Знакомство Ёрюзмека с Карашауаем

 

Нарты долго стояли, глядя ему вслед,

Спрашивая друг у друга: «Кто это был?  

 

За нами следом ехал он, смеясь над нами,

Все те станы он, – сказали, – строил сам.

 

Он сам накрывал их шкурами оленух,

И сам добывал еду, что ставил перед нами».

 

Молвил Ёрюзмек: «Какая плохая вещь – гордость,

Кому в нартских селах захочется посмеяться, пусть смеется над нами!

 

Не стыд ли это для меня, что были вместе с ним,

Ели, пили, сидели в теплом стане,

 

Но, пренебрегая им, его шапою только называли,

И если и теперь не спросим его имя, род и место,

 

Разве не стыдно, – сказал он, – так просто отпустить его,

Так и не узнав, кто он такой?».

 

Отправили они Сосурука спросить, как его имя,

И с нетерпением дожидались его возвращения.

 

Сосурук спросил: «Эй, скажи, кто ты?»,

А Карашауай, приостановившись, только рассмеялся.

 

– Эй, Сосурук, ты знаменитый батыр,

Передай, что мое имя ни к чему им.

 

Умение слышать – добрый друг разумения,

Будет лучше, если ты вернешься, не приставая больше!

 

Вернулся Сосурук, не смог он получить верного ответа,

От стыда, говорят, он не смотрел ни на кого.

 

Тут собрался в путь Ширдан Злоязычный и сказал:

– Если я вернусь ни с чем, считайте меня одним из мертвецов. 

 

Догоняя (Шауая), закричал он, завопил:

– Эй, маржа, подожди, джигит, куда ты?

 

Нет в Нартии ни пса, ни вошки, кого бы я не знал,

Говорят, язык у меня злой, а каждый глаз острей стрелы!

 

Как же я останусь, не узнав, кто ты такой,

Если мы с тобой не познакомимся, ляжет на меня позор!

 

Рассерженный Карашауай повернул коня

И хлестнул Ширдана плетью:

 

– Поезжай обратно, если хочешь жив остаться,

Ты не почетней в Нартии, чем Сосурук!

 

Вернулся Ширдан, повесив нос, избивая,

Доведя до бешенства своего бедного куцего коня.

 

Наконец, Ёрюзмек уехал сам,

Дал клятву он, что не отпустит юношу, пока не познакомится.

 

– Эй, джигит! – крикнул он, и догнал его, разговаривая мягко,

Шауай не спешил, и он проехал вперед.

 

– Ты не объявил себя и удалился,

Заставил всех нас устыдиться.

 

Я ведь, – сказал он, – гораздо старше тебя,

Из уважения ко мне постой, не уезжай!

 

Если ты со мной недолго побеседуешь,

Если назовешь мне свое имя и род,

 

Я высоко почту твою честь и достоинство,

И выдам за тебя свою красивую дочь без всякого калыма!

 

Если ты согласен, то приедешь к нам со свадебным поездом,

В качестве калыма отдашь мне (только) одного невольника.

 

– Ёрюзмек, – ответил он, – как и вы, я нарт,

Я, – сказал он, – внук Золотого Дебета.  

 

Мой отец, – сказал он, – Аликов Алауган-батыр,

А родила меня, – сказал он, – женщина-эмегенша. 

 

Я вырос один на Минги Тау, в ледяной расщелине,

Вместо материнской груди сосал ледяные сосульки.

 

Детство мое прошло в горных льдах,

А имя мое, – сказал он, – Карашауай, сын Генжока.

 

Ты пообещал выдать за меня красавицу Агунду,

Но я ее без калыма не возьму.

 

Не будет чести девушке, если она выйдет замуж без калыма,

И юноша себя уронит, если он так женится.

 

Если ты согласен, я отдам этих коней тебе,

Я хочу, чтобы они считались моим калымом.

