Скопцы для Царства Небесного

Не стоит преувеличивать масштаб религиозной кастрации и ее значение в рамках монотеистических религий, но преуменьшать их тоже не стоит: кастрация, в отличие от других обрядов ритуального членовредительства, оказалась необыкновенно живуча, ведь в ней содержатся такие базовые идеи монотеизма как противопоставление души телу, достижение искусственной духовности и полного самоотречения.

Иудаизм формально был против ритуальной кастрации: запрещал возведение в ранг священников не только кастратов, но и мужчин с деформированными гениталиями, запрещал приношение в жертву Богу кастрированных животных. Тем не менее полностью отмазать иудаизм от кастрации не получится.

Во-первых, неприятие иудаизмом священников-кастратов скорее всего было вызвано тем, что кастрат не имеет половых желаний и его асексуальное поведения жертвой Богу не является. А религия без личной жертвенности уже не религия, а веселая дружеская вечеринка. Жертвование кастрированных животных обижает Бога, так как они не смогут размножаться на небесах и увеличивать небесное стадо.

Во-вторых, вопрос кастрации широко обсуждался в иудаизме, и она получила поддержку не у каких-нибудь рядовых раввинов, а у высших авторитетов. Филон Александрийский, выходец из богатой и образованной семьи, всю жизнь искавший пути соединения классической греческой философии с иудаизмом, пришел к выводу, что только кастрация может помочь человеку достичь духовного прогресса и обрести рациональное мышление. Евнух для Филона — это символ мудрости, самопожертвования, отторжения от себя всего низкого и материального и, следовательно, превосходный пример для подражания:

«Быть евнухом может предстать наиболее желанным состоянием для мужчины, так как душа, избегая данным образом греха, может также спастись от какого бы то ни было знания страстей». Его любимый герой Иосиф отказывается «разделить ложе с Удовольствием» и говорит: «Я согрешу против Господа, любящего добродетель, если стану любителем плотских утех; ибо сие есть греховное действие».

В этом отрывке из трактата «Аллегории священных законов» четко видны основные взгляды Филона: смысл жизни человека не в том, чтобы радоваться жизни, а в служении Богу. Поэтому и хорошо стать евнухом: нормальному мужчине против соблазна не устоять. Маймонид в «Путеводителе растерянных» поддерживал мысль о великой силе соблазна и тщетности самостоятельной борьбы с ним: «Тот, чьи тестикулы обладают горячей, влажной природой, прочным строением, чьи семенные железы производят семя в изобилии, — вряд ли он будет целомудренным, даже если достигнет пределов возможного в самовоспитании». Этим самым Маймонид признал, что только слабый в биологическом отношении человек, своего рода биологический отброс, может достичь целомудрия, хотя ограничивается лишь намеком и не предлагает кастрацию как способ решения проблемы.

В качестве выхода из сложной ситуации между божественным молотом — необходимостью отдать всего себя служению Ему — и человеческой наковальней — обуревающими нормального человека страстями — иудаизм родил компромиссную идею обрезания крайней плоти.

Христианство заигрывало с идеей добровольной кастрации, позаимствованной у языческих культов, на протяжении всей своей истории. С той только разницей, что, вместо подавления сексуальности немногочисленных жрецов, хотело распространить сексуальные репрессии на абсолютно всех верующих. Как только похотливый враг верующего мужчины будет повержен навсегда, с женщинами, существами более слабыми и более зависимыми, не будет никаких проблем.

Аскеты III и IV веков, эпохи «истинного христианства», святой Антоний, Дорофей Египетский и Евфимий Великий были очень близки к этой идее, но единственным кастрировавшим себя иерархом в христианской истории остался Ориген, считавший всякую плотскую любовь дьявольской и признававший только духовную любовь к Богу. Какое-то время в раннем христианском мире существовала секта валезиан, по имени ее основателя Валезия, оскопившего себя по примеру Оригена. Валезиане настолько увлеклись кастрацией, что насильно проводили ее всем случайно забредшим путешественникам и даже приглашенным гостям. Как и положено истинным христианам, принявшим Евангелие от Матфея не как изложение абстрактных духовных идей, а как руководство к действию. Все же знают ответ Иисуса на вопрос учеников, хорошо ли жениться, который трудно назвать гимном чувственной любви:

«Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано, ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит»

(Мф. 19:11–12).

