Минск. Здание Республиканского НКВД

 

Заместитель наркома внутренних дел СССР старший майор государственной безопасности Виктор Абакумов брезгливо посмотрел на бывшего командующего Западным Особым военным округом бывшего генерала армии Павлова. Вид у него был далеко не тот, который был вчера вечером, когда генерал готовился культурно провести вечер – в Минске гастролировал Московский Художественный театр, и ему из политотдела округа прислали билет на комедию Мольера «Тартюф».

Щеголеватый китель бывшего командующего округом был изрядно помят, а ордена и знаки различия с него сорваны. Да и само лицо Павлова от бессонницы и волнений посерело, а белки глаз покраснели. Но похоже, он еще не до конца понял, что органы взялись за него всерьез. Окинув комнату, в которую его привел конвойный, Павлов, не спрашивая разрешения, сел на стул и, опершись кулаками в столешницу, свирепо посмотрел на стоявшего у окна Абакумова. На человека в странной пятнистой форме, сидевшего в углу комнаты, он поначалу не обратил никакого внимания.

– Кто мне может наконец объяснить – что все это значит?! – бывший генерал армии уставился ненавидящим взором на заместителя наркома. – Я требую, чтобы мне дали возможность переговорить по телефону лично с товарищем Сталиным!

– Товарищ Сталин, – ответил ему Абакумов, – сейчас руководит отражением агрессии фашистской Германии. И у него нет времени беседовать с теми, кто сделал все, чтобы помочь врагу как можно быстрее разгромить Страну Советов.

– Да как вы смеете так со мной разговаривать! – взвился Павлов. – Вы уже готовы всех встречных и поперечных сделать врагами народа!

– Почему всех встречных и поперечных? – спокойно, словно речь шла о каких-то пустяках, поинтересовался старший майор госбезопасности. – Я говорю о вас, гражданин Павлов. Ведь, находясь на посту командующего Западным Особым военным округом, вы сделали много того, что иначе как измена Родине не назовешь.

– Да как ты смеешь говорить мне такое! – опять взвился Павлов. – Мальчишка! Я сражался за советскую власть тогда, когда ты еще пешком под стол ходил.

– Ну, допустим, перед тем как сражаться за советскую власть, вы до конца влсемнадцатого года находились в германском плену, – неожиданно вступил в разговор сидевший в углу человек в пятнистой форме. – А до этого вы путались с анархистами. Впрочем, ваши юношеские увлечения идеями князя Кропоткина нас мало интересуют. А вот пребывание в немецком лагере для военнопленных – это весьма интересный момент в вашей биографии.

– Что вы этим хотите сказать?! – крикнул Павлов. – И кто вы такой?

– Я сказал то, что хотел сказать, – ответил незнакомец. – А кто я, вам знать не обязательно. Виктор Семенович, извините, что я прервал ваш допрос. Я пока помолчу, послушаю – что вам еще скажет гражданин Павлов.

– В свое время вы привлекались к партийной ответственности за разглашение военной тайны, – продолжил Абакумов. – Вы не будете отрицать сей факт, гражданин Павлов?

– Было такое, – буркнул бывший командующий округом, – но ведь ничего страшного тогда не произошло.

– Тогда – да, не произошло, – сказал Абакумов. – Но ведь вы не будете отрицать и тот факт, что в разговорах вы не раз выражали восхищение офицерами вермахта и немецкой армией?

– Мало ли что я болтал по пьяной лавочке, – Павлов явно не был готов к подобному ведению допроса. – Вы что, все мои застольные разговоры записывали?

– Нет, конечно, – ответил Абакумов, достав из лежавшей на столе папки лист бумаги, – но наиболее интересные ваши изречения мы зафиксировали. Вот, к примеру, ваша беседа с генералом Мерецковым во время войны с белофиннами в сороковом году. Вы тогда сказали, – старший майор госбезопасности прочитал: – «Немцам сейчас не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии хуже нам от этого не будет». Скажите, такой разговор у вас с Мерецковым был? И что значат эти ваши слова: «Нам хуже не будет»?

Павлов, как говорят в таких случаях, поплыл. От его былой бравады не осталось и следа. Он понял, что этот мальчишка-чекист взялся за него всерьез. И еще тот, незнакомец в пятнистой форме… И откуда они все о нем знают?