 

Нарт Ёрюзмек оттуда вернулся (к своим товарищам),

И рассказал о том, что было, нартскому отряду.

 

Они направились к селению Схуртуковых,

Заночевали возле Холма Дележа Добычи,

 

Поделили, говорят, там большой табун,

И, радуясь, вернулись в свои дома.

 

КАРАШАУАЙ И ЁРЕЧИКАУ

 

В селении Схуртуковых состоялись большие скачки,

В тех скачках всех опередил Шауай.

 

В день скачек Ёречикау был в отъезде,

Он увез пойманных им невольников в дальний край.

 

Когда он вернулся, нарты рассказали ему (о скачках),

Постоянно возвращались они к рассказу о Шауае.

 

Возревновал Ёречикау, разобрала его досада,

Горел он желанием встретить того юношу.

 

Вооружившись, он подъехал к мосту в Бабугенте,

И долго простоял там, карауля на дороге.

 

Но никто не проезжал, и он, накинув бурку,

Стал отдыхать, говорят, дремал, клюя носом.

 

Карашауай тоже часто слышал о нем,

О том, что Ёречикау сильный и гордый нарт,

 

О том, что он встречает рассвет на дорогах, в набегах,

Что он ловит людей и продает их в неволю.

 

«Я не я, если не отправлюсь к этому батыру,

 Если не испытаю его силу,

 

Эй, непременно встречусь с ним!», – сказал он,

Сел на Гемуду и ехал, оглядывая окрестность.

 

У него был вид оборванного, бедного юноши,

Еще хуже был вид его коня,

 

Его морда, говорят, свисала до земли, до дороги,

Жиденькая грива и хвост были сплошь в репьях.

 

Он знал еще заранее, что будет,

И сказал своему хозяину, чтобы он сделал так:

 

– У Схуртуковых шестьдесят молодцев,

Для этих молодцев тесен весь круг земной.

 

Их князь – нарт Ёрюзмек,

А самый младший из них – гордый Ёречикау-батыр.

 

Ёречикау, – сказал он, – встречает рассвет в дороге,

Ловит людей и продает их вдалеке.

 

При встрече он твое приветствие не примет, не поздоровается,

И если сможет, – сказал он, – добра тебе не сделает.

 

Возьми с собой оковы-кандалы,

И положи их в свою переметную суму.

 

Вещий конь, говорят, пустился по верной дороге,

И сам пришел к тому месту, где находился Ёречикау.

 

Сидел он (на обочине), накинув бурку,

Карашауай повернул к нему коня и поздоровался.

 

Ёречикау на его приветствие не ответил,

И не обратил внимания на его приезд,

 

Лишь косо посмотрел на него из-под бурки,

А Карашауай тогда остановился и спросил:

 

– Эй, джигит, ты стал противником Аллаха,

Почему ты не ответил на его приветствие?

 

Когда он так сказал, ответил тот: «Добро пожаловать,

Конь твой плох, а речь твоя горда».

 

– Конь мой не был плох, – сказал Шауай, –

Мой отец возил на нем айран из стойбища,

 

И этим изъязвил спину этого бедняги,

А потом отдал его мне.

 

– Приезд твой кстати, – сказал Ёречикау, –

Отведаем то, чем жена меня снабдила на дорогу.

 

Как младший, сними-ка переметную суму,

И разложи вот здесь питье и пищу.

 

Шауай стал снимать с коня эту переметную суму,

И говорит: «Не могу снять, помоги, она слишком тяжела».

 

Ёречикау потянулся рукоятью плети

И, усмехаясь, сам снял эту суму.

 

– Эй, юноша, – спросил Ёречикау, –

С тех пор, как я сижу здесь, минуло вот уже два дня.

 

Я приехал сюда, чтобы встретиться с Шауай-батыром,

Хочу вступить с ним в поединок где-нибудь.

 

Знаешь ли ты о нем, хорошо ли с ним знаком,

А если нет, не видел ли ты этого батыра?  

