Франц-Иосиф Первый (77 лет).

Нота германского МИДа «в защиту христианских народов Оттоманской Порты» прозвучала для венских деятелей неприятным диссонансом, будто гвоздем провели по стеклу. Франц-Иосиф и его присные, грешным делом, ожидали, что Берлин осудит всю эту русскую затею, и в первую очередь скоротечный разгром Румынии. Но в заявлении Генриха фон Чиршки о Румынии и румынах не прозвучало ни полслова, зато все оно, от начала и до конца, оказалось посвящено зверствам религиозных фанатиков-изуверов над мирным христианским населением изначально турецких земель. На фоне этой речи фактически незамеченным осталось сообщение, что новейший броненосный крейсер «Шарнгорст», еще проходящий цикл испытаний перед окончательной приемкой в состав флота, но уже с полностью сформированной командой, возглавил германский крейсерский отряд, направляемый с миссией спасения к берегам Турции.

Императору Францу-Иосифу были глубоко безразличны как турецкие христиане, так и тамошние же религиозные фанатики, но, выступая в защиту первых и осуждая вторых, германский МИД как бы солидаризировался с политикой Санкт-Петербурга, а не Вены. Такие заявления могли предвещать утрату интереса Берлина к альянсу с Веной, а также последующие тектонические сдвиги в германской внешней политике, сулящие австро-венгерскому императору весьма неприятные последствия. Маневры берлинских политиков могли означать все что угодно, вплоть до разрыва австро-германского союза…

Чтобы получить разъяснения и обсудить ситуацию и возможные решения, Франц-Иосиф вызвал к себе министра иностранных дел Алоиза фон Эренталя. А тот до своего господина взял и попросту не доехал. В середине пути, когда карета министра только проехала мимо вокзала Вестбанкхоф, прогремел чудовищный взрыв, от которого во всех окрестных домах со звоном повылетали стекла. Исходя из предварительного рапорта полиции, мощный заряд взрывчатки был заранее заложен под днище кареты и приведен в действие неизвестным современной науке способом. Самого министра разорвало в клочья, кучер получил тяжелые ранения, форейтор (верховой на упряжке цугом) был контужен, а слуга на запятках оказался мертв, несмотря на то, что на его теле нашлось всего несколько царапин.

Впрочем, нечто подобное было ожидаемо. Незадолго до этого стало известно, что после получения сведений о причастности министра иностранных дел к заговору по устранению русской императрицы и ее приближенных российская госбезопасность включила господина Эренталя в список персон, подлежащих устранению насильственными способами, наравне с боевиками экстремистских организаций. Так сказать, в соответствии с принципом «как аукнется, так и откликнется». Так что император даже повелел своему верному слуге носить противопульный панцирь, а его карету изнутри дополнительно обшили стальными листами для защиты от револьверных пуль. Но ни панцирь, ни эрзацблиндирование господина Эренталя не спасли. И теперь Австро-Венгрии был нужен новый министр иностранных дел, а императору Францу-Иосифу следовало понять, что ему делать теперь, когда грубая игра перестала идти в одни ворота.

Будучи всерьез озабоченным сложившейся ситуацией, престарелый владыка Австро-Венгрии вызвал в Шенбруннский дворец своего наследника Франца Фердинанда, а также его верную креатуру генерал-полковника Франца Конрада фон Хетцендорфа (грубая игра – как раз по его части). Помимо этого, из Петербурга для консультаций был отозван посол Австро-Венгрии Леопольд фон Берхтольд – не очень умный, но беспринципный мерзавец, которого Франц-Иосиф прочил на место покойника. Но тому ехать несколько дней, и пока было неизвестно, каковой будет обстановка к его прибытию в Вену.

– Итак, господа, – шамкающим голосом сказал император, в упор глядя на своего наследника, – положение вокруг нашей империи сложилось просто угрожающее. Русские начали свою войну против Османской империи, помешать которой мы никак не можем; Германия совершает в их сторону непонятные демарши, и как раз в этот момент боевики предположительно русской имперской безопасности с особым цинизмом убили нашего верного слугу Алоиза фон Эренталя.