– Да, такой разговор у меня с генералом Мерецковым был, – нехотя произнес Павлов, – кажется, это произошло в январе сорокового года в Райволе.

– Ну, а как насчет «нам хуже не будет»? – не унимался Абакумов.

– Я понял, что ни мне, ни ему не будет хуже от того, что победят немцы, – обреченно признался Павлов, – только и тот разговор был во время выпивки, когда у нас языки развязались. Сознаю свою вину…

 

– Сознаю свою вину.

Меру. Степень. Глубину.

И прошу меня направить

На текущую войну.

Нет войны – я все приму –

Ссылку. Каторгу. Тюрьму.

Но желательно – в июле,

И желательно – в Крыму. [24]

 

Это стихотворение прочитал тот, «пятнистый». Павлов от неожиданности поперхнулся, а Абакумов так же неожиданно рассмеялся.

– Нет, гражданин Павлов, если бы дело было в одной пьяной болтовне, – продолжил неожиданно ставший серьезным незнакомец, – хотя в народе говорят: «Что у трезвого на уме, у пьяного на языке». Однако отвечать вам придется за вполне реальные преступления, совершенные вами в бытность командующим Западным Особым военным округом.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – усталым голосом сказал Павлов.

– Мы хотели бы узнать, – Абакумов снова заглянул в лежащий на столе документ, – почему девятнадцатого июня были увезены в Минск на поверку все оптические приборы, вплоть до стереотруб, гаубичного полка семьдесят пятой дивизии четвертой армии? Почему вы, гражданин Павлов, прилетев двадцатого июня в район Гродно вместе с командующим ВВС округа генералом Копцом для проведения инспекции истребительного сто двадцать второго авиаполка, приказали снять с самолетов оружие и боеприпасы и разместить их в капонирах.

– Это приказал не я, а генерал Копец, – попытался оправдаться Павлов.

– Допустим, что это так, – ответил Абакумов. – Но вы должны были понимать всю преступность такого приказа. А вообще-то с авиаторами тоже надо бы как следует разобраться… Но это потом, потом… Но ведь не генерал Копец сделал так, что боевая техника в ЗапОВО была обеспечена горючим лишь на четверть от необходимого количества, а остальное горючее хранилось аж в Майкопе? Или по вине генерала Копца приграничные УРы оказались небоеспособны – из планируемых к постройке пятисот девяносто оборонительных сооружений в наличии лишь треть?

– Да, в отношении строительства УРов я допустил со своей стороны преступное бездействие, – похоже, что Павлов, поняв, что отпираться бессмысленно, решил проявить «деятельное раскаяние». – В результате моей бездеятельности УРы к бою готовы не были. Также я допустил беспечность с выдвижением войск к границе… Но поймите, я не предатель, и все, что мною сделано – результат моего легкомысленного и не всегда правильного отношения к моим прямым служебным обязанностям.

– А почему вы не хотите вспомнить о ваших беседах в Испании с тем же генералом Мерецковым, который был у вас старшим военным советником, – снова подал голос «пятнистый», – не вы ли тогда впервые заговорили с ним о неправильной политике партии и правительства в отношении Красной Армии? Не тогда ли Мерецков намекал вам о наличии среди комсостава РККА заговорщической организации, которая ставит перед собой задачу сменить негодное, с их точки зрения, руководство Красной Армией: «Вот приедем мы домой, – говорил вам Мерецков, – нужно и тебе работать заодно с нами»…

– Вы и это знаете, – обреченно сказал Павлов. – Хорошо, дайте мне бумагу и карандаш, я готов написать вам явку с повинной…

– Поздно, гражданин Павлов, поздно, – Абакумов сел за стол и начал перебирать бумаги в своей папке. – Впрочем, в камеру вам принесут письменные принадлежности…

 

* * *

 

Июня 1941 года, 3:50

Брест

 

Утренний воздух второго дня войны был пропитан запахом смерти – жуткий букет, состоявший из вони сгоревшего пороха и сладковатого аромата паленой человеческой плоти. Через полчаса взойдет солнце, в небо взлетят сигнальные ракеты, загрохочет артиллерия, и военная машина снова тронется с того самого места, где она остановилась вчера вечером. Обе стороны провели эту ночь в опасениях и тревогах.

