Единство сегментов энергетического тела

Скручивания объединяют все сегменты. Регулярно разбавляйте скручиваниями позы всех остальных типов.

Кроме того, объединению сегментов помогают:

→динамические движения, такие как циклы Сурья Намаскар;

→ релаксация (Шавасана).

 

У многих непроизвольно возникнет соблазн воспользоваться позой как таблеткой – сделал позу, гуляй дальше. Просто помните о том, что разделение энергетического тела на сегменты – условность. Горловому центру нечем питаться, если не включён корень (позы стоя). Прогибы возбуждают горловой центр (который есть часть передней пластины), что приводит в итоге к маниакальным расстройствам. Поэтому прогибы надо сбалансировать наклонами (задняя пластина) и скручиваниями, которые восстанавливают связи между сегментами. Нарушение такой связи вводит энергетическое тело в неуравновешенное состояние и не приведёт ни к чему хорошему.

Занятие йогой должно быть построено так, чтобы эффекты поз уравновешивали друг друга. Кстати, из стремления к этому равновесию родились принципы построения последовательностей, о которых речь пойдёт в следующей главе. Алексей Ксендзюк как‑то сказал мне, что правильно выстроенная система поз придаёт энергетическому телу единство и прозрачность, а также укрепляет его оболочку. Слова «единство и прозрачность» кажутся мне удачными. Они говорят об особом чувстве, которое я множество раз испытывал после йоги, отмечая про себя, что тело стало «плотным» и «заряженным».

Комплекс поз, исполненный на совесть, способен вернуть нам яркость и остроту чувств, которая была доступна лишь в глубоком детстве. На волне интенсивного переживания жизни у меня порой возникали спонтанные смещения точки сборки, бывали и внетелесный опыт, и осознанные сновидения. Большинство этих «сопутствующих эффектов» проявляются на последней стадии занятия – во время релаксации.

Вся система поз йоги сделана как система безопасного и поступательного движения. Она развивается, как дерево, годами растущее из земли. Такое свойство этой системы отмечает, к примеру, Свами Сатьянанда Сарасвати – известнейший комментатор древнеиндийского текста «Йога‑сутры Патанджали». Он пишет, что знаменитый подъем кундалини (жизненной энергии, заключённой внутри таза) из нижней чакры Муладхары (соответствует промежности) в верхнюю Сахасрару (соответствует макушке головы) есть только кульминационный момент. Этот момент случается лишь после долгого очищения позвоночного канала Сушумны и установления стабильного тока энергии в нём.

Однако тягучая медлительность этой системы, как и «трудности» пути воина, и труд жизни Мамардашвили, не могут вызывать отторжения. Ведь выбора‑то у нас не больше, чем у приговорённых к казни. Когда впереди небытие – ты просто действуешь, и всё.

 

А что ещё бывает?

 

У нашей повседневной жизни, как у айсберга, есть подводная часть. Которая, как и нижняя часть ледяной годы, несёт в себе девять десятых её массы. Мы пытаемся дотянуться до тёмной, скрытой под водой материи. И сделать это можем через метафору – особую словесную конструкцию, которая в момент своего произнесения на миг приоткрывает завесу. Приоткрывает только для того, чтобы в следующий миг наш деятельный ум подсунул нам картину воронки, нити, вазы, волны или, покопавшись немного на чердаке памяти, сказал: «Да! Это то же самое, что говорят такой‑то и такой‑то!»

Но эти ухищрения не дают нам ничего, кроме скуки. Отбросив их, мы должны научиться существовать в области, которую не можем себе представить. Принять, что не способны помыслить о реальности. Признать, что любое знание, которым мы пользуемся – знание числа 5, знание движения рукой и ходьбы ногами и знание того, что такое есть точка сборки, – безмолвно. Мы должны тысячи раз впадать в состояние ничего не понимающего понимания и привыкнуть жить без плана и схемы, однако же реализуя кванты намерения, из которых возникла эта судьба.

Кроме поз йоги, есть и другие пути движения к той же цели. К примеру, сталкинг, или выслеживание. Это особое искусство, которое состоит в том, чтобы обнаружить в себе некую часть, которая может наблюдать за страхом, собственной важностью и жалостью к себе, не соединяясь при этом с ними. Искусство сталкинга способно прервать работу базальных комплексов в момент их включения – тогда, когда они ещё не высосали из нас силы.

