Карашауай и участники скачек

 

Карашауай прослышал, что пройдут большие скачки,

И захотел в тех скачках участвовать верхом на Гемуде.

 

Ночью своего коня пустил он на пастбище Схуртуковых,

А когда рассвело, увидел там только голую землю.

 

Туда со всей Нартии собралось много отборных коней,

Среди них был и пегий конь Ёрюзмека.

 

Белый конь Бора-батыра, с мышиной спинкой конь Сосурука

Готовы были, выезженные, мчаться быстро.

 

Был там и рыжий конь нарта Рачикау,

Приплясывая, бил копытами о землю.

 

Приз, говорили, наверное, возьмет один из них,

А старики пришли туда недовольные:

 

– Эй, что это за срок – пятнадцать дней,

То, о чем вы говорите, это не скачки, это просто смех!

 

Прежде скачка длилась девяносто девять дней,

Иногда, – сказали, – мы в пути задерживались и больше!

 

Стоят красивым строем караковые и кроваво-гнедые,

Пегие, игреневые, чубарые и белые, и вороные, и гнедые.

 

Вокруг Скачечного Камня полным-полно людей,

Валят вновь и вновь издалека, словно туман.

 

Явилось на те скачки около трехсот джигитов,

Зрители сказали: «А (добрые-то) кони есть еще!».

 

Показался в это время и оборвыш Карашауай,

Конь его двигался, ковыляя, спотыкаясь.

 

Ехал Карашауай, накинув порыжевшую бурку,

Его Гемуда хромал, опустив уши.

 

Их великую силу никто не распознал, не почувствовал,

Кто видел их, говорят, не мог смотреть на них без смеха.

 

Сказали: «О, вот кто, оказывается, просто обязан участвовать в скачках,

И знаем без сомнения, что победу он одержит!

 

Да сгубит его дом проклятье, если кто-нибудь настигнет его в пути,

Если в этой скачке опередит его какая-нибудь птица!».

 

– Эй, молодцы, у резвого (коня) нет стати, вы не смейтесь,

Как бы потом не пришлось признать, что я был прав,

 

В подбрюшье у него линялая шерсть,

Если этот конь не опечалит остальных, пусть стану я богопротивным! –

 

Так молвил один сухой старичишка, вроде меня,

Но никто не сказал ему: «Ты прав, алан».

 

Шауай попросил: «Примите и меня в эти скачки,

Так я испытаю своего конька. 

 

Моя мать живет, – сказал он, – в бедности, одна,

Давно нет у нее здоровья, она одной ногой в могиле.

 

На эти скачки прибыл я, – сказал он, – из чабанского стана,

Подумал, не смогу ли заработать на соль для своего скота.

 

Если не сгожусь ни для чего другого, буду греть для вас еду,

А ежели совсем не справлюсь, вернусь обратно».

 

– Ой-ой, бедняга, ты-то чего хочешь, оставь, убьешься,

В этой скачке останешься под копытами коней, тебя раздавят! –

 

Так говорили нартские молодцы, смеясь над юношей и его конем,

А другие захотели принять в скачки и этого бедного парня.

 

– Эй, давайте возьмем его к себе в товарищи,

 Сам безрукий, конь его хром, посмотрим на его езду!

 

Карашауай пошел и сам попросил у Ёрюзмека:

– Да возьму я твои хвори на себя, о нартский вождь!

 

– Но как же ты поедешь в этой скачке на хромом коне,

Я не против, но ты же в пути останешься один.

 

Может, лучше ты отправишься домой, не мучаясь,

Может, возьмешь для своей старой матери подарки от меня?

 

– Я сумею, – сказал Шауай, – скакать, видя последних всадников,

И возвращусь обратно, – сказал он, – видя их же.

 

Никогда я не был ни малодушным, ни лентяем,

На худой конец, не перепадут ли мне рубашка и штаны?

 

Слова юноша вызвали у Ёрюзмека жалость:

– Эту рубашку тебе и я отдал бы, – сказал он, – 

 

Но позвольте юноше ехать, не огорчайте его,

Есть в нем нартская кровь, не топчите его честь.

 

Поезжая, он сам потом поймет свои силы и возможности,

Будет следовать за вами, насколько сможет скакать его конь.

 

Будь осторожен, постарайся не оказаться под копытами коней! –

Сказал он, и Карашауай еле-еле подъехал к всадникам.

 

Сбруя его коня была, говорят, обернута ивовым лубом,

Конь, вперевалку, встал в строй других коней.

 

Встал, а джигит по-одному рассматривал всадников,

И не заметил, как загляделся на нартских скакунов.

 

А среди женщин он увидел двух красавиц,

И подумал, что это, верно, Сатанай и Агунда.

 

Зычноголосый Ёрюзмек вернулся к этим молодцам,

Сказал им направление, места отдохновения и все другое:

 

– Поедете от Скачечного Камня до реки Дон,

Там заночуете, – сказал, – немного отдохнете.