РККА еще не имело боевого опыта. Весной были уволены в запас бойцы – участники Финской войны. И теперь бойцов и командиров, впервые оказавшихся под огнем, бил нервный мандраж, а закончившийся самый длинный день в году показался им бесконечным. Это потом, когда они привыкнут к выстрелам, взрывам и смерти, все им будет нипочем. А сейчас, теряя товарищей, с трудом сдерживая себя, чтобы не закрыть глаза и не спрятаться на дне окопа, они учились отражать вражеские атаки и привыкали к мысли, что на войне их в любой момент могут ранить или убить.

Но опыт – дело наживное, и уже сегодня бойцы и командиры придут в себя от мандража, а завтра уже будут воспринимать эту войну как привычное дело. Ведь по их головам не ходят донельзя обнаглевшие «юнкерсы» и «мессеры», а немецкие танки не совершают свои знаменитые прорывы через их позиции, наматывая на гусеницы тех, кто не успел спрятаться.

В поддерживающих оборону советских дивизий частях Экспедиционного корпуса, состоящего из контрактников, доля солдат и офицеров с цхинвальским, донбасским и сирийским боевым опытом была выше на порядок. Больше половины бойцов в передовых частях знали, что надо делать по любую сторону от мушки, и активно передавали свой опыт товарищам. Ну, и, конечно, помогала лучше усваивать этот опыт огневая поддержка, которая у батальона Экспедиционного корпуса зачастую превосходила пару стрелковых полков РККА образца 1941 года. Именно эта огневая мощь, а также разделяющая позиции противников река, сводили на нет изначальное численное превосходство немцев. Когда полнокровный корпус атакует застигнутую врасплох дивизию мирного времени, это даже не война, а бойня. Но на этот раз все пошло совершенно не так, как планировали немецкие генералы.

У вломившегося на территорию СССР вермахта причина для тревог была несколько иная. Да, немецкие солдаты в своем большинстве имели боевой опыт военных кампаний 1939–1941 годов в Польше, во Франции и Бельгии, а также совсем недавно на Балканах. Но этот опыт мало подходил к той ситуации, в которой немецкие части оказались 22 июня 1941 года. Второй день они таранят приграничные укрепления, теряя при этом тысячи убитыми и ранеными, а фронт, как и прежде, проходит по пограничной реке, практически не двигаясь с места.

Быстроходный Гейнц уже охрип от ругани: «Вперед, вперед и только вперед». Только помогало это мало – его войска и ныне находятся на западном берегу Буга. Там же, где вермахту удалось пересечь реку и углубиться на советскую территорию, передовые части постоянно натыкались на засады и неизвестно откуда взявшиеся минные поля, поминутно подвергались контратакам, авианалетам, минометным и артиллерийским обстрелами. Можно было бы поспорить, что страшнее: ночной налет русских «швейных машинок», поливавших немецких солдат адским зельем, которое прожигало мясо до костей, или артиллерийский удар «сталинских органов», разом уничтожающих все живое на площади в несколько футбольных полей.

Очень сильное впечатление на всех произвел случившийся во второй половине дня разгром севернее Бреста 18-го танкового полка 18-й танковой дивизии, укомплектованного подводными танками «Т-III» и «Т-IV», а также легкими плавающими танками «Т-II». Весь этот земноводный бронезверинец изначально готовился для высадки на Британских островах. Вот что по этому поводу донесла до нас история:

 

В ходе подготовки к высадке на Британские острова (операция «Морской лев») 168 танков Pz.III Ausf.F, G и Н и несколько командирских Pz.Bf,Wg.III Ausf.Е были оснащены оборудованием подводного хода.

Все люки и щели в башне и корпусе танка подверглись герметизации с помощью разного рода резиновых прокладок и чехлов, а также битумной замазки. Воздух в танк подавался через резиновый рукав длиной 18 м и диаметром 200 мм. На конце рукава крепился поплавок, удерживавший его на поверхности воды. К этому же поплавку крепилась радиоантенна. Для откачки воды, которая могла бы поступать в танк, был установлен дополнительный водооткачивающий насос.

