С представителем военно-морской разведки Германии

 

– Никак нет, герр корветтен-капитан, таких кораблей никогда не видел, а я больше десяти лет проработал на верфях в Гамбурге. И представляете, все четыре корабля под Андреевским флагом шли совершенно без дыма, прямо как привидения, и вполне приличным ходом, узлов тринадцать. Нет, вы что, не парусные они. Два головных корабля были чисто военными, но какими-то странными – размеры как у крейсера, а орудийных башен всего по две. У первого обе на баке, а у второго одна на баке и одна на юте. А остальные? Еще один колоссальный «купец», метров на сто пятьдесят длиной, никогда таких не видел. Водоизмещение двадцать тысяч тонн, не меньше. И тоже под Андреевским флагом, но на трубе триколор доброфлотовский нарисован. Да вы что, герр корветтен-капитан, я же корабельный инженер, грузовоз от пассажирского лайнера всяко отличу. Все корабли, кроме этого здоровенного «купца», были размалеваны цветными пятнами, как индейцы на тропе войны. Да, на крейсерах торпедные аппараты видел. У первого андреевский флаг прямо на кормовой надстройке, так что не спустишь этот флаг никак, герр корветтен капитан. Корпус у крейсеров тоже особенный, нос без тарана и острый, как у полинезийских лодок или парусных клипперов. Со стороны так и кажется, что он волну не рвет, как наши корабли, а режет.

– Русские спустили катер, загрузились, и помчался он к нашему пароходу. Вот именно «помчался» – другого слова нет. Пена, брызги, скорость, узлов тридцать пять-сорок. Ну, наш капитан приказал сбросить им штормтрап, и поднялись они на палубу. Пресвятая Дева! Парни среднего роста, но мускулистые, как тигры, сами будто на пружинах, командир ими, считай, и не командовал, только головой мотнул – и все уже сделано, один на мостике возле рулевого, второй радиста из рубки манит: «ком, ком, камрад!» – остальные по палубе рассыпались. Лица каменные, а глаза волчьи, вприщур смотрят. Не хотел бы я Германии таких врагов. При этом все в черном, воинство адово, с ног до головы, только у тужурки ворот чуть расстегнут и тельняшка видна. Старший у них был офицер, майор, сразу с капитаном в его каюту зашел, а солдаты, значит, на палубе остались. Никак нет, господин корветтен-капитан, все было цивилизованно, никаких утеснений пассажиров. Потом пара русских спустилась в трюм проверить груз – ну, груз-то в тюках, все законно. Только попросили до Формозы некомбатантов с потопленных японских купцов доставить и американцев с арестованного пакетбота. Хватило же ума у этих янки везти военную контрабанду на пассажирском корабле. Майор, значит, потом откозырял капитану: «Счастливого плавания! – говорит, – Семь футов под килем!» – все, как у вас, у моряков положено, когда по-доброму расходитесь. Спустились они, значит, в свой катер и к себе обратно помчались. Вот еще что, герр корветтен-капитан – таких карабинов, как у этих солдат, я больше нигде не видел. Короткие, с толстым стволом и длинным магазином, точно многозарядные, это я как инженер вам говорю. Да что вы, герр корветтен-капитан, не извольте сомневаться, никому о нашей беседе ни слова. Разве я не понимаю?

 

* * *

 

Марта 1904 года. 14:05 по местному времени

Желтое море, 34 ° сш, 124° вд

БПК «Адмирал Трибуц»

 

Несколько часов назад мы вошли в Желтое море. Теперь встреча с японскими боевыми кораблями стала более чем вероятна. Сначала капитан 1-го ранга Карпенко хотел ввести режим повышенной боеготовности, но передумал. Зачем, если самой быстроходной цели от момента обнаружения радаром до открытия огня необходимо идти до нас не меньше часа. Смысла нет держать на боевых постах усиленные вахты – пока суд да дело, можно не торопясь пообедать, не спеша занять свое боевое место, да еще придется ждать минут десять.

«Ну вот, накаркал…» – подумал вахтенный офицер, услышав доклад старшины с радарного поста:

– Одиночная цель. Дистанция – двести пятьдесят два. Угловой – двести восемьдесят пять. Курс цели – девяносто пять. Скорость – четырнадцать узлов.

Так, первым делом необходимо сообщить командиру.

– Сергей Сергеевич, рубка на связи, обнаружена одиночная цель, двадцать пять миль, четырнадцать узлов, идет нам почти наперерез.

– Значит, так, капитан-лейтенант, курс – триста, полный ход, скорость – двадцать пять. Предполагаю, что обнаруженная цель – это японский бронепалубный крейсер дальнего блокадного дозора. Объяви боевую тревогу. Передай на «Быстрый» Иванову – «Следуйте за мной. Курс триста. Скорость двадцать пять. Обнаружена цель, предположительно противник. Боевая тревога!» – и на «Вилков», Ольшанскому – «Обнаружена цель. «Трибуц» и «Быстрый» на перехвате. «Вилков» за старшего». Буду у вас в рубке через десять минут.

