Основы исламского мистицизма

 

Лежавший на пересечении путей древнего мира, Ближний Восток был настоящей алхимической лабораторией, в которой смешивались элементы азиатских и европейских учений, образуя странные и непривычные соединения. Рядовые члены религиозных организаций редко бывают осведомлены об удивительной химии, которая создает вероисповедания, кристаллизует символы веры и формулирует догмы. История религии – это повествование о смешении бесчисленных потоков человеческих убеждений; все существовующие вероисповедания содержат элементы множества рассеянных по миру систем морали.

В группе исламских государств и стран религия Мухаммеда породила несколько значительных мистических сект. Эти секты, хотя и подчинялись господствовавшеи религии, находили оправдание существованию с помощью понятных им объяснений туманных и противоречивых моментов главенствующей веры. Порой эти подчиненные секты бывали более склонны к материализму, нежели породившая их религия, но гораздо чаще они открывали и усиливали духовные обертоны и тяготели к аскетизму или строгому соблюдению обычаев.

Мусульманин – это благочестивый человек, придерживающийся формальной стороны своего вероисповедания гораздо тверже приверженцев большинства других религиозных групп. Но даже купец в душе является поэтом и разделяет присущую азиатским народам склонность драматизировать свои духовные убеждения. Много странных видов учений процветало на Ближнем Востоке, и эмансипированные христианские интеллектуалы были вполне готовы рискнуть своей репутацией и даже подвергнуть опасности жизнь, учась у исламских мастеров и пытаясь перенять от арабов, мавров и сарацинов искусство магии.

К числу наиболее интересных мистических групп Юго‑Западной Азии принадлежат сирийские и ливанские друзы, а также дервиши и суфии, появившиеся в персидско‑аравийском регионе и распространившие свое влияние на весь мусульманский мир. Происхождение и этническое родство друзов до сих пор неясны. Несмотря на то, что они восхитительно правильно говорят по‑арабски, основная масса членов этой группы не принадлежит к семитам. Они предпочитают считать себя унитариями[170]. Многих из них описывают как «светловолосых белокожих людей, сильных и хорошо сложенных и зачастую таких же высоких, как северные европейцы»[171].

В настоящее время все они в основном следуют культурным обычаям своих мусульманских соседей.

Большинство писателей не проводили четкого различия между дервишами и суфиями. Джон П. Браун, крупный специалист по этим сектам, рассматривает эти две группы, не указывая никаких явных различий. Пытаясь внести ясность, Д.С.Марголиус пишет: «В общем, мы можем провести различие между суфием и дервишем, как между теорией и практикой; первый придерживается некой философской доктрины, второй отправляет обряд особой формы»[172].

Стэнли Лэйн‑Пул в примечании к главе X сказок «Тысяча и одна ночь» утверждает, что существует орден мусульманских дервишей, называемых суфиями; они исповедуют более правильный и более созерцательный образ жизни, нежели дервиши вообще. Многие из них написали книги о духовности, набожности и созерцании.

Мистическими сектами, как правило, движет стремление к личному переживанию духовной реальности. Учитывая схожесть, или даже полную идентичность целей, дисциплины, практикуемые для достижения развития и расширения сознания, примерно одинаковы, независимо от географического фактора. Таким образом, именно мистики более склонны проявлять терпимость и признавать факт межрелигиозного единства. Очень редко можно встретить достигшего высокого развития мистика, не знающего, что у всех вероисповеданий одна и та же цель и, вообще говоря, одни и те же методы достижения душевного спокойствия.

Для мистических религиозных течений, основанных искренними и просвещенными личностями и долгое время поддерживавшихся преданными членами, иногда наступают черные дни. У всех религий наблюдается тенденция отходить от своих основ и увлекаться материалистическими стремлениями народных масс. Очень немногие религии продержались достаточно долго без заметных признаков разложения. Жизнеспособность веры зависит от верующих, и если приверженцы доктрины компрометируют ее принципы, а эта компрометация в свою очередь порождает дальнейшую, то концом становится хаос.

Мистицизм представляет собой уровень убежденности, который трудно удержать, и подходит только восприимчивым и склонным к созерцанию от природы. Смысл настолько трудно уловим, что легко затуманивается, а до какой степени – оценить нелегко.