При движении под водой двигатель танка охлаждался морской водой. Члены экипажа имели в своем распоряжении индивидуальные дыхательные средства, заимствованные у подводников. Переоборудованные таким образом танки, получившие название «Tauchpanzer III», должны были доставляться к английскому берегу на специальных баржах, а затем опускаться в воду на 15-метровую глубину с помощью крана. Для выдерживания направления движения под водой предназначался гирокомпас. Кроме того, корректировка направления могла осуществляться по радио с поверхности моря. Из танков подводного хода PzKpfw III, PzKpfw IV и плавающих танков PzKpfw II сформировали 18-й танковый полк, развернутый в 1941 году в бригаду, а затем – в 18-ю танковую дивизию…

 

Едва только водоплавающие и ныряющие танки погрузились в воды Западного Буга, как с востока прилетел восьмидюймовый фугасный снаряд, выпущенный из гаубицы особой мощности «Б-4», и, разорвавшись у самого дна, поднял вверх огромный столб воды, смешанной с илом и речной живностью. Следом за первым снарядом прилетел второй, третий, четвертый, и тихая польско-белорусская пограничная речка превратилась в фонтанирующий гейзер. Расходящиеся под водой ударные волны, куда более опасные, чем на воздухе, прорывали уплотнители, сминали и топили мягкие резиновые воздуховоды, а также контузили сидящие в танках экипажи.

Ни один из вошедших в воду средних подводных танков так и не появился на противоположном восточном берегу. Все они остались на дне Западного Буга. Несколько плавающих «Т-II», которым повезло не затонуть во время этой артиллерийской вакханалии, сумели выкарабкаться на восточный берег реки, но только лишь для того, чтобы, попав под перекрестный огонь сразу двух опорных пунктов Экспедиционного корпуса, вспыхнуть чадным пламенем под ударами ПТРК «Корнет», которые были отгружены на эту войну со складов длительного хранения по причине истечения гарантийного ресурса.

И так было везде и всюду. Любая попытка немцев пересечь границу кроме мест, специально предназначенных для этого советским командованием, тут же пресекалась мощными артиллерийскими и авиационными ударами. Да и в «специально отведенных местах», как уже было известно немцам, тоже приходилось несладко.

Но самое интересное началось ночью, когда под покровом темноты движение на западном берегу значительно активизировалось. Немцы наивно думали, что раз стало совсем темно, то вся их бурная деятельность не видна с восточного берега. А раз не видно, значит и не стыдно…

Это наивное чувство собственной безопасности рассеяли ночные снайперы. Почти бесшумный и беспламенный выстрел с восточного берега реки, и немецкий офицер, командующий наводящими переправу саперами, даже не вскрикнув, падает в воду. Еще один выстрел, и пулеметчик роняет простреленную голову на приклад своего «МГ». Его меняет напряженно вглядывающийся во тьму второй номер, и тут же получает пулю в переносицу. Невидимые убийцы стреляют редко, но метко, предпочитая отправлять на тот свет офицеров, фельдфебелей, унтеров, пулеметчиков, связистов и прочих классных специалистов. Скандалить и затевать ружейно-пулеметные дуэли для немцев было бесполезно, потому что перевес в огневой мощи находился на стороне противника и результат огневой дуэли в любом случае был бы не в их пользу.

В нескольких местах специально экипированные русские разведгруппы совершили поиск на немецкой стороне. Иногда они действовали под прикрытием действий снайпера, отвлекающей перестрелки, а иногда и просто по-тихому. Выкраденные ими офицеры спокойствия немецкому командованию не добавили, а вот советскому – совсем наоборот.

Немцы также пытались вести разведку, но получалось это у них как-то очень плохо, как по причине высокой технической оснащенности противника, так и по общей психологической неготовности к подобным действиям.

Отдельно стоит упомянуть о действиях полка «Бранденбург-800», чьи группы понесли большие потери еще в последнюю предвоенную ночь. Но несмотря на это, как только стемнело, попытки заброса диверсантов в советские тылы продолжились, что добавило работы ночным истребителям, военной контрразведке и органам НКВД. Все это уже происходило в рабочем режиме, и никак на боеспособность Красной Армии эти отчаянные попытки абвера не повлияли. Диверсионные группы «бранденбуржцев» большей частью были уничтожены или захвачены в плен в течение одного-двух часов после их десантирования с самолета…

Как бы то ни было, первая военная ночь закончилась. На смену ей вместе с зарей пришел еще один день той последней войны, которая должна была разом разрешить все проблемы этого мира.

 

* * *

 

Июня 1941 года, 7:50