Алексей Ксендзюк советует записывать наблюдения такого рода в своеобразный «дневник сталкера». Ведь чем яснее словесная формулировка чувства и состояния, возникшего на основе базальных комплексов, тем быстрее спадает с нас его гнёт.

Я же посоветую следить за полем своего восприятия. Пробуждаясь, базальный комплекс сужает это поле. Агрессия, самоуничижение, скука или обида сосредоточивают твоё внимание на объекте, вызвавшем их: например, на обидчике. Однако сохранив объём зрительного, слухового, телесного, эмоционального восприятия (но не устраняя, конечно, знаковый объект из поля зрения), мы быстрее восстановим баланс между тремя центрами. Действуя так, ты можешь в моменте понять истинный смысл ситуации. И, ведя себя согласно этому смыслу, окажешься на гребне волны вертикального времени.

Другой путь указывает нам Владимир Васильевич Долгачёв – единственный из известных мне людей, умеющий включать видение по своему желанию. Он хочет сразу, по‑возможности минуя разум, научить тело человека переводить сборку восприятия в «мягкий режим», где гнёта базальных комплексов не существует. Владимир Васильевич действует через личный контакт с каждым, кто появляется на его занятиях. Кстати, вне занятий – в обычной жизни – он велит всем заниматься всё тем же сталкингом.

Ещё один человек – Олег Георгиевич Бахтияров – решает задачу иначе. Он предлагает техники пробуждения «творящей воли», или «необусловленной активности». Словом «воля» пользуется и дон Хуан, хотя в основном предпочитает ему слова «намерение», «дух» или «абстрактное». Необусловленная активность господствует над всем, и любая частная задача решается с её помощью без усилий.

Бахтияров разработал систему работы с вниманием, которую называет «психонетика». В арсенале этой системы есть такие приёмы, как деконцентрация. Приёмы эти имеют сходство с высшими ступенями йоги – Пратьяхарой, Дхараной, Дхьяной. Любопытно отметить, что упражнения этой системы обычно делаются с прямым позвоночником.

Эти приёмы позволяют тебе выскочить в поле квантов намерения, которые Олег Георгиевич называет «смыслами». Кстати, учитель дона Хуана – нагваль Хулиан – не пользовался словом «эманации» (которые также являются и смыслами). Нагваль Хулиан пользовался словом «команды». Его команды и смыслы Олега Георгиевича – одно и то же.

Объекты, которые мы ежедневно видим и трогаем, возникают или развертываются из смыслов. Всю совокупность смыслов Олег Георгиевич называет «смысловой слой сознания». Он, соглашаясь со мной, считает, что смысловой слой сознания и стержень энергетического тела есть два способа выражения одной и той же непредставимой вещи. Из личного опыта работы по его системе я знаю, что прикосновение к смысловому слою вызывает уплотнение центральной оси тела и даёт остановку внутреннего диалога.

И если нам удаётся пробудить не отдельные смыслы, но некоторую часть всего смыслового слоя, то включается видение.

 

Что такое энергия

 

Но что же на самом деле стоит за словами «корень», «передняя пластина», «центр живота»? Уж точно не объекты из тонкой, невидимой материи. Алексей Петрович назвал бы их процессами и состояниями, хотя я и затруднюсь ответить на вопрос о том, процессами движения чего и состояниями чего они являются.

Сказать «процесс движения энергии» – значит ещё больше запутать дело. Для меня – да, думаю, и для любого человека – опыт энергетического тела связан с чувствами. Голыми чувствами.

Философы древней Индии говорили об этом так – бытие, сознание, блаженство (сат‑чит‑ананда). Мы сознаем свое бытие, жизнь как интенсивность движения чего‑то, что называем энергия. При этом она (оно, он?) движется не из одной точки в другую. Движением энергии называется раскрытие её свернутого потенциала.

Переживая воплощение энергии в жизнь, или самореализацию, мы ощущаем блаженство. Беспричинную радость того, что живём и осознаём. Радость человека, вытянувшего – один на миллиард – счастливый лотерейный билетик и вмиг ставшего богатым, как король.

