Вторая беседа Скомороха. Стыд. Урок с бейджами

 

Если я начну делать, как это раньше называлось, оргдела или оргвыводы, то вы понимайте: это всё равно Отделение народной психологии Музея-Заповедника народного быта, и учеба идет прямо сейчас.

Ведь вы как привыкли: если должна быть лекция и вдруг вместо неё преподаватель начал ругаться, то, наверное, лекции нет.

Лекций вообще не будет, будут беседы, потому что мы с вами все-таки не в Риме — в крайнем случае, в Греции. Поэтому или мы говорим по-русски, или по-гречески, если можем.

Если во время беседы я вдруг начал какие-то разборки, поймите: прямо сейчас идет основная учеба. Это не кто-то испортил хорошо задуманную лекцию — это идет учеба, и поэтому не будет вам дальше беседы.

 

Я велел, чтобы все, кто приезжает, за исключением работников Заповедника, которых я узнаю, были с именами на бейджах? Велел. А не так? Не так. Обеспечили? Не обеспечили. Раз не у всех имена, то встаете, идете и делаете эту работу. Зачем?

Попробуйте понять, что такое мир для человека. Понятно, вроде бы место жизни. Но как он тебе дан, с точки зрения учебы, ученичества и Науки думать? В виде чего? В виде образа мира, правильно? То есть то, что называется научной картиной мира, психологическими моделями мира, никакого отношения к действительному Образу мира не имеет. Потому что под ними психологи имеют ввиду некие искусственно созданные представления о мире, как такую продуманную и записанную картину.

Настоящий образ мира — у Геныча (Ребенок трех лет. — Прим. ред.), и он создан совершенно бездумно, а именно по принципу впитывания неких плотностей. Это отражение мира.

Плачет ребенок девяти месяцев.

Вон там образ мира в чистом виде пока ещё. У вас он уже дополнительно испорчен воображением.

Так вот, настоящий образ мира простой и очень точный. Те, кто сидит сейчас у столбов, имеют преимущества: они чувствуют плотность столба спиной и понимают. Особенно если Зан стукнется головой о столб сзади, то вы услышите — плотность. Мир хорошо отражается в образе мира Зана, аж гудит. Ну а всем остальным не повезло: вы чувствуете плотность мира только задницами. Так вот, задницей, если уж ею чувствуете, как думать-то? Так же и учиться. Только с помощью образа мира.

И что же делает человек, который учится думать, с имеющимся у него образом мира? С тем детским образом мира, который у некоторых в головках уложен, да, Смешина? <...>

Он у них уложен так, как уложился у ребенка, а потом ещё и испорчен теми множественными слоями, что легли сверху. И в итоге, в общем-то, как я попытался описать в этом учебничке (Первая часть «Начала науки учиться». — Прим. ред.), он уложен страшной и неуправляемой кучей. Свален. Его надо упорядочить.

Как человек, который хочет преуспеть в жизни, упорядочивает свой образ мира в части, соответствующей намеченному жизненному пути? Он укладывает свои знания определенным образом и дает имена всем понятиям, которые хранятся в его образе мира. В итоге он хозяин всего, что есть.

Вот я гляжу и о ком-то уже не могу вспомнить, какое имя я давал ему в последний раз, а кого-то просто в первый раз вижу.

Для того чтобы с вами работать, мне надо иметь возможность к вам полноценно обратиться? Надо. Я сейчас не хозяин учебы, урока? Не хозяин.

Устроение здесь есть. Впереди сидят, во-первых преподаватели, во-вторых, те, кто сейчас на острие, кто будет работать.

И, соответственно, согласно нашему договору, новички садятся сзади, чтобы непосредственно в работе мне не мешать лишними вопросами, которые вообще-то можно задать в Училище или преподавателям потом, чтобы я свой урок провел. Устроение есть, а вот имен не хватает, я не хозяин.

Всё, вставайте и теперь ножками, как ребенок осваивает образ мира и как он его впитывает, идите за этими бейджиками. И давайте как-то по-русски их назовите. Вешаете и даете мне возможность работать с вами в очень быстром и точном взаимодействии.

Малина, я тебе сегодня делал это замечание и просил, чтобы у всех были. Почему не выполнено? Объясняй, это урок.

Малина:

— Я сказала ребятам и считала, что будет сделано.

А оно сразу не делается.

Встает женщина из зала и хочет выйти.

Так, куда это ты у меня, лапушка, пошла?

