Интернет и «виртуальная реальность»

Конец XX века ознаменовался небывалым скачком в развитии глобальных информационных и коммуникационных технологий — третьим после открытия каналов передачи аудио- и видеосигналов, который коренным образом повлиял на развитие системы средств массовой информации, вслед за радио- и телевещанием были изобретены сетевые технологии, основанные на ином, цифровом, способе передачи информации, которые привели к формированию новой среды для распространения потоков информации. Форма организации таковых каналов передачи информации получила название Internet (Интернет).

Интернет — система соединенных компьютерных сетей мирового масштаба, которая предоставляет услуги по обмену данными. Другими словами, Интернет — это сеть сетей, которая объединяет национальные, региональные и местные компьютерные сети, в которых происходит свободный обмен информацией.

Вопросы создания и функционирования СМИ в среде Интернет представлены в обширном эмпирическом материале сборника «Система средств массовой информации России»,[399] а также в книге Р. Снеддена «Изобретения XX века. Интернет».[400]

Авторы исходят из того, что основной вклад в становление и развитие Интернета был сделан научными и военными организациями США в годы «холодной войны». В 1969 году по заказу Министерства обороны США был осуществлен один из первых проектов стратегической телекоммуникационной системы, способной устойчиво работать в условиях ядерного конфликта.[401] Сеть ARPAnet, созданная для передачи данных, позволяла стране, которая могла испытать ядерный удар, успешно функционировать и при отключении значительной части этой самой сети.

В 1972 году в Вашингтоне состоялась первая публичная демонстрация работы сети ARPAnet. Способ передачи сообщений через сеть определялся семейством протоколов, названных TCP/IP (Transport Control Protocol/Internet Protocol). Поскольку каждый сетевой компьютер мог независимо передавать и принимать сообщения, отпала необходимость в централизованном управлении узлами сети. Отсутствие жесткой системы приоритетов обеспечивало ее неограниченное расширение. А далее случилось то, что определило будущую судьбу Интернета: руководство ARPAnet приняло решение об открытой и бесплатной публикации протоколов TCP/IP. В 1970-e годы шел процесс образования и интеграции новых сетей и узлов. В 1979 году на встрече лидеров сетевого рынка было принято решение о финансировании проекта собственной сети Национального Научного Фонда США (NSF, National Scientific Foundation) и соединении этой сети через шлюз с ARPAnet с помощью протоколов TCP/IP. Это событие считается рождением Интернета как сообщества независимых сетей. В 1980‑е годы NSF создал собственную высокоскоростную сеть, которая соединила суперкомпьютеры крупнейших научных центров США, полностью заместив собой ARPAnet. В последующие годы эту структуру дополнили коммерческие, международные и иные сетевые включения, вместе образующие Интернет.

Интернет стал и средством общемирового вещания, механизмом распространения информации, а также средой для сотрудничества и общения людей, охватывающей весь земной шар. В отличие от радио- и телевещания, основной функцией которых стало производство и распространение массовой информации, Интернет оказался средой для коммуникации в более широком смысле слова, включающей межличностную и публичную формы общения, как индивидуальную, так и групповую.

Интернет — многофункциональная система. Главными его функциями являются:

— социальная, приводящая к образованию новых форм коммуникативного поведения в среде, где господствуют горизонтальные связи и отсутствуют территориальные, иерархические и временные границы. Эта функция влияет на кросс-культурные процессы, происходящие в обществе, и в конечном итоге, как утверждают эксперты, приведет к смене культурных парадигм. Серьезным ограничением для расширения контактов и выхода в иную лингвистическую среду является язык;

— информационная, особенность которой заключается в том, что информационные контакты протекают в режиме открытости и общедоступности. Почти каждый может получить доступ в Интернет, серьезными ограничениями являются лишь низкий уровень каналов связи и недостаток материальных средств. Информационная функция обеспечивает хранение, механизмы поиска и доступа к имеющейся информации;

— экономическая, направленная на получение коммерческой прибыли и проявляющаяся в чрезвычайно эффективном воздействии на глобальную информационную инфраструктуру и стимулирующая ее дальнейшее развитие.

