Противоестественная биология

Чтобы проиллюстрировать, как эти сухие формулы соотносятся с настоящими представлениями, начну с противоестественных биологических свойств. В нашей мысленной энциклопедии биологические свойства числятся за определенными онтологическими категориями (ЖИВОТНОЕ, ЧЕЛОВЕК, РАСТЕНИЕ). Поэтому, когда мы приписываем физиологические или другие биологические процессы категории, таких свойств по умолчанию не имеющей, наши представления о ней нарушаются. Живущий в Андах народ аймара видит определенную гору как живой организм – с корпусом, головой, руками и ногами. Кроме того, ей приписываются физиологические свойства: она «кровоточит» и «питается» мясом жертвенных животных, раскладываемых в определенных местах. На специальных алтарях в жертву горе приносится сердце или утробный плод ламы, чтобы гора, насытившись, наделила плодородием поля. Жрецы «закачивают [жертвенную] кровь и жир, основу жизни и энергии, в остальную часть тела горы». Подобный перенос биологических свойств, ассоциируемых с животными, растениями и людьми, на объект, в других случаях классифицируемый как неживой природный, присущ целому спектру ритуальных обрядов и толкований.[17]

У этих людей нет никакой фантастической онтологии, рисующей любую гору живым организмом с процессами пищеварения, как у лам, людей или коз. Данное сверхъестественное представление приписывает обладание некоторыми физиологическими признаками лишь этой горе. Другие горы – такие же неодушевленные природные объекты, как скалы и реки, это подразумевается в Андах, как и во всем остальном мире, в буквальном смысле по умолчанию. И потому представление об одной горе как обладательнице физиологии привлекает внимание лишь в силу противоречия интуитивному знанию.

Животное любого вида в наших интуитивных категориях принадлежит лишь к своему виду. Внешними различиями наша интуиция пренебрегает. В частности, любой человек (даже маленький ребенок) интуитивно догадывается, что все представители вида внутри устроены одинаково: и у всех коров внутренности одинаковы, и у всех жирафов тоже. Нарушение этого принципа в представлениях о сверхъестественном встречается часто – не только в религиозных, но и в мифологических и сказочных. В шумерском «Эпосе о Гильгамеше» друг и соратник главного героя Энкиду – наполовину человек, наполовину животное. У некоторых героев эпоса народа фанг железный желудок и печень, что делает их неуязвимыми. К этой же категории относится еще один, возможно, более знакомый пример из области религии – концепция женщины, родившей ребенка без полового акта с мужчиной: один и тот же вид (женщина такой же человек, как и другие), но противоестественная физиологическая особенность (воспроизводство отличным от остальных представителей вида способом).

У фанг считается, что у некоторых людей есть внутренний орган под названием эвур, наделяющий их талантом в начинаниях, выходящих за рамки повседневной бытовой деятельности. Выдающееся красноречие, деловая хватка, умение выращивать особенно обильный урожай – все это благодаря эвуру. В представлении фанг это небольшой дополнительный орган, расположенный где‑то в желудке. При рождении он либо есть у человека, либо нет, но установить это доподлинно затруднительно. Как эвур себя проявит, зависит от внешних обстоятельств, поэтому наличием дополнительного органа объясняются как положительные события и качества обладателя (талант или обаяние), так и отрицательные. Болезни и невзгоды в большинстве случаев связываются с эвуром. Некоторые обладатели эвура якобы покушаются незримо на других людей, пьют их кровь и насылают на жертву несчастья, болезни и даже смерть. Мало найдется преуспевших людей, которых не подозревают в подобных колдовских покушениях с целью завладеть чужим талантом или богатством.

Представление об эвуре согласуется с одними интуитивными ожиданиями, связанными с биологией, и противоречит другим. Оно интуитивно в том, что мы регулярно строим допущения по поводу скрытых внутренних свойств животных. Тигры агрессивны, а куры – нет, тигрицы рождают детенышей, куры несут яйца. И происходит это вне зависимости от условий обитания или питания. Мы предполагаем, что очевидные различия в наблюдаемом поведении вызваны внутренними различиями, устройством этих животных. С другой стороны, мы не предполагаем таких кардинальных различий между представителями одного вида. Все тигры и все куры предположительно имеют одно и то же внутреннее строение (за исключение половых органов). И вот тут – в допущении, что у некоторых людей набор внутренних органов может отличаться, – понятие эвура идет вразрез с интуицией.