Женщина:

— За бейджиком.

Я действительно сказал пойти, но ты забываешь о такой простой вещи, о которой я ещё до этого говорил: здесь всё, что происходит, — это Отделение народной психологии. Если я сказал пойти, а потом вдруг начал разбираться с Малиной, нет ли в этом урока? Куда это ты рванула? Что ты сделала?

Урок, во-первых, для тебя (Обращается к Малине — Прим. ред.): почему ты не добилась исполнения? А во-вторых, для тебя (Обращается к вставшей женщине. — Прим. ред.): вот так женщины и становятся несчастными по жизни, когда они могут мужику всем своим видом сказать: да пошел ты!.. <...> Мы по-бабски лучше разберемся. Вы помните, как это называется на языке брани — неуправляемое вредоносное зло, на букву «с», да? Самое страшное, что ведь, в сущности, ты себе портишь жизнь. А за этим что у тебя стоит? Объясни. Я сейчас скажу, как она ответит. Я думаю, что будет как во вчерашних играх наших — вы скажете: «Ну да, мы это узнали».

Женщина из зала:

— За чем стоит?

— За тем, что ты взяла и сама по себе пошла.

— Я перестала слышать, что вокруг.

Почему? За то, что ты слышала? Какая мысль тобой двигала?

Я сейчас попробую сказать, подтверди мне, ладно, если я прав? Если неправ, то скажи, что неправ. За этим звучало: «Ну, хватит болтать, когда-то надо и дело делать. Кто-то же должен просто взять и сделать то, что сказано».

— Ну, типа того.

— И теперь возраст, в каком это пришло?

— Два года.

— Сразу становится ясно, что в два года это не твое решение. Это западочное что-то. Это что-то, пришедшее снаружи. Ясно даже без щелчка, что в два года по своему разуму не мог ребенок принять это решение. Кто это вложил в твоё сознание? Кто это сказал при тебе?

— Мама.

— Мама. Раз это сделано извне, значит, это не разум. Значит, если бы ты сделала разумно то же самое, то ты была бы хозяйкой этому. И это было бы не разрушительно, а наоборот, полезно. Иначе говоря, да, правильно, ну в конце концов, сколько можно об этом говорить, надо делать. Посмотри, мы с Малиной обсуждали то же самое. Она же считала, что если сказано, то будет сделано. Ты же сделала эту бумажку, только не так немножко. Зачем пошла?

— Я её прямо сейчас сделала, чтобы не заметили, что её нет.

— Неважно. Теперь все будут наказаны, кто без них. Экономически — пойдёте и будете покупать. Даже если у вас есть, меня не интересует. Сейчас все встанут на выходе, всех сосчитаем, как этих баранов, которые выползали с Одиссеем из пещеры Циклопа, и всем продадим по бейджику. И каждый раз, когда кто-то, кому уже продали бейджик, приходит без него, прямо берите его под ручки, ведите к Малине в магазин и продавайте ему ещё один бейджик. И так пока не научится учиться на собственном кармане. Теперь идите, пожалуйста, все. И всем эту ошибку прописать. А я вас буду ждать.

С остальными мы пока будем развлекаться. И на будущее — это должно быть всегда на всех занятиях, чтобы преподаватель мог отдать свои знания.

<...>

Что в итоге мы с вами имеем? Некую недееспособность. Мы сидим и вместо занятия страдаем. Они не сделали — вы страдаете. Не страдайте, попробуйте это принять как урок. Потому что у вас в сознании то же самое. Осознайте это.

Возьмите этот урок, возьмите.

Толстой:

— Умеешь ты сделать рекламу!

<...> Торговля? Торговля требует того, чтобы в неё вкладывались. Я советую потом делать полосы какие-нибудь, отметки «наказан», «наказан», и так многократно. <...>

Почему так медленно торговля развивается? Вы завершили? У нас все вернулись? Посмотрите, вернулся ли ваш сосед слева, сосед справа?

Ну и долго вы там будете? (Обращается к ребятам, которые копаются за столом. — Прим. ред.) Каким образом вы из этого действия устроили бабник? Узнаваемо то, что было? Они что-то там болтают, болтают, болтают и болтают. Быстро-быстро завершают какие-то дела. Это узнается как по-женски? Узнаваемый образ — значит, в культуре есть. Ну-ка, Таша, давай рассказывай, что же ты там такое устроила.