 

– Карашауай в поединках стоек, говорят,

В нартских селениях он очень сильный батыр, говорят.

 

Но самого его нигде не видел, не встречал я,

К тому же не люблю я разговоры о поединках, –

 

Сказал Шауай и поделил еду (меж ними),

А из сумы вдруг выпали оковы, зазвенев.

 

Ели они, пили, а Карашауай тут спрашивает:

– Почему в твоей суме лежала эта железка?

 

Рассмотрел он те оковы, повертел в руках,

И спросил еще: «Для чего нужна вот эта штука?».

 

Засмеялся Ёречикау и взял эти оковы,

И сковал, говорят, ими руки юноши.

 

– Эй, джигит, для чего нужна эта железка,

Тебе давно пора бы было знать!

 

Ее накладывают на таких мальчиков, как ты,

Потом везут и продают их в дальних краях на рынке!

 

Карашауай сидел, не шелохнувшись,

И, не раздражаясь, не сердясь, сказал:

 

– Спасибо, кое-что новое ты сообщил мне,

А своей спесью рассмешил даже моего коня!

 

Глянув на свою цепь, словно увидел ее только что,

Он разорвал ее, как тонкую нить, и бросил в сторону.

 

Вскочили, говорят, поднялись оба батыра,

Готовые, говорят, сокрушить друг друга.

 

– Я батыр степей! – сказал Ёречикау.

– Я батыр гор! – сказал Карашауай.

 

– Стрельба или борьба? – спросил нарт Ёречикау.

– Ну, раз мы пешие, нужна, наверное, борьба, –

 

Ответил Шауай, и начали они бороться,

Швырять, душить друг друга и толкаться.

 

И уступил Ёречикау, хоть был могуч,

Шауай схватил его и бросил наземь.

 

Потом наложил на руки ему оковы,

Тот лежал без чувств, поэтому поднял его.

 

Отнес он его и бросил ничком на седельные подушки,

Руки его были скованы, сковал он и его ноги,

 

Продел веревку под брюхом коня,

Привязал (Ёречикау), сел на коня и отправился в путь.

 

Держа (второго) коня в поводу, он явился к Схуртуковым,

И въехал во двор ведуньи Мичиуан.

 

Отнес он нарта и бросил его в одну из комнат,

Дунул, и весь дом покрылся инеем.

 

Собираясь выходить, он встретил Мичиуан:

– Эй, бабушка, – сказал он, – это вам в подарок.

 

Вашему Ёрюзмеку я задолжал невольника,

Поэтому и ехал, осматривая всю округу.

 

За овцами, за скотом, за хлевом присмотрит этот парень,

Будет возить дрова, а зимою разводить огонь!

 

Сказав ей это, сел он на Гемуду и умчался,

А Ёречикау с трудом открыл глаза.

 

Старая Мичиуан, говорят, увидев его, закричала,

Позвала она Ёрюзмека и других нартов.

 

Сняли оковы, и Ёречикау освободился,

Не в силах встать с места, говорят, долго стонал.

 

Сидел он, качая своей большой головой,

От великого стыда язык у него отнялся.

 

– Каков был тот человек, – спросил Ёрюзмек, –

И как сумел тебя так сокрушить?

 

– По виду был он нищий голодранец,

А его конь казался хромой лошаденкой.

 

Не могу понять, как был я побежден им,

Лишь сейчас с трудом пришел в себя!

 

Сказав это, Ёречикау встал в гневе, разгоряченный,

И молвил: «Я догоню и убью этого негодяя».

 

– Оставь, оставь угрозы, – сказал тогда Ёрюзмек, –

Благодари (Бога), что так (легко) отделался.

 

Это он в день скачек сумел всех обойти здесь,

И победить батыров рода Схуртуковых.

 

В погоне за ним тебе не будет толку,

Кроме Тейри, его никто не победит!