Сказано очень четко: кастрация — угодный Богу поступок. Кто сам себя кастрировал, тот будет готов для Царства Небесного — станет бессмертным. Как можно отказаться от столь привлекательного предложения?

Валезиане и не отказывались, и их идеология отличалась рациональностью: молодым, еще не кастрированным членам общины, не разрешалось есть мясо — поедание мяса провоцирует половые желания и обостряет похоть. После кастрации пищевые ограничения снимались с целью компенсировать потерю одного удовольствия другим, пусть и меньшим.

Через много веков эта же идея нашла свое продолжение во всемирно известной русской секте скопцов-кастратов, основанной в XVIII в. Кондратием Селивановым. Мощное движение скопцов, преследуемое всеми правительствами и официальной Церковью, быстро разлетелось по просторам огромной империи и за более чем полтора века своего существования успело изувечить сотни тысяч людей. Скопцы, в отличие от религиозных бюрократов, выпускников духовных академий, правильно прочитали Священное Писание в той его части, которая касалась изгнания человека из рая, и сделали из этой истории весьма логичные выводы. Раз до грехопадения люди не занимались сексом и были бессмертными, то они со всей очевидностью были бесполыми и не имели половых органов. С плотью, пока не умрешь, ничего сделать нельзя, а вот изничтожить половые органы можно и даже не жалко: их наличие является следствием греха, а грех — следствием половых органов. Что было первым непонятно, как и в случае известной дилеммы курицы и яйца. Зато понятно, что уничтожение половых органов, оскопление, очистит человека и вернет ему потерянный рай и бессмертие.

Такая замечательная идея, очень, кстати, близка к идеям культа Кибелы-Аттиса. Надо же так верить каждому слову Священного Писания! Просто мечта любого религиозного или тоталитарного общества!

Другая логичная идея скопцов заключалась в том, что сексуальность плоха подавлением страха смерти: она приводит к рождению детей и создает в их образе иллюзию бессмертия. А ведь именно смерть, смерть мученическая, и составляет суть христианской доктрины, повторяя собой блаженный путь Христа. Смерть не победить, но возможно путем добровольной кастрации уничтожить ее злейшего врага — сексуальность — и подавить страх смерти не через сексуальное удовольствие, а исключительно через молитву Богу и добровольные мучения в память о Нем.

Реализация этой идеи предполагала оскопление себя, на жаргоне скопцов «убеление», «сесть на белого коня», «отсечь голову змию» (не тому ли самому змею-искусителю, про которого я уже рассказывал?). Этот процесс состоял из нескольких этапов, начиная от ампутации яичек путем их прижигания каленым железом («огненное крещение») или их полного отсекания («малая печать») и заканчивая полным удалением полового члена («царская печать»). В более мягком варианте мужчинам оставляли возможность совершать половой акт, но без возможности зачатия: мальчикам перекручивали семенные канатики.

У девушек «печатей» было больше: сначала отсекали соски, потом всю грудь и на следующем этапе переходили к удалению клитора, больших и малых половых губ. После полного удаления половых органов, что занимало, как правило, несколько лет, девушку обычно зашивали («замыкали») — очень похоже на сегодняшнее женское обрезание. Впрочем, способности к деторождению она не теряла — и то хорошо, большое спасибо!

Скопцы кастрировали своих детей, детей родственников и даже платили большие деньги всем тем, кто желал последовать их примеру и оскопиться. Такая сильная вера предполагала аскетический образ жизни: скопцы не ели мяса, не пили вина, не курили, не пели и вообще не развлекались. К официальной Православной церкви относились с крайним презрением.

Замечательная идея всеобщей добровольной кастрации для спасения души от греха не получила должного развития в официальном христианстве, которое отнеслось к ней весьма настороженно. Более того, Первый Вселенский Собор в Никее (325 год) внес самооскопление в список тяжких грехов, препятствующих рукоположению в священники, ссылаясь на 21–24 правила Святых Апостолов — часть раннего Предания Церкви, не вошедшая в Священное Писание (для тех, кто мыслит аналогиями, своего рода христианские хадисы). Эта тема широко обсуждалась в XII веке византийскими богословами Иоанном Зонарой, Алексием Аристеном и Феодором Вальсамоном, по мнению которых, достойному священства не возбраняется вступать в клир, если он потерял свои половые органы по болезни (только с согласия Церкви!) или был оскоплен варварами. Тех, кто «собственными руками отсек этот член» или отдал себя на оскопление без всякого принуждения, надлежит не принимать в клир и «извергать как убийцу самого себя» (последнее очень хорошо сформулировано!).