Функции Интернета осуществляются через наиболее популярные сетевые службы. Ниже описаны основные формы их организации.

Так, электронная почта относится к системе индивидуальной коммуникации. Пересекая национальные границы, электронная почта позволяет создавать и пересылать сообщения в считанные секунды от источника одному или нескольким получателям. Электронная почта используется также информационными агентствами для пересылки пакетов сообщений по адресной рассылке.

Телеконференции (newsgroups) — коллективная коммуникационная система, которая служит для оперативного обсуждения широкого круга тем и актуальных проблем. Разделение новостей на тематические группы привело к созданию интерактивных электронных конференций (дискуссионных групп), доступных массовому пользователю и позволяющих поддерживать тематическую переписку между участниками. Телеконференции можно проводить как в режиме он-лайн, так и в пакетном режиме или режиме уведомления. В настоящее время в Интернете ведутся дискуссии более чем в 10000 телеконференциях, каждая из которых имеет свое уникальное имя.

IRC (Internet Relay Chat) — интерактивная система коллективной коммуникации, поддерживающая дискуссии в режиме реального времени. С помощью IRC в одной дискуссии могут участвовать одновременно десятки «живых» людей из разных уголков мира, не планируя заранее свое время. Служба IRC часто используется как в развлекательных целях, так и для проведения серьезных международных дискуссий. Так, например, благодаря IRC мир смог узнать о том, что происходило в районе Персидского залива не только из одного источника — CNN, но и получить альтернативную информацию от очевидцев, простых людей, находящихся под обстрелом. В 1993 г. с помощью IRC был организован прямой ка­нал для трансляции новостей из здания парламента России.

WWW («World Wide Web») (в пер. с англ. — «всемирная паутина») — это глобальная гипертекстовая система, которая использует каналы Интернета в качестве среды для пересылки электронных документов. Набор связанных по определенным правилам (протоколам) документов образует гипертекстовое поле данных. В гипертекстовой среде можно перемещаться, активизируя ссылки-гиперсвязи между цепочками документов. Самое замечательное при работе с Web — это то, что документ, который вы нашли и видите на экране, может храниться в соседней комнате, а может — в другом полушарии. По подсчетам специалистов, к концу 1998 года в WWW насчитывалось около 100 миллионов документов; в 2000 году их количество достигло 800 миллионов, а к 2004 году эта цифра утроится.

Помимо перечисленных служб, Интернет предлагает пользователям и другие возможности по передаче информации (пересылку факсимильных сообщений с помощью факс-модема, перекачку файлов в режиме on-line с помощью FTP-service, перекачку файлов в режиме off-line с помощью FTP-mail), а также on-line gaming — развлекательную игровую службу в режиме реального времени и многие другие.

Профессиональный интерес для журналистов стала представлять электронная почта, которая помогает установить оперативную интерактивную связь с источником, а также всемирная служба WWW, в которой сосредоточены основные информационные ресурсы Интернета. Кроме того, сама «всемирная паутина» является частью системы СМИ благодаря представленным в ней сетевым средствам массовой информации, а также электронным версиям традиционных СМИ.

Доступ пользователей к информационным сетям обеспечивают специальные организации — Интернет-провайдеры. Провайдеры являются основными поставщиками телекоммуникационных услуг, от их политики зависят цена и доступность информационных ресурсов.

По данным Российского общественного центра Интернет-технологий (РОЦИТ), к середине 1997 года в России действовало около 330 организаций, заявляющих о себе как о провайдерах услуг Интернета.[402] Плотность распределения на российском пространстве организаций, обеспечивающих населению доступ к Интернету, весьма неравномерна: 40% провайдеров России приходится на Москву, 35% — на Петербург, 26% — на европейскую часть России и лишь 23% — на Урал, Сибирь и Дальний Восток. Причем в отдаленных регионах основная часть провайдеров находится в крупных городах и университетских центрах. Это связано с неразвитостью инфраструктуры коммуникаций, низким уровнем каналов связи, а также с необходимостью использования наукоемких техно­логий, требующих квалифицированных специалистов.

