Временный штаб 2-й танковой группы

Генерал-полковник Гейнц Гудериан

 

Генерал Гудериан рвал и метал, ругаясь, как пьяный фурман. С самого начала эта война шла по каким-то чужим, непонятным ему правилам. Большевики будто заранее ждали нападения, которое должно было оказаться для них внезапным, и тщательно к нему готовились. Несомненно, русская разведка оказалась на высоте, а все усилия немецкого командования по дезинформации противника пропали даром. Уже первые десять часов войны привели Быстроходного Гейнца и других сумевших выжить на первом ее этапе германских генералов в состояние тягостного недоумения.

– Как же так?! – вопрошали они. – Так мы не договаривались! Где обещанная внезапность нападения? Где беспорядочно разбросанные по приграничной территории русские войска, захваченные врасплох? Где артиллерия на полигонах, отдельно от тягачей и снарядов? Где, в конце концов, растяпистые русские генералы, в душе так и оставшиеся поручиками, которые должны были проиграть нам приграничное сражение? И вообще, кто все эти люди, которые ведут огонь по нашим солдатам из неизвестного и смертоносного оружия? Откуда взялись у русских новейшие самолеты, заполонившие небо в приграничной полосе, и что это за «адские органы», одним залпом обрушивающие на головы немецких солдат тысячи тонн огня и стали?

Хоть вслух об этом и не говорилось, но подразумевалось, что заранее завербованные большевистские генералы-изменники должны были просто сдать вермахту приграничную кампанию. В противном случае весь план «Барбаросса», даже при достижении стратегической внезапности, выглядел насквозь авантюрным, для чего было достаточно подсчитать военные и экономические потенциалы СССР и Германии, а немецкие генералы-педанты и авантюра – это, как известно, несовместимые понятия.

Кроме всего прочего, утром прервалась и до сих пор не восстановлена связь со штаб-квартирой ОКХ в Цоссене. А час назад замолчал расположенный под Варшавой штаб группы армий «Центр». Хоть обычно Гудериан не особенно-то и нуждался в ценных указаниях начальства, но сейчас отсутствие связи с вышестоящими штабами вызывало у него тревогу и озабоченность. И совсем непонятно, как без постоянной связи с командованием можно было воевать во времена, когда еще не было ни телефона, ни радио?

В полосе действия подчиненной Гудериану 2-й танковой группы дела тоже шли ни шатко, ни валко. Все попытки форсировать Буг в районе Бреста и севернее города неизменно отражались плотным артиллерийско-пулеметным огнем. Казалось, что там, на восточном берегу реки окопалась не штатная большевистская дивизия мирного времени численностью в восемь тысяч штыков, а как минимум полнокровный корпус, причем сформированный не по советским, а по германским штатам. Когда русские открывали огонь, то вода в реке закипала от разрывов, как кастрюля с супом, забытая на плите нерадивой хозяйкой.

Правда, километрах в двадцати южнее Бреста, за селением Кодень, немецким саперам все же удалось навести наплавные мосты через Буг и захватить плацдарм. После 1-й кавалерийской начали переправу на восточный берег передовые части 4-й танковой дивизии, наименее пострадавшей от утреннего огневого шквала русских.

Но и эти переправы находились под непрерывным огнем дальнобойной большевистской артиллерии, из-за чего форсирование реки то и дело прерывалось для ремонта поврежденного мостового настила. Ни о каком графике продвижения, утвержденном планом «Барбаросса», при этом не могло быть и речи. Русская авиация свирепствовала в воздухе, и немецкие части, подтягивающиеся по дорогам к мостам, несли от ее действий огромные и неоправданные потери.

Да и на самом плацдарме дела шли не очень-то блестяще. Переправившиеся первыми кавалеристы смогли лишь сбить со своих позиций пограничные заставы и, потеснив куда менее многочисленную, чем северная, большевистскую пехоту, оседлать проходящие сразу за линией границы железную и шоссейную дороги. Остатки русской дивизии, прикрывавшей этот участок границы, частью отступали на север в сторону Бреста, а частью отходили на юго-восток к Малорите. Причем делали они это весьма неохотно, то и дело выставляя заслоны и густо минируя за собой дороги.