– А вы бы, дядюшка, предпочли, чтобы убили вас самого? – так же прямо глядя на императора, ответил эрцгерцог Франц Фердинанд. – Но, к вашему счастью, в Санкт-Петербурге еще помнят о том, что жизнь Помазанника Божия неприкосновенна. А вот вы об этом позабыли, а иначе сразу бы одернули вашего верного слугу, когда он предложил вам убить русскую императрицу.

Франц-Иосиф не выдержал этого прямого взгляда и отвел глаза. Первый раз он ответил презлейшим на предобрейшее еще прадеду русской императрицы, и с тех пор такой образ действий вошел у него в привычку. Как смели эти славянские варвары построить державу даже более великую, чем Двуединая Монархия? Почему именно им Господь даровал просторы, в сравнении с которыми любые империи прошлого и настоящего кажутся мелкими крестьянскими наделами? Как могли они унизить его самого – тем, что вытащили его задницу из крайне неприятной ситуации, когда он сам не был хозяином в своей стране, а взбесившийся плебс грозил свергнуть его с престола и отрубить голову, как водится в таких случаях? За что ему вообще суждены такие муки – наблюдать торжество тех, кого он ненавидит всеми фибрами своей меленькой души?

А наследник престола, поняв, что дядюшка дрогнул и не смеет возразить, перевел взгляд на генерал-полковника Франца Конрада фон Хетцендорфа и сказал:

– Мой дорогой друг, мне кажется, что раз уж у нас пошла такая грубая игра, расследование этого убийства следует поручить военной контрразведке: ее возможности выяснить истину значительно превышают средства, имеющиеся в распоряжении обычной уголовной полиции.

– Это ты неплохо придумал, мой дорогой племянник! – воскликнул австро-венгерский император, довольный тем, что ему перестали задавать неудобные вопросы. – Разумеется, мой дорогой Франц, прикажите, чтобы смерть господина фон Эренталя была расследована с максимальным тщанием.

– Будет сделано, ваше апостолическое величество, – склонил голову перед своим монархом генерал-полковник Франц Конрад фон Хетцендорф, – я лично проинструктирую наше молодое дарование полковника Редля, чтобы он отнесся к этому делу со всей серьезностью.

– Вот и прекрасно, – облегченно вздохнул старый император. – А теперь, господа, когда мы покончили с этим неприятным делом, я хотел бы знать ваше мнение и по поводу того, что нам необходимо предпринять по причине неожиданно предательского поведения нашего германского союзника. С чего это вообще кайзеру Вильгельму вздумалось заигрывать с Санкт-Петербургом, да еще в тот момент, когда русские собираются разгромить нашего потенциального союзника? Он что, забыл, как ему в России пригрозили то ли простонародно набить морду, то ли пристрелить – лишь за то, что он позволил себе в присутствии их императрицы одну из своих плоских казарменных шуточек?

– Ничего неожиданного, ваше апостолическое величество, в этом поведении германского кайзера нет! – с солдатской прямотой рубанул Конрад фон Хетцендорф. – Нечто подобное можно было предвидеть еще тогда, когда мы получили предупреждение, что отныне Германия считает наш союз чисто оборонительным. С той поры нам следовало знать, что наш союзник не начнет боевых действий против России, если наша империя сама объявит войну этому государству или начнет против него боевые действия без объявления войны. И личные обиды и переживания германского монарха тут ни при чем. С некоторых пор самым большим страхом кайзера Вильгельма и его генералов стала ситуация, при которой они оказывались втянуты в войну с Российской империей помимо собственной воли и исключительно из желания вашего величества нагадить русским. Сейчас уже всем известно, что русские готовятся к продолжительной затяжной войне в глубине своей территории, а недавно стало ясно, что они всерьез рассчитывают ее выиграть, даже если Франция будет разгромлена первым же германским ударом. Даже падение Парижа может не выбить Францию из войны, при том, что желание сражаться дальше найдет поддержку у союзников, а прибывающие из колоний воинские контингенты заменят в строю потери первых сражений. В настоящей затяжной войне на истощение, когда Германия и Австро-Венгрия будут в кольце блокады, а их противники сохранят возможность торговать со всем миром, победа Центральных держав оказывается невозможной в принципе. Такого исхода для своей державы кайзер Вильгельм не желает, и поэтому ищет возможность избежать столкновения с императрицей Ольгой. Отсюда его сердитые окрики в нашу сторону и реверансы в направлении Санкт-Петербурга…