 

Оттуда вы достигнете окрестностей Большого Крыма,

Через Синее море, – сказал, – вплавь перейдете на другую сторону.

 

Отправитесь по берегу Кубани к горам Каф,

И взойдете на заснеженную вершину высокого Минги Тау.

 

Спустившись с Минги Тау, коням дадите отдых в Тонгузлау,¹

А оттуда, без остановки, вернетесь к Скачечному Камню!

 

Ну, что же, хара,² молодцы! – сказал он и взмахнул флажком,

И кони быстро умчались оттуда галопом.

 

¹ Тонгузлау – местность возле нынешнего города Моздока (такое же название носит местность в Крыму – Донузлав).

           ² Хара! – «Старт!».

 

Большие скачки Усхуртуковых

 

В той скачке участвовали три коня Ёрюзмека,

Один с мышиной спинкой, другой сивый, третий красивый пегий.

 

Участники скачек плотной группой скрылись из виду,

Шауай, сгорбившись, отправился следом за ними.

 

– Эй, аланы, смотрите, как скачет этот птицегон,

Ух, бывалый, надеется же на свою силу! –

 

Говорил народ, на них взирая, смеялся, хохотал,

А лошаденка, ковыляя, удалялась по горе.

 

Из ивовового луба были подпруги у нее, из телячьей кожи подушки седла,

Нарт был в порыжевшей бурке, в старых, продранных штанах.

 

Негодники-мальчишки тянули его коня за хвост,

Бежали, дергая за гриву, обгоняя по дороге.

 

Двое из них подбежали сзади и сели на коня,

Всадник ничего не сказал им и вот так они и ехали.

 

Хромой конь потихоньку вез их, а потом взбрыкнул,

И сбросил этих озорных детей в овраг. 

 

Свалившись туда, кто сломал себе ногу, кто вывихнул руку,

Остались там, охая и ахая, вопя и плача.

 

Перевалив через гору, конь стал проявлять свой норов,

Подпрыгнул и сбросил нарта с себя.

 

Нарт свалился и упал ничком на землю,

И очень удивился тому, что случилось с его конем.

 

– О, душа моя, Гемуда, скажи, почему ты взбеленился,

Что это ты сделал, – спросил он, – сбросил меня наземь?

 

– Я не виноват, – ответил конь, – на тебе вина,

Клятву, которую я дал тебе, я помню, не забыл.

 

Ты обещал, что не позаришься ни на одного коня,

А сегодня ты на нартских коней заглядывался, знаю.

 

Раз это так, – сказал он, – твоя клятва сгнила,

Если не дашь другую клятву, меня ты больше не увидишь.

 

Карашауай дал клятву снова и они поехали дальше,

Возле Дона вскачь догнали других всадников.

 

Туда примчался Гемуда, подобно порыву бурного ветра,

А там их облик снова изменился.

 

На берегу реки, не поднимая головы, пасутся богатырские кони,

Нарты дожидаются там отставших всадников.

 

И тут вдруг прибыли нарт Шауай и Гемуда,

Всадники, увидев их, чуть не умерли от удивления.

 

Оборванный всадник ехал, нахлобучив старый гебенек,

А его хромой конь шел, шагая еле-еле,

 

Опустив уши, весь покрытый репьями,

А сам от худобы, казалось, дунешь – упадет.

 

– Ну, добрый молодец, откуда ты и как здесь оказался,

Оставшись позади, как ты догнал нас?

 

Бедного своего коня, нас догоняя, изнурил ты,

Не заблудившись, как сумел сюда приехать?

 

– За вами следом, без остановки, я скакал нещадно,

Смотрел по сторонам, а вас ни разу не увидел.

 

Лошадь неплохая у меня, на ней ездил мой отец,

Возил айран из коша, он и испортил спину ей.

 

– Да ладно, дурачась, мы по дороге ехали неспешно,  

Сюда приехал он, наверное, найдя короткий путь.

 

Бедная его лошадка совсем худая, не может оторвать ноги от земли,

Как этот джигит сможет ехать дальше?

 

Так говорили, став в кружок, нартские молодцы,

Сказали: «Что ж, потом увидим», – и предались сну.

 

Утром Шауай спал непробудно,

А нартские батыры, не обращая внимания на оборванца,

 

Отправились все вместе в сторону Большого Крыма,

Заставляя своих резвых коней быстрей перебирать ногами.

 

А нарт Шауай неторопливо подошел к Гемуде,

И взлетел в старое седло, подобно белому соколу.

 

Всадники через какое-то время достигли берега Синего моря,

Через пролив перебрались на другую сторону,

 

Сушили там одежду, ели-пили,

Дали отдохнуть своим утомленным скакунам.

 

Смотрят, а Карашауай тоже въезжает в пролив,

Плыл, плыл, а потом вдруг исчез.

 

– Видно, Схуртуковым нет равных в море,

А мингитауские нарты посильнее в горах и на равнине.