 

ЖЕНИТЬБА КАРАШАУАЯ

 

Карашауай и Мичиуан

 

Ёрюзмек вернулся из набега, айти-уой,

И сказал Сатанай, уой:

 

– Я видел доблестного сына Алаугана, айти-уой,

Узнал его мужество и достоинство, уой.

 

В набеге он доставил нам табун, айти-уой,

И в скачке победившим юношей был он же, уой.

 

Очень захотелось мне, чтобы он стал нашим зятем, айти-уой,

Я сказал ему: «Возьми Агунду без калыма», уой.

 

Сатанай с этим решением согласилась, айти-уой,

И пошла спросить согласия Агунды, уой.

 

Агунда стояла, ничего не говоря, айти-уой,

Так она дала понять, что согласна, уой.

 

– Когда и как приедет к нам Карашауай, айти-уой,

Ой, наш мужчина, как бы это нам узнать, уой?

 

– Этого ни ты, ни я узнать не сможем, айти-уой,

Не сможем разыскать и спросить у него самого, уой.

 

Мне кажется, Карашауай поступит вот как, айти-уой,

Он непременно приедет сюда, чтобы испытать нас, уой.

 

А приедет он один, как какой-нибудь бродяга, – сказал он, айти-уой, –

Или как просящий в селах подаянье, уой.

 

Теперь, когда ты увидишь такого человека, – сказал он, айти-уой, –

Приняв радушно, приглашая в дом, – сказал он, уой, –

 

Не отпускай его, не накормив, без угощенья, айти-уой,

В какие бы лохмотья ни был он одет, внимания не обращая, уой!

 

Ёрюзмек велел зарезать сто годовалых овец, айти-уой,

Мясо велел завялить, (ножки и головы) опалить, уой.

 

А Сатанай сварила медовую бузу, айти-уой,

И самое чистое черное пиво, уой.

 

После этого и Сатанай, и Агунда, айти-уой,

Всегда стали приглашать бедных (домой), уой.

 

Кормили их и провожали честь по чести, айти-уой,

С нетерпением ожидая приезда жениха, уой.

 

Радуясь тому, что сказал им Ёрюзмек, айти-уой,

Обе они одевались так нарядно, уой,

 

Что когда рядом с ними пролетали черные мухи, айти-уой,

Они казались красными, зелеными, желтыми, уой.

 

Карашауай не показывался целый месяц,

И не сообщал, что это он, что он приехал, уой.

 

Схуртуковы, ожидая его, потеряли надежду, айти-уой,

Устали они ухаживать за каждым прохожим, уой.

 

Прошел месяц, Шауай-батыр с лошадкой Гемудой, айти-уой,

Тайком от народа отправились в путь, уой.

 

Направились они к Схуртуковым, не спеша, айти-уой,

Провизию они разложили по кожаным мешкам, уой.

 

Въехали они во двор Мичиуан, айти-уой,

И застали эту ведунью в одиночестве, уой.

 

А Мичиуан позвала двух парней, айти-уой,

А Мичиуан велела зарезать жирного валуха, уой.

 

Велела она поставить перед Шауаем черное пиво, айти-уой,

Нарта Шауая, говорят, она отлично угостила, уой.

 

– Шауай, – она спросила, – почему ты не женишься, айти-уой,

Почему не выберешь (себе) красавицу из красавиц, уой?

 

В нартских селениях чести холостому нет, айти-уой,

Когда он приходит на пир, на почетных местах не сидит он, уой.

 

Может, возьмешь Агунду, дочь Ёрюзмека, уой,

Может, станешь зятем Схуртуковых, уой?

 

Нет батыров, которые к Агунде не сватаются, айти-уой,

Которые не добиваются родства с Ёрюзмеком, уой.

 

А Агунда ни на одного из них не смотрит, айти-уой,

Не нравятся они ей, ищет волос на скорлупе яйца,¹ уой.

 

– Насчет Агунды я ничего не имею против, айти-уой,

Если она согласится, я возьму в жены ее, уой.

