Одна из гостевых государственных дач

Двое коротко стриженных подтянутых мужчин неопределенного возраста, одетых в светлые рубашки и такие же брюки спортивного покроя, сидели в увитой плющом беседке и негромко беседовали по-немецки. Перед ними стоял столик, на котором красовались два высоких запотевших бокала с пивом и тарелки с баварскими колбасками и солеными крендельками. Но мужчины были настолько увлечены беседой, что даже не притронулись к угощению. И хоть одному из собеседников немецкий язык был не родным, говорил он на нем достаточно чисто, с небольшим восточногерманским провинциальным акцентом. Второй собеседник щеголял швабским акцентом, неистребимой офицерской выправкой и еще не сошедшим с лица жгучим африканским загаром. Даже летний курортный прикид от Армани сидел на нем так же, как застегнутый на все пуговицы офицерский мундир. В нынешней Германии таких людей уже нет, они вымерли вместе с последними пережитками имперского мышления.

Но этот пятидесятилетний моложавый мужчина с военной выправкой к нынешней Германии не имел почти никакого отношения, потому что звали его Эрвин Ойген Йоханнес Роммель, и являлся он генералом танковых войск; чтобы не сдаваться многократно битым его войсками англичанам, он капитулировал перед представителем российского экспедиционного корпуса, после чего война в Северной Африке остановилась сама собой, ибо даже у такого отморозка, как Черчилль, хватало ума не ссориться с пришельцами. В связи с особенностями этой капитуляции, выторгованными на переговорах лично Роммелем, солдаты и офицеры Африканского корпуса считались не военнопленными, а всего лишь интернированными. Ну а что в этом такого? Против Советского Союза и Российской Федерации «африканцы» не воевали, крови не проливали, оружие сложили по первому требованию – вот и удостоились особых привилегий. К тому же на этих людей и их командующего у ВВП были особые планы, поэтому и закончилось все к обоюдному удовольствию, а генерал Эрвин Роммель стал почетным гостем России XXI века.

«А как же англичане?». Да кто же их эти англичан любит! Если посмотреть на тех, кто заседает в британском правительстве (вроде Терезы Мэй, Бориса Джонсона и Майкла Фэллона), то можно понять, что любить англичан совершенно не за что. Ненавидеть их, впрочем, тоже не стоит – уж больно жалко выглядит сегодняшняя Великобритания. Наследники «Империи, над которой никогда не заходит Солнце», растеряв былую мощь своих предков, не приобрели взамен ни ума, ни такта. Ржавые британские корабли из-за хронического недофинансирования годами не могут выйти в море, а гонору у министров ее величества хоть отбавляй, словно на дворе последняя четверть XIX века и Британская империя сильна как и прежде.

Говорил в основном генерал Роммель. Он рассказывал о нынешней Германии, из путешествия по которой недавно вернулся, [85] а второй собеседник внимательно его слушал, время от времени вставляя замечания.

– Знаешь, Вольдемар, – задумчиво сказал генерал, – я предполагал, что все будет плохо, но даже не догадывался, что настолько. Я не узнаю немцев. Даже после Версаля не было такой нищеты духа и такого глубокого падения нравов. Находясь дома, немецкие мужчины не могут защитить себя и своих близких от произвола понаехавших в Германию разных там персов, турок, арабов и негров. В Германии немецких женщин насилуют на улицах прямо среди бела дня! А полиция смотрит на это, беспомощно разводя руками. И этим людям, которых в Германии уже несколько миллионов, немецкое правительство выплачивает пособие и обеспечивает их всем необходимым. Даже наши раненые солдаты, которых вы, русские, отправили в ту Германию, получают меньше, чем только что приехавший к нам сириец или суданец. Я встречался со многими из наших бывших солдат, которых вы отправили лечиться в будущее, и большинство из них говорят, что лучше они вернутся обратно и будут жить при коммунизме, чем останутся в этой клоаке, в которую превратилась Германия. Победоносный германский дух сменился унизительной психологией сытой свиньи, которую ничего не волнует, пока ее кормушка доверху наполнена помоями. Я – немец, и мне больно на это смотреть. Когда я был там, мне хотелось встать посреди улицы и закричать: «Немцы, опомнитесь!» В нынешней Германии живет мой сын Манфред, мои внуки и многочисленное потомство моих братьев. И я не хочу, чтобы они продолжали влачить подобное животное существование. Немцы – это все же великая нация, давшая миру множество ученых, полководцев и деятелей мировой культуры. А их превратили в безыдейных сытых потребителей… К своему величайшему стыду, я узнал, что военным министром в немецком правительстве работает баба-гинеколог, две трети танков в Бундесвере не могут сдвинуться с места из-за неисправностей, а почти половина самолетов по той же причине не сможет подняться в воздух. И это при том, что Бундесвер целиком подчинен американским генералам, а самим немцам запрещено даже заикаться о том, что у Германии есть какие-то государственные и национальные интересы. Нынешние немцы терпят то, что терпеть нельзя ни в коем случае!