– Думаю, вы правы, – согласился с начальником Генерального Штаба эрцгерцог Франц-Фердинанд. – Кайзер Вильгельм наивно считает, что если сейчас он умильно улыбнется и в дальнейшем пообещает быть паинькой, то русские ему сразу все забудут и простят, выйдут из союза с Францией и Англией и заключат такой же союз с Германией. Но это все напрасные мечтания. Несмотря ни на какие улыбки, русские будут видеть в Германии угрозу существованию своего государства, и поэтому примут все меры для ее устранения. Не исключено, что ценой за примирение будут не только Эльзас и Лотарингия, отторгнутые у Германии в сторону Франции, но и Восточная Пруссия, за счет которой Россия рассчитывает округлить свои владения в Европе… Ну а также отказ от любой активной внешней политики – то есть все то, что в Петербурге, Париже и Лондоне рассчитывают обрести по итогам войны. И чем дальше, тем больше сил будут набирать противники Германии и Австро-Венгрии, а мы, стиснутые со всех сторон врагами, будем лишь слабеть.

– Я вас понял, господа, – прикрыв глаза, произнес император Франц-Иосиф, – и должен сказать, что весьма опечален нарисованной вами безрадостной картиной…

В сердцах Франц Конрад фон Хетцендорф сказал:

– Говорил же я вам, ваше апостолическое величество, что превентивную войну против Сербии и Черногории нужно было начинать раньше, еще в третьем году, когда сербские головорезы жестоко убили весьма позитивно настроенного к нам короля Александра Обреновича. Начнись всеобщая европейская война тогда – и мы вышли бы из нее победителями, тем более что старый русский император Николай отнюдь не проявлял таких волевых качеств, как его сестра, а его окружение составляли люди, далекие от гениальности.

– Тогда мы думали, что у нас еще есть время и возможности добиться того же, не ставя на кон существование нашей державы… – вздохнул престарелый император, – тем более что Россия под властью такого государя, как Николай, неуклонно слабела. Но теперь нужно понять, что нам делать в нынешней ситуации. Покойный Алоис имел план по итогам разгрома Турции сразу же объявить о присоединении к нашим владениям земель Боснии и Герцеговины…

– Не думаю, что это хорошая идея, дядюшка, – покачал головой наследник престола, – на этих землях живет так много сербов, что нас заставят выплюнуть их вместе с зубами. Русские найдут способ, не объявляя войны, так накачать балканских славян всем необходимым, что наша регулярная армия с ними не справится. Вы разве забыли, что теперь Россия, Болгария, Сербия и Черногория – это одно большой семейное предприятие, на паях принадлежащее Романовым, Карагеоргиевичам и немного старому плуту Николе Черногорскому? Одного только нового болгарского царя Михаила достаточно, чтобы понять, кто отныне в доме хозяин. Теперь, когда дрогнула даже Германия, наша участь – шаг за шагом отступать под внешним давлением, уступая врагу один рубеж за другим.

Франц Конрад фон Хетцендорф буркнул:

– Могу пообещать, что как только русские и их союзники закончат с расчленением Османской империи, мы получим от Сербии ультиматум немедленно прекратить оккупацию Санджака, Боснии и Герцеговины. И тогда либо мы сделаем очередной шаг назад, либо окажемся втянуты в безнадежную войну, в которой, исходя из новых условий, не сумеем победить.