Значимость и постоянство принадлежности к виду (трубкозубом родился – трубкозубом помрешь) – это естественное интуитивное предположение. Поэтому неудивительно, что к числу распространенных сверхъестественных механизмов относятся метаморфозы. Люди превращаются в животных, животные – в горы или скалы и т. п. И снова эти представления иллюстрируют, насколько сильнее, чем нам кажется, структурировано представление о сверхъестественном. Во‑первых, обратите внимание, что преображение, как правило, совершается не полностью. То есть принц, «превратившийся в лягушку», не становится лягушкой в буквальном смысле – иначе тут и сказке конец. Такая лягушка вела бы свою привычную лягушачью жизнь, что замечательно, но сюжетного интереса не представляет. Читателю или слушателю в таких сказках интересно другое – сознание принца, заключенное в лягушачьем теле, что резко меняет дело.

Во‑вторых, сам по себе выбор вида или рода ограничен интуитивной онтологией. Психологи Франк Кил и Майкл Келли, перелопатив большой массив мифологического и фольклорного материала, запротоколировали, что превращается во что и как часто. Из результатов видно, что большинство мифических метаморфоз происходят между близкими онтологическими категориями. Люди превращаются в животных гораздо чаще, чем в растения, причем в большинстве случаев в млекопитающих и птиц, а не в насекомых и бактерии. Животные превращаются в других животных и растения гораздо чаще, чем в неподвижные природные объекты. В предметы и люди, и животные превращаются редко. Хорошо, а какие онтологические категории считаются «близкими»? Те, у которых пересекаются умозаключения. Превращать принца в лягушку логично, потому что лягушки – одушевленные, могут скакать, куда захотят, у них есть цели и намерения и т. д. Поэтому насчет превращенного в животное персонажа можно продолжать делать всевозможные умозаключения. Можно утверждать, что он знает о возможности спасения его принцессой, надеется встретить ее, пытается ее поцеловать и т. д. Если бы принца превратили в комнатную герань, вообразить все это было бы гораздо труднее, а если в карбюратор, то и вовсе проблематично.[18]

Эти две характеристики – превращение бывает неполным и в нем задействуются близкие категории – взаимосвязаны. Обе сохраняют источник умозаключений. Разумеется, никто не просчитывает эффект от онтологического выбора заранее. Просто интуитивные предположения либо дают богатый урожай умозаключений, либо нет – и сказка либо получается интересной, либо нет.

Должен сказать, что понятие метаморфозы, как я успел убедиться, применительно к этой теории сверхъестественного иногда вызывает недоумение. «Ну как же! – говорят мне. – Почему это метаморфозы вдруг классифицируются как противоестественное? Они ведь происходят на самом деле! Гусеница превращается в бабочку. Это естественный процесс». Именно поэтому важно четко понимать, о чем мы сейчас ведем речь. Интуитивные онтологические категории и принципы не всегда представляют собой точное и истинное отражение происходящего в окружающей среде. Это всего лишь наши интуитивные предположения, не более того. Превращение гусеницы в бабочку, если считать их разными видами, нарушает принцип неизменности вида. Разумеется, можно уладить дело, рассматривая гусеницу и бабочку как представителей одного вида на разных стадиях довольно уникального процесса развития и роста. Однако это идет вразрез с интуитивным представлением о процессе. Итогом роста мы ожидаем увидеть укрупнение и усложнение изначального телосложения, а не два разных вида живых организмов, совершенно функциональных, но каждый по‑своему, как в случае гусеницы и бабочки. Словом, естественная метаморфоза такого рода, как бы вы ее ни обставляли, является противоестественной именно в том смысле, который я обозначил выше, то есть она нарушает интуитивные, закладывающиеся на раннем этапе ожидания от онтологической категории ЖИВОТНОЕ. В живой природе еще много аспектов, идущих вразрез с нашими интуитивными биологическими предположениями.