С середины 1997 года почти 70% всех подключений индивидуальных пользователей Интернета осуществляла так называемая большая тройка провайдеров —

РЕЛКОМ, Демос и Россия-он-Лайн. Позже по количеству абонентов выделился еще один лидер — Глас-нет, который достиг объема подключений, близкого к показателям «большой тройки». В то же время все четыре компании вместе выполняют лишь немногим более половины подключений индивидуальных пользователей. Другую половину делят между собой менее крупные и локальные провайдеры.[403]

Сегодня российский рынок Интернет-услуг считается одним из самых дорогих в мире. В отличие от многих стран, где Интернет имеет государственные дотации, в России он до сих пор не получает серьезной поддержки от государства и не имеет налоговых льгот, как другие СМИ, поэтому почти все провайдеры занимаются коммерческой деятельностью и продают свои услуги по весьма высоким ценам.

В настоящее время государственная программа реализуется в научных и образовательных учреждениях, однако и там, как правило, требуются дополнительные дотации в виде грантов или целевых инвестиций. Так, для строительства сети RBNet, обслуживающей российские университеты более чем в 20 городах России, часть средств была выделена из госбюджета, а другая часть профинансирована институтом «Открытое общество» (фонд Сороса).

В предисловии к русскому изданию своей книги «Галактика Интернет» известный американский социолог

М. Кастельс пишет о том, что «в России происходит одновременно несколько переходных процессов. Один из самых значимых — технологический и организационный переход к информационному обществу. Богатство, власть, общественное благополучие и культурное творчество России XXI века во многом будут зависеть от ее способности развить модель информационного общества, приспособленную к ее специфическим ценностям и целям.[404]

Вместе с тем Интернет — это и культурное явление, оказавшее влияние на политику и сферу коммуникаций. «Интернет изначально создавался как средство свободной глобальной коммуникации», — утверждает Кастельс и приводит потрясающие цифры. Если в 1995 году в мире насчитывалось менее 10 миллионов пользователей Интернета, к концу 2003 года их стало около 700 миллионов, а к 2005 году их количество достигнет миллиарда, даже если учитывать громадную разницу между развитыми и развивающимися странами. Интернет, по мнению Кастельса, — «это не просто метафора, это технология и орудие деятельности», хотя, в первую очередь, он является «универсальным социальным пространством свободной коммуникации».[405]

Особое внимание социолог уделяет «культуре реальной виртуальности», посвятив этой проблеме и предшествующую работу «Информационная эпоха: экономика, общество и культура» (М., 2000). Попробуем разобраться в разнице между двумя определениями: более привычной нам «виртуальной реальностью» и кастелевской «реальной виртуальностью».

Д. В. Пивоваров в словаре социальной философии дает этому понятию следующее определение. «Виртуальное, виртуал, виртуальная реальность (лат. virtual — возможное, англ. virtuality — присущее, потенциальность) — а) снятое, но пока не проявленное; то, что положено в сверхчувственную сущность и способно реализоваться; б) нематериальная разновидность бытия объективных сущностей или субъективных образов, противоположная материальному бытию дискретных вещей и явлений в пространстве и времени… Виртуал — это «возможность» как момент сущности, абстрагируемая в мышлении человека в значениях «проект-информация» и «целевая причина актуала»… В обиход входит термин «виртуальная реальность», двусмысленный по своему содержанию. Если под «реальностью» понимать чувственно-явленный мир, мир материальных форм, плотную вещественность…, то этот термин — бессмыслица, т.к. виртуальное, по определению, сверхчувственно, «нереально»… Но есть еще один смысл «виртуальной реальности», который, вероятно, имели в виду создатели американской телевизионной киноленты: это искусственная реализация в знаково-графической форме той или иной мыслимой возможности (абстрактной или конкретной), которая не осуществилась или не осуществится естественным путем, самостоятельно… В этом третьем смысле — смысле «искусственно реализуемая возможность» — обсуждаемый термин вполне содержателен, непротиворечив и пригоден как для философского, так и для повседневного употребления».[406]

