Анклавы капитализма – особыеэкономические зоны

Однако перемены начались в КНДР намного раньше. Они в той или иной степени существовали и раньше, хотя, конечно, с середины 1990-х годов ветер перемен задул гораздо сильнее, и зачастую именно он диктовал развитие ситуации, а руковод­ству КНДР приходилось уже подстраиваться под новые веяния.

Одним из интересных и в то же время официальных проявле­ний новшеств в Северной Корее стало появление свободных эко­номических зон (СЭЗ). Название у них подчас бывает разное, но суть одна и та же. В отдельно взятых регионах правительство КНДР пыталось путем особых мер привлечь иностранный капитал.

Эти регионы играют важную роль и с другой точки зрения. СЭЗ, насколько можно судить, стали своего рода важной тесто­вой площадкой, на которой руководство КНДР «обкатывало» те или иные нововведения, прежде чем их распространить на всю страну. Это позволяло при необходимости локализовать воз­можные негативные эффекты реформ. Незавидная судьба многих социалистических правителей преподала руководству Страны чучхе хороший урок, и они его усвоили, осознав, что любые перемены надо держать под контролем и не пускать на самотек, если, конечно, правители хотят не только остаться в живых, но и сохранить власть.

Особенно большую ставку на СЭЗ сделал Ким Чен Ын. Фор­мально на настоящий момент в КНДР существует двадцать че­тыре особых и обычных СЭЗ (названия у них несколько иные - особые зоны торговли и прочее, но это не так важно), но на деле их существует гораздо меньше. Можно сказать, что реаль­но функционировали лишь три из них - в Расоне, Кымгансане и Кэсоне. В настоящий момент по различным причинам действу кущей о дается только одна — в Расоне. Кымгансканский проект на неопределенный срок в 2008 году, а Кэсонский - в 2015году. Это особые регионы, которые в определенней степени являлись символами нового мышления руковод­ства КНДР, а в некоторых случаях рассматривались как попытка примирения с Южной Кореей. Однако все эти проекты в значи­тельной степени отличались друг от друга.

Первая ласточка из Расона

СЭЗ в Расоне стала первой ласточкой новой экономической политики КНДР, делающей ставку на развитие особых анкла­вов. «Свободная экономическая и торговая зона Раджин- Сонбон» была создана в самом удаленном уголке КНДР - в районе, находящемся на стыке трех государственных границ, Китая, КНДР и России, на территории городов Раджин и Сонбон и близлежащих районов на общей территории площадью шесть­сот двадцать один квадратный километр. Для создания зоны было принято законодательное решение № 74 Административ­ного совета КНДР от 28 декабря 1991 года. На этой территории была разрешена работа как совместных, так и полностью ино­странных предприятий и производств. Раджин, Сонбон, а также расположенный неподалеку, но за пределами зоны Чхонджин были объявлены свободными портами. Для зарубежных инве­сторов были предусмотрены различные стимулы, вступили в си­лу в общей сложности пятьдесят семь законодательных актов и положений, создавших правовую базу для функционирования зоны. В отношении причин, побудивших руководство КНДР начать эксперимент со свободной экономической зоной, есть различные точки зрения. Я считаю, что здесь сыграла роль це­лая совокупность факторов, таких как крушение социалистиче­ского лагеря, успешные эксперименты КНР с экономическими эонами, проблемы в экономике самой КНДР и проч. Претерпев ряд изменений в административном статусе и названии, это образование носит официальное название «экономическо-торговая зона Расон» (ЭТЗ Расон.

Правительство КНДР с самого начала пророчило этой затее ве­ликое будущее, планируя превратить особую экономическую зону в крупный центр логистики, промышленности и туризма. Для этого была создана отдельная правовая база, предприняты усилия по привлечению капитала из самых разных стран мира, включая Ки­тай, Россию, Европу, США и даже Южную Корею. Однако сложная мировая ситуация, обострение обстановки вокруг КНДР, кризис в экономике страны, а также не самые последовательные решения Пхеньяна, касающиеся стратегии развития зоны, привели к тому, что большинство амбициозных планов так и остались на бумаге.