Переброшенная первой на восточный берег танковая рота 35-го танкового полка тоже не смогла ускорить продвижение кавалеристов и пехоты. Два легких танка «Pz-II» почти сразу после переправы были подбиты русскими противотанковыми пушками, а вслед за ними, один за другим, подорвались на противотанковых минах углубившиеся в лес по дороге три средних танка «Pz-III». Причем один взрыв был настолько мощным, что многотонную танковую башню швырнуло выше верхушек деревьев, а обломки злосчастной «тройки» раскидало по лесу в радиусе примерно восьмидесяти метров. Напуганные всем этим остатки роты отошли к станции Знаменка и запросили дополнительную поддержку пехотой и саперами.

Эти проклятые леса оказались густо нашпигованными минами и кишели злыми русскими солдатами, стреляющими в немцев из-за каждого куста и из каждой канавы. И хоть на этом направлении у противника не было ни бетонных дотов, ни мощных танковых соединений, каждый метр продвижения давался немецким солдатам ценой большой крови. Продвинувшись не более чем на три километра вглубь русской территории, пехота и кавалеристы потеряли убитыми и ранеными не менее десяти процентов личного состава, и каждый последующий метр стоил им немалых жертв. Оборонявшиеся здесь русские подразделения то и дело уходили под покров леса, откуда бросались в короткие и злые контратаки. И тогда бой превращался в кровавую бойню с использованием штыков, ножей, саперных лопаток и даже кулаков.

Но тут намечался хоть какой-то успех, и Гудериан связался с генерал-майором Фреттер-Пико, который сменил убитого командира 24-го моторизованного корпуса генерала фон Швеппенбурга, и приказал 4-й танковой дивизией усилить атаки на правом фланге и, сбив русские заслоны, выйти наконец на оперативный простор, если так можно назвать узкую грунтовую дорогу на Кобрин, прорезающую болотистый лесной массив. 3-я танковая дивизия после переправы на восточный берег должна начать продвигаться на север, расширяя плацдарм и отжимая к окраинам Бреста поредевшие в боях русские части.

Большевики при этом тоже не дремали, и, как оказалось, с их стороны на стол были выложены еще не все карты. Полчаса назад, обнаружив скучившиеся на переправах в районе Коденя пехотные и танковые подразделения вермахта, они неожиданно нанесли по этому району удар своими «адскими органами», уничтожив все четыре наплавных моста, более тридцати танков и большое количество мотопехоты из состава подошедшей из резерва 10-й моторизованной дивизии. По свидетельству очевидцев, русские снаряды падали густо, словно капли дождя во время летней грозы, сметая с поверхности земли и воды все живое.

Огневому удару подверглась и станция Знаменка, где сконцентрировались успевшие переправиться немецкие резервы, и часть танков злосчастного 35-го танкового полка. В результате обстрела полк потерял поврежденными и уничтоженными машинами более половины от своего списочного состава. Глухой угол большевистской обороны оказался не таким уж безопасным для немцев, как предполагалось ранее, а руки у русской артиллерии оказались значительно длиннее. Наведение переправ через Буг надо было начинать сначала, отложив переброску на плацдарм танков и тяжелого вооружения до лучших времен.

Получив известие об этом налете, Гудериан рвал и метал. Ну как можно воевать в таких диких условиях с этими непредсказуемыми русскими! С начала войны прошло всего двенадцать часов, а казалось, что он воюет здесь уже целую вечность. Была б на то его воля, он отвел бы переправившиеся части на западный берег и постарался занять там жесткую оборону, приготовившись сдерживать неизбежный русский контрудар. Но имеющийся у него и до сих пор не отмененный приказ требовал наступления, наступления и только наступления. И он, Гейнц Гудериан, был вынужден словно поленья швырять в топку войны все новые и новые части, подтягиваемые из резерва.

 

* * *

 

Июня 1941 года, 17:15 мск

Восточная Пруссия

Ставка Гитлера «Вольфшанце»

 

Присутствуют:   Фюрер германской нации и рейхсканцлер Адольф Гитлер; начальник штаба верховного главнокомандования (OKW) – генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель; рейхсминистр авиации, президент рейхстага, премьер-министр Пруссии, преемник фюрера, уполномоченный по четырехлетнему плану, имперский лесничий Германии рейсмаршал авиации Герман Геринг; начальник военной разведки и контрразведки (абвер) адмирал Вильгельм Канарис; начальник главного управления имперской безопасности (РСХА), начальник Тайной государственной полиции (гестапо) – группенфюрер СС и генерал полиции Рейнхард Гейдрих.