У Кастельса все проще и конкретнее. Он утверждает, что мы живем в условиях особой культуры, которая «является виртуальной, поскольку строится, главным образом, на виртуальных процессах коммуникаций, управляемых электроникой. Она является реальной (а не воображаемой), потому что это наша фундаментальная действительность, физическая основа, с опорой на которую мы планируем свою жизнь…, участвуем в трудовом процессе, связываемся с другими людьми, отыскиваем нужную информацию, формируем свое мнение, занимаемся политической деятельностью и лелеем свои мечты. Эта виртуальность и есть наша реальность. Вот что отличает культуру информационной эпохи: именно через виртуальность мы в основном и производим наше творение смысла».[407]

Кастельс, в сущности, определил не только специфику Интернета, но и пространство медиакультуры в начале XXI века. И можно согласиться с теми исследователями, кто считает, что процесс виртуализации стоит рассматривать не как результат компьютеризации, а с точки зрения исторического пути человечества. Создаваемая процессом виртуализации неосфера, как более высокое состояние ноосферы, — это «продукт новой коммуникационной системы, основанной на сетевой, цифровой интеграции множества видов коммуникации, состоящий из совокупности образных миров».[408]

Виртуальность из условности превращается в безусловность, «квазиреальность» заменяется «гиперреальностью», о чем говорят теоретики постмодернизма (Барт, Батлер, Бодрийяр, Вельш, Дэвис, Дженкс, Лодж, Мадзаро, Олива, Стейнер, Уайльд, Форворд, Хассан и др.).

Виртуальная реальность, таким образом, порождает иные культурные идентичности и модели субъективности, нестабильные, диффузные. «Новый субъект, — пишет М. Можейко, — порождается и существует только в интерактивной среде, on-line».[409] А это ставит человечество перед задачей формирования «глобального» гражданского общества.

Поиски новой идентичности

Говоря о «новой реальности» информационной («постмодернистской») эпохи, нельзя не затронуть такое явление, как «глобализм». А. С. Панарин в своей монографии «Искушение глобализмом» достаточно скептично пишет о нем как о некоем «новом интернационале».

«Глобализм» ныне — наимоднейшее слово либерально-прогрессистской мысли. Хотя, если вдуматься в объективное содержание, обозначаемое этим словом, нас поразит его банальность. В самом деле: еще в начале XIX столетия исследователи писали о едином мировом пространстве, создаваемом рыночной цивилизацией обмена. Появление механического ткацкого станка в Англии обернулось разорением миллионов ткачей в Индии; зарождение республиканской идеи во Франции стало подрывать троны восточных монархий, а в России вдохновило движение декабристов.

Что с этой точки зрения добавила современная эпоха? Только несколько количественных параметров: небывало возросла скорость общения и расширился его диапазон, охватив информационную область. Как бы ни поражала наше воображение современная информационная революция, к сути понятия, обозначающего мировую цивилизацию обмена, она мало чего добавляет. Сенсации сциентизма, касающиеся эпохальных достижений современной НТР, на поверку оказываются весьма банальными по сравнению с тем ощущением коренного переворота, которое было характерно для наблюдателей зарождающегося европейского модерна.

Совсем иной результат мы получим, если попытаемся оценивать новации глобализма с иной, субъективной стороны, касающейся культурных, нравственных и политических устоев нашей цивилизации. Скрыто-интимная сторона глобализма заключена в позиции последовательного отстранения от всех местных интересов, норм и традиций. Причем если на заре модерна в эпоху формирования великих европейских наций феодальному местничеству противостояло единое суперэтническое пространство государства-нации, то теперь само это государство третируется как носитель местничества.

Кем третируется? Современными элитами — экономической, политической, интеллектуальной. Сегодня быть элитой и реализовать себя как элита означает поставить себя в независимое положение от национальных интересов и национальных чаяний». [410]

Рассуждения исследователя являются достаточно спорными, как и мысли о «тайном интернационале», «замкнутом международном клубе» со своей корпоративной этикой, ничего общего не имеющей с обычной гражданской и политической этикой, обязывающей служить своей стране, своему народу и государству.[411]

Тем не менее термин «эпоха глобализации», являющийся синонимом понятия «постиндустриальная эпоха», «информационная эпоха» и «эпоха постмодернизма», — в обиходе историков и политиков, социологов и культурологов введен и в нем следует разобраться.