Вот простой эксперимент, который покажет вам энергию. Возьмите два магнита и попробуйте прижать их друг к другу одноимёнными полюсами. Вы почувствуете сопротивление. Магниты не хотят сближаться, словно между ними – невидимый слой резины.

Однако между магнитами только воздух. При виде этого с нами случаются две вещи. И первая так быстро, что мы, скорее всего, и не заметим её. На долю секунды в нас возникает сомнение – реально то, что мы видим и чувствуем, или нет? Ведь зрение и тактильное ощущение, повздорив, разошлись разными дорогами.

На миг мы оказываемся в поле смыслов. Так же как это бывает в момент, следующий за высказываем фразы, в которой уживаются два слова с противоположными значениями. Такой, например, как «громоподобное молчание».

Вид смыслов вызывает страх. Если бы мы смогли задержаться тут, то либо остановили мир, либо сошли с ума. Но мы не привыкли рисковать, поэтому, избегая обеих возможностей, включаем механизм защиты, механизм делания.

Делание строит гипотезу, дорисовывает образ того, чего не видят глаза. Делание даёт нам «магнитное поле». Оно закрывает от нас реальность, которая состоит в том, что ни один человек на свете не знает причины, по которой два куска железа, повёрнутые друг к другу определёнными сторонами, не сжимаются. Это и есть вторая вещь, которая случается с нами после первой.

«Энергия – это способность совершать работу» – это определение из учебника физики подходит к энергетическому телу, которое есть метафора способности к действию. Разница с магнитным полем – в способе активации этой способности. Электромагнит активируется током в проводнике, а энергетическое тело – концентрированным вниманием. Хотя, в отличие от электромагнита, энергетическое тело – чёрный ящик, который может и не включиться. Причём на наши вопросы о своей плохой работе, заданные строгим начальственным тоном, этот ящик не потрудится дать нам каких‑либо разъяснений.

Мы можем сказать: «Мои ноги могут шагать», – а можем сказать: «В моих ногах есть особая энергия шагания». Или, например, мы можем сказать: «Я чувствую, что мир вокруг полон жизни, красоты и смысла», – а можем сказать: «Передняя пластина энергетического тела стала подвижной и проницаемой для внешних эманаций Орла». Или, к примеру, в голову вдруг приходит ответ на вопрос, который нас занимал, а мы можем сказать вместо этого: «Я почувствовал всплеск безмолвного знания в стержне энергетического тела».

Какую бы фразу мы ни произнесли и какой бы оттенок – повседневный или мистический – она ни имела, каждую из них можно понимать двумя прямо противоположными способами. В смысле общих понятий или же в метафорическом смысле.

Метафора соединяет нас с чем‑то, находящимся вне привычных связей. С самим явлением, имеющем индивидуальное лицо. И без неё – как без стола в ресторане Мехико, который был тоналем – мы потеряем возможность разомкнуть границы известного.

Продуктивное воображение, которое есть часть любого восприятия, включает в себя метафорический элемент. К примеру, когда я был маленьким, я любил сидеть в ванной с пеной. Но, сидя там, я видел не ванную. Я видел океан, а в нём – представьте – материки, острова, целые государства и бесконечные таинственные глубины вод под слоем суши.

Проводя рукой по воде, я испытывал трепет от того, что на поверхности появляется цунами, которое сметает целый континент и миллионы людей на нём гибнут. А мои ноги, частично выглядывающие из пены, были не ногами, а ужасными морскими чудищами. Левиафанами, готовыми поглотить меня и всю землю. И всё это – из‑за впечатлений, полученных в очень раннем возрасте от картинок в книжках, на которых были показаны обитатели морских глубин в тёмной толще океана.

Без способности видеть неведомое в обыденном, без способности на деле пережить колоссальность Мирового океана в ванне с пеной, мы будем бесконечно и уныло раскладывать эффекты жизни по полкам и вешать на них ярлыки. Избегая пути страдания, не желая спускаться во внутренний колодец своей души, мы никогда не узнаем, зачем дон Хуан придумал описать Карлосу своё видение именно этим, а не другим словом. Какая судьба, какой жизненный путь размечен словами «корень» и «стержень». А слова эти, конечно, были сказаны только за тем, чтобы показать нам наше собственное тело.