Власти КНДР развернули большую активность по части при­влечения иностранного капитала. В 1996 и 1998 годах были проведены инвестиционные форумы для зарубежных бизнесменов, руководители Расона неоднократно посещали Китай, где неустан­но рассказывали о созданных для иностранного бизнеса благо­приятных условиях. Нельзя сказать, что их усилия увенчались успехом, хотя определенных результатов все же удалось достиг­нуть. Если власти КНДР ожидали к началу XXI века инвестиции в Расон на уровне четырех миллиардов семисот миллионов долла­ров, которые должны были быть вложены в сто девятнадцать про­грамм и проектов (из них три миллиарда и шестьсот миллионов долларов в производства, девятьсот миллионов — в инфраструк­туру, сто миллионов - в сферу услуг), то к декабрю 2000 года уда­лось привлечь лишь сто двадцать миллионов долларов. В дал ьнейшем по самым разным причинам тенденция существенного отставания реальных инвестиций от задекларированных стала еще более очевидной. Развитие получали лишь мелкие и средние производства, первичная обработка пищевой продукции, сфера услуг, а не высокие технологии, как на это надеялись в Пхеньяне.

Тем не менее в первую очередь благодаря приходу кигай ского капитала, который, безусловно, доминирует в Расоне, в СЭЗ появились совместные производства, небольшие предпри ятия в сфере строительства, производства и продажи стройма териалов, пищевой, рыбной промышленности, транспорта и ря­де других направлений. Стали строиться гостиницы, магазины, пришли некоторые китайские банки, компания мобильной свя­зи. С 2008 года в Расон пришла и Россия, начав реализацию совместного логистического проекта «Хасан-Раджин».

После прихода к власти в КНДР нового руководства в лице молодого лидера Ким Чен Ын в Пхеньяне стали активно делать ставку на специальные экономические зоны (СЭЗ), которые должны были стать главными локомотивами развития национальной экономики. В рамках новой политики Расону, как самой первой СЭЗ, неизменно отводилось приоритетное место. Расон вошел в число девяти основных «особых экономических зон государственного уровня».

Зона Расон по части доступа в нее иностранцев всегда отли­чалась наиболее свободным режимом. С 2010 года эта зона стала первой получившей право самостоятельно, без участия центральных властей, выдавать разрешения на въезд иностранцев в ускоренном порядке (срок не превышал сорока восьми часов). С 2011 года гражданам Китая разрешено посещение Расона на собственных автомобилях и использование личных транспортных средств в пределах зоны. Согласно заявлениям представителей руководства зоны, а также работающих в Расоне иностранцев, власти КНДР пошли даже на то, чтобы официально позволить жителям Расона приобретать недвижимость в пределах зоны в личную собственность, хотя формально в Северной Корее до сих пор это не разрешено. Очевидно, что было сделано все возможное для того, чтобы стимулировать приток инвестиций в жилищное строительство, чем активно воспользовались китайские де­велоперы. Помимо Пхеньяна мобильная связь с 2002 года была разрешена в КНДР только еще в одном регионе - зоне Расон.

Расон до сих пор функционирует, являясь сейчас, по сути, единственной реально действующей особой экономической зо­ной КНДР. Конечно, этой зоне далеко до Гонконга, но, по сви­детельствам как самих северокорейцев, так и иностранных биз­несменов, средний уровень доходов населения, скорее всего, превосходит даже Пхеньян. С момента начала работы зоны прошло уже более четверти века, и в новых условиях успело уже вырасти целое поколение. По словам китайцев, корейцы Расона сильно отличаются от остального населения КНДР. Расонцы живут по законам рыночной экономики, лучше понимают нужды и реагируют на требования иностранных инвесторов по части организации и ведения бизнеса. Но это особый анклав. Расон отгорожен от остальной территории КНДР, а вход туда возможен только по отдельным пропускам, которые получить обыч­ным людям из других регионов крайне сложно.