Исследование осложняется также синкретической структурой мистических убеждений. Обычно основополагающие концепции заимствованы из столь многочисленных источников, что почти невозможно установить, что же именно составляет неотъемлемую часть этой структуры.

Изучение исламской метафизики постепенно приводит к выводу, что заметная перемена ее мирового значения произошла между 10‑м и 13‑м веками христианской эры. Почти все эзотерические общества мусульманского мира возникли именно в этот период, а их лидеры и основатели, похоже, вдохновлялись общим информационным наследием. В это время в рамках ислама появилась группа школ, вобравших в себя элементы платонизма, бактрианского буддизма, сирийского и александрийского гностицизма, ортодоксального иудаизма, неортодоксальной каббалистики, мусульманской метафизики, аристотелевской философии, сабеизма и иранского огнепоклонства.

Тщательное и хитроумное превращение этих элементов в соединение религиозного, политического и философского значения происходило не случайно, а по детальному, тщательно разработанному плану. Чтобы понять и оценить этот план, искатель истины должен разобраться в путанице письменных свидетельств и сообщений, пристрастных и беспристрастных, обоснованных и необоснованных, всегда памятуя о том, что мусульманин – честный человек, не склонный извращать свою веру, а скорее стремящийся расширить сферу ее влияния и усовершенствовать внутренние аспекты. Поэтому для практических целей представляется уместным заняться исследованием тайны Обители Мудрости в Каире.

 

Обитель Мудрости

 

В 10‑м веке н. э. в Египте возникло тайное общество, которое, пожалуй, можно назвать самым необычным из всех известных до той поры. Халиф Абу Мухаммед Абдаллах претендовал на халифат, поскольку был прямым потомком Фатимы, дочери пророка Мухаммеда. Отделившись от династии Аббасидов, он основал династию Фатимидов и учредил свой престол в Каире. Побудительные причины столь смелого поступка так никогда и не были раскрыты, оказавшись тем не менее приемлемыми для подавляющего большинства искренне верующих мусульман, поскольку в противном случае у новой династии не осталось бы шансов выжить. Сам же халиф Абдаллах, как показал ход всех последующих событий, оказался человеком далеко не заурядных умственных способностей. В те времена среди учебных заведений выдающееся место занимал находившийся в Каире главный университет – Дарул‑Ликмат[173], к которому халиф присоединил Великую ложу, призванную распространять философские и эзотерические доктрины[174].

В этой ложе, получившей название «Обитель Мудрости», получали необходимые наставления кандидаты на посвящение в таинства исмаилизма. Обучение проходило в форме философских собраний и проводилось дважды в неделю, и эту школу регулярно посещали как мужчины, так и женщины. Облаченные в белые одежды неофиты и ученики рассаживались вокруг верховного настоятеля, который читал им трактаты, одобренные халифом, считавшимся великим магистром ордена[175].

Поначалу Абдаллах разделил всю свою систему посвящения на семь ступеней. В учебный план священных дисциплин были включены учения Пифагора, Платона и Аристотеля, и соискатели в процессе обучения переходили от одного уровня знания к другому, однако лишь немногие достигали высшего учения Ложи.

Главные историки «Обители Мудрости», Йозеф фон Хаммер и Стэнли Лэйн‑Пул, выказывали явное предубеждение против мусульманских мистиков вообще и «Обители Мудрости» в частности. Считается однако общепризнанным, что семь основных ступеней способствовали благородству характера, а заключенные в них учения были выше всякой критики.

Процесс восхождения на первую ступень был наиболее длительным и трудным, ибо предусматривал обширные достижения в области знаний и принятие на себя самых серьезных обязательств в отношении учителя и ложи. Достигшим второй ступени передавались знания имамов, которых Макдиси[176] описывает как неких святых существ или личностей, заключавших в себе источник всего знания и являвшихся в разные времена для сохранения священной доктрины. Все это внушает мысль, что имамы были по сути Адептами, высшими членами духовного сверхправительства, утвержденного в эзотерической традиции древности. На третьей ступени сообщалось число святых имамов, которых было семь, и раскрывалась связь этого числа с семью небесами, семью планетами, семью музыкальными звуками и всеми другими группами из семи объектов, знакомыми изучающим древнюю символическую философию. На четвертой ступени учащиеся знакомились с семью божественными законодателями – апостолами Бога, сменявшими один другого, начиная с Ноя и Авраама. На пятой ступени предусматривалось расширение тайного знания до изучения числа двенадцать и охватывались такие темы, как двенадцать знаков зодиака, двенадцать колен израилевых и т. д. Шестая ступень была по существу философской, и особое внимание здесь уделялось учениям Платона, Аристотеля и Пифагора. Седьмая же представляла восточную мистическую теологию, включая доктрину единства, которую проповедовали суфии.