«Нагуаль – это только эффект», – так говаривал дон Хуан. Но не добавил, что этот эффект производится метафорой. В том числе и его собственной бессловесной физической метафорой стола в ресторане. Тот, кто ощутил эту метафору на своей шкуре, так же как я ощутил весь Мировой океан в своей ванной, тот в миг узнал нагуаль в лицо.

Я пользуюсь образами и словами из книг Кастанеды по той единственной причине, что должен показать связь йоги и учения дона Хуана. Образы Кастанеды – обоюдоострый меч. Своим острием он указывает на нечто, что нам нужно. Однако при этом своими острыми как бритва краями‑лезвиями сей меч преграждает нам путь к цели.

Эти образы легко представить. А когда мы себе что‑то представили, то считаем, что поняли. Хотя на деле не поняли ничего и только строим из себя умников, морща лоб и многозначительно поджимая губы.

Есть универсальный способ вычистить авгиевы конюшни представлений. Это – остановка внутреннего диалога. Но тренировка этой способности есть тренировка тела – такая же, как тренировка мышц тяжелоатлета или бегуна. Она требует ежедневного упражнения.

Лишь научившись впадать во внутреннее безмолвие, мы сможем прервать череду галлюцинаций об энергетическом теле. И придём к тому, что стоит за картинками его сегментов, которые по моей просьбе белорусский художник Сергей нарисовал для этой книги. Придём к себе.

 

Видение. Прелюдия

 

Когда человек пытается описать видение, ему мешают две вещи.

Первая проблема – техническая. Состоит она в том, что для видения используется орган, отличный от глаз, ушей, носа, языка и кожи. Говорить о видении, как о зрении, это примерно то же самое, что описывать запахи в зрительных терминах: «она ощутила жёлтый аромат», «синий дух витал в воздухе гостиной», «в ноздри ударил резкий красный запах» и т. п.

Это сравнение, однако, не точно отражает суть дела. Зрение и обоняние различны по силе, однако равны в экзистенциальном статусе. А орган видения вбирает в себя и зрение, и осязание, и слух, и обоняние. Однако он не сводится к их простой сумме.

Вторая проблема – личная. Она состоит в мотивации рассказчика. Эту проблему проще всего объяснить на примере. Однажды, как я слышал от друзей, Владимира Васильевича Долгачева спросили о том, что будет после смерти. Владимир Васильевич ответил, что ничего не будет. У его ответа может быть два противоположных подтекста:

1. В жизни нет никакой перспективы, любые усилия бессмысленны.

2. Я не хочу, чтобы вы представляли себе что‑то потустороннее – это отвлечет вас от реальной жизни. Единственный способ, которым я могу заставить вас не представлять, это сказать, что там ничего нет. Иначе вы обязательно что‑нибудь представите.

Второй вариант согласуется с характером и действиями Долгачева, первый же – нет.

Реальность легко подменяется воображением. Какое бы слово я ни сказал – «кокон», «вихрь», «водоворот», «поле», «поток», «явление», «масса», «море энергии», – у вас непроизвольно возникнет какой‑то образ. Даже если я скажу что‑то невинное вроде «видение возникло» или «видение включилось», вы представите себе систему событий с началом и концом, аналогичную поездке на машине или стирке белья. Но проблема в том, что у видения нет начала и нет конца.

При этом в видении, конечно, полно объектов. Но там нет объектов. Не потому, что их нет, а потому, что, если я скажу, что они есть, вы себе обязательно что‑нибудь представите. И окажитесь дальше от видения, чем были до моих слов.

Механизм представления заставляет некоторые участки мозга напрягаться. При этом другие части тела (например, ноги) уходят из поля внимания. А ноги нужны для видения не менее, чем мозг. И спина нужна. Туман начинает рассеиваться только тогда, когда мы спиной, ногами и всем телом видим окружающее так же ясно, как и глазами.