Международный туризм в горах Кымгансан

Если Расон работает непрерывно с момента своего созда­ния, то другая зона - в горном массиве КНДР Кымгансан - на сегодняшний день практически прекратила функционировать по причинам, о которых будет сказано ниже. Кымгансанская зона (юго-восток КНДР, примыкает к границе с Южной Кореей) с самого начала задумывалась как туристическая. Инициатива по её реализации принадлежит покойному президенту концерна «Хёндэ» Чон Чжу Ену, уроженцу этих мест. Основные работы в зоне осуществляла компания «Хёндэ-Асан». Здесь в итоге была налажена инфраструкйша из домов отдыха, гостиниц и проч., рассчитанная в первую очередь на южнокорейских туристов. Работать Кымганская зона начала с 1998 года. Сначала туристов довозили до территории Севера на круизном судне, а ло­том проложили и автобусные маршруты через сухопутную границу. Вскоре зона начала развиваться усиленными темпами, чему во многом способствовали Президенты Южной Кореи Ким Дэ Чжун, а затем Но Му Хен, настроенные на сотрудничество с КНДР. Количество посетивших особую туристическую зону южан в итоге превысило миллион человек. Здесь же стали проводить ся и встречи членов семей, разделенных Корейской войной.

В то же время эта зона, как и Расон, была изолированым от остальной территории КНДР анклавом. В некоторых гостиницах порой и можно было встретить северян, но, как правило, общение южан с соседями ограничивалось обслуживающим персоналом

Однако все прекратилось после трагического инцидента в 2008 году, когда южнокорейская посетительница, выйдя на рассвете прогуляться, скорее всего, случайно зашла на территорию воинской части, где ее застрелил часовой. Возможно, что при прогрессивно настроенных президентах Юга инцидент и удалось бы урегулировать, но в Сеуле тогда уже начали править бал консерваторы. Обе Кореи, как говорится, пошли на принцип. В итоге сотрудничество было прекращено, весь южнокорейский персонал выдворен, а имущество южан конфисковано. С 2009 года межкорейская Кымгансанская туристическая зона не действует. Власти КНДР предпринимают попытки по привлечению туда иностранных (в первую очередь китайских) туристов, но, насколько можно судить, попытки эти не особо успешны. Хотя, насколько я могу судить, кое-какие группы ино­странцев туда все же приезжают, нередки визиты и северокорейцев из других регионов. Впрочем, на бумаге эта зона все еще работает, здешние гостиницы имеют необходимый штат со­трудников. Приоритет отдается развитию туризма, а потому эта спецзона продолжает называться туристической.

Главный межкорейский проект —технопарк в Кэсоне

В принципе схожая с Кымгансаном судьба постигла и третью, еще совсем недавно действовавшую зону — Кэсонский технопарк. Он также был задуман и начал действовать при про­грессивно настроенных президентах Юга, а при консерваторах был закрыт. По своей сути эта зона чем-то напоминает Расон, хотя различия, и весьма значительные, тоже есть. Это промышленная зона, где сотрудничество строилось по принципу «деньги, управляющий персонал и технологии Юга, а земля и рабочая сила — Севера». Технопарк начал действовать в 2003 году, а с 2005 года оттуда пошла продукция, которая реализовыва­лась в Южной Корее и шла на экспорт в другие страны. В итоге в зону пришли сто двадцать четыре южнокорейских малых и средних предприятия, на которых трудились более пятидесяти тысяч северян. Это были в основном предприятия текстильной и обрабатывающей промышленности.

Кэсонский технопарк долгое время давал надежду на то, что обе Кореи, несмотря на подчас серьезные конфликты и даже перестрелки между пограничниками, могут все же сотрудничать экономически. Промышленный комплекс пережил внезапное закрытие в 2013 году. После нескольких месяцев простоя были приняты меры по превращению экономической зоны в международную, привлечению туда иностранного (помимо южнокорейского) капитала. Таким образом правительство КНДР лишалось соблазна сделать технопарк заложником в своих спорах с Сеулом. К комплексу проявляли интерес представители ЕС, Китая, Японии и России, хотя дальше ознакомительных поездок дело не шло.

