Сразу видно, что не в Курске

Л. Пинскому

Ведь снег-то не выпал.

И, странно Волнуя людские умы,

К земле пригибается стланик,

Почувствовав запах зимы.

Он в землю вцепился руками.

Он ищет хоть каплю тепла.

И тычется в стынущий камень

Почти неживая игла.

Поникли зеленые крылья,

И корень в земле — на вершок!

И с неба серебряной пылью

Посыпался первый снежок.

В пугливом своем напряженье

Под снегом он будет лежать.

Он — камень. Он — жизнь без движенья,

Он даже не будет дрожать.

Но если костер ты разложишь,

На миг ты отгонишь мороз, —

Обманутый огненной ложью,

Во весь распрямляется рост.

Он плачет, узнав об обмане,

Над гаснущим нашим костром,

Светящимся в белом тумане,

В морозном тумане лесном.

И, капли стряхнув, точно слезы,

В бескрайность земной белизны,

Он, снова сраженный морозом,

Под снег заползет — до весны.

Земля еще в замети снежной,

Сияет и лоснится лед,

А стланик зеленый и свежий

Уже из-под снега встает.

И черные, грязные руки

Он к небу протянет — туда,

Где не было горя и муки,

Мертвящего грозного льда.

Шуршит изумрудной одеждой

Над белой пустыней земной.

И крепнут людские надежды

На скорую встречу с весной.

Осторожно и негромко

Говорит со мной поземка,

В ноги тычется снежок,

Чтобы я не верил тучам,

Чтобы в путь по горным кручам

Я отправиться не мог.

Позабывшая окошко,

Ближе к печке жмется кошка —

Предсказатель холодов.

Угадать, узнать погоду

Помогает лишь природа

Нам на множество ладов.

Глухари и куропатки

Разгадали все загадки,

Что подстроила зима.

Я ж искал свои решенья

В человечьем ощущенье

Кожи, нервов и ума.

Я считал себя надменно

Инструментом совершенным

Опознанья бытия.

И в скитаньях по распадкам

Доверял своим догадкам,

А зверью не верил я.

А теперь — на всякий случай

Натащу побольше сучьев

И лучины наколю,

Потому что жаркой печи

Неразборчивые речи

Слушать вечером люблю.

Верю лишь лесному бреду:

Никуда я не поеду,

Никуда я не пойду.

Пусть укажут мне синицы

Верный путь за синей птицей

По торосистому льду.

1

Пусть по-топорному неровна

И не застругана строка,

Пусть неотесанные бревна

Лежат обвязкою стиха, —

Тепла изба моих зимовок —

Одноэтажный небоскреб,

Сундук неношеных обновок,

Глубоко спрятанный в сугроб,

Где не чужим заемным светом,

А жарким углем рдеет печь,

Где не сдержать ничьим запретам

Разгорячившуюся речь.

2

И я, и ты, и встречный каждый

На сердце песню бережет.

А жизнь с такою жадной жаждой

Освобожденья песни ждет.

Та песня петь не перестала,

Не потонула в вое вьюг,

И струнный звон сквозь звон металла

Такой же чистый сеет звук.

На чьем пиру ее похмелье?

Каким вином она пьяна?

На новоселье в подземелье

Она тайком приведена.

А может быть, всего уместней

Во избежание стыда

И не расспрашивать о песне,

И не искать ее следа.

3

Я много лет дробил каменья

Не гневным ямбом, а кайлом.

Я жил позором преступленья

И вечной правды торжеством.

Пусть не душой в заветной лире —

Я телом тленья убегу

В моей нетопленой квартире,

На обжигающем снегу.

Где над моим бессмертным телом,

Что на руках несла зима,

Металась вьюга в платье белом,

Уже сошедшая с ума,

Как деревенская кликуша,

Которой вовсе невдомек,

Что здесь хоронят раньше душу,

Сажая тело под замок.

Моя давнишняя подруга

Меня не чтит за мертвеца.