 

Гитлер ворвался в помещение для совещаний разъяренный и жаждущий крови. Дымящиеся развалины Берлина взывали к отмщению, и поэтому первым под обрушившийся гнев фюрера попал бледный и потный Толстый Герман.

– Вы, Геринг, – с порога заявил ему взбешенный Гитлер, – ничтожество, наркоман, бабник, алкоголик, вы просто собачье дерьмо, а не рейхсмаршал авиации. Как вы могли допустить, чтобы большевики в первые же часы войны среди бела дня смогли разрушить мою столицу и уйти безнаказанными? Кто обещал мне и германскому народу, что ни одна вражеская бомба не упадет на территорию Германии? Геринг, когда русские бомбили Берлин, где было ваше хваленое люфтваффе? Мне уже известно, что в первых же сражениях на Восточном фронте русские разбили их в пух и прах. Второй воздушный флот полностью уничтожен, Первый и Четвертый понесли ужасающие потери от русской авиации. Почему вы, Геринг, не погибли там, под бомбами в министерстве авиации, как Мильх, а стоите сейчас передо мной, трясясь от страха? Дайте мне ваш маршальский жезл, вам более подойдет погремушка шута!

Пораженный таким яростный натиском и не найдя что ответить фюреру, Геринг был растерян и напоминал сейчас мешок, набитый ватой. Он отступил от фюрера на два шага назад, спрятав за спиной свой маршальский жезл.

– Молчите, Геринг? – прошипел взбешенный Гитлер. – Что ж, можете молчать и дальше! Вы больше не рейхсминистр авиации и не мой преемник. Убирайтесь прочь в свое поместье, стреляйте зайцев, любуйтесь на украденные картины. Я не желаю вас больше видеть! И молите бога, чтобы следствие, которое определит степень вашей вины во всем случившемся, было к вам снисходительно!

Потом, немного успокоившись после первого приступа бешенства, Гитлер проводил невидящим взглядом пятящуюся к дверям тушу Геринга, после чего развернулся в сторону Гейдриха.

– Рейнхард, мой мальчик, – патетически воскликнул он, – в этот решающий момент для нашей Великой Германии, когда наш друг и соратник Генрих Гиммлер погиб под большевистскими бомбами, а Герман Геринг оказался полным ничтожеством, я возлагаю на тебя обязанности рейхсфюрера СС, рейхсминистра авиации и моего преемника в качестве фюрера Германии. Я еще и сам пока до конца не понимаю происходящее, но мы только что вступили в бескомпромиссную и решающую схватку с большевистским зверем, и спасти наш Тысячелетний рейх может только победа. В противном случае весь германский народ окажется на грани полного уничтожения. Или мы, или они. Нам с большевиками вместе не жить на этой планете!

Гейдрих, имевший имидж «идеального офицера СС», которому мешал только высокий, «козлиный» голос, в ответ на слова фюрера щелкнул каблуками и склонил голову с тщательно расчесанным пробором.

– Мой фюрер, – вдохновенно произнес он, – не пожалею сил и самой жизни для того, чтобы оправдать ваше доверие.

– Я знаю, мой мальчик, – расчувствовался Гитлер, – что ты весь принадлежишь рейху. Вокруг меня одни предатели и непроходимые тупицы, и лишь ты один служишь мне с верностью истинного арийца.

– Да, мой фюрер, – отчеканил Гейдрих, вспомнив некстати своего дедушку, носившего кипу [22] и обожавшего рыбу-фиш. Новоиспеченный рейхфюрер бросил косой взгляд на адмирала Канариса, которого недолюбливал за то, что абвер был прямым конкурентом службы безопасности СД,

– У нас немало предателей и тупиц, находящихся на самых высоких должностях, – Гейдрих не мог не лягнуть своего конкурента. – Вот, например, присутствующий здесь адмирал Канарис, полностью проваливший разведывательную работу в большевистской России. Все доклады его службы не стоят даже той бумаги, на которой они были написаны.