Узоны были большие планы по развитию и расширению. Работавшие там южнокорейские бизнесмены были довольны: северяне трудились хорошо, дисциплинированно, за немыслимые для Юга деньги. Средняя зарплата рабочего КНДР в Кэсонском комплексе составляла около ста пятидесяти - ста шестидесяти долларов в месяц. Северяне, насколько можно судить, тоже были довольны зарплатой. То, что на Юге считалось нищенским окладом, на Севере оказывалось солидной платой (и это даже с учетом того, что значительную часть заработка работникам приходилось отдавать властям КНДР).

Как Расон и Кымгансан, Кэсонский технопарк был государством в государстве. Кэсон даже, пожалуй, был самым изолированным из трех особых экономических зон, так как там работали южане. Рабочих привозили утром из ближайшего города (собственно Кэсона) и увозили вечером после окончания смены об­ратно. По своему внутреннему убранству, облику, виду зданий, инфраструктуре и прочим деталям это поселение совершенно не напоминает традиционные поселения КНДР. На самом деле Кэсонский технопарк был копией обычной промышленной зоны Юж­ной Кореи. Вода, материалы и значительная часть продуктов питания поставлялась из Южной Кореи. Электросеть технопарка была соединена с южнокорейской, так как сеть КНДР не могла обеспечить зону необходимыми мощностями. В общем, в какой-то степени это была южнокорейская промзона на территории КНДР.

Все прекратилось внезапно. В начале 2016 года КНДР провела очередные ядерные испытания и вывела на орбиту спутник, что спровоцировало кризис вокруг Корейского полуострова. Официальный Сеул во главе с президентом Пак Кын Хё решил, что пора продемонстрировать свою принципиальность. В итоге в марте Юг заявил о прекращении работ, после чего Север велел всем южнокорейским рабочим покинуть террито­рию страны в двадцать четыре часа. Власти КНДР не позволили южанам вывезти ничего, кроме личных вещей. Все оборудова­ние, сырье, готовая продукция были брошены. Формально Юж­ная Корея приостановила свое участие в проекте на неопреде­ленный срок, но суд КНДР уже конфисковал все имущество в пользу Пхеньяна. Так что и эта зона завершила свою работу.

Вихвадо-Хвангымпен — сотрудничествотолько на бумаге

Можно вспомнить еще одну особую экономическую зону на островах Вихвадо-Хвангымпхен, которую КНДР создала в 2002 го­ду на границе с Китаем, напротив китайского города Даньдун. Ожидалось, что там будут выстроены промышленные предприятия, гостиницы, казино и проч. В основном в зону должен был вкладываться Китай. Однако эта затея Пекину не понравилась. Судя по слухам, с соседями даже не посоветовалась. Так или иначе, приглашенный властями Северной Кореи на должность управляющего китаец был обвинен Пекином в неуплате налогов и посажен в тюрьму. На этом все остановилось. Попытки реанимировать зону были предпри­няты несколько лет спустя. Было торжественно заявлено о повтор­ном открытии зоны, но дальше разговоров дело так и не пошло. СЭЗ Вихвадо-Хвангымпхен существует и сейчас, но только на бумаге.

Так что попытки в корне изменить ситуацию предпринимались лишь ^четырех особых экономических зонах из двадцати четы­рех задекорированных: Расон, Кымган сан, Кэсон и Хвангымпхен- Вихвадо.Вольно существует и продолжает хоть как-то развивать­ся только РВсон. Кымгансан и Кэсон пали жертвами ухудшения межкорейскихьртношений в 2009 и 2016 годах соответственно. Хвангымпхен-Вихвадо функционирует лишь на бумаге. В любом случае, несмотря на заявление Ким Чен Ына, обещающего созда­ние в общей сложности двадцати четырех особых экономических эон, пока мы знаем только о четырех. 29 мая 2013 года был при­нят Закон КНДР о зонах экономического развития, однако эта чет­верка продолжала жить по своим собственным правилам.