Такой учебный план во многом повторял структуру философской лестницы александрийского неоплатоника Плотина, согласно которой ученик, продвигаясь в своем развитии, систематически проходит различные абстрактные дисциплины, столь дорогие сердцу восточного человека. И хотя современные педагоги считают содержание предметов не отвечающим нормам, все же нет никаких оснований сомневаться в благочестии Великой Ложи. Обычно утверждают, что позднее к семи исходным ступеням искусственно добавили еще две и что учение этих уровней вконец уничтожило дух и цель «Обители Мудрости». От посвященного стали требовать, чтобы он отрекся от всего ранее полученного знания и начал исповедовать полный атеизм. От нас же потребовали принять как достоверный факт, что мусульмане, посещавщие «Обитель Мудрости», в конце концов согласились с верованиями и правилами поведения, полностью противоречащими доктринам Мухаммеда. Однако памятуя, что рядовой мусульманин – человек во всех смыслах добропорядочный, ученые, философы и мистики ислама ни на секунду не допустили бы введения такой системы обучения, которая превратила бы учение их пророка в предмет порицания и насмешек. Разумнее всего было бы допустить, что так называемые восьмая и девятая ступени были вымышлены, дабы дискредитировать тайное общество со столь широкой сферой влияния. Аналогичным образом в Европе имела место фальсификация фактов, имевшая целью оправдать осуждение тамплиеров.

Не лишено основания, что в «Обители Мудрости» практиковались эзотерические дисциплины, а ее членов всячески поощряли к отказу от мирских стремлений и освобождению сердца и разума от власти традиций. Вера в то, что материальные объекты желаний – не более чем иллюзия, что мирские блага лишь отягощают дух, а высокоразвитый интеллект пагубен для мистического озарения, полностью соответствует признанным учениям дервишей и суфиев. Возможно, «Обитель Мудрости» испытала на себе влияние сект Дальнего Востока, которые, как известно, уже проникали на эти территории. В далекой Азии буддизм и несколько школ индийского мистицизма подверглись жестоким гонениям со стороны амбициозных правителей, поскольку подобные идеалы явно несовместимы с тиранией.

Вместо того чтобы соглашаться, подобно Лэйн‑Пулу, с тем что «Обитель Мудрости» якобы пыталась разрушить религию ислама, во всем этом, возможно, следовало бы усмотреть отважную попытку восстановить в исламе первоначальную мистическую традицию. Авторитет простого морального кодекса Пророка был, как известно, в значительной степени подорван политическими конфликтами в халифате и борьбой за наследование лидерства от Пророка.

Общепризнано, что в материальном мире Бога всегда представлял духовный лидер, которого называли имамом. Оказалось, однако, что в истории, связанной с родословной имамов, существует некоторый разрыв, и это, видимо, ставит под угрозу душевный покой верующих. Дабы достойно решить эту ситуацию, была сформулирована некая доктрина, согласно которой имам, или духовный лидер, хотя и не всегда был видим для глаз, но тем не менее везде присутствовал как скрытое от всех, но всемогущее существо. И в назначенный час этот скрытый имам, бывший тайным властителем духовной судьбы мусульманского мира, раскроет себя своим верным последователям. Между тем долг правоверных состоял в том, чтобы не только ожидать его пришествия, но и собственным благочестием стремиться ускорить это событие.

Учение о скрытом имаме должно проповедоваться с возможно большим рвением, ибо в этом мистическом существе, как в хранилище, заключены все тайны Всевышнего. И нет ничего необычного в том, что его посланцам суждено было стать первопроходцами, призывавшими людей к истине, подобно пророкам в пустыне. А поскольку идея грядущего мирового учителя присутствует во многих религиях, нельзя считать такое учение по‑настоящему опасным или еретическим.