Поначалу рассказчику‑видящему кажется, что создавать потусторонние иллюзии – вредно. По причине подмены, которую я описал выше. Создание таких иллюзий как будто бы нарушает смысл его рассказа, состоящий в том, чтобы передать особое событие, которое с ним случилось.

Загвоздка в том, что подмена реальности её описанием возможна лишь в том единственном случае, когда слушатели уже попали в эту реальность. Иначе и подменять нечего. А попали слушатели в реальность – то есть сами на мгновение стали видящими – из‑за слов, произнесённых рассказчиком. Подмена реальности её описанием происходит у слушателя после его собственного акта видения. Этот акт длится с момента окончания фразы рассказчика‑видящего и до момента появления первого образа в голове слушателя.

Не рассказывая о своём переживании реальности как таковой, видящий в моменте блокирует аппарат представления у своих слушателей. Это его «тактический манёвр». Проблема в том, что оценить долгосрочную перспективу этого манёвра очень трудно.

Например, решение Долгачёва не описывать видение, создаёт предпосылки для потери у людей энтузиазма. Конечно, у Владимира Васильевича есть свой козырь. Он демонстрирует тебе полную открытость твоего внутреннего мира внешнему наблюдению, заставляя почувствовать себя абсолютно голым.

Я же должен идти к цели через слова. Я знаю, что человек может прорваться сквозь пелену потусторонних образов к опыту видения. Я сам это сделал. Поэтому вслед за доном Хуаном скажу несколько слов о том, как выглядит то, что предстаёт перед нами там.

В опыте видения есть много личного, и рассказывать о нём порой равносильно тому, чтобы раскрыть свои интимные переживания совершенно незнакомым людям. Эти глубокие важные переживания рискуют быть непонятыми, неоцененными, осмеянными. Это ещё одна причина того, почему многие видящие держат язык за зубами. Они, как и всякие нормальные люди, просто не хотят нарываться на грубость.

 

Видение. Вход

 

Опишу вход в видение с помощью двух историй.

История первая. Как я уж говорил, когда я был маленьким, мне нравилось купаться в ванной. Чтобы слить из неё воду, я открывал пробку сливного отверстия. На воде появлялся водоворот, узкое «щупальце» которого тянулось от воронки на воде к отверстию в дне ванной. Я брал спичку, ломал её на несколько частей и пускал по воде кораблики. А водоворот радостно их засасывал.

Однако иногда кусок спички получался слишком большим. У водоворота не хватало сил, чтобы пропихнуть его в дырку. И кораблик застревал посередине «щупальца» – ни туда, ни сюда.

История вторая. При погружении в сон люди иногда испытывают ощущение проваливания. Довольно редко, но всё же бывает, что вместо проваливания человек чувствует, что тело его начинает вращаться, ввинчиваясь в воронку. Я испытывал такое несколько раз в жизни. Если ты провалился в воронку до конца, то там либо будет чернота, либо сновидение. А если не провалился, то ты просто проснёшься.

Теперь представьте, что воронка при входе в сон – это водоворот в ванной. А спичка – ты сам, центр, откуда ты смотришь. И видение включается тогда, когда по какой‑то причине ты застрял в середине «щупальца» этого водоворота. Не провалился в сон и не вернулся в бодрствование.

Я видел только один раз. И это лучше, чем ничего. Случилось так, что мне пришлось защищать свою жену и дочь от опасности. И для моего тела это стало достаточной причиной задержаться в середине «щупальца» и включить видение.

 

Видение. История из жизни

 

Мы путешествовали на машине по Швеции. Как‑то вечером, уже в сумерках, мы приехали в небольшую гостиницу в городе с коротким названием Ю, стоящем на берегу одного из самых больших озёр этой страны. Красное двухэтажное здание гостиницы было переделано под прием туристов из бывшей конюшни. Об этом мы узнали из рекламного проспекта.

Было видно, что гостиницей заведует один человек – во всём, начиная от ручек дверей и заканчивая написанными от руки объявлениями, было что‑то домашнее. Действительно, вскоре нас встретила хозяйка – немолодая и, судя по всему, одинокая женщина лет 40–45. Она заселила нас в просторный номер на первом этаже. Мы устали с дороги, поэтому приняли душ и легли спать.

