес грязные тарелки, я подвинул к себе фотография. Интересно где снято без формы? Я помню его старше... прием в партию? Что там происходит, в Афгане? Пока вроде – тихо все.

Генерал вернулся, плюхнул на стол две тарелки...

– Суть в следующем... Полковник Хашим... в общем, приказ о присвоении ему должности генерала и назначении на должность начальника «Управления защиты Революции» – ключевого управления «Царандоя» – лежал уже на столе у министра. В последний момент этот приказ со стола убрали. Сделали это – как нам удалось выяснить – люди Амина. Помнишь еще такого?

– Тот самый...

– Да, тот самый. Хоть с ним ты дела не имел, но... В общем – «Управление по защите Революции» контролирует столицу вме<