Если «Обитель Мудрости» порицают за распространение именно этого учения, то вполне может сложиться впечатление, что это тайное общество было по сути дела группой религиозных и философских реформаторов, потерпевших неудачу, столь естественную для такого рода групп. Чтобы как‑то защитить себя, общество устраивало своим ученикам испытания и ритуалы посвящения, связывало их клятвой неразглашения тайны конечных истин и воодушевляло на распространение учения по всему мусульманскому миру, включая Аравию, Месопотамию и Северную Африку.

Эти миссионеры, или, как их называли, «дайи», проходили тщательную подготовку, дабы научиться доносить до умов учение в форме, понятной людям тех слоев общества, на которые они стремились оказать влияние. Людям необразованным они преподносили свои идеи в упрощенном виде, почти полностью основываясь на принятых в Коране основах морали, к которым они добавили лишь некоторые сведения о пришествии Махди. Для более расположенных к философии основы концепции представлялись более развернуто.

Этих миссионеров осуждали за их призывы к приверженцам различных религий, что вполне вероятно. Если они твердо верили в то, что являлись хранителями эзотерического плана объединения вероисповеданий, ниспровержения тирании и окончательного освобождения человеческого разума от гнета невежества и страха, то их, конечно же, не могли остановить никакие границы раздела, проложенные разными символами веры. Допустить, что эти учителя повинны в чудовищном лицемерии, значит просто расписаться в собственной нетерпимости. Множество фактов указывает на то, что обширная программа «Обители Мудрости» достигла Европы и оказала немалое влияние на многих прогрессивных мыслителей. Полагают, что она способствовала восстановлению учения после мрачного периода невежества средневековья, став своего рода центром разрешения споров между Европой и Азией. Существует предположение, что флорентийская Академия Лоренцо де Медичи создана по образцу «Святой Обители» в Каире.

 

Увеселения арабских ночей

 

Происхождение собрания древних преданий, легенд и традиций, ныне известного под названием «Увеселения арабских ночей», или «Тысяча и одна ночь», всегда было поводом для различных спекуляций. Однако с уверенностью можно сказать лишь одно: все эти истории были собраны из различных источников и в течение длительного периода времени. Сэр Ричард Бартон, чье имя долгое время ассоциировалось с английским переводом этих восточных сказок, пришел к заключению, что установить имя их автора (или авторов) не представляется возможным. В этом вывод Бартона полностью совпадает с мнением других издателей и переводчиков, занятых исследованиями в той же области. Представляется весьма маловероятным, что труд этот когда‑либо прежде подвергался какому‑то редактированию. В нем отражены широкое многообразие тем и явно различные уровни литературного таланта. Некоторые встречающиеся в тексте расхождения в хронологии также склонили ученых толкователей и переводчиков к убеждению, что истории эти собраны воедино без всякой системы и смысла.

В «Заключительном эссе» к своему переводу «Тысячи и одной ночи» Бартон, пользуясь обширными познаниями в области арабской культуры, пытается проанализировать предпосылки и историю происхождения знаменитого собрания легенд и сказок Ближнего Востока. Обобщая характер народа, слагавшего эти легенды, он пишет: «На своей высшей ступени развития ум среднего мусульманина, как и древнего египтянина, выявляет самую возвышенную нравственную идею, глубочайшее уважение ко всему, что связано с его религией и величественной концепцией единства и всемогущества Господа».

Не менее точен Бартон и высказываясь по поводу отрицательной стороны вопроса: «Наш араб в худшем своем проявлении – просто невежда, в котором еще живет дикарь. Он являет собою некую модель смеси ребячливости и сообразительности, простоты и коварства, скрывая ветреность ума за внешней серьезностью». Основываясь на этом, Бартон пытается придать определенную направленность грандиозной поэме в прозе, которая по своей оригинальности и драматургии практически не имеет аналогов в мировой литературе.

Предполагается, что некоторые из самых ранних частей «Арабских ночей» относятся к 8‑му веку н. э., а отдельные дополнения были сделаны уже в 16‑м веке. По некоторым сведениям, это произведение, если рассматривать его как собрание сказок, приобрело свою нынешнюю форму примерно в 13‑м веке, а включение туда дополнительного материала уже не изменило его общей структуры.