Посреди ночи меня разбудила жена. Она была крайне испугана и сказала, что в коридоре кто‑то ходит. Я прислушался – действительно, из коридора слышался какой‑то звук, вроде бы скрип половиц. Он повторялся через равные промежутки времени.

Я открыл дверь и выглянул. В единственном длинном и прямом коридоре гостиницы, вдоль которого располагались номера, никого не было. Я закрыл дверь, лёг в кровать на тот край, что был ближе к двери, и лежал, слушая звуки из коридора.

Кто‑то точно ходил. И не только ходил – некоторые звуки были более чем странными. Иногда они напоминали звон стекла, а иногда – стук копыт.

Я живо вспомнил историю Кастанеды про дом его тёти, в котором он гостил в возрасте 14 лет. Каждую ночь Карлос слышал, как кто‑то ходит по коридорам. Молодой человек думал, что это дворецкий. Однажды, после того как дворецкий сказал ему, чтобы тот для своего же блага забыл об этих звуках, Карлос решил подкараулить его. Он спрятался за углом и, когда шаги приблизились, – выглянул.

Шаги тут же прекратились. Но коридор был совершенно пуст. У человека, идущего по нему, не было ни времени, ни места, чтобы спрятаться. Смертельно перепугавшись, Карлос заорал и разбудил весь дом. Домочадцы нехотя признались, что по ночам по дому действительно ходит кто‑то неизвестный.

Я почему‑то был уверен, что звуки в коридоре – дело рук хозяйки. Звуки продолжались, и чувство опасности не проходило. Я боялся за своих близких.

Чувство опасности всегда побуждает меня к действию. Однако я не мог придумать, что бы такое предпринять. Ситуация никак не развивалась, других постояльцев звуки, похоже, не беспокоили. Вламываться к хозяйке в комнату и требовать разъяснений было бы нелепо.

Через некоторое время я начал задрёмывать. И, хотя обстановка к тому не располагала, в полусне у меня почему‑то проснулись эротические фантазии. И вот на экране воображения я увидел хозяйку гостиницы. Кровать, около которой мы стоим, на которую собираемся возлечь…

И тут с огромной скоростью произошло сразу несколько событий. Экран воображения погас. Передо мной, затмив его, возникло удивлённое лицо хозяйки. Моё тело превратилось в водоворот. И я увидел.

Странно, но там в каком‑то виде сохраняются пространство и время. Были верх и низ, право и лево. Само видение продолжалось около 5 напряжённых секунд. Пространство, в котором оказались мы с хозяйкой, было очень тёмным. Если бы я воспринимал его глазами, то оно было бы тёмно‑бурым с желтоватым оттенком.

Я бы не сказал, что энергетическое тело хозяйки гостиницы напоминало святящееся яйцо, описанное Кастанедой. Я вообще не смог бы точно определить его форму. Это был сгусток чего‑то непонятного. Она была примерно в полтора раза больше меня – не только выше ростом, но больше по всем пропорциям.

Это испугало меня. Я столкнулся с существом, заметно большей массы и размера, чем я сам. С полувеликаншей. Я удивился непропорционально маленьким протуберанцам, вырывающимся из этого сгустка. Они находились примерно в тех же местах, в которых у человека находятся руки и ноги. Судя по опыту Алексея Ксендзюка, эти протуберанцы могут сильно увеличиваться в размере.

Преодолев страх, я пошёл на неё. Ведь я пришёл, чтобы защитить свою семью. Возможно, хозяйка думала, что мои цели совсем иного рода, но я быстро её в этом разубедил.

Я её ударил. Соотношение сил было таково, как если бы я был мальчиком лет 10, а передо мной стоял взрослый. Взрослый, который некрасиво повёл себя с моими близкими. И я с силой толкнул его в грудь со словами «Ты чё, наехал?».

В области видения, однако, этот удар получился холодным, спокойным. Он никак не оскорблял личность моей визави. Я дал ей понять, что пугать гостей не надо. От удара её энергетическое тело «схлопнулось внутрь», погасло, исчезло. А я вывалился в бодрствование.

Параллельно с этим моя жена стала свидетелем любопытного явления. В стене вокруг двери номера появились «щели», через которые начало литься что‑то похожее на свет. В номер просочилась субстанция, средняя между водой и газом. Эта субстанция образовала пятно под потолком, прямо над кроватью.