Она поет и пляшет — вьюга,

Поет и пляшет без конца.

4

Не для анютиных ли глазок,

Не для лобастых ли камней

Я сочинил немало сказок

По образцу Четьи-Миней?

Но все, что я шептал сердечно

Деревьям, скалам и реке,

Все, что звучало безупречно

На этом горном языке, —

Псалмы, элегии и оды,

Что я для них слагать привык,

Не поддаются переводу

На человеческий язык.

Так в чем решенье той задачи,

Оно совсем не в пустяках.

В том, чтоб тетрадь тряслась от плача

В любых натруженных руках.

И чтоб любитель просвещенья,

Знаток глазастого стиха,

Ценил узорное тисненье

Зеленой кожи лопуха.

И чтоб лицо бросала в краску

От возмущенья и стыда

Земная горечь русской сказки

Среди беспамятного льда.

5

Весною все кричало, пело,

Река гремела возле скал,

И торопливо, неумело

В подлеске ландыш зацветал.

Но день за днем одно ненастье,

И редкий, жгучий солнца луч

Как ослепительное счастье

Порой выглядывал из туч.

За эти солнечные нити

Цветок цеплялся как слепой

И лез туда в поток событий,

Готовый жертвовать собой.

И кое-как листы расправя,

И солнцу выйдя на поклон,

О славе думать был не вправе,

О слове вольном думал он.

6

Так где же песня в самом деле?

Немало стоило труда,

Чтоб разметать слова в метели,

Их завалить кусками льда.

Но песня петь не перестала

Про чью-то боль, про чью-то честь.

У ней и мужества достало

Мученья славе предпочесть.

Она звучит в едином хоре

Зверей, растений, облаков.

Ей вторит Берингово море —

Стихия вовсе не стихов.

И на ветру скрипят ворота

Раскрепощенных городов,

И песня выйдет из болота

И доберется до садов.

Пусть сапоги в грязи и глине,

Она уверенно идет.

И рот ее в лесной малине,

Сведенный судорогой рот.

Она оранжевою пылью

Покрыта с ног до головы,

Она стоит таежной былью

Перед заставами Москвы.

Она свои расскажет сказки,

Она такое пропоет,

Что без профессорской указки

Едва ли школьник разберет.

И ей не нужно хрестоматий —

Ей нужны уши и сердца

И тот, дрожащий над кроватью,

Огонь лучинного светца,

Чтоб в рукописной смутной строчке

Открыть укрывшуюся суть

И не искать ближайшей точки,

А — до рассвета не уснуть.

Ни шагу обратно! Ни шагу!

Ни шагу обратно! Ни шагу!

Приглушены сердца толчки.

И снег шелестит, как бумага,

Разорванная в клочки.

Сухой, вездесущий, летучий,

Он бьет меня по щекам,

И слишком пощечины жгучи,

Чтоб их отнести к пустякам…

Эти россказни среза,

Биографию пня

Прочитало железо,

Что в руках у меня.

Будто свиток лишений

Заполярной судьбы,

Будто карта мишени

Для учебной стрельбы.

Слишком перечень краток

Наслоений годов,

Где тепла отпечаток

И следы холодов,

Искривленье узоров,

Где больные года

Не укрылись от взоров

Вездесущего льда.

Перемят и закручен

Твой дневник путевой,

Скрытый ворохом сучьев

Порыжелой травой.

Это скатана в трубку

Повесть лет временных

В том лесу после рубки

Среди сказок лесных.

Хрусталь [52]

С тоской почти что человечьей

По дальней сказочной земле

Глядит тот ястреб узкоплечий,

Сутулящийся на скале.

Рассвет расталкивает горы,

И в просветленной темноте

Тот ястреб кажется узором

На старом рыцарском щите.

Он кажется такой резьбою,

Покамест крылья распахнет.

И нас поманит за собою,

Пересекая небосвод.

Белка [54]