— Я пошла туда, потому что долго было. Я пошла туда, а девчонки между собой говорят, что одного бейджика не хватило и нужно было быстро решить, что делать. Суета была, потому что нужно было быстрее. Я даже назвать не могу. Быстро-быстро сказать и быстро-быстро сделать.

— Хорошо. Одинокая, вернись за стол, и кто там ещё был третьим, тоже туда. И покажите нам, что вы делали. Кто ещё третьей там был?

Бука:

— Я там был.

— Ах, ты третьим был. Извини, Бука. Ну и объясните нам, что происходит. Я вам говорю: ну и долго вы там будете? Рассказывайте. Прямо то, что вы делали, то и расскажите. Что происходило, что вы обсуждали в этот миг, Таша, когда я вас позвал?

Таша:

— Я подошла, когда бейджиков уже не было. Спросила: «Одинокая, закончились?» — Она говорит: «Да, бейджика не хватило».

— Одинокая, так ты сказала?

Одинокая:

— Я сказала, что бейджики уже закончились, но можно же взять бумажки.

— Кому это ты сказала? Вот все вы трое стоите с бумажками.

— Сначала подошел Бука, а потом… чуть позже.

— Бука, а почему ты подошел, если у тебя есть? Бука, к тому же ты работник Заповедника и я тебя и так знаю.

Бука:

— Ну, бейджик-то должен быть.

— Необязательно, если вы работники, то вы объявленные, люди все вас знают. Ведь смысл-то, Бука, не в бейджиках. Смысл в том, чтобы у нас хорошо шло взаимодействие, чтобы у всех понятий, которые скрываются за вами, были имена. Например, за тобой скрывается понятие отладки связи и прочее.

(Одинокой.) Ну, и ты сказала, что можно же бумажку?

Одинокая:

— Бука еще пришел с десяткой и говорит: «Это штраф».

— Откуда ты взял, Бука, что это штраф?

Бука:

— Ты сказал, что продать бейджики всем, кто без них сейчас.

— И ты сделал вывод, что ты оштрафован.

Попробуйте увидеть: он же домыслил, да? Про штраф не было сказано. Вот так и идет взаимодействие у нас с вами. Независимо от того, насколько этот урок хорош, вы сами ощущаете, что всё-таки это урок.

Вы понимаете, откуда сбои?

С какой-то стати туда приперся Бука, хотя четко было сказано: кроме работников Заповедника. То есть ясно: зачем тем, кто объявлен, ещё что-то носить? Это только для новичков... Опять, видели? Таша успела поболтать, пока я говорю. И опять она сделала бабник и в это время, когда идет урок… Что ты сделала? Дела…

Помните, у баб почему бабник? Мужики что-то делают, а ей быстро-быстро надо протереть стол, потому что кто-то разлил из чашечки немножко, капнул. Там обсуждается, может быть, контракт на миллиарды, да? «Да стол же я успею протереть, ну что ж тут такого?» Бабоньки, узнаем? И каждый раз она успевает. Давайте дадим этому имя: спрятать что-то под подушку. Когда в комнату к женщинам заходят, они всё время что-то успевают спрятать под подушку. Я подозреваю, что это, наверное, трусики. Вот вы куда-то зашли в жилое помещение, когда, допустим, заезжает кто-то. Женщины в первую очередь что-то успевают спрятать под подушку.

Таша: Образ узнаваемый.

Да. И вот ты сейчас успевала за моей спиной быстро-быстро спрятать что-то под подушечку, чтобы гости, которые зашли, не успели это увидеть. Гости приходят — что делает баба? Она сразу мечется по комнате, как птица, и успевает что-то спрятать. Похоже?

И Таша, вместо того чтобы взять урок, успевала подчистить что-то. Что? Явно то, как она выглядит. Вы заняты не тем, что внутри, а тем, что снаружи; вы заняты тем, как вы выглядите.

Всё садитесь. Мы не будем углубляться в этот урок, потому что он случайный вроде бы, но вы увидели: помеха есть, и из любой помехи мы вот так будем извлекать уроки. Я думаю, что постепенно это привьется как некая культура. И вы будете делать так и сами.

В сущности ведь вы то же самое и делаете, когда разбираетесь, только затягивая это. Что я сейчас делал, когда сказал: «Всё садитесь»? Вы явно видите: я мог это продолжать, и там много чего бы вскрылось. Но вот именно то, что там множество вскроется, и не дает мне возможности продолжать, потому что тогда мы в этом увязнем. Представляете, сколько в Таше можно ковыряться? Представляете, что в каждой из наших девочек есть такое?..