Некоторые тематические элементы несомненно имеют дальневосточное происхождение. Основной вид повествования сочетает в себе элементы басни с животными в качестве главных действующих лиц, волшебной сказки и исторического, псевдоисторического и житейского анекдота.

Общераспространенное мнение, что истории, собранные в «Тысяче и одной ночи», принадлежат к «кабацкой литературе» и распространены только в среде непривилегированных классов мусульманского общества, явно несостоятельно. К слову сказать, полное понимание и достойную оценку шекспировские пьесы находили исключительно у деревенских жителей, бывших завсегдатаями театра «Глобус». И хотя моральные основы и тех и других вызывали сомнения, в отношении «Арабских ночей» нельзя не учитывать природных склонностей народа и господствовавших в то время обычаев. В них нередко выражаются весьма благородные чувства, и истории проникнуты своеобразными доктринами мистических сект и тем ярко выраженным трансцендентализмом, который неизменно завораживал мусульманское воображение.

Для тех, кто готов допустить, что истории «Арабских ночей» гораздо значительнее, чем может показаться на первый взгляд, очевидно, что многие сказки имеют двоякий смысл и в правильном понимании не несут в себе никакой вульгарности. И поскольку ученые умы не сумели разгадать ни тайну авторства, ни хотя бы установить тех, кто имел отношение к составлению этого собрания, то, возможно, не такой уж большой ошибкой стало бы предположение, что здесь не обошлось без умышленного сокрытия важных сведений.

По счастливому совпадению, приблизительное датирование оригинальных историй практически полностью совпадаете основанием «Обители Мудрости» в Каире и созданием широкой программы распространения философских наук по всей Аравии и Северной Африке в период между 9‑м и 12‑м веками христианской эры. Греки находили глубокий философский смысл в произведениях Гомера, и если сравнить «Одиссею» с путешествиями Синдбада‑морехода, то в них обнаруживается множество аналогий и искусное употребление эзотерического символизма.

Все это с полным правом можно отнести и к «Энеиде» Вергилия, и в наше время немногим лучше публичного заявления о собственном невежестве выглядело бы отрицание того, что произведения, подобные «Дон Кихоту Ламанчскому» и «Путешествиям Гулливера», содержат глубокие идеи, ловко спрятанные за причудливыми образами авторской фантазии.

К тому же их всегда тесно связывали с тайными обществами, деятельность которых служила своего рода подпиткой европейского мышления. И хотя вполне возможно, что средний мусульманин не предпринимал систематических попыток «расшифровать» свой литературный эпос, эта сфера неизменно привлекала неослабное внимание западных мыслителей, находивших там бесчисленные следы всемирной эзотерической традиции. Весьма вероятно, что немногие ученые дервиши хотя и владеют подлинными ключами к разгадке истинного смысла легенд и сказок, но, как обычно, отнюдь на склонны раскрывать свои знания всем и каждому.

Эдвард В. Лэйн‑Пул прилагает к своему переводу «Тысяча и одной ночи» очень ценный и обширный сборник примечаний, многие из которых служат подтверждением важности заключенного в этих историях смысла. В одном из своих примечаний Лэйн‑Пул уделяет внимание духовной магии, в которую верят и которой пользуются даже современные мусульмане. По мнению Лэйн‑Пула, эта духовная магия представляет собой некое связующее звено между сторонниками ислама и другими древними религиозными группами. Мусульмане признавали две основные формы магии: одна из них – божественная, или добрая, а другая – сатанинская, или злая. Лэйн‑Пул приводит некоторые интересные сведения о божественной магии и говорит, что наука эта таинственная, а изучают ее хорошие люди с добрыми намерениями. Достижение совершенства в сей тайной науке состоит в познании величайшего имени Бога, и это конечное знание сообщается только тем, к кому небеса особо благосклонны. Именно благодаря этому имени, которое царь Соломон повелел вырезать на своем перстне с печаткой, подчинил он своей власти духов стихий, птиц и даже ветер.

 

Магическая фигура. Считалась могущественным талисманом, способным, согласно каббале сарацинов, притягивать любовь и привязанность.