Прежде чем хвалить пламенных защитников мужских половых органов, зададим себе резонный вопрос: а чем вызвано повышенное внимание к этой теме на протяжении многих веков? Объяснение может быть только одно: в христианстве явно существовала мощная тенденция к самооскоплению, и желающих сделать это было достаточно много. Так почему же добровольная кастрация так и не стала массовым явлением?

Я думаю, что эта плодотворная идея не получила в христианстве сколько-нибудь существенного продолжения по нескольким веским причинам.

Идея самооскопления как символа отказа от сексуального греха и приближения к Богу была актуальна только во время первоначального расцвета нового эсхатологического учения, когда верующие с нетерпением ждали Второго Пришествия Христа и Страшного суда и не было никакого смысла думать о потомстве — все равно долго не проживут. Но поколение сменялось поколением, а обещанного грандиозного шоу все не было и не было. И радостных вестей Оттуда тоже. Люди устали ждать и стали смотреть не только вверх, предвкушая духовные удовольствия, но и вокруг, в поисках удовольствий плотских.

Кроме того, практика кастрации двойственна по своей сути. С одной стороны, освобожденному от полового желания кастрату легче посвятить себя любой духовной деятельности и преуспеть в ней. Вспомните только, какое огромное количество времени и сил все мы, мучимые острой сексуальной потребностью, потратили на свидания, уговоры, разочарования и обсуждение своей сексуальной жизни с друзьями и подругами! А сколько времени, денег и душевных сил ушло на лечение многочисленных половых болезней?

С другой стороны, христианская доктрина основана на благости постоянного страдания — имитации страданий Христовых. Это совсем не согласуется с идеей кастрации. Кастрируемый мучается только во время короткой операции, а после ее успешного завершения и выздоровления у него пропадает сексуальное желание, и с него нечего взять — он постоянно пребывает не в страдании, а в ступоре равнодушия ко всему, включая Бога. Церкви намного проще манипулировать человеком, который находится в ежедневных мучениях плоти и который может родить для любимой религии новых мучеников. Да и ненависть обычных верующих к кастратам вполне понятна — как еще относиться к предателям веры, которые хотят залезть в Рай без плотских мук?

С воцарением монотеизма, поглотившего весь мир, массовая кастрация стала невозможной. Большинство людей все же не были фанатиками и не соглашались обменять спасение души на прекращение рода человеческого. Они любили свою плоть и думали о детях, хотя бы из меркантильных соображений: необходимо иметь кого-нибудь рядом, чтобы не умереть с голоду по наступлении старости. Да и сама Церковь не настаивала на такой крайней мере: ей были нужны молодые люди для поддержания и распространения доктрины, а также для защиты своих духовных детей от презренных, но сексуально активных и воинственных варваров.

Нормальное строение

«Огненное крещение»: рубец на остатке мошонки после ампутации яичек

«Малая печать»: рубец на остатке мошонки после отнятия обоих яичек и полового члена

«Царская печать»: рубец на остатке мошонки после полного оскопления.

Орудия оскопления: сапожный нож; садовый нож; свинцовый шпенек, вставляемый в мочеиспускательный канал после отрезания полового члена; бритва; отломок косы

Нормальное строение

Клиторидэктомия: удаление клитора

Полное женское оскопление: рубцы после удаления частей больших и малых половых губ и клитора у семидесятилетней девственницы

По этим причинам Церковь отвернулась от физической кастрации, благородный образ которой угас, так и не развившись, в младенческом возрасте, и приложила все возможные усилия, чтобы добиться кастрации духовной. Добровольная кастрация была заменена на добровольную ненависть к сексу — восхваление девственности, умерщвление плоти и принудительное целомудрие монахов и духовенства. Церковь была уверена, что результат внедрения подобных античеловеческих концепций будет более весом: и секса нет, и мучений сколько угодно. Эту мысль прекрасно выразил Иоанн Лествичник в книге «Лествица»: «Некоторые ублажают скопцов по естеству, как избавленных от мучительства плоти; а я ублажаю повседневных скопцов, которые разумом, как ножом, обучились оскоплять себя».