Жена отметила, что пятно было большим. Некоторое время оно безучастно висело там, а затем исчезло. По времени исчезновение пятна примерно совпадает с моим рандеву.

На этом звуки в коридоре прекратились, и все мы спокойно заснули. На следующее утро за завтраком я поболтал с хозяйкой гостиницы на отвлечённые темы. Мы не словом не обмолвились о событиях прошедшей ночи. Я понимал, что делать этого не стоит, ведь некрасиво припоминать взрослому человеку о мелком хулиганстве, за которым он был застукан.

 

Видение. Анализ

 

Видение заставило меня задуматься. Самым странным в нём было то, что оно ничем не выделялось из общего течения жизни. Никакого фейерверка, перехода на иной уровень бытия, вселенского понимания сути всего. Более того, видение было настолько рядовым явлением, что я, возможно, и не выделил бы его как важное событие, если бы не должен был написать этот текст.

Видение было продолжением нормального опыта обычной жизни. Это полностью противоречило моему впечатлению о нём, полученному из книг Кастанеды. Я думал, что видение – это что‑то высшее, недостижимое, требующее многих лет работы. Однако оно оказалось настолько простым, что в это трудно было поверить. Видение не требовало усилий или концентрации. Оно не требовало ничего вообще.

Неизбежный вывод состоит в том, что моё тело уже знало видение задолго до первого сознательного опыта. Оно привыкло к нему. Тела людей пользуются видением, но мы не сознаём этого. Сей парадокс описан у Кастанеды в книге «Активная сторона бесконечности»:

 

«Вдруг я почувствовал странный толчок. Я решил, что близок к обмороку, и присел на кирпичную ступеньку. Я увидел перед глазами жёлтые пятна. Ощущение было такое, будто я вращаюсь… Меня окружила тьма, такая непроглядная, какую только можно себе представить, и тогда я увидел энергию, её течение во Вселенной.

Я увидел череду светящихся сфер, двигавшихся навстречу мне и от меня… Они напоминали не то каких‑то странных светящихся мохнатых животных, не то огромных круглых насекомых, покрытых светящейся шерстью.

Больше всего меня поразило то, что я вдруг осознал, что видел этих мохнатых насекомых всю свою жизнь.

<…>

– Ты проделывал это и раньше! – смеясь, сказал дон Хуан, когда я рассказал ему о своём умопомрачительном опыте. – С тобой произошли только две новые вещи. Во‑первых, в этот раз ты воспринимал энергию целиком самостоятельно. Ты осуществил остановку мира и в результате понял, что всегда видел энергию так, как она течёт во Вселенной. Как это делает каждый человек, не отдавая себе в этом отчёта…

<…>

… ты затронул самую головоломную для человеческой души проблему. Ты сам сформулировал её, когда спрашивал себя: «Как же могло произойти, что от меня ускользнуло то, что я всю жизнь воспринимал энергию непосредственно? Что мешало мне открыть для себя эту грань моего бытия?» [144]

 

Видение – это развитие чувства безупречности. Между прочтением первой книги Кастанеды и первым неосознанным опытом безупречности у меня прошло шесть лет. Чтобы добраться до осознанного понимания безупречности, мне понадобилось ещё два года. А путь от осознанного понимания безупречности до первого видения занял ещё десять.

Общие слова «осознанное понимание безупречности» означают для каждого нечто конкретное. Лично я понял, что такое безупречность, в тот день, когда совершил ничем не мотивированный – кроме смутного чувства правильности – выбор. Выбор между тем, чтобы пойти играть на компьютере, и тем, чтобы пойти мыть грязную посуду. Впервые в жизни без внешнего понукания я выбрал мыть посуду, поскольку в этом, в отличие от игр, была необходимость.

Видение называется видением, а не, скажем, слышанием, поскольку его детальность подобна зрительной. Хотя оно, действительно, как и говорил дон Хуан, не имеет никакого отношения к глазам.