Мне лично довелось побывать во всех трех действующих особых экономических зонах КНДР — Расоне (2014), Кымгансане (2005 и 2016) и Кэсонском технопарке (2006 и 2013). Все эти зоны сильно отличаются друг от друга, что, впрочем, было предопределено различными задачами и условиями их функционирования. Однако все они были одинаково нетипичны для КНДР, полностью изолированы от остальной страны. Наверное, только Расон имел что-то общее с остальной Северной Корей, тогда как Кэсон,был, по сути, еще одной южнокорейской промзоной, которая чудом расположилась на территории КНДР. Несколько лет подряд Кымгансан работал как горный и морской курорт для иностранцев, а потому был надежно изолирован от остальной страны, однако сейчас он открыт и для северокорейцев, которые посещают его совместно с иностранными туристами. I

Важно и то, что эти места, так сильно отличавшиеся друг от друга и от КНДР в целом, все же явились символом добрых перемен, происходящих в Северной Корее. Насколько можно судить, руководство Севера сделало ставку на развитие в различных регионах страны спецэон, которые должны были стать локомотивами всей страны. Пока международная ситуация пре­пятствует реализации задуманного, но возможно, что в будущем особые экономические зоны получат новый импульс, а на тер­ритории КНДР появятся новые особые анклавы. Если же их ра­бота будет успешной, то можно ожидать, что и вся Северная Ко­рея со временем заживет по-новому и в стране произойдут уже полномасштабные реформы, в необходимости которых Пхеньян так активно убеждают иностранные политики и экономисты.

А ДАВАЙ СДЕЛАЕМ СЕЛФИ!

«Корейские школьники не знают, что такое „селфи", и не имеют доступа к Интернету» - такое высказывание довелось мне как-то услышать в репортаже одного российского телека­нала, который освещал торжественные мероприятия в КНДР, посвященные юбилею создания партии в 2015 году. Заодно репортеры подготовили серию материалов про обычную жизнь, как было сказано, «самой закрытой страны мира».

Действительно, ситуация с распространением информационных технологий и средств связи в КНДР неоднозначна. Некоторые иностранцы даже уверены, что в Северной Корее запрещены мобильные телефоны. Итак, давайте разбираться.

Что касается мобильных телефонов, то утверждение об их отсутствии неверно. Возможно, оно спровоцировано тем, что до 2013 года иностранцы должны были при въезде в страну сдавать свои мобильные телефоны (при выезде их выдавали обратно). Сейчас это правило отменено, но повторимся: и в те времена оно касалось только зарубежных гостей, а не самих северокорейцев.

В КНДР с 2008 года действует египетская компания «Ораском», которая вместе с северокорейскими партнерами создала совместную компанию «Корелинк» и предоставляет услуги в сфере мобиль­ной связи Сначала мобильными телефонами действительно владели лишь высокопоставленные чиновники и военные, а также члены их семей. но теперь они есть и у самых обычных людей. В Пхеньяне человек, разговаривающий по мобильнику, вполне обычное явлением Согласно данным «Корелинк» по состоянию на лето 2016 года, в КНДР количество абонентов мобильной связи превысило три миллиона двести сорок тысяч человек, то есть мобильники есть у тринадцати процентов населения. По этому показателю КНДР находится на сто сорок втором месте из двухсот семнадцати стран мира. Так что сотовых телефонов в Северной Корее если не так уж и много по меркам наиболее развитых в этом плане государств, но все равно нельзя сказать, что они там редкость.

На самом деле, когда гуляешь по улицам северокорейских городов, кажется, что у населения намного больше мобильных телефонов, чем утверждает статистика. Однако следует учитывать, что мобильниками владеют в первую очередь жители Пхеньяна, а также некоторых крупных городов, тогда как в сельских районах эти устройства распространены в меньшей степени. Поскольку иностранцы посещают в основном столицу КНДР и почти не путешествуют по провинции, то у них и создается впе­чатление широкого распространения мобильных средств связи.

В любом случае мобильная связь в Северной Корее есть.