 

Наверное, – сказали, – он тоже был одним из них,

Отдыхал бы он в своей лачуге, если бы имел ум-память.

 

Эй-эй, – сказали, – недобрым встал рассвет над юношей,

Утонул, наверное, вместе со своим конем.

 

Утром они снова сели на богатырских коней,

По берегу Кубани пустились вскачь без остановки.

 

Пройдя Кубанскую равнину, взошли они на горы Каф,

Кони, утопая в снегу, измучались, покрылись потом.

 

На вершину Минги Тау взобрался (первым) конь Рачикау,

Всадник, оглянувшись, вскричал: «Эй, что это? 

 

Смотрите, тот дрянной оборванец едет вслед за нами!», –

Кто удивился, кто, крутя головой, смеялся.

 

Глубоко утопая в снегу, хромая, Гемуда взобрался на гору,

А Шауай не сходил с него, дрожа, коченея от холода.

 

Оттуда всадники спустились в Баксанскую теснину,

Отдохнули и готовы были продолжить скачку.

 

Над нартом Шауаем никто уж не смеется, посматривают на него,

Следят за ним тайком, думая, что в нем что-то есть.

 

Одним махом они стремглав достигли Тонгузлау,

Сошли, говорят, с коней, измученные.

 

Ждут, не едет ли (следом) всадник-оборванец,

Глядя ему навстречу, бьют плетьми о землю.

 

Ждали там они весь день этих двоих,

Потом тронулись в путь, следя друг за другом.

 

Они подумали, что хромой конь запалился,

И все вместе помчались к Скачечному Камню селения.

 

А Карашауай с Гемудой были еще в Баксане,

В полдень они помчались вперед, не разбирая дороги.

 

Смелые нарты движутся к Скачечному Камню, как журавли,

Не щадя коней, словно за ними гонятся враги.

 

Через какое-то время Шауай догнал их и поскакал впереди,

Потом немного постоял и немного отстал от них.

 

Отставая, долго мешкал он,

Потом вновь обогнал всех всадников и крикнул им:

 

– Эй, нартские молодцы, пусть легкой будет ваша скачка,

Пусть гладким, без камней, будет ваш путь!

 

Достигнув Скачечного Камня, я остановлюсь,

Приедете за мною следом, я подожду вас там!

 

Дыхание Гемуды с силой вырвалось из его ноздрей,

И всю окрестность застлало густым белым туманом.

 

Вода из-под его копыт выплеснулась до неба,

И пролилась дождем на село Схуртуковых.

 

Нартские джигиты в том тумане заблудились, не находя дорогу,

Аукались, говорят, не видя друг друга.

 

Конь Рачикау на скачках шел всегда стремительно,

Приз обычно получал юноша, сидевший на нем.

 

Вот и в этот раз его рыжий конь шел впереди,

Шауай догнал его и подхватил с земли.

 

Одни говорили, что пегий конь Ёрюзмека посильнее,

Другие желали, чтобы опередил сивый нарта Бора.

 

Третьи, надеясь, что победит оленеголовый конь Сосурука,

Сказали: «Может, сходим, спросим у ведуньи Мичилиу?».

 

Вещая женщина, чтобы узнать это, легла на землю,

Прижавшись ухом, думая, долго молча слушала.

 

Потом ведунья встала и сказала, оглядев народ:

– Я вслушивалась, думала пытливо.

 

У коня, идущего первым, ход совсем иной,

У этого скакуна, – сказала она, – на лбу лысинка.

 

Не говорю я ни единого слова попусту, хоть умру,

Стук его копыт похож на стук копыт коней Аликовых.

 

Туман – это горячее дыхание из его ноздрей,

А ливень – вода, разбрызганная его копытами.

 

Едет этот конь, обгоняя всех наших тулпаров,

При каждом прыжке сотрясая степь и горы.

 

– Ой, оставь, – сказали они, – мы, конечно, тебе верим,

Но ведь сыновей Алаугана мы перебили здесь давно.

 

И кто же тогда он, опережающий всех нартов,

Если только сюда не явится сам старый Алауган?

 

Всадники, говорят, скакали, растянувшись по дороге,

Обогнав этих нартов на девятьсот девяносто тысяч махов,

 

Вскоре этот оборванец достиг Скачечного Камня,

Увидев его, все нарты впали в сомнения: 

 

– Эй, юноша, откуда ты сюда вернулся,

И почему выглядишь не усталым, а отдохнувшим?

 

– Вы видели, как я уехал вслед за скачкой,

Наблюдая, наслаждаясь, все вы смеялись. 

 

– Но где тогда, – они спросили, – остальные парни? –

И начали расспрашивать его, подозревая, сомневаясь.

 

– В пути они медлительными были, не в силах обогнать друг друга,

И я уехал, – отвечал он, – не выдержав такой езды.