 

Карашауай и Рачикау были врагами, айти-уой,

В Стране Нартов они были двумя великими горами, уой.

 

Старая Мичиуан был мудрой, очень рассудительной, айти-уой,

Думала она, искала путь к их примирению, уой.

 

– Если так, то это, душа моя, очень хорошо, айти-уой,

В каждом деле требуется, – сказала она, – терпение, уой.

 

Вы ведь с нашим Рачикау стали врагами, айти-уой,

Ты связал ему руки и ноги, уой,

 

Привез ко мне во двор, бросил его наземь, айти-уой,

И без промедления уехал обратно, уой.

 

А он, если ты знаешь, доводится мне зятем, айти-уой,

Если согласишься, было бы хорошо сделать вот что, уой.

 

Тебя приму я в сыновья, будешь как мое дитя, айти-уой,

После этого по-людски мы зажили бы, уой.

 

Шауай-батыр не отказался, был согласен, айти-уой,

А Мичиуан, от радости растрогавшись, уой,

 

Позвала двух соседей, как свидетелей, айти-уой,

И вынула, говорят, свой сосок, уой.

 

Вложив его в рот нарту, говорят, айти-уой,

Призвала в свидетели Хан-Тейри и сказала, уой:

 

– Ты – мое дитя, я – твоя мать, айти-уой, –

И полюбила его, как рожденного ею ребенка, уой. – 

 

Я породнила (тебя) с Рачикау, – сказала она, айти-уой, –

И в это время пришел и Рачикау, уой.

 

Увидел он Шауая у Схуртуковых, айти-уой,

Пришел и узнал, что здесь произошло, уой.

 

Нарту Шауаю он, хоть и нехотя, раскрыл объятья, айти-уой,

Желание мести из его сердца ушло прочь, уой.

 

И тогда сказал Шауай гостеприимице, айти-уой:

– Пусть на это место прольется благо, уой!

 

Пусть изобильна будет ваша пища, будет чиста, айти-уой,

Живите в здравии, пусть долгим будет век ваш, уой!

 

А теперь пройду-ка я к Агунде, айти-уой,

Увижусь с ней, а потом уеду в свое нартское селение, уой.

 

¹«… ищет волос на скорлупе яйца …» – т. е. слишком придирчива.

 

Нарт Шауай и Агунда

 

Шауай уехал, а потом вошел в крайнее селение, айти-уой,

И начал, говорят, играть на дудке, уой.

 

Дудка у него была из слоновой кости, айти-уой,

Узоры на ней были из чистого серебра, уой.

 

Это был подарок Алаугана, айти-уой,

Играть на дудке Шауай любил больше всех, уой.

 

Начал Шауай наигрывать свои мелодии, айти-уой,

И безмолвными стали улицы нартских селений, уой.

 

Изливал он свою любовь, дарованную ему Тейри, айти-уой,

Доброту и чистоту своего сердца, уой.

 

Вслушиваются все со всем вниманием, айти-уой,

Понимая смысл мелодий, уой.  

 

Издавала дудка чудесные звуки, айти-уой,

И все деревья начали цвести, подобны белым облакам, уой.

 

Слушают, не летая, птицы, айти-уой,

Застыв на месте, слушают нартские всадники, уой.

 

На зеленой равнине заалели цветы, айти-уой,

Остановились, застыли текучие воды, уой.

 

Не двигались с места звери, айти-уой,

Никуда не пролетали пчелы, уой.

 

Оборванному парню в нартских селах были рады, айти-уой,

С его приходом все валили валом на ныгыш, уой.

 

Кто этот искусник, они не знали, айти-уой,

Когда он играл (на дудке), не разговаривали, не смеялись, уой.

 

Слушали его мелодии, затаив дыхание, айти-уой,

Считали его человеком, посланным Тейри, уой.

 

Если что-либо подавали, дудочник не брал, айти-уой,

Когда просили остаться в их селе, не оставался, уой.