Северная Корея наладила производство собственных смарт фонов, которые, по слухам, собираются из китайских комплектующих. В них установлена своя операционная система, разра­ботанная местными ГГ-специалистами. Она имеет некоторые ограничения в плане возможности использования внешних носителей информации, а выход в Интернет с них невозможен. Однако за этим немаловажным исключением северокорейские сотовые телефоны имеют весь набор привычных нам функций. В целом и внешне эти смартфоны выглядят весьма современно, особо не отличаясь от привычных всему миру моделей. У некоторых корейцев я даже замечал китайские модели, Nokia, iPhone, вот только южнокорейские устройства мне еще ни разу не попались на глаза. Но даже местные смартфоны — удовольствие недешевое. По словам корейцев, стоимость варьируется в пределах от двухсот до четырехсот долларов, что очень неде­шево по северокорейским меркам. Однако, несмотря на дороговизну, значительная часть населения уже приобрела сотовые телефоны. По заявлениям ряда китайских СМИ, у шестидесяти процентов населения Пхеньяна в возрасте от двадцати до шестидесяти лет есть мобильные телефоны или смартфоны.

Если говорить об Интернете, то, действительно, доступ к нему имеет только крайне ограниченное количество людей — в первую очередь это высокопоставленные чиновники и некоторые технические специалисты. По словам некоторых экспертов, количество выходящих с территории КНДР в международную сеть IP-адресов составляет немногим более тысячи двухсот, что крайне мало. Правда, тут надо учитывать, что часто выход осуществляется через серверы других государств. У КНДР свой домен верхнего уровня -.кр. В сентябре 2016 года из-за технической ошибки стали доступны некоторые внутренние записи DNS-серверов Северной Кореи, что позволило ознакомиться с некоторыми внутренними северокорейскими сайтами, а также дало возможность специалистам лучше понять систему организации работы внутренней сети. Впрочем, особо «прорывными» эти сведения не стали.

В различных местах, в том же Центре науки и технологий Пхеньяна, в вузах часто можно было заметить учащихся, которые, судя по действиям, увлеченно сёрфили по Сети. Вместо Интернета действует своя внутренняя сеть — Интранет, которая называется «Кванмен» (в переводе «Яркая звезда»). Толком ознакомиться с неи мне до сих пор не удавалось, но, если судить по рас­сказам знающих людей, там можно найти информацию бытового характера, расписание транспорта, рекламу еды. Значительная часть отведена под местные СМИ, газеты и журналы, можно попасть в электронные оиблиотеки ряда вузов и т. д. Есть там и форумы, но их содержание жестко контролируется. В общем, и в своем «Кванмене» корейцам есть чем заняться, хотя, повторимся, выйти во Всемирную паутину через него не получится.

Некоторое время в КНДР был разрешен Wi-Fi, но с 2014 года его запретили, причем запрет коснулся не только самих северокорейцев, но и постоянно находящихся на территории страны иностранцев, включая сотрудников дипмиссии, торговых представительств и проч.

Так как власти КНДР по-прежнему жестко контролируют любую информацию извне, телекоммуникационные технологии являются объектом самого пристального внимания соответствующих органов.

Вместе с тем задача развития современных технологий, включая автоматизацию и компьютеризацию страны, включена в список приоритетных. Ким Чен Ын в своих речах постоянно вспоминает об этом направлении. А потому, хотя Интернет ограничен, компьютеры получают все большее и большее распространение. В вузах, на многих заводах, в музеях, дворцах школьников всегда можно найти залы с компьютерами, и от посетителей там нет отбоя. Многие, заходя в электронные библиотеки, таким образом изучают научно-техническую литературу, но вообще у корейцев заметна тяга к компьютерам.

Итак, как уже было сказано выше, в стране постепенно ста­новится все больше и больше компьютеров, обладание коими является в определенной степени статусным. Некоторое время среди северокорейской молодежи было модным носить в качестве брелка флешкарты, тем самым как бы невзначай показывая свою обеспеченность: мол, раз флешка имеется, то, значит, и личный компьютер есть.

Лично мне кажется, что у корейцев явный талант к освоению компьютеров, различных электронных устройств и информационных технологий. Я неоднократно замечал, насколько быстро, подчас чисто интуитивно, они разбирались в незнакомых им электронных устройствах. Когда я просил своих знакомых сфотографировать меня моим же смартфоном, то обычно не объяснял, где и что нажимать: кореец, который впервые увидел устройство, очень быстро разбирается, что к чему. Понятно, что принцип работы у всех устройств один и тот же, но далеко не все люди быстро разбираются в чужом гаджете, если, конечно, он попал в руки не северокорейца.