 

Но старики не обратили внимания на его слова,

Ни один из них не верил, что он опередил на этих скачках.

 

Прошло два-три часа, и джигиты, преследуя друг друга,

На конях, сплошь покрытых черной пеной,

 

С трудом достигли Скачечного Камня, умирая от досады,

И потеряв надежду, говорят, на полученье приза.

 

Пегий конь отстал от белого на пол-размаха (рук),

А третьим пришел оленеголовый жеребец с мышиной спинкой.

 

Из-за приза возникли там великий спор и шум,

Владелец белого коня, Ширдан, затеял открытую ссору.

 

– Мой конь пришел бы первым, – говорил Ширдан, –

Откуда на беду явился этот дрянной оборванец?

 

Надеялся он, что получит приз, а теперь заявил старикам:

– Эй, кто этот бродяга, откуда он сюда приехал?

 

Может, этот юноша остался здесь и никуда не ездил,

Перевалил через гору, и, отдыхая, где-то там лежал.

 

Может, потому и первым прискакал сюда потом,

Кто среди нартов видывал подобное лукавство?

 

Разве старики, – сказал он, – дозволили ему участие в скачках,

Он сам присоединился, никого не спрашивая.

 

А коли так, то и не следует давать ему никакого приза,

Иначе как мы будем жить, не веря в справедливость?

 

Он не из этой группы, – говорил он, приводя доводы,

Его речь пронзила мозг нартского батыра.

 

Переменившись в лице, Карашауай страшно разгневался,

Стегнув коня, умчался в сторону.

 

Схватив того белого коня, он взвалил его на шею Гемуды,

Потом въехал, говорят, в середину смотревшей толпы,

 

Остановил коня там, где сидели старики,

Поднял того белого коня и бросил его перед ними.

 

Нарты растерялись, не знают, что сказать,

Глядят то на юношу в лохмотьях, то на его коня.

 

Спрашивают нарты у тех всадников: «Он ездил?»,

Всадники скрывать не стали, сказали, что он ездил.

 

Люди захлопали в ладоши, закричали: «Он победил!»,

Ёрюзмек-батыр вышел и встал перед народом:

 

– Мы нарты, – сказал он, – а нарт не говорит бездумно,

А если скажет, от слова своего не отступит никогда.

 

Беден ли, оборван ли этот юноша, не в этом дело,

Эта скачка сделала явным его мужество.

 

Эй, молодцы, сегодня и вы, и весь народ пусть отдохнет,

А завтра у нас состоятся другие игры.

 

Вы все будете пускать стрелы в скалу Кара-Кая,

Чья стрела окажется острее, тому и воздадите там хвалу!

 

Пришли они на следующий день, пускают стрелы,

Стрелы многих глубоко вонзаются в ту скалу.

 

Спрашивают нарты у Шауая: «Не пустишь ли стрелу и ты,

Не проверишь ли остроту своих стрел?».

 

И Карашауай натянул свой лук и пустил три стрелы,

Все его стрелы со звоном ударились о скалу.

 

Ударились его стрелы, издали колокольный звон,

И вылетели с другой стороны, сверкая, словно искры.

 

И там победил Шауай, не называя себя,

Сел на коня и уехал, ни к кому не заходя.

 

Утром начали они, говорят, толкать камень,

Если взглянуть на камень, был он не меньше большой копны.

 

Последним камень толкнул Карашауай,

И превзошел тех молодцев на девятьсот девять шагов.

 

Нарт Ёрюзмек объявил о победе гостя,

Воздал ему хвалу и сказал, внимательно оглядывая его:

 

– Получишь девять юношей-невольников и девять девушек-красавиц,

Это и была наша награда, на этом и поладим.

 

Я исполнил свой долг тамады и данную мной клятву,

Так вот, добрый молодец, может, теперь ты имя свое скажешь?

 

Шауай ответил: «Как и вы, я один из исконных нартов,

Пусть жизнь ваша протекает в мире и здравии!

 

Награду я не возьму, пусть она вам самим останется,

Или пусть его заберет премудрый хозяин того белого коня.

 

Я приехал к вам не за призами и подарками,

Приехал поглядеть на ваше большое, красивое селение.

 

По прошествии времени я вернусь сюда и познакомлюсь с вами,

И тогда не буду скрывать, чей я сын.

 

Желаю здравствовать», – сказал он, и отправился,

Собравшийся народ остался, глядя ему вослед.

 

Куски дерна из-под копыт коня взметнулись до высоты небес,

Лик неба потемнел от них, словно от густого тумана.

 

Глядя вслед, дивились: «То человек был или джинн?»,

Из стоявших там нартов никто этого не узнал. 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ КАРАШАУАЯ СО СКАЧЕК

 

Карашауай и Гемуда-лошадка,

Уойра, уой,

Собрались в путь,

Уойра, уой,

Оседлал он Гемуду,

Уойра, уой,

Собрался с духом,

Уойра, уой!