Видение – в отличие от зрения – имеет какой‑то личный, чувственный компонент. Его никак невозможно передать. Что‑то глубинное, сокровенное, самое важное, что есть в тебе, воплощается в жизнь в нём. Ты участвуешь в видении всем своим телом. Этим оно отличается от второго внимания и осознанных сновидений, в которых первое тело спит, а второе – путешествует.

Видение полностью меняет твоё ощущение собственного тела. Чтобы видеть, ты должен стать неподвижным вихрем, если такое можно себе представить. Этот вихрь взаимодействует с окружающим миром по типу того, как один магнит взаимодействует с другим.

Но магниты могут делать только две вещи – притягиваться и отталкиваться. А вот множество разных действий, на которые способно тело видящего, похоже, не имеет границ. К тому же «магнитное поле видения» легко дотягивает до объекта, находящегося на значительном удалении от тела видящего.

Стоит лишь телу превратиться в неподвижный вихрь, в силовое поле голой напряжённости, как все обычные органы восприятия исчезают. У энергетического тела нет глаз, оно слепо. Однако само видение есть отчасти гибрид зрения и тактильного восприятия. От зрения в нём то, что им можно дотянуться до удалённого объекта. От тактильного восприятия – то, что этот объект можно ощупать, причём сразу и целиком.

Из‑за этого ощупывания возникает чувство интимной связи с «внешним» миром. Примерно такое же, как при ощупывании предметов пальцами. Слово «ощупывание» не совсем верно, потому что я мог ощупывать не только объекты, но и окружающее пустое пространство. Я знал его цвет. Думаю, что слепым людям видение может полностью заменить зрение даже в тех ситуациях, когда надо реагировать быстро. Скажем, при переходе через дорогу.

Полевая материя, с который мы соприкасаемся в видении, такова, что из неё можно состряпать любой мыслимый и немыслимый мир. Любой размерности, с заранее не заданными органами восприятия. Есть, однако, два ограничения.

Во‑первых, законы восприятия и взаимодействия в этом мире должны быть уравновешены, так же как это устроено:

→ в неживой природе, где физические константы обеспечивают баланс движения планет, звёзд, полей, излучений;

→ в живой природе, где разные виды живых существ уравновешивают друг друга в пищевых цепочках.

Во‑вторых, в то, что составляет начинку этого мира (слова «существа» или «объекты» тут неприменимы), должны быть зашиты знакомые нам глубинные состояния. Эти состояния и будут двигать этим миром.

В моей ситуации это были:

→ любовь между мной, женой и дочерью;

→ страх моей жены;

→ моя готовность защитить их;

→ любопытство хозяйки гостиницы, вызванное некоей – возможно, сексуальной – неудовлетворенностью.

Во времена викингов, когда правила тоналя отличались от теперешних, окружающие, вероятно, видели хозяйку гостиницы как полувеликаншу. Ведь, как я уже говорил, её энергетическое тело значительно больше моего.

О великанах есть множество рассказов во всех уголках мира. Мы можем прочесть о них и в главном скандинавском эпосе «Старшая Эдда». Прошли столетия, правила тоналя изменились. А великаны и по сей день живут среди нас под маской хозяек шведских гостиниц. Может, они и сами не знают, кто они такие на самом деле.

 

 

Глава 7

Последовательности

 

Одна поза обычно решает одну задачу: к примеру, наклон растягивает заднюю поверхность ног. Нет такой позы, которая бы решила все проблемы тела сразу. Из‑за этого возникает потребность создать комбинацию поз, которая укрепила бы все слабые и размягчила все жёсткие части тела.

Однако решить все проблемы тела за одно повторение такой комбинации обычно не удаётся. Нашему телу нужно время, чтобы разгореться, а в процессе повторений оно устаёт. Из‑за этого возникает занятие йогой, в котором позы объединены в последовательности, а темп и комбинации меняются от начала к концу. Из этой главы вы узнаете, как создаются хорошие последовательности поз.

 

Повторение

 

Повторяйте каждую последовательность, в которой есть асимметричные позы, хотя бы один раз для правой стороны тела и один для левой. Лучше повторить два раза для правой и два для левой. Во вторых повторах эффект будет на порядок выше. Простое повторение можно разнообразить так:

 

Способ 1. При втором повторении делайте усложнённые варианты поз