Южнокорейские СМИ периодически взрываются публикация­ми на тему «северокорейских боевых хакеров», обвиняя их в ата­ках на государственные и частные сайты Южной Кореи, вплоть до проникновения в системы управления АЭС, Минобороны и банковские сети. Туг трудно сказать что-либо определенное: информация поступает противоречивая, а Пхеньян эти обвинения категорически отрицает. Однако с уверенностью можно утверждать: в Северной Корее, несмотря на все существующие ограничения, действительно хватает талантливых IT-специалистов, программистов высокого уровня. Эксперты третьих стран считают, что по части программирования северяне существенно опережают своих южнокорейских коллег. Об этом говорят нечасто, но северокорейские программисты создают достаточно много приложений по заказу иностранных компаний. Это направление несколько пострадало из-за введенных международных санкций, но высокая квалификация IT-специалистов из КНДР хорошо известна во всем мире. Когда межкорейские отношения развивались, КНДР создавала для южнокорейских производителей некоторые программы и приложения. И действительно, базовый уровень подготовки северокорейских специалистов весьма высок, корейцы учатся усердно, прилежно, тянутся к новым технологиям, что в итоге и дает положительный результат. В этом плане показательны успехи и северокорейских ракетчиков и ядерщиков, которые, несмотря на все ограничения, смогли в сжатые сроки создать и баллистические ракеты, и ядерное оружие. Понятно, что появление ядерного оружия и средств его доставки вряд ли радует соседей КНДР, но в любом случае это показатель высокого уровня развития науки и технологий Севера.

Теперь давайте поговорим о селфи, с которого, собственно, и начался этот разговор. Я не могу согласиться с упомянутым выше репортажем. Как-то я ехал на автобусе в Пхеньян с группой китайцев. Рядом со мной посадили кореянку-переводчицу с китайского языка. Ее любопытство, мое знание корейского, а также извечная тема «ох уж эти шумные китайские туристы» (действительно, попалась очень шумная группа) помогли нам разговориться, и через несколько минут мы уже оживленно болтали. Через некоторое время девушка сказала: «Давай сфоткаемся вместе! Подружкам потом покажу» — и сделала несколько совместных селфи. Меня же заинтересовал ее северокорейский телефон. Девушка позволила повертеть его в руках, а потом увлеченно стала показывать фотографии со своими друзьями, родителями и молодым человеком. Она сама призналась, что селфи популярно и в Северной Корее. «Фотографируемся, а потом друзьям показываем», — пояснила она. Конечно, селфи распространены там, наверное, все же не так широко, как, скажем, на Юге, где многие девушки чуть ли не через каждые сто метров выдают пулеметную очередь фотографий. Но это увлечение не чуждо и северянам. Полагаю, все дело в том, что большинство северокорейцев не использует слово «селфи», это-то, скорее всего, и стало причиной недопонимания при беседе с российским журналистом, уверенно затем заявившим, что «в КНДР селфи нет». Есть, ничто человеческое северокорейцам на самом деле не чуждо.

Кстати, тот случай с переводчицей был не единичным. Во вре­мя моих путешествий по Северной Корее бывало, что ко мне, не­много смущаясь, подходили корейцы (обычно молодые ребята или девушки) и говорили: «Можно с вами сфотографироваться?» В принципе и в Китае ты часто сталкиваешься с желанием местных жителей сфотографироваться на память с заморским гостем, но и в КНДР бывает нечто подобное. Самый запоминающийся случай произошел со мной в корейских горах, когда местный гид, после того как мы познакомились и разговорились, увидев мой серьезный фотоаппарат с набором внушительных объективов, потом просто замучила меня просьбами: «А сфотографируй меня здесь так! А здесь вот так! А теперь подальше, чтобы эта скала была видна» и т. п. В итоге пришлось ей, а заодно и всем своим сопровождающим устроить настоящую фотосессию, отдав затем фотографии на флешке. Все были в восторге.