Заложив крутую циркуляцию и набирая ход, два пятнистых морских хищника рванули на перехват чуть заметного дымка, поднимающегося за горизонтом.

Только переступив через комингс, Карпенко, что называется, с ходу обратился к командиру БЧ-3, в прошлой жизни страстному завсегдатаю Цусимского форума:

– Андрей Николаевич, что говорит твой интернетовский опыт, кто бы это такой мог попасться нам на встречу?

– Сергей Сергеевич, если скорость цели четырнадцать, то тогда кто-то из шестого боевого отряда, у стариков из пятого парадный ход – двенадцать узлов. «Идзуми», «Сума», «Акицусима», «Чиода» – выбирай, командир. Хотя – ой… «Акицусима» должна до тридцать первого марта караулить в Шанхае нашу канонерку «Маньчжур». А остальные пока валентны.

– Отлично, Андрей Николаевич, какие у них ТТД? – Карпенко снял с голову фуражку – это был верный признак того, что идет мыслительный процесс.

Капитан 3-го ранга открыл свой ноутбук и после некоторой паузы выдал:

– Все три примерно по три тысячи тонн, максимальная скорость около двадцати узлов, вооружение – орудия в сто двадцать и сто пятьдесят ме-ме с дальнобойностью обеих типов в пятьдесят кабельтовых, расположение артиллерии открытое… «Чиода» имеет бронепояс в сто пятнадцать ме-ме гарвеезированного железа, у всех троих стальная бронепалуба в двадцать пять ме-ме.

– Так, Александр Васильевич, – обратился Карпенко к командиру БЧ-1, будьте любезны, проложите курс так, чтобы «Быстрый» мог работать по противнику обеими башнями, и при этом чтобы эллипс рассеивания ложился вдоль корпуса цели… Слушайте боевой приказ – артиллерийская атака противника, передайте на «Быстрый» – снаряды полубронебойные и фугасные. Для «Трибуца» – зенитные с радиовзрывателями. Рубеж открытия огня – восемьдесят пять кабельтовых для «Трибуца» и девяносто для «Быстрого». Режим огня – одна очередь в минуту с промежуточными корректировками, очереди по десять снарядов на ствол для «Трибуца», и по пять снарядов на ствол для «Быстрого». А теперь минуточку внимания – это касается и вас, Михаил Васильевич. Сейчас мы будем отрабатывать на одиночной цели методы потопления легких бронепалубных крейсеров противника артиллерийским огнем. С учетом того, что ракетно-торпедное вооружение невосполнимо, а вот фугасные снаряды в боекомплект местная промышленность сможет изготовить нам достаточно быстро. Слышите меня, Михаил Васильевич, идея понятна?

– Так точно, Сергей Сергеевич, – отозвался по радиосвязи командир «Быстрого», – все будет точно, как в аптеке…

– Товарищ командир, – прозвучал доклад старшины с радарного поста, – дистанция до цели – сто восемьдесят шесть. Угловой – пятнадцать. Курс цели – девяносто восемь. Скорость – семнадцать узлов, и все время растет.

– Слышишь, Михаил Васильевич? Как у тебя?

– Мои уже сопровождают цель, Сергей Сергеевич, – отозвался с «Быстрого» Иванов, – есть готовность открыть огонь на дистанции девяносто кабельтовых.

– Ну, удачи вам, Михаил Васильевич, и золотого попадания… – Карпенко повернулся к своему артиллеристу. – Как у тебя, Андрей Николаевич?

– Тоже сопровождаем, Сергей Сергеевич, – ответил командир БЧ-3, – механизмы наведения расстопорены, программа в БИУС введена. До рубежа открытия огня – около десяти минут.

Стремительно истекали секунды, пожирая милю за милей и вздымая перед носом буруны белой пены; две закамуфлированные Немезиды рвались вперед. На японском крейсере еще никто не знал, что они обнаружены, исчислены, взвешены и приговорены. Там еще не заметили или не обратили внимания на скользящие над волнами смутные тени, кроме того, заметность снижало то, что атака проводилась почти строго на контркурсах, и размеры силуэтов атакующих кораблей были минимальны.

Это неведение командира крейсера «Сума», капитана 1-го ранга Цучия Тамоцу, продолжалось ровно до того момента, как горизонт озарился вспышками выстрелов. Казалось, прямо из волн стреляют исполинские картечницы, отдельные выстрелы сливались в одну очередь. Причем огонь велся с запредельной дистанции больше восьмидесяти кабельтовых. Командир японского крейсера, стоя на открытом мостике, даже и не знал, что ему думать. С истинно японской невозмутимостью он бросил через плечо: «Боевая тревога, артиллеристов наверх!», но было уже поздно, время вышло.