 

У коня уши чуткие,

Уойра, уой,

Прямо ставит он свои ноги,

Уойра, уой,

Его челюсти, словно клещи,

Уойра, уой,

Его копыта высекают искры,

Уойра, уой!

 

На снегу она – лошадка, запряженная в сани,

Уойра, уой,

Выезжая в степь – лошадка, запряженная в арбу,

Уойра, уой,

Верхом на лошадке он отправился,

Уойра, уой,

Приехал он в большую долину,

Уойра, уой!

 

Кто видел Гемуду – жалел его,

Уойра, уой,

Хвост его был весь в репьях,

Уойра, уой,

Грива изъедена чесоткой,

Уойра, уой,

Задняя нога прихрамывала,

Уойра, уой!

 

Карашауай и того хуже,

Уойра, уой,

Папаха у него облезлая,

Уойра, уой,

Бурка у него очень старая,

Уойра, уой,

Плеть у него растрепанная,

Уойра, уой!

 

В селении Схуртуковых были скачки,

Уойра, уой,

На тех скачках всех опередил Шауай,

Уойра, уой,

Возвращаясь оттуда, пел он песню,

Уойра, уой,

Славил своего Гемуду,

Уойра, уой:

 

– Увидев тебя, все смеялись,

Уойра, уой,

Помирали со смеху,

Уойра, уой,

Говорили, что это не конь, а старый ишак,

Уойра, уой,

Нет, говорили, тейри, это старая корова,

Уойра, уой!

 

Моя лошадка чистокровная серая,

Уойра, уой,

К чему об этом спрашивать,

Уойра, уой,

Единственная ноша моей лошадки,

Уойра, уой,

Нелиняющая шерсть на ее хребте,

Уойра, уой!

 

Моя лошадка – иноходец,

Уойра, уой,

На снегу она – лошадь, запряженная в сани,

Уойра, уой,

Выезжая в степь, – лошадь, запряженная в арбу,

Уойра, уой,

Служи беднякам, лошадка,

Уойра, уой!

 

Моя лошадка – с широким крупом,

Уойра, уой,

Ссадина на ее спине шириною в пядь,

Уойра, уой,

Когда возлагаю седло, прядает ушами,

Уойра, уой,

Когда ее касается плеть, взмахивает хвостом,

Уойра, уой!

 

Повернувшись туда, ест солому,

Уойра, уой,

Повернувшись сюда, ест сено,

Уойра, уой,

На моей лошадке тяжелый груз,

Уойра, уой,

Подпруга у нее из лягушачьей кожи,

Уойра, уой!

 

Моя лошадка – стройный иноходец,

Уойра, уой,

Вспрыгивает на аршинный обрыв,

Уойра, уой,

Такая ли гордая моя лошадка,

Уойра, уой,

О лошадка, серая лошадка,

Уойра, уой!

 

О лошадка, серая лошадка,

Уойра, уой,

Участвуя в скачке, обойди всех, лошадка,

Уойра, уой,

Если не сможешь, приди последней,

Уойра, уой,

Приди, волоча свой пах,

Уойра, уой!

Свою лошадку я выставил на скачки,

Уойра, уой,

При отправлении я отстал (от всех),

Уойра, уой,

Ехал, преследуя, за ними,

Уойра, уой,

А народ шел за нами, смеясь, 

Уойра, уой!

 

Уши чуткие у (моего) коня,

Уойра, уой,

Его копыта подобны черепахам,

Уойра, уой,

Его челюсти разрывают железо,

Уойра, уой,

Его ноги высекают искры,

Уойра, уой!

 

Такова моя серая лошадка,

Уойра, уой,

На нартских скачках она опередила всех,

Уойра, уой,

Эй, машалла, серая лошадка,

Уойра, уой,

Да не коснется тебя сглаз, живи тысячу лет,

Уойра, уой!

 

Отважный Шауай, распевая свою песню,

Уойра, уой,

Ехал, возвращаясь домой,

Уойра, уой,

Проехал он через леса,

Уойра, уой,

Добрался до какой-то долины,

Уойра, уой!

 

В той долине (чьи-то) тени,

Уойра, уой,

Они заметили едущего нарта,

Уойра, уой,

Стали они бросать жребий,

Уойра, уой,

Нарта Шауая поделили,

Уойра, уой!

 

– Взгляните-ка на большую равнину,

Уойра, уой,

Едет к нам лакомый кусок,

Уойра, уой,

А лошаденка у него никудышняя,

Уойра, уой,

Она лишь на закуску,

Уойра, уой!

 

– Его конь мой! – сказал один,

Уойра, уой,

– А сам он мой! – сказал другой,

Уойра, уой,

– Седло мое! – сказал третий,

Уойра, уой,

Говорили уверенно,

Уойра, уой!

 

Старый эмеген сказал так,

Уойра, уой,

И насторожил молодых,

Уойра, уой:

– Человек, разъезжающий по большой долине,

Уойра, уой,

Ездит, наверное, не просто так,

Уойра, уой!