 

Не брал он подарки от девушек, айти-уой,

Не брал посеребренные и позолоченные кинжалы от юношей, уой.

 

Переходя от села к селу, шел, играя-распевая, айти-уой,

И дошел до большого селения Ёрюзмека, уой.

 

Сел он на вершине большого холма, айти-уой,

Вынул из-за пазухи свою дудку, уой.

 

Снова начал он наигрывать свои мелодии, айти-уой,

Заставил он притихнуть жителей этого нартского селения, уой.

 

Агунда тоже услышала звуки дудки, айти-уой,

И одного из слуг послала с поручением, уой:

 

– Позови этого человека сюда, кто бы он ни был, айти-уой,

Даже если в мире нет более убогого, чем он, уой!

 

Пришел он к кухонному домику Ёрюзмека, айти-уой,

Когда Сатанай месила тесто, уой.

 

– Пусть благо будет, – сказал он, – вашему дому, айти-уой,

Пусть каждый день ваш, – сказал он, – будет светлым, уой!

 

Позаботилась бы ты обо мне, сироте, я раздет, айти-уой,

Многих голодных накормила ты, и я тоже голоден, уой.

 

Оглянулась Сатанай и, увидев оборванца, айти-уой,

Рассердилась, хоть и была очень умна, уой:

 

– Сыта я по горло и вами, и такой жизнью, айти-уой,

Угощая вас, оставила свою семью без пищи, уой!

 

Садись, – сказала она и указала ему место (за столом), айти-уой, –

Эй, дочь, сходи-ка, если есть еда, принеси ее сюда, уой.

 

Агунда ушла, поглядывая в сторону гостя, айти-уой,

Долго шарила в кадушках, стоявших в кладовке, уой.

 

Взяла она половину бараньей головы и чашу бузы, айти-уой,

Это было все, что осталось от припасов еды и питья, уой.

 

Собралась она подогреть пол-головы, айти-уой,

«Сгодится и холодной», – сказал Шауай-батыр, уой.

 

Съел он, не спеша, пол-головы, айти-уой,

Выпил всю чашу бузы, уой.

 

– Если жажду не смог утолить, – сказала Агунда, – простишь, айти-уой,

Остальное выпьешь, когда придешь потом, уой.

 

– Ну, что ж, – сказал он, – отложенное – подспорье на потом, айти-уой,

Пусть не посетит этот двор другая забота, уой.

 

Угостили, будьте здоровы, будьте богаты, айти-уой,

Пусть будут в вашем доме счастье и радость, уой!

 

– На дудке ты играешь очень искусно, гость, – сказала она, айти-уой, –

Наверное, и песни сказываешь ты красиво, уой.

 

Мы бы хотели, чтобы ты спел нам, – сказала она, айти-уой, –

Подыгрывая себе на кыл кобуз, уой.

 

Посмотрел он на кыл кобуз, висевший на стене, айти-уой,

И спросил у Агунды: «Чей это (инструмент), уой?».

 

– Это кыл кобуз моего отца, – сказала она, айти-уой,

Сняла его и подала юноше-оборванцу, уой.

 

– Вслушиваясь в звуки кыл кобуза, айти-уой,

Вы услышите мою песенку и поймете ее, уой, –

 

Сказал он и начал красиво играть (на кобузе), айти-уой,

Заставил он кобуз разговаривать и смеяться, уой:

 

– Порожденная в небе Солнцем и Луной матушка, айти-уой,

В полдень занятая выпечкой хлеба матушка, уой,

 

Не приняла гостя, как гостя, айти-уой,

Рукой, испачканной в тесте, ударила его, уой.

 

Если красивая дочь Ёрюзмека – это ты, айти-уой,

Хоть и нарядившись, ходишь плавно, уой,

 

Одна твоя нога выше другой, айти-уой,

При ходьбе видно, что ты хромаешь, уой.

 

Пришел я к вам домой, испытывая вас, айти-уой,

Что теперь искать здесь бедному Шауаю, уой?