– Да-да, Канарис, – Гитлер вновь впал в ярость, – не будьте ли вы так любезны, чтобы объяснить нам – почему русский колосс, о которым вы говорили, что он шатается на своих глиняных ногах и готов вот-вот рухнуть при первых же ударах нашего непобедимого вермахта, не собирается падать? Где большевистская армия, готовая побежать при первых же наших выстрелах или повернуть оружие против своих жидобольшевистских комиссаров? Где русские генералы, которые, по вашим словам, только и мечтают о том, чтобы предать Сталина и открыть нашим войскам дорогу на Москву? Где ваш хваленый полк специального назначения «Бранденбург-800», который должен был посеять хаос в большевистских тылах?.. Русский НКВД обвело вас вокруг пальца как мальчишку, показав только то, что вы хотели увидеть, и заставили ваших агентов говорить вам лишь то, что вы хотели от них услышать? А может быть, вы с самого начала желали именно такого исхода событий? Скажите мне, вы действительно полный идиот, или же предатель, поставивший нашу Германию своими действиями на грань поражения? Молчите, Канарис? Ну, что же, вы можете молчать и дальше, но только теперь уже в тюрьме Моабит. Рейнхард, как новый рейхсфюрер СС, немедленно разберись с этим предателем и его службой, выясни, кто из сотрудников абвера может еще принести пользу, а кого отправить рядовыми на Восточный фронт, в концлагерь или расстрелять как изменников. Хватит быть милосердными! Мое терпение лопнуло!

– Будет исполнено, мой фюрер, – Гейдрих снова щелкнул каблуками начищенных до зеркального блеска сапог, – я лично займусь этим вопросом, и обещаю вам, что ни один предатель не уйдет от возмездия.

– Спасибо, Рейнхард, я всегда верил тебе, – расчувствовался Гитлер, наблюдая за тем, как два дюжих эсэсовца из его личной охраны выводят за дверь поникшего Канариса, после чего, словно тореадор на арене, ловко и плавно развернулся к последнему участнику встречи, еще не удостоенному его вниманием.

– А вы, Кейтель, – ласковым голосом, в котором, однако, клокотала ярость, произнес он, – почему вы, Кейтель, не погибли под руинами Цоссена, подобно храбрым германским генералам Гальдеру и Йодлю, а имели наглость выжить и явиться невредимым в мой кабинет? Где запланированное вами стремительное наступление вглубь России? Где триумфальные победы и трофеи, которые вы обещали мне, когда вы принесли на утверждение план «Барбаросса»?.. Войска, которые я вверил вам, истекают кровью в тяжелейших боях с русскими, в то время как вы прохлаждаетесь в тылу, не желая помочь им. Мы воюем с русскими всего несколько часов, а наши потери уже превысили те, что были у нас в Польской, Норвежской и Французской кампаниях, вместе взятых. И это без какого-либо положительного результата…

– Но, мой фюрер, – попробовал оправдаться Кейтель, – результат есть. Первой, Второй и Третьей танковым группам, следуя плану «Барбаросса», удалось вклиниться на русскую территорию на три-пять километров, потеснив при этом отчаянно сопротивляющиеся большевистские войска. Четвертая танковая группа генерала Гепнера пока ведет тяжелые бои с русскими фанатиками на линии границы, но я уверен…

– Вы что, полный идиот, Кейтель?! – брызгая слюной, прокричал фюрер в лицо генерал-фельдмаршалу. – Продвижение в течение одного дня на несколько километров вы называете успехом?! Как вы смеете обманывать меня, старого солдата еще той, Великой войны?! А вы знаете, какие страшные потери понесли наши войска ради достижения этого, как вы выразились, успеха? Вы знаете, сколько потеряно танков и боевых самолетов, сколько погибло храбрых немецких солдат и офицеров? Пролились реки германской крови, и все ради того, чтобы вы всего лишь смогли слегка поцарапать русского медведя… Ну, нет, так дело не пойдет! С этого момента я лично возглавлю нашу победоносную германскую армию, а вы, Кейтель, отправляйтесь в Варшаву вместо несчастного фон Бока, погибшего под русскими бомбами на своем посту. Соберите в кулак все силы и нанесите смертельный удар по большевикам, сокрушив их сопротивление, и одержите победу, которая смыла бы с немецкого солдата позор неудач первого дня этой войны. А теперь идите вон, Кейтель, я не желаю вас больше видеть. Или вы добьетесь успеха, или вы вслед за Канарисом отправитесь в одиночную камеру Моабитской тюрьмы. Выбор за вами!

 

 

* * *

 

Июня 1941 года, 18:35

Г. Владимир-Волынский