Среди идеологов теории «глобализма», как нового мирового порядка, следует выделить З. Бжезинского, американского социолога, долгие годы определявшего внешнюю политику США. Он, в частности, размышляя о «новом органе всемирной политической власти», пишет следующее:

«Нацисты и коммунисты показали пример высшей степени человеческого высокомерия, когда полагали, что политическими средствами можно воплотить утопию. Быть может, мы стоим у порога высокомерия еще большего, но проявляющегося спонтанно, а не согласно политической доктрине. Оно будет менее контролируемым и более динамичным. Оно будет означать... использование растущих возможностей науки для улучшения, переделки и создания человеческой личности. Все это означает новую эру в отношениях между людьми». Станет возможным «пересадка мозга, синтез человеческого и искусственного интеллекта... В итоге может возникнуть новое неравенство в условиях жизни, которое будет выражаться не неравенством в доходах... но неравенством в органических условиях жизни».[412]

Американский меценат Джордж Сорос вслед за К. Поппером называл свой проект «Свободное общество», рассматривая его в следующем контексте:

«Экономическое поведение пронизывает все сферы деятельности..., художественные и моральные ценности могут быть представлены в денежном выражении. Это позволяет применять принципы рыночного механизма по отношению к таким далеким областям, как искусство, общественная жизнь, политика или религия... Сфера действия рыночного механизма расширяется до предельных границ...»[413] И далее: «Концепция открытого общества нуждается в более прочном фундаменте. Нужны психологические обязательства в защиту открытого общества, потому что это правильная форма общественной организации. Но готовность к таким обязательствам встречается нечасто».[414]

Для достижения «Открытого общества» «необходим мировой порядок, который бы пропагандировал и защищал принципы открытого общества».[415] Одним из шагов в этом направлении стал Международный форум информатизации 26 ноября 1992 года, принявший «Информациологическую конвенцию единого мирового локально-распределенного информационно-сотового сообщества — новой информационно-космической цивилизации». В ней предлагается еще один взгляд на информационное («свободное») общество: «В информационном обществе нет разделения людей на рабочих, крестьян, интеллигенцию, служащих и т. д.; нет разделений по расовому и национальному признаку: все люди — свободные информационные личности.

В информационном обществе нет «власти законодательной», нет «власти исполнительной», нет «власти судебной»… Во Вселенной и на планете есть единственная власть — власть информации, а вышеуказанные «власти» исполняют лишь функциональные обязанности...

В информационно-сотовом обществе сначала границы, а затем государства (как таковые) исчезнут. Планету Земля со временем все будут называть своей единой родиной.

В информационном (свободном) обществе за единицу структуры принимается территориальное самоуправляемое деление — информационно-сотовое. Сота — это территория с населением от нескольких десятков до 20 тысяч человек... Люди в сотах и между собой взаимодействуют на основе радиотелекоммуникаций, своевременной и достоверной информации... Информационные сети для каждого члена общества будут являться источником информациологических ресурсов, самодисциплины, самоорганизации, самоуправления, самообеспечения, источником высоконравственной морали и порядка в каждой соте.

В информационном обществе функционирует местная охрана (милиция) общественного порядка. Фактически она будет контролировать возможные социальные отклонения, ибо выражение «охранять» со временем потеряет смысл в силу развитой и функционирующей во всем обществе безопасности всех общественно-сотовых образований и каждой личности в отдельности.

К информационной безопасности относятся элементы микробиологической электроники, инфракрасные, лазерные и сверхбиохимические информационные микросредства, обеспечивающие почти стопроцентную надежность и безопасность личности, семьи и общества.

ООН и их войска (первые 3 — 5 лет становления единого мирового информационного сообщества) будут играть определенную роль, а затем... информациологический потенциал ООН растворится в информациологических ресурсах вездесущих... сетей».[416]

Приведенные выше отрывки Конвенции взяты из учебника И. И. Юзвишина для российских вузов. Он руководит Международной академией информатизации, которая была создана еще в 1988 году, в 1995 году получила «генеральный консультативный статус ООН, в 1997 году — статус Всемирного информационного парламента. Это учреждение финансируется из госбюджета России и является одним из главных локомотивов включения РФ в единую мировую информационную систему.