 

Если бы на себя не надеялся,

Уойра, уой,

Если бы не сокрушал врагов,

Уойра, уой,

Он бы сюда не приехал,

Уойра, уой,

И белую кольчугу не надевал бы,

Уойра, уой!

 

Стегнув коня, он подъехал,

Уойра, уой,

Сам увидел это сборище,

Уойра, уой,

Эмегены толкали камень,

Уойра, уой,

Едой никак не наедаясь,

Уойра, уой!

 

Чему был подобен их камень? -

Уойра, уой,

Он был выше стога, который тащат волы,

Уойра, уой,

Каков был его вес? –

Уойра, уой,

Он был тяжелей латуни,

Уойра, уой!

 

Карашауай насторожился,

Уойра, уой,

Его Гемуда это понял,

Уойра, уой:

– Если боишься, не езжай туда,

Уойра, уой,

Если ты не толкнешь (камень), толкну я,

Уойра, уой!

 

Карашауай подъехал близко,

Уойра, уой,

Как положено, поздоровался,

Уойра, уой:

– Да спорится ваш труд,

Уойра, уой,

А животы ваши едой пусть наполнятся! –

Уойра, уой!

 

– Спасибо, будь ближе, человечий сын,

Уойра, уой,

Пусть путь твой будет гладким,

Уойра, уой,

А мы тебя не тронем,

Уойра, уой,

Но без испытания не пропустим,

Уойра, уой!

 

– Мой конь хром, я горбат,

Уойра, уой,

А каждый из вас – словно холм,

Уойра, уой,

Зачем вы задерживаете меня, беднягу,

Уойра, уой,

Зачем обрекаете на позор,

Уойра, уой?

 

– Кто бы здесь не проезжал,

Уойра, уой,

Он от нас не спасется,

Уойра, уой,

Пока с нами не посостязается,

Уойра, уой,

Пока не испытает свою силенку,

Уойра, уой!

 

Карашауай собрался с духом,

Уойра, уой,

Расседлал свою лошадку,

Уойра, уой:

– Принесите (камень), попробую,

Уойра, уой,

Узнаю свою силу,

Уойра, уой!

 

Отпустили они Гемуду,

Уойра, уой,

Принесли большой камень,

Уойра, уой,

Он отошел от этого стада,

Уойра, уой,

Засучил рукава,

Уойра, уой!

 

Подоткнул он обе полы (чекменя),

Уойра, уой,

Как бы с трудом поднял камень,

Уойра, уой,

Поднял словно с натугой,

Уойра, уой,

Словно утомился, поднимая,

Уойра, уой!

 

Сжавшись, толкнул он (камень),

Уойра, уой,

До самого окоема,

Уойра, уой,

Эмегены зашушукались,

Уойра, уой,

Стояли, призадумавшись,

Уойра, уой!

 

– Он чуть-чуть (с руки) сорвался,

Уойра, уой,

Принеси-ка его, – сказал он,

Уойра, уой,

Один эмеген отправился,

Уойра, уой,

Не нашел тот камень и вернулся,

Уойра, уой!

 

Карашауай пошел сам,

Уойра, уой,

Быстро вывернул тот камень (из земли),

Уойра, уой,

Метнул его еще раз,

Уойра, уой,

Закинул его за окоем,

Уойра, уой.

 

Эмегены напугались,

Уойра, уой,

Попрятались, где попало,

Уойра, уой,

Потом вышли, и один сказал,

Уойра, уой,

Надеясь на себя, бахвалясь:

 

– Эй, камень-то всякий толкнет,

Уойра, уой,

Но кто решится бороться,

Уойра, уой,

Настоящее испытание – это борьба,

Уойра, уой,

Кто не борется, тот баба,

Уойра, уой!

 

Шауай ударил его оземь,

Уойра, уой,

Остался он лежать комом,

Уойра, уой,

Сделав это, он вернулся,

Уойра, уой,

А старый эмеген сказал,

Уойра, уой:

 

– Все мы никчемные,

Уойра, уой,

Как раз для твоего меча!

Уойра, уой,

Один привел его коня,

Уойра, уой,

Сказал: «В добрый путь, человечий сын!», –

Уойра, уой!

 

Они подержали его стремя,

Уойра, уой,

И посадили на коня,

Уойра, уой,

Карашауай стегнул (коня),

Уойра, уой,

Собрался в дальнюю дорогу,

Уойра, уой!

 

Когда он взмахнул плетью,

Уойра, уой,

Эмегены застыли на (на месте),

Уойра, уой,

Обернувшись, он на них покосился,

Уойра, уой,

Все это стадо тогда обмерло.

 

Его лошадка рванула вперед,

Уойра, уой,

Кусок дерна из-под ее копыт отлетел, как стрела,

Уойра, уой,

Одному из эмегенов,

Уойра, уой,

Оторвал голову,

Уойра, уой!