– Эрвин, – ответил генералу его собеседник, – мне твой крик души понятен. И в газетах об этом пишут, и по телевидению показывают. Только я не оценивал бы все это пессимистично. Не так уж все в Германии плохо, и здравомыслящих людей в ней тоже хватает. При этом ты должен учесть, что, несмотря на отсутствие внешних признаков (вроде вражеских войск на улицах немецких городов), Германия до сих пор является оккупированной страной, а ее членство в НАТО – это фиговый листок, прикрывающий фактическую военную оккупацию. Американские базы на ее территории де-юре считаются как бы союзническими, а де-факто они оккупационные. До определенного момента немцев такое положение вещей в общем-то устраивало. И диктат американского хозяина был не таким навязчивым, и богатеть Германии тоже никто не мешал. А потом машина пошла вразнос. Спускаемые сверху требования становились все более идиотскими, да и собственные германские власти в порыве преданности общезападным идеалам стремились быть святее Папы Римского. Что из этого получилось, ты видел. Наглядный пример того, чего в твоем мире допускать ни в коем случае нельзя.

Роммель скептически хмыкнул и произнес:

– Ну, там-то ничего подобного уже не будет. Ведь вы с господином Сталиным постарались на славу, в политическом смысле не оставив от старой Европы и камня на камне.

– Камня на камне от старой Европы не оставили вы, – парировал слова Роммеля его собеседник, – и нам с коллегой Сталиным оставалось только до основания снести ваш дурацкий Третий Рейх, чтобы на его руинах попытаться построить Европу с человеческим лицом. Идейность – она, конечно, лучше, чем полная безыдейность и животное существование, но ваши идеи были откровенно людоедскими и попахивающими дерьмом. За что вы, немцы, и платите – и в этом, и в том мире.

– Да сколько же можно платить, камрад Вальдемар? – выругался Роммель. – Если так дело пойдет и дальше, то вскоре немцы окончательно перестанут быть немцами и превратятся в заштатную европейскую нацию, вроде датчан или голландцев.

– Никто не поможет немцам, кроме самих немцев, – ответил его собеседник. – Если ты примешь наше с Иосифом Виссарионовичем предложение, то тебе будут и карты в руки. Ну, а на нет и суда нет. Направим вместо тебя в современную нам Германию какого-нибудь Тельмана. [86] Но все-таки мне кажется, что ты, Эрвин, в роли спасителя германской нации смотрелся бы значительно лучше. Особенно на контрасте с покойной Мамочкой Меркель.

– Знаешь, как мне кажется, я не рожден для такой работы… – задумчиво сказал Роммель, – но, допустим, что я соглашусь на твое предложение. И что будет потом?

– А потом, – улыбнулся его собеседник, – ты, Эрвин, если справишься с заданием, будешь пахать как раб на галерах ровно до тех пор, пока нация будет желать видеть тебя своим руководителем. И это совсем не важно, что ты не хочешь этой работы. Тут все правильно. По моему мнению, к власти, особенно к высшей власти, ни в коем случае нельзя допускать тех, кто к ней стремится ради самой власти. Такие люди способны только разрушать то, что им доверено сохранять. Единственное – я должен сказать, что мне очень бы не хотелось воевать с Германией хотя бы еще один раз, неважно в каком мире. Ибо эта война станет для нее последней. Мы все же надеемся, что однажды Германия станет дружественным нам государством. А теперь пойдем – раз ты согласен, то нас ждет много важных дел.

* * *

26 ноября 1941 года (16 июня 2018 года)