Западная Европа, как известно, отреагировала на перспективы глобализации объединением. Этот процесс начался сразу после второй мировой войны сначала созданием НАТО (1949), затем Европейского экономического сообщества (1957); с 1976 года функционирует Европейский парламент; в 1993 году образован Европейский Союз (ЕС) с единым гражданством и едиными гражданами. Флагом объединенной Европы стал круг из пятиконечных звездочек по числу государств. В настоящее время их около 20. Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), берущая свое начало в 1975 году от Заключительного Акта в Хельсинки, была преобразована в 1994 — 1995 годах в постоянную ОБСЕ (в нее теперь входит более 50 стран) с целью предупреждения конфликтов, контроля над вооружением и соблюдением прав человека. В 2002 году введена единая европейская валюта — евро.

Самым сложным вопросом глобализации является проблема сосуществования многонациональных культур. Одни исследователи называют эту ситуацию «предапокалипсисом», другие — «новым Вавилоном».

А. Генис в своем эссе «Вавилонская башня» называет эти тревоги «зловещими трактовками древнего сюжета», хотя при этом замечает, что «меняется геометрия строительства: на место дерзкой вертикали приходит смиренная горизонталь».[417] Развивая идею «глобальной революции» в сфере культуры, Генис подчеркивает диалектическое единство «традиций и новаторства»: «В Библии рассказ о Вавилонской башне завершает первобытную историю. Это позволяет воспользоваться ею как вехой, определяющей тот момент, к которому стремится в своем попятном движении постиндустриальная культура, — архаика кончается столпотворением.

Помимо очевидного, тут есть и подспудный смысл: языки не только разделили людей — язык разделил человека. Согласно классическому определению Аристотеля, речь — репрезентация разума. Это значит, что она дает высказаться не всему человеку, а лишь его сознательной, разумной, рациональной части.

Язык — первое орудие труда, первая машина, помогающая человеку преобразовывать мир. Проделывая за нас логические операции, он и служит человеку, и порабощает его. Вавилонская катастрофа — расплата за излишнее доверие к языку. Поэтому новая башня может вырасти только в том мире, который научиться уважать вневербальную культуру. Без языка иногда договориться проще». И далее: «Вавилонская башня — «большой скачок», революционный прорыв в будущее. Потому она и осталась незавершенной, что ее строители отказались от наследства — от своего первобытного прошлого.

Чтобы не повторить судьбы своей предшественницы, новая, постиндустриальная башня должна строиться не только индустриальной, но и архаической культурой, владеющей искусством создавать в нас целостные, не­расчлененные словами переживания».[418] Мысль, безусловно, спорная, но заслуживающая внимания.

К. Леви-Стросс говорил, что два типа мышления — первобытное и современное — оперируют двумя видами грамматики. В зависимости от того, какой из них человек пользуется, он оказывается либо в архаическом, либо в современном мире. Цель постиндустриальной культуры, по мнению Гениса, состоит в том, чтобы создать из двух грамматик третью. Что касается страхов и опасений, то они связаны с тем, что привычка к эволюционному мышлению вынуждает нас считать «планетарную цивилизацию» простым продолжением колониализма — агрессией сильных против слабых, развитого индустриального общества против неразвитого, «первого мира» против «третьего», Запада против Востока.[419]

Кстати, в этом же причины неприятия многими исследователями постмодернистской философии, постмодернистской культуры, постмодернистской ситуации как основ «переходного» периода. И называют его по-разному: как «новый Вавилон» (А. Генис), как «предапокалипсис» (М. Назаров),[420] как «конец метарассказа и сумерки просвещения» (А. Панарин),[421] как «власть плутократии» (В. Лисичкин и Л. Шелепин)[422] и т. д.