Ничего не получилось — полный провал! Вместо священников, почти готовых святых, Церковь создала выродков, склонных к массовым преступлениям на сексуальной почве.

Так не следует ли Ватикану вновь перейти от духовной кастрации священников к добровольной кастрации физической? Можно даже как раньше, в самом раннем возрасте. При согласии родителей, конечно, мы же все-таки в XXI веке живем! Тем более что современная наука давно разработала безболезненную химическую кастрацию.

Перспективы такого шага поражают воображение: гарантированный целибат духовных лиц, полное исчезновение случаев педофилии и связанных с ними скандалов, пачкающих благородный имидж Церкви, и многократное увеличение количества святых.

Не сотвори себе кумира

Я принципиально отвергаю институт святости, в этом вопросе мне с протестантами по пути. Святые не лучше других людей и не могут служить им божественным примером. Не отрицая возможные замечательные личные качества каждого отдельного святого, сам по себе институт святости не принес всем нам ничего хорошего. Используя сомнительные критерии, ничем не подтвержденные легенды и ссылки на давно уже отжившие традиции, институт святости искусственно вычленил из более-менее равной по своему положению массы людей ничтожное количество полунебожителей, которых все верующие, да и не только они, обязаны любить возвышенной христианской любовью, любить не как людей из плоти и крови, а как старших и неприкасаемых братьев во Христе. Именно из таких людей-фантиков Церковь набирала и продолжает набирать святых, обосновывая свой выбор тем, что они отдали жизни за веру, и в сравнении ними все остальные люди являются недостойными, греховными и во всем виноватыми.

Религиозная святость — вымышленная и античеловеческая концепция. Единственной безусловной святостью обладает природа человека. Никакая социальная система, никакая философская или религиозная доктрина не имеют права безнаказанно покушаться на естественный порядок вещей. Человека невозможно вырвать из среды его обитания и изменить его биологическую сущность, такие попытки сами по себе являются преступлением. В природе нет абсолютного совершенства, и, навязывая нормальному человеку недостижимые идеалы, религия отравляет ему жизнь, делая из него не царя природы, а подопытную морскую свинку.

У нас, обычных людей, имеются положенные нам человеческие инстинкты и желания, достоинства, слабости и пороки — это и есть суть человека, и поэтому мы нормальны.

А вот святые, которые всю жизнь борются со своими инстинктами и желаниями, и у которых якобы есть одни достоинства, но нет слабостей и пороков, нет, не нормальны. лично я не верю в психическую нормальность святых. Если святые на самом деле отдали жизни за веру, то отдали сравнительно легко: такой жизни им было совсем не жалко (пришло сверху). Причем святость дорого обходится не только самому святому, но и людям вокруг. Лишенный естественных удовольствий человеческой жизни, святой неминуемо начинает давать негативную моральную оценку другим людям и, если позволяет его положение в обществе или церкви, жестоко их преследовать за совершенные ими грехи.

По своей сути святость является химерой. Такой же химерой, как бессмертное существование души и вечная загробная жизнь. Такой же химерой, как вездесущесть Бога, который одновременно наблюдает за всеми семью миллиардами земного населения, читает все мысли и определяет все судьбы, запоминает добрые дела и допущенные грехи, а после смерти всех судит и распределяет между раем и адом. Лучше всего о христианской святости сказал Ницше в «Антихристе»:

«[религия] имела надобность создать себе новое понятие о “совершенстве”, нечто бледное, болезненное, идиотски-мечтательное, так называемую святость; святость — просто ряд симптомов обедневшего, энервирующего, неисцелимого испорченного тела!»

На первый взгляд удивляет, что Отцы Церкви, неистово защищающие каждое слово Священного Писания, допустили, что институт святых, являющийся прямым и грубым нарушением основополагающей второй заповеди Ветхого Завета «не сотвори себе кумира и всякого подобия», не только пролез в христианскую жизнь, но и намертво в ней закрепился. Однако легко понять, почему это произошло и кому и для чего он был нужен. Как и другие вышеперечисленные химеры, институт святости нужен Церкви для манипулирования рядовыми верующими. Перед недосягаемым величием святых они будут чувствовать свое полное ничтожество, у них обязательно разовьется комплекс неполноценности, для устранения которого они обратятся за помощью к Церкви.