 

Разгадала Сатанай ту мелодию, айти-уой,

Растерялась, покраснела, устыдилась, уой.

 

От стыда она убежала в чулан, айти-уой,

Сильно укоряя сама себя, уой.

 

Агунда сказала юноше-оборванцу, попросила, айти-уой:

– Спой мне еще одну песню, уой.

 

Шауай тогда достал свою дудку, айти-уой,

И сложил для Агунды такую песню, уой:

 

– Отчий дом твой красив, он неплохой, айти-уой,

Однако почему перед порогом ямка, уой?

 

Крыша хорошо покрыта, она новая, айти-уой,

Но очажная труба чуть-чуть кривая, это заметно, уой.

 

О двери ничего не скажу, она в узорайх, айти-уой,

Но для входящих, – пел он, – узковата, уой.

 

Немного покосились окна, айти-уой,

В остальном других изъянов не заметил я, уой.

 

Агунда в той мелодии все поняла, айти-уой,

И песней же, говорят, ему дала такой ответ, уой:

 

– Сколько уже гостей переступало наш порог, айти-уой,

 Они и утоптали ямку перед ним, уой.

 

Чуть-чуть кривой очаг не портит вид дома, айти-уой,

И если посмотришь, дым из него выходит прямо, уой.

 

А узка ли дверь, о том знают гости, айти-уой,

Самый крупнотелый человек входит в нее свободно, уой.

 

Через косо установленное окно солнце разве не светит, айти-уой,

Разве оно в мою комнату свет солнца не пропускает, уой?

 

– Оставайся в здравии, – сказал Карашауай и вышел, айти-уой,

Когда он ушел, Сатанай спросила, уой:

 

– Если гость и пробудет мало, но заметит многое, айти-уой,

Когда меня не было, что говорил тебе Шауай, уой?

 

И Агунда рассказала о том, что он наигрывал, айти-уой,

О шуточной песенке, которую спела его дудка, уой:

 

– Мы запнулись, не встретив Шауая приветливо, айти-уой,

Потому он и упомянул об окне, уой.

 

А то, что он сказал о ямке на пороге, айти-уой,

Это потому, что я отвернулась, радушно не поздоровалась с ним, уой. 

 

Кривизна очага – это наше угощение, айти-уой,

Не смогли мы накормить гостя, уой.

 

Не нравится мне, что он назвал дверь узкой, айти-уой,

Дал он понять, что приедет нескоро, уой.

 

Агунда тоже спросила у Сатанай, айти-уой:

– Почему Шауай подумал, что я хромая, уой?

 

Мать велела ей: «Сними-ка обувь, айти-уой, –

И заметила на пятке ячменное зернышко, уой. –

 

Смотри-ка на упрек этого человека, айти-уой,

В твоем башмачке было ячменное зерно, уой».

 

Ждут они, а он женихом не едет, айти-уой,

Со стесненной душой, тихо плачет Агунда, уой.

 

Ждали-ждали, надежду на жениха потеряли, айти-уой,

Сказали: «Наверное, он не приедет, уой». 

 

Собрались тучи, гром прогремел, а молния не сверкнула, айти-уой,

На иссохшую землю не упало ни капли (дождя), уой.

 

Вдруг сообщают им о том, что приедут (вскоре), айти-уой,

И слышат через семь дней «Орайду»,¹ уой.

 

Справлялись свадьбы в Стране Нартов, айти-уой,

И много смелых молодцев женилось, уой,

 

Но такой свадьбы до той поры не было, айти-уой,

Дал счастье нартскому народу Великий Тейри, уой!

 

¹«Орайда» – песня, исполняемая при въезде свадебного поезда в селение невесты и выводе невесты из родительского дома, как и при въезде свадебного поезда в селение, в котором живет жених; припев и рефрен многих народных песен.