Что ж, переходный период всегда сопряжен с поисками новой идентичности, суть которой сводится, как правило, к поискам нового мифа. Весь мир и Россия оказались сегодня перед выбором, подобно герою русских народных сказок. Как отмечает А. Цуладзе, «перед ней открываются три возможные альтернативы развития. Первый путь — интеграция в западное сообщество. Второй путь — опора на собственные силы, обособление от Запада. Третий путь — возрождение империи, противостояние с Западом».

Интеграция с Западом означает не только модернизацию экономики, улучшение законодательства и т. д., но и очередную ломку ценностей. Призыв «жить, как в Европе» невозможно осуществить без принятия европейской шкалы ценностей. Осуществление этого проекта требует обновления демократии, новых харизматических фигур, проведения реформ по укреплению демократических институтов. Все это маловероятно в сегодняшней России. Мифологической основы для такого поворота в России нет. Религиозная мифология — все люди братья, все равны перед Богом и т. д. — в какой-то мере выполняет эту функцию. Но Россия «слабо перепахана христианством». Чтобы «жить, как в Европе», надо «перестраивать» себя, равняться на Запад. Россия к этому не готова. Так считает А. Цуладзе. И не только он, но и другие исследователи.

Экранной метафорой интеграции России с США в определенной степени стала трагикомедия М. Евдокимова (нынешнего губернатора Алтайского края) «Не валяй дурака…» (1998), в образно-иронической форме продемонстрировавшая неготовность сегодняшней России «перестроить» себя, даже несмотря на процессы «ассимиляции» с темнокожей Америкой.

Вторая альтернатива опирается на национальные архетипы, на мифологию «особого пути» России. На практике это означает построение национального государства. Поскольку это войдет в противоречие с процессом глобализации, то Россия будет отгораживаться от Запада. Она вполне может существовать за счет своих ресурсов, а технологии закупать в обмен на нефть и газ. Другими словами, произойдет повторение советской модели, но уже с национальной мифологией.[423]

Пародией на эту альтернативу является фильм А. Кончаловского «Курочка Ряба» (1994), жанр которого определен постановщиками (один из авторов сценария

В. Мережко) как «комедия-лубок». Это своеобразное продолжение «Истории Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж», герои которой живут в том же селе спустя почти тридцать лет, то есть в новой России. Трагикомизм ситуации в том, что прежние лирические герои Кончаловского держатся за «старое», нелепо сопротивляясь социальным переменам и надеясь на «чудо» в виде «золотого яичка» от «курочки Рябы».

Третья альтернатива — возвращение к идее империи и имперского сознания — эта идея по-прежнему жива у россиян. Речь идет о приоритете России как «великой державы». Этот миф о «величии» не смогли поколебать даже политические преобразования в новой России и изменения в шкале нравственных приоритетов. Наглядным проявлением его является картина Н. Михалкова «Сибирский цирюльник» (1997), относящаяся к эпохе царствования Александра III.

Приведенные результаты экспресс-опроса ВЦИОМ от 25 — 28 января 2002 года[424] (см . график 1) свидетельствуют, что массовое сознание довольно точно фиксирует реальное положение вещей: отказываться от мифа о «великой державе» россияне не хотят. Признавать Россию слабой и второстепенной страной общественное мнение не хочет. Оно требует нового позитивного мифа, который позволил бы привести в соответствие существующие противоречия. Но такого мифа пока нет. Поэтому срабатывают защитные механизмы коллективной психики — старый миф пока уживается с новой «картиной мира».

И все же процесс глобализации как в экономике, так и в социально-культурной сфере является необратимым. Глобализация при всех ее противоречиях как бы повторяет на новом витке эпоху «осевого времени» (термин К. Ясперса), обозначившую начало собственно цивилизованного бытия, проявившую универсальный смысл истории. Глобализация — это скорее выражение потребности мирового сообщества в период острейшего кризиса созданной им современной цивилизации восстановить авторитет и витальную силу идеи коллективной ответственности человека и человечества за сохранение целостности и единства «земного» мира.[425]

Глава 6

Медиакультура России
в «постмодернизационной революции»

 