Не подлежит сомнению, что ученые мусульмане занимались некоей магической наукой, подобной кабалистике еврейских и христианских мистиков. Иезуитский ученый Кирхер в своем труде «Oedipus Aegyptiacus» («Эдип египтян») значительное место отводит арабской Кабале. По его утверждению, все гипотезы о таинствах магии, алхимии и терматургии, известных или осуществлявшихся на практике в Европе и уходящих корнями в классическую древность, существовали также и в мусульманском мире. У исламских мистиков были в ходу таинственные комбинации чисел, необычные сочетания слов, непонятные для непосвященных, странные схемы и фигуры. При изготовлении амулетов и талисманов они с благими целями применяли колдовство, а также обладали удивительным искусством предсказания.

Хотя, конечно, такие занятия и верования не поощрялись наиболее ортодоксальными последователями Пророка, они пережили века, а значит, соответствовали мышлению правоверных. В местах, где проводились исследования, в среде верующих ходило немало слухов и из уст в уста передавались разные истории о практикующих эти тайные науки, которыми в высшей степени восхищались, выказывая при этом глубочайшее почтение. Сведущих в кабалистических науках считали наделенными мудростью и талантом, присущими Адептам Европы и Азии. «Арабские ночи» изобилуют рассказами о сверхъестественных силах, а истории о неуловимых святых мусульманской традиции перемежаются повествованиями о таинственных праведниках из еврейских и раннехристианских легенд. И если эти легенды были в большом почете у непросвещенных мусульман, то это означает только то, что вера в чудесные силы святых была широко распространена.

 

Правоверные братья

 

Примерно в 950 году н. э. в Басре (ныне порт Ирака в Персидском заливе) заняло видное положение тайное общество. Это ученое братство стало известным как «Братья чистоты», или «Верные друзья», первоначальное же его название было «Ихван ас‑Сафа»[177]. Хотя по существу оно было ученой группой тех времен, когда наука охватывала почти все виды знания, духовного и светского, есть некоторые указания на то, что «правоверные братья» готовились к попытке политического реформирования, основываясь на широком распространении обязательного обучения. Согласно К.К. Добереру, в этом обществе было четыре ступени посвящения, а составлением духовных учений занимались мудрецы, образующие внутренний круг мастеров, или учителей.

В своей деятельности братство придерживалось следующих принципов: с внешней стороны – полное соответствие ортодоксальным догматам ислама, а во всем, что скрыто от посторонних глаз, – пополнение огромной сокровищницы существенно важного знания, которое могло бы привести к созданию завершенной и практической жизненной философии.

У общества было немало противников среди ортодоксальных мусульман, особенно в Багдаде, а потому не вызывают удивления неоднократные попытки уничтожить книги и трактаты ордена. Однако их усилия не увенчались успехом, и писаниям «правоверных братьев» удалось достичь Европы, где они оказали значительное влияние на политические аспекты алхимии.[178]

Ф.Шервуд Тейлор приводит некоторые дополнительные сведения о «правоверных братьях». Согласно его данным, в этой организации якобы имелось энциклопедическое собрание трактатов; кроме того, предполагается, что именно этому обществу принадлежало довольно большое число произведений, которые приписывали арабскому химику‑мистику Геберу, жившему в 8‑м веке[179]. Еще юношей Гебер стал учеником шестого шиитского имама, от которого он получил наставления в оккультных науках, а позднее, как полагают, примкнул к ордену суфиев.

К «правоверным братьям» проявляли интерес некоторые масонские писатели. В частности, о них упоминает Джон Яркер в своей работе о тайных обществах, оказавших определенное влияние на происхождение масонских традиций[180].

Как отмечает Кеннет Маккензи в своей «Королевской масонской энциклопедии», «Братья чистоты», вероятно, испытали на себе влияние ессеев и исповедовали одинаковые принципы. Позднее их писания глубоко изучали наиболее образованные испанские евреи, которые имели свои установившиеся формы посвящения и получили известность как разновидность франкмасонов, о чем упоминает в своих трудах видный ученый Мориц Штайншнайдер. Альберт Макей, написавший «Энциклопедию франкмасонства», цитирует Штайншнайдера, который описывает «правоверных братьев» как «франкмасонов Басры» и характеризует их как «знаменитое общество вроде франкмасонского».