ПЕСНЯ-СЛАВА В  ЧЕСТЬ КАРАШАУАЯ

 

Карашауай – могучий сын Алаугана,

Ледниковые сосульки стали его едой-питьем.

 

Он был нартским ребенком-богатырем,

Матерью его была эмегенша, подобная (огромному) бревну.

 

За три дня он вырос, как за три года,

На охоте ловил и резал крупных оленух.

 

От матери его скрывали, пока он не вырос,

Пока не стал богатырем и не обрел исполинскую силу.

 

Карашауай, выросший на подсосе, пришел домой,

И своей великой мощью одолел свою мать.

 

Острым взглядом глянув в его прекрасные глаза,

Нарт Алауган уверился в своем сыне.

 

Увидел он его силу, которой равной не было ни в ком,

Потрогал его грудь и руки, растянул, расширил.

 

Карашауаем он назвал его в тот день,

И пошел с ним вместе к Гемуде.

 

– Если ты будешь нартом, будет он тебе конем, 

Знакомьтесь! – он сказал, благословил и передал ему (коня).

 

Познакомились они, друг другу дали слово,

Сказали, что в жизни и смерти они отныне вместе.

 

Карашауай-батыр принял Гемуду,

Возложил на него старый подседельник.

 

Входили они в реки и восходили на вершины,

Разъезжая по степи, узнали друг друга.

 

Когда Гемуда потягивался, железные подпруги не держали,

Быстро лопались, когда он рвался (вперед), как волна.

 

Заказал он булатные подпруги, какие нужно,

Велел он нарту Дебету закалить их ворожбой.

 

Сам выковал Дебет для внука меч,

Закалил его в Черном море и отдал ему.

 

Меч потому и был очень прочным,

Выкованный из железа гор Куф.

 

Он растягивался от восхода до заката,

Нарт им разрубал одним ударом скалы.

 

Пока не состоялись большие скачки у Схуртуковых,

Пока не победил на скачках, его никто в расчет не брал.

 

Ни над одним человеком он не совершал насилия,

Не задевал ни словом, ни делом никого.

 

Был кротким, говорят, спокойно разъезжал,

Оказывая встречным помощь.

 

Но если замечал, что поступают не по-людски,

Когда узнавал, что кто-то совершает преступления,

 

То сразу же давал почувствовать свою огромную силу,

Таков был нрав Карашауай-батыра.

 

Был исполином юноша, рожденный от двух могучих,

Благодаря своей силе первенство он занял,

 

Встретив слабого, говорил с ним ласково,

Встретив гордеца – соперничал с ним высокомерно,

 

В его отважное сердце не вселялся страх,

Ни перед чем он не робел и не боялся, что не справится.

 

Всегда был верен он товариществу,

И много раз ходил в набеги.

 

Не находилось равного ему по нартской его силе,

Кому под силу было бы вступить с ним в поединок?

 

Не щадя жизни, с эмегенами боролся он,

Всех встреченных одолевал он, побеждал.

 

Среди нартов был он в числе лучших,

Знал, что скажет и за что прощения попросит.

 

Из Загорья однажды враги явились,

И поднялась в Нартии великая тревога.

 

Собрали они войско и выступили навстречу врагам,

Искали их в горах, но не нашли.

 

Шауай, отделившись от нартов, отправился один

И быстро достиг плоскогорья Доммайлы.

 

Заметил там большое войско, подобное стае галок,

И подумал, что пришедшие (из Загорья), верно, они и есть.

 

Не дожидаясь никого, ворвался он в их середину,

И понадеялись они на свою численность.

 

Это войско истребил он, перебил он, рассеял,

Остальные бежали, сломя голову. 

 

Преследуя их, гнался он за ними,

Его Гемуда легко перескакивал с горы на гору.

 

Когда он прыгнул, его переднее копыто пробило камень,

С тех пор на этом камне остался отпечаток его копыта.

 

Карашауай уехал, победив этих врагов,

И оттуда снова достиг (окрестности) Минги Тау.