Представление о революционных событиях в России 1980‑х — 1990‑х годов как о реакции на новые вызовы времени, порожденные процессами постиндустриализации и постмодернизации, можно встретить в работах как российских, так и зарубежных аналитиков. В той или иной форме речь идет о том, что «командная социалистическая экономика рухнула, когда столкнулась с обусловленной внешними факторами необходимостью осуществить... скачок на более высокий технологический уровень, к информационно-компьютерным технологиям».[426]

З. Бауман, одним из первых включивший в научный оборот термин «post-modern revolution», так характеризует формирование ее предпосылок: «В своем практическом воплощении коммунизм был системой, довольно односторонне приспособленной к решению задач мобилизации социальных и природных ресурсов для модернизации, как она виделась в XIX веке — модернизации и изобилия на базе паровой энергии и чугуна. На этом поле коммунизм, во всяком случае по его собственному убеждению, мог конкурировать с капитализмом, но лишь с капитализмом, стремящимся к тем же целям. А вот на что коммунизм оказался не способным, так это состязание с капитализмом, с рыночной системой, когда эта система стала уходить от рудников и угольных шахт и двинулась в постмодернизационную эру... Постмодернизационный вызов стал чрезвычайно эффективным в ускорении разрушения коммунизма и триумфа антикоммунистической революции…»[427]

Схожую характеристику этому процессу дает известный российский экономист и журналист О. Лацис, по словам которого «в начале XX века под маской задачи построения социализма решалась задача модернизационная, задача на поиск приспособленного к российским условиям пути перехода от аграрной цивилизации к индустриальной, построения индустриальной цивилизации. Эта задача была решена худшим из возможных способов, самым жестоким и дорогостоящим, но она была решена. И пока эта задача решалась, строй был жизнеспособен... Строй рухнул тогда, когда встала следующая цивилизационная задача — перехода к постиндустриальной цивилизации, которую (это очень ясно стало еще в 1960‑е годы) этот строй решить не мог».[428]

Некоторые исследователи подчеркивают принципиальную невозможность в условиях советской системы обеспечить сопоставимые с капиталистическими странами условия широкого потребительского выбора, характерные для постмодернизационной стадии развития. З. Бауман видит в этом основную причину краха коммунистических режимов. Действительно, по самой своей природе централизованно управляемое, отрицающее конкуренцию и индивидуальную свободу общество ориентировано на унификацию потребностей. Кроме того, характерная для советской системы стратегия наращивания производственного потенциала, приносящая в жертву уровень жизни населения, приводила к занижению индивидуальных доходов.

Именно этими причинами, как считают И. В. Стародубровская и В. А. Мау, была обусловлена «постмодернизационная революция».[429]

Она, по мнению исследователей, в России прошла в несколько этапов:

1. 1985 — 1990 годы — этап «перестройки и гласности» под руководством М. С. Горбачева (сначала Генерального секретаря ЦК КПСС, а с 1990 года — Президента СССР).

2. 1991 год — попытка государственного переворота и распад СССР; начало либеральных экономических реформ под руководством Президента России Б. Н. Ельцина.

3. 1993 год — принятие посткоммунистической Конституции в России и выбор нового парламента (через преодоление сопротивления прежнего Верховного Совета РФ).

«Постмодернизационная революция» в стране продолжается и в последующее десятилетие, проходя через ряд кризисов, так как основные барьеры на пути адаптации, интеграции с западной системой демократии еще не преодолены. Эту ситуацию многие современные исследователи определяют по-разному: как период «социальной трансформации», «модернизации», «интеграции», «реформирования», давая возможность тем самым для появления новых социальных мифов.

Итак, Россия уже второе десятилетие находится в процессе революционного реформирования. Реформы при этом осуществляются разные: экономические и политические, радикальные и либеральные, рыночные и антирыночные, «ельцинские» и «путинские» и т. д. Однако при любом определении российских реформ одна особенность их является неоспоримой: они достаточно быстро меняли характер социальной среды, привычные устои бытия, духовно-психологическую атмосферу общества. Одной из главных составляющих процесса социальной модернизации является «демократизация» общества, обеспечение реализации гражданских прав и свобод.

Обратившись к данным эмпирических исследований ИКСИ РАН за 2003 год, приведем некоторые оценки россиян процесса демократизации[430] (см. табл. 1).

Критический настрой по отношению