 

– Сын человечий, очень просим,

Уойра, уой,

И силу твою знаем,

Уойра, уой,

Не приканчивай нас,

Уойра, уой,

Не перебей нас всех!

Уойра, уой.

 

Так просил старый эмеген,

Уойра, уой,

Стоя на коленях,

Уойра, уой,

Карашауай засмеялся,

Уойра, уой,

Знал он, куда ему ехать,

Уойра, уой!

 

КАРАШАУАЙ И ХУНКУРСКИЙ ЦАРЬ

 

О, нарт Карашауай, говорят, был смел, был отважен,

Его имя было известно и в Стране Нартов, и во всех четырех сторонах света.

 

Возлагал он на Гемуду старый чепрак и старое седло,

И уезжал, нисколько не страшась, куда глаза глядят.

 

Кормилица его отца Гоммахан однажды раскрыла свой сундук,

Что-то искала и разложила вещи, хранившиеся в нем.

 

В это время на пол упал один башмачок,

Украшенный золотым галуном, очень маленький, нарядный.

 

– Что это, – спросил нарт Шауай, – и чье,

Какой красивой княжны обувка?

 

– Об этом я не ведаю, – сказала Гоммахан, –

Ее из похода, – говорит, – привез однажды Алауган.

 

Нарт Карашауай взял в руки тот башмак,

Разглядывая, вертел его, в раздумьи.

 

Потом он возложил на коня серебряное седло,

А кормилица его отца лишилась покоя:

 

– В какой добрый путь, дитя мое, тебя вдруг потянул твой ум,

Тебе ведь отроду не исполнилось еще и восемнадцати?

 

Ты собираешься и часто уезжаешь туда или сюда,

Оставляя нас одних в нашем большом доме.

 

– Мой отец еще не стар, хочу, чтоб он завел семью,

Хочу, чтоб у него были и другие сыновья и дочери.

 

Этот башмачок к тебе попал, наверно, неслучайно,

Веление судьбы не остается неисполненным.

 

Отправлюсь я, и отыщу его владелицу, если она жива,

Сосватаю, возьму ее и с ней примчусь обратно.

 

О, не бойся, матушка, вернусь я вскоре,

Когда приеду, поведаю тебе свои рассказы.

 

Уехал нарт и по пути увидел мельничную реку,

Въехал он на Гемуде в глубину воды, в самую середину.

 

Но только они въехали, как Гемуда в воде разлегся,

Глядя на него, Карашауай разгневался.

 

Схватив коня за ухо, он стал таскать его туда-сюда:

– Эй, почему ты лег в воде, да съедят тебя волки?

 

– Пока не скажешь мне, куда и зачем ты едешь,

Не дожить мне до рассвета, если сделаю хоть шаг!

 

Когда тебе необходимо, я превращаюсь в твою гончую,

Уже три-четыре года я твой неразлучный товарищ.

 

Я крылья, дарующие тебе полет, я твое плечо в поединках,

И, если мы товарищи, я должен знать твои намерения!

 

Шауай заглянул в свою суму и вынул тот башмак,

Гемуда, увидев это, поднялся из воды.

 

– Я вышел в путь, чтобы найти его владелицу,

И сам все думаю, кому он мог принадлежать.

 

Решил я найти ее, чтобы Алауган завел семью,

Хочется мне, чтобы у него были и другие сыновья и дочери.

 

– Хаживая в Хункурский Эль, твой отец изъязвил мне спину,

Это (башмачок), – сказал Гемуда, – сшила мать царевны.

 

Оттуда нарт и Гемуда отправились в Хункурский Эль,

Другие отрицают это, говорят, что в Хийсарский Эль.

 

Правду ведает Аллах, каждый говорит, как знает,

А я продолжу свою песнь, как слышал ее сам.

 

Скача и мчась, наткнувшись на удивительного парня,

Шауай и Гемуда остановились и стали наблюдать за его забавой.

 

Преследуя оленуху, он хватал ее за ногу,

Потом отпускал и, преследуя, вновь догонял ее.

 

Бедная оленуха от бессилия блеяла, как козленок,

А этот юноша, не оставляя свою игру, надрывался от плача.

 

– Эй, добрый молодец, что за рыдания, что за крик,

Чего ты плачешь здесь, да истребит твой род Тейри?

 

Умея делать то, чего никто не сможет сделать,

Преследуя, ты ловишь оленух, какой еще ты славы ищешь?

 

– Вот я, – он отвечает, – ловлю оленуху через три ее прыжка,

А мой отец ловил, позволив сделать ей всего один прыжок.

 

Откуда у меня такая сила и такой талант, чтобы сравняться с ним,

Досадуя, поэтому играю здесь я, плача.

 

Легконого юношу Шауай взял с собой и поехал дальше,

А на берегу большой реки остановился, пораженный.