Десять секунд орудия «Трибуца» и «Быстрого» выбрасывали к цели снаряд за снарядом в максимальном темпе, еще тридцать секунд – подлетное время. Тридцать ударов сердца, пока первые снаряды в очереди еще летят по своим траекториям, рассчитанным для них системами управления огнем. Начинка 130-мм фугасного снаряда с «Быстрого» составляет три с половиной килограмма морской смеси. На тысяча девятьсот четвертый год столько же взрывчатки (но только куда более слабого влажного пироксилина) нес русский двенадцатидюймовый бронебойный снаряд. Морскую смесь к пироксилину можно считать как один к семи. На крейсер «Сума» обрушилась смертоносная лавина. В сплошную очередь сливались выстрелы, так же сплошной стеной встали разрывы снарядов, накрыв несчастное детище японских корабелов в полном соответствии с законами баллистики. Среди высоких водяных столбов и ватных клубков разрывов зенитных снарядов ярко выделилось пять или шесть ярчайших вспышек, отметивших прямые попадания. Еще пять томительных секунд – и океан вздрогнул. Карпенко напророчил – золотое попадание все-таки случилось. Один из снарядов, попавших в палубу «Сумы», «завел» арт-погреб носового шестидюймового орудия. Огромный столб траурно-черного дыма подсказал всем, что с крейсером «Сума» покончено. Но в принципе это уже ничего не решало, потому что в результате остальных пяти прямых попаданий и града раскаленных осколков крейсер потерял почти всю палубную команду и получил тяжелейшие повреждения, которые практически означали полную утрату боеспособности. В любом случае через минуту процедура должна была повториться – и тогда их гибель была неизбежна. Но что случилось, то случилось; и «Сума» стремительно уходила носом под воду, заваливаясь на левый борт.

Увидев это, Карпенко почти выкрикнул:

– Стрельбе дробь! «Быстрый»! Слышите? Стрельбе дробь! Товарищи! Поздравляю с победой! – он повернулся к Новикову, – как подойдем, дайте команду спустить на воду катера и поискать выживших. Хотя… двадцать минут в холодной воде… Но пусть все равно поищут, вдруг найдут?!

Минут через двадцать пять «Трибуц» был уже на месте гибели японского крейсера. На воде плавали две перевернутые шлюпки, деревянные палки, щепки и прочий мусор. Несколько черных голов болтались возле одной из шлюпок. Чуть в стороне от них… Карпенко потер глаза и передал бинокль Новикову.

– Глянь, Александр Владимирович, или мне мерещится, или я вижу рыжего японца.

– Точно рыжий, Сергей Сергеевич, в рот ему пароход, а не плавает ли там у нас фигура повкуснее простого матроса?

– Сейчас узнаем… – майор перегнулся через ограждение крыла мостика. Внизу морские пехотинцы спускали на воду катер. – Сержант, слушай меня!

– Да, тащ майор? – отозвался сержант. – Слушаю!

– Бегом в кубрик, возьми веревки и мешки. Да не смотри ты на меня так, исполняй!

– Веревки понятно, а мешки зачем, тащ майор?

– На голову, вот чего! Как японца из воды вытащил, так мешок ему на голову и руки за спиной связать. А то нечего им у нас тут глазеть по сторонам.

– Так точно, понял, мешок на голову, чтоб не глазели, – сержант всем своим видом изобразил служебное рвение. – Айн момент, герр майор! – сержант хлопнул по плечу стоящего рядом рядового, – Лекс, пулей туда-обратно за мешками и веревками.

– Сержант, – Новиков указал рукой в море, – особое внимание обрати на рыжего, плавает там один такой – кажется, никакой он не японец; он мне нужен целый и даже не поцарапанный…

Тем временем катера спустили на воду, а из кубрика принесли свернутые полотняные мешки и бухту веревки.

– Что-то мне говорит, Александр Владимирович, что тебе тоже кажется, что этот рыжий тип есть британский военно-морской инструктор на японском корабле.

– Сергей Сергеевич, ты вообще понял, что сказал? А если сказать просто, то да – скорее всего, это бритт с ксивой журналиста в кармане и патентом коммандера Флота его величества. А может, даже и инструктор – в наглую, без прикрытия.

– Может быть, и так… – Карпенко задумался, – а что мы с ним дальше делать будем? Ну, отдам я его Михалычу. Ну, выжмет он его досуха, а может, и больше. Но ведь рано или поздно отпускать гада придется.

– Ну, во-первых, Сергей Сергеевич, для этого мешки на голову. Видел он наш «Трибуц» со стороны и издалека, а потом из камеры ничего больше не увидит. Оформлять мы его не будем, в крайнем случае, сгинет бесследно, а еще лучше внедрим какую-нибудь нужную нам отвлекающую легенду и устроим побег. Тоже может получится красивая комбинация, ну ты на эту тему лучше с Одинцовым и Михалычем поговори. Они в этом больше меня понимают. Мое дело языка притащить, а дальше с ним другие спецы разговаривают… Во, выловили! Мешок на голову, руки-ноги связали – все, никуда не денется.

Из двухсот девяноста шести матросов и офицеров в живых остались пятеро матросов и британский военно-морской наблюдатель Джон Ирвин Эвертон. Для японского военно-морского командования крейсер «Сума» исчез бесследно, так же как до этого вспомогательный крейсер «Ниппон-Мару» и канонерка «Осима».

 

* * *