– А вот от вас я подобных заявлений совсем не ожидал, – прошамкал Франц-Иосиф. – Вы же у нас были воинственным оптимистом, сторонником превентивной войны на все четыре стороны сразу – и вдруг такое пораженческое настроение…

– Я, может быть, оптимист, но не дурак, – сказал начальник имперского генштаба. – Победить в превентивной войне мы могли только в том случае, если бы к воплям избиваемых сербов и черногорцев не прислушались в Санкт-Петербурге, а где-то на фланге кампании грозовой тучей висела бы Османская империя, жаждущая отомстить русским за былые унижения. Теперь же картина вывернута наизнанку. Когда русские и болгарские армии сосредоточатся в Болгарии, Турция рухнет, чтобы больше никогда не подняться, и стая псов, почуяв легкую добычу, будет рвать ее со всех сторон, пока от Больного Человека Европы не останется ничего. Что мы сможем сделать в таких условиях, если от противостояния с Россией отказалась даже Германия?

– Не стоит забывать и о том, что наше государство, раздираемое непреодолимыми внутренними противоречиями, неуклонно слабеет, – сказал Франц Фердинанд. – Немцы тянут в одну сторону, мадьяры в другую, а разнообразные славяне – в третью. И если кроаты (хорваты) нам вполне лояльны, чехи – себе на уме, то остальные, включая трансильванских румын, желают жить в своих маленьких государствах. Недаром же нас называют «лоскутным одеялом Европы», намекая на то, что ни одна из наших наций не способна взять на себя руководящую и направляющую роль – и весь этот хаос скрепляется только династией Габсбургов, которая сама в далеко не лучшем состоянии…

Тут Франц-Иосиф взвился на дыбы, даже седые бакенбарды встали торчком.

– Если ты, мой племянничек, намекаешь на то, чтобы я снял свой запрет наследовать трон твоим незаконнорожденным потомкам, то не дождешься! – прошипел он. – Твой брак к этой славянской штучкой Софьей Хотек был, есть и будет оставаться морганатическим, а ваши общие отпрыски – безродными ублюдками, чего бы ты там себе ни навоображал на эту тему! И имей в виду – мне известно и о твоих завиральных идеях по реформированию нашей Империи – и вот что я тебе хочу сказать… Вот помру или меня прихлопнут как беднягу Алоиса – тогда и делай все что захочешь, а пока я жив, не сметь даже мечтать о подобном. Это говорю тебя я, император Франц-Иосиф!

В воздухе повисла тишина. Франц Фердинанд начал вставать из-за стола, как бы показывая, что разговор окончен, а генерал-полковник Франц Конрад фон Хетцендорф постарался сделать вид, будто его тут нет. И тут старик Прогулкин (прозвище Франца-Иосифа среди чехов) понял, что сгоряча и в раздражении наговорил лишнего, да еще и при посторонних. При всех своих недостатках его нынешний наследник все же умен и способен хотя бы попытаться спасти империю, в то время как два других «запасных варианта» выглядят хуже некуда. Любой из тех двоих, доведись ему стать императором, развалит Двуединую монархию с такой скоростью, что и глазом никто моргнуть не успеет. Уж лучше и в самом деле признать право эрцгерцога Франца Фердинанда вступать в брак по своему усмотрению, ведь все же не на дочери конюха он женился, а на графине, чья родословная длиннее, чем у любой породистой собаки.

– Впрочем, племянничек, в чем-то ты, возможно, прав, – значительно более спокойным голосом сказал австро-венгерский император. – А посему – съезди ка ты в Санкт-Петербург и попробуй на месте разобраться с этой русской загадкой. Немного времени на это, я думаю, у нас еще есть. Ты у нас молодой, прогрессивный и со всех сторон красивый, поэтому в разговоре с господами из будущего тебе и карты в руки. И супругу с собой прихвати, а иначе это будет просто неприлично. Пусть твоя Софочка, хе-хе, прогуляется по петербургским дамским магазинам, заглянет в мастерскую к господину Фаберже: говорят, что для таких, как она, это место – филиал рая на земле… А счета, так и быть, пусть пришлют мне… Я все оплачу.

* * *

Августа 1907 года, 12:35