В предисловии к «Маснави» Джалал ад‑дина[181] Джеймс У.Рэдхаус делает одно любопытное заключение: «Говорят, что однажды Пророк (Мухаммед) в частной беседе рассказал «Али» о секретах и тайнах «Братьев чистосердечия» (которые, видимо, являются «франкмасонами» мусульманских дервишей), призывая его не разглашать их никому из непосвященных, дабы не совершить против них предательства, а также вести себя согласно правилу слепого повиновения». Так вот, не являются ли эти «Братья чистосердечия» именно тем находившимся в Басре братством, известным под названием «Братьев чистоты»? И не означает ли это к тому же, что данное общество существовало во времена Пророка, который либо принадлежал к нему, либо испытывал на себе его влияние?

Согласно доктринам «правоверных братьев», нравственная природа человека подвержена влиянию четырех факторов, которые в совокупности составляют то, что психологи могли бы назвать давлением окружающей среды. К этим определяющим силам относятся телесное строение, климатические условия, уровень образования и влияние звезд. Если развить все хорошее, скрытое в человеческом существе, то получится совершенная личность, которая проявит качества платоновского царя‑фило‑софа и истинного мудреца стоиков. Несмотря на то, что эти «чистые» из Басры действовали в исламском обществе, они, вероятно, считали Сократа и Христа если не превосходящими, то, по крайней мере, равными Пророку Мухаммеду. В различных источниках эту секту описывают как практикующую мистический интеллектуализм, что, однако, не мешало им развивать некую всеобъемлющую систему, в которой смешивались метафизические спекуляции неопифагореизма и неоплатонизма с приобретающим все большую популярность логическим методом Аристотеля.

Основные сочинения «правоверных братьев» составили пятьдесят два трактата, разделенные на четыре части. Первая часть посвящена абстрактным и философским знаниям, вторая – естественным и гуманитарным наукам, третья – метафизике, человеческой душе и ее рациональным атрибутам, а четвертая – Богу, божественному миру и мистериям. Они признавали пророческое откровение, исповедовали аскетизм и стремились достичь единения с духовной силой, или принципом, проникающим всю вселенную.

Встречаются также упоминания о Масламе ал‑Маджрити, жившем в 11‑м веке. Мусульманин родом из Испании, он снискал себе широкую славу как энциклопедист. Он совершил путешествие на Восток и, вернувшись, привез с собой в Мадрид собрание писаний «правоверных братьев». В венской библиотеке хранится сочинение этого автора под названием «Совершенство мудреца», содержащее сведения о магических квадратах, арифметических формулах и составлении талисманов. Из того немногого, что об этом известно, с определенностью можно утверждать лишь то, что «правоверные братья» представляли ядро всемирной учености, включая как восточные, так и западные доктрины, а не ограничиваясь только исламским миром. Некоторые писатели, получившие известность в Европе в период средневековья, испытали на себе влияние примера энциклопедии «Братьев чистоты».

Среди ранних европейских философов, ученых и теологов, испытавших на себе влияние мусульманства через соприкосновение с Испанией, были Майкл Скотт и Роджер Бэкон. Шотландский ученый и астролог Скотт совершил путешествие в Толедо, чтобы как можно больше узнать об арабских и мусульманских науках. Английский монах‑философ Роджер Бэкон, оставаясь профессором в Оксфорде, достиг блестящих успехов как истолкователь арабского аристотелизма.

Фундаментальный труд Роджера Бэкона «Optics» опирался на сочинение ал‑Хасана «Theosaurus Optica». Труды Альберта Великого[182], Винцента из Бове[183] и Роберта Английского[184] обнаруживают явное воздействие концепций, изложенных «правоверными братьями». Не следует также забывать, что и Христиан Розенкрейц, загадочный основатель общества розенкрейцеров, составил энциклопедию универсального знания в результате путешествия по Ближнему Востоку; а вернувшись в Европу, первую остановку он сделал в Испании с намерением заняться пропагандой своей доктрины. В этом можно усмотреть скрытый намек на распространение образования, имеющий историческое обоснование.