Не надо думать, что я являюсь злобным атеистом и именно по этой причине атакую любимых детей Церкви — святых. Эта глава написана не для того, чтобы опорочить идеал святости, ориентируясь на который христианская цивилизация жила две тысячи лет и который в образе благообразных и чаще всего парадно одетых дедушек смотрит на нас с многочисленных икон и картин. У меня не было цели расстраивать тех, кто видит в этом идеале пример высокоморального поведения и готов пожертвовать лучшей частью своей жизни на его поиски. Хотя подавляющее число людей в мире вспоминают о существовании святых только по случаю, иначе откуда взялись бы такие замечательные пословицы как «Беда позади — святые в забытьи» (исп. Charco pasado, santo olvidado)?

Моей задачей было изобразить святость в домашнем, без всякой косметики и показать, что она намного более опасна для общества, чем кажется на первый взгляд, и легко может привести его к культурной и социальной катастрофе. В истории уже был подобный прецедент — я имею в виду скорый распад Римской империи после принятия ею христианства в качестве государственной религии. Распад закономерный: на первый план вышло поклонение святым и борьба против язычников-еретиков, а защита империи ушла даже не на второй, а на последний. Позже, на протяжении многих веков, святость красовалась на хоругвях победоносного религиозного войска и во имя ее были убиты миллионы мужчин, женщин и детей.

Если мы не будем бдительны, эта история может повториться, и в святую дыру вполне может провалиться любая, даже самая здоровая государственность, под которой я понимаю союз самостоятельных и гордых индивидов, готовых защищать свои ценности, образ жизни и удовольствия. Ведь мы живем в рамках не святого, а демократического идеала, который защищает принцип равенства всех людей и для которого традиционный институт святости совершенно неприемлем. Святые очень вредны для нашего цивилизованного светского общества, особенно святые политические лидеры — от их святости рукой подать до неприкасаемости и вытекающих из нее чудовищных злодеяний. Хотя я ничего не имею против кумиров литературных, музыкальных и спортивных.

Святость несет негативные последствия и для каждого человека. Нет сомнения, что мои читатели хорошо помнят знаменитую фразу английского священника-поэта Джона Донна, которую Эрнест Хемингуэй использовал в качестве эпиграфа к одному из знаменитых романов: «(А потому) не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: Он звонит по Тебе».

Перефразируя эту дышащую библейской силой фразу, можно сказать, что как только вы начинаете выражать свое восхищение каким-нибудь религиозным святым, то по вам сразу начинает звонить похоронный колокол. Не лучше ли выбрать себе кумиром одного из тех исключительных людей, которые на наших глазах создали Apple, Google или Facebook, сумели за каких-нибудь десять-пятнадцать лет изменить жизнь миллиардов людей?

Но в самой идее святости, как и почти во всем, есть и позитивная сторона. По моему мнению, в каждом человеке заложен дар индивидуальной святости: каждый из нас святой в общеупотребительном значении этого слова. Я даже согласен с мнением православной церкви, что дар святости проявляет себя с рождения человека, но вот реализовать этот дар можно только самостоятельно. Никакой Бог для этого не нужен — бог, если Он и существует, то существует не снаружи человека, а внутри него. Снаружи, как ни старайся, все равно ничего не найдешь, там существует только один Бог, самый могущественный и безжалостный — Смерть.

Каждый из нас, людей, самодостаточен и достоин уважения, и каждый из нас — бог. Одни люди — большие боги, другие — маленькие. Или большие и маленькие дьяволы — если считать всех нас равными друг другу, то по существу нет никакой разницы. Мне очень нравится считать каждого человека богом и святым без коллективной истерии, грозящей разрушением нервной системы, без всякой связи с умением говорить на незнакомых языках и вообще без всякого Бога — мой идеал святости как-то почеловечнее и поспокойнее.

Мы же все признаем святость человеческой жизни, не так ли? Так почему бы не считать святым каждого человека без исключения и без всяких предварительных условий? Тогда не будет никакой необходимости искать друг в друге недостатки и противопоставлять одних людей другим, а чтобы увидеть настоящего да еще и живого святого, достаточно будет просто посмотреть в зеркало. Разве плохая перспектива?

ГЛАВА VIII