 

Увидел он там юношу, который втягивал в себя воду и песок,

Потом их извергал обратно, при этом горько плакал.

 

Когда спросил его, тот отвечал: «Отец мой был искусен в этой игре,

Проглатывал он разом и воду, и песок, и гальку.

 

А я умею заглатывать лишь воду и песок,

Как ни стараюсь, не выходит, и из-за этого я умираю от досады».

 

Шауай и этого юношу взял в товарищи и поехал дальше,

И встретил парня, который лежал, прижавшись ухом к бугорку.

 

– Эй, ты почему лежишь ничком? – спросил Шауай,

А тот сказал: «Внутри этого бугорка проходит муравьиная свадьба.

 

Сторона зятя и сторона невесты препираются не из-за калыма,

Не могут поладить из-за одного скакуна-двухлетки».

 

– Добро, – сказал Шауай, – ты кажешься (мне) очень чуткоухим,

Если поедешь с нами сватом, будешь нам хорошим товарищем.

 

Едут они прямиком к хункурскому царю, в его дворец

И спрашивают: «Желаем блага этому дому, примешь ли гостей?».

 

– Конечно, – отвечает царь, – пусть дом мой полнится гостями,

Пусть человеком, не любящим гостей, мой кровник станет!

 

Что ездите, нартские молодцы, приехавшие в это мое большое селение,

С добрыми ли намерениями приехали на мою землю?

 

Шауай сказал: «Мы слышали о твоей красивой дочери,

Приехали к тебе сватами от моего отца Алаугана».

 

– О мужестве Алаугана я слышал часто,

И два-три раза видел его сам, когда он приезжал в набег.

 

Три головы я назову, – сказал царь, – если исполните, как надо,

Не откажу вам, – сказал он, – не стану избегать родства.

 

Первое, это если вы сумеете в беге опередить одну мою ведунью,

Второе, если одолеете моего огромного бугая.

 

Как я уже сказал, поручений у меня лишь три,

Но третье, нартские молодцы, трудно даже для самого смелого.

 

Вы, верно, слышали давно сравнение «раскалилось, как медь»,

Одну ночь вы ляжете и отдохнете в моей медной печи.

 

Если доживете до рассвета, я отдам вам девушку,

Зная, что мои новые родственники отважны!

 

– Почтенный царь, – сказал Шауай, – мы согласны,

Хотим посовещаться, – сказал он, – решим и сюда вернемся.

 

Три товарища этого нарта говорят: «Попробуем,

Все задания царя выполним все вместе».

 

Легконогого юношу они отправили на состязание в беге,

Не уступая друг другу, они достигли места возвращения.  

 

У той ведуньи в кармане была готова фляжка,

Чтобы обмануть юношу и обогнать его, она сказала: «Давай-ка отдохнем,

 

Пусть дочь хункурского царя останется дома (в девках),

И нарт Алауган пусть возьмет в жены другую девушку!

 

Поедим, попьем, по сторонам посмотрим,

И, рука об руку, отправимся обратно, себя не затрудняя.

 

К условленному месту мы прибежим вместе,

А потом, глядя на их настроение, посмеемся про себя!».

 

Она всыпала в пиво сонное снадобие и подала ему,

Когда юноша уснул, ведунья убежала.

 

Шауай сказал своему товарищу: «Прислушайся к звукам,

Ляг на землю и узнай, кто из них приближается быстрее!».

 

Не было слышно звука чабуров, звук башмаков услышал он:

– Эй-хей, Шауай, – сказал он, – ведунья поступила с нами, как хотела.

 

Наш товарищ спит, растянувшись, словно мертвый,

Подложив под ухо пустую фляжку.

 

Карашауай был остроглаз, как белый сокол,

Пересчитывал песчинки на морском дне, словно зерна.

 

Пущенные им стрелы, говорят, неизменно попадали в цель, 

Когда требовалось мужество, он делал свое дело, не откладывая.

 

Влез он на дерево, говорят, натянул свой лук,

И в ыстрелил во фляжку, лежавшую под ухом парня.

 

Юноша, проснувшись, вскочил и погнался за ведуньей,

Одним прыжком, говорят, чуть не догнал ее. 

 

Прыгнул еще раз и поравнялся он с ведуньей,

А в третий раз опередил ее почти на кычырым.

 

Ведунья уже не видела на черной земле, куда ее нога ступает,

Говорят, она упала в глубокое болото и утонула.

 

Царь спросил: «Где ветроногая женщина-ведунья?»,

И тот юноша указал место, где она утонула.

 

– Ну, – сказал он, – это задание с себя вы сбросили,

Теперь поборитесь с моим могучим откормленным бугаем.

 

Черный бугай вышел из подземного помещения с громким ревом,

Шауай схватил его за рог и повалил на землю.

 

Одним рывком он сорвал ему голову с толстой, как колода, шеи,

Принес и бросил эту голову перед царем.

 

– Добро, – говорит царь, – теперь пойдем к моей печур