 

Культ Ангела‑Павлина

 

В окрестностях Мосула[185], стоящего на реке Тигр, что течет в Северном Ираке, неподалеку от развалин древней Ниневии[186], обитают езиды[187] – небольшая религиозная секта неизвестного проихождения. В 15‑м веке в секту входило около 250 тысяч человек. Впоследствии им пришлось пережить период жестоких гонений, и в результате их осталось не более 50 тысяч. Основы веры этих людей сформировались под влиянием ранних контактов с бесчисленными направлениями религиозных традиций, наводнявших долину реки Евфрат.

Исайя Джозеф, немало времени посвятивший глубокому изучению священных книг и традиций езидов, пишет: «Они говорят, что заимствовали посты и жертвоприношения от ислама, крещение – от христиан, запрет на некоторые виды пищи – от иудеев, формы поклонения – от идолопоклонников, сокровенность доктрины – от рафидов (шииты), человеческие жертвоприношения и веру в переселение душ – от доисламских арабов‑язычников и сабеев»[188].

Несмотря на то, что большинство историков и беллетристов полагало, будто езиды были поклонниками дьявола, священные писания и изустные предания этой секты не дают для такого предположения никаких оснований. Дело скорее всего в том, что такого рода маленькая группа, отказавшись принять доктрины влиятельных религий, в окружении которых она находилась, вполне естественным образом вызывала к себе сильнейшую неприязнь с их стороны.

Согласно теологии езидов, верховное божество, явившееся первопричиной мира, создало вселенную и затем передало ее заботам семи богов, каждый из которых правил в течение десяти тысяч лет. Нынешним правителем является МелекТа‑ус. Когда его век или эпоха закончится, власть перейдет к следующему божеству высшего порядка. В священном писании езидов под названием «Ал‑Джил‑ви» Мелек Та‑ус говорит устами одного из своих пророков: «Я вездесущий и помогаю всем, кто верит в меня и призывает меня, оказавшись в беде. И нет такого уголка во вселенной, где не испытывают моего присутствия. Я участвую во всех делах, но стоящие от них в стороне (профаны) называют их злыми, ибо природа их не согласуется с тем, что они почитают правильным. Каждый век имеет своего распорядителя, который руководит событиями в соответствии с моими указами. Должность эта меняется из поколения в поколение, дабы правитель этого мира и его вожди могли исполнять свои обязанности согласно собственному предназначению и каждый в предписанный ему срок».

Вопреки противникам секты, настойчиво утверждающим, будто Мелек Та‑ус – не кто иной, как глава «падших ангелов», подобное заявление полностью противоречит главной концепции езидов, согласно которой семь богов считаются представителями, назначенными высшей силой, которая устанавливает порядок всех вещей в природе. Здесь ощущается несомненное присутствие азиатского эзотеризма, а Мелек Та‑ус рассматривается как владыка материального мира, а значит, и попечитель душ, которые упали в состояние зарождения.

Езиды, почитавшие Мелек Та‑уса, представляли его в виде особого символа, называемого «санджак». На нем изображается фигура павлина с надутой грудью, маленькой головой и широко распущенным хвостом. Эта птица, обычно достаточно грубо сделанная из желтой меди, стоит на подставке, по виду напоминающей высокий и довольно изящный канделябр. Во время религиозных церемоний к этой главной эмблеме присоединяли две лампы с семью горелками. По некоторым сведениям, существуют прекрасно выполненные символические фигуры павлинов, изготовленные из чистого золота и инкрустированные драгоценными камнями, но их никто не видел, кроме членов самого ордена.

Первоначально было семь священных санджаков, по одному на каждую из семи общин езидов. Некоторые из этих фигурок были похищены – вернее сказать, украдены – мусульманами, пытавшимися подавить их веру. Однако езиды только улыбались, объясняя, что отнятые у них идолы были просто копиями, а оригиналы хранятся в надежном месте.

Езиды верят в переселение душ и перевоплощение. Согласно их учениям, души добродетельных получат новую жизнь в человеческих телах, а те, кто согрешил против веры или правоверных, могут вернуться а этот мир в образе животных. У них приняты мистические обряды и дисциплины, а также вера в то, что Мелек Та‑ус может говорить с ними устами святых. А то, что подобные послания, переданные в разные времена, часто существенно различались и даже противоречили друг другу, практически не имело никакого значения.

В «Черной книге» езидов утверждается, что самые первые санджаки был