Вы куколку-капустку видели? Мужику её давали на проверку: если он правильно ковыряется у неё в юбках и подоле, можно уже женить. А если он стесняется или не понимает, как там ковыряться, он еще не готов к женитьбе.

Так вот, капустка выражает основную женскую черту. Женщина должна быть настолько объемной по всяческим хитростям, чтобы мужик никогда из этой ловушки не выбрался. Когда его повивают, его повивают как раз на то, чтобы его бешеная сила была навсегда утоплена в этом, извините, болотце, красивом болотце, со множеством цветочков, лепесточков...

Я мог дальше продолжать работу с твоими (Обращается к Таше. — Прим. ред.) ошибками, но это ошибка получила имя — бабство. Второе — сказано, в чем её суть: вместо взгляда внутрь и работы над главным — все время происходит внешнее замазывание чего-то. Сами дальше доработайте, вы профессионалы.

Наша же с вами задача сегодня, понять следующее.

Первое: если вы хотите научиться учиться — это надо делать сейчас и всегда прямо сейчас, прямо с теми ошибками, что выскакивают. Почему вы с ними не работаете?

Я сейчас сделаю предположение, почему вы не работаете прямо с теми ошибками, что выскакивают, — думаю, отзовется у всех. Можно даже на хлопок: да или нет. А потому что те, что выскакивают, — это мелочи, а вы хотите заниматься крупным, большим. Похоже?

Голоса из зала: Да.

Почему так? Потому что вы пришли ради большого, ради Мечты, вы хотите состояться по-настоящему, а заниматься бытовыми мелочами — это, как кажется, разбрасываться.

Почему мужики сбегают из домов от своих баб? Кто в пивнушку, кто в творчество — тот же побег. Именно потому, что, блин, они точно чувствуют (блин — это проклятье, как вы помните, служит заменой слову «проклятье»). Именно потому, что этот быт их затягивает и в итоге они не сделают главного дела своей жизни. Условно говоря, баба виновата, что ты не состоялся.

Ребят, ну во-первых, конечно, если ты действительно хочешь состояться, нечего делать в этом виноватым кого-то. Всем женщинам, которые оказывались когда-то возле меня, я четко и осознанно говорил: «Ты никогда не будешь виновата в том, что я не состоялся». И эти женщины либо становились моими помощниками, либо уходили. Но виноватыми в том, что я не состоялся, они не были. Если уж я не состоюсь, то только по своей вине. И я хочу вам это сказать, решайте сами.

Но приглядитесь вот к чему: не бегство ли это от действительного желания состояться? Это не так важно, это мелочи как раз. Вот это большое и важное — это мелочи.

Важно то, что этот мужик <...> отказывается разбираться с бытом, потому что с мелочами не хочется возиться. Он, масштабный человек, в действительности убегает от самого большого, что есть. Назовем это понятно для современного человека — от создания действенной операционной среды.

Это как в компьютере операционная система. Когда ты новичок, то тебе кажется, что главное — это текстовый редактор, почта, к примеру, или игрушки, как для ребятишек. А все остальное — какие-то непонятные мелочи вроде экрана. Как работает игра для ребенка? С помощью экрана. Но мы с вами, конечно, понимаем, что главное — это операционная система. Так вот этот быт — это множественные проявления вовне огромной операционной системы, операционной среды. И работа с ним, отладка мелочей — это в действительности отладка самого главного, так сказать, сердца вашего разума. Хотите — называйте операционной средой по-современному, хотите — назовите это разумом. Эти бытовые мелочи и есть большое, именно поэтому надо заниматься именно ими.

Вы все, сбегающие от отладки именно быта, мелочей, сбегаете от того, чтобы создать себе главный инструмент и обучения, и достижения ваших целей. Поэтому учиться и работать над собой надо прямо сейчас, прямо на тех мелочах, что выскакивают. Это первый и важнейший урок, который, я думаю, вы возьмете. Однажды.

 

Вы все с охотой его возьмете и с охотой будете делать так, как Таша, раз за разом повторяя те же ошибки. Вот что удивительно: вы понимаете — вы же умные, — что да, да, надо заниматься операционкой. Да, надо. И тут же, тут же повторяете ошибки. Это уж я так, по опыту говорю. Тут советовать-то нечего, вы сами прекрасно знаете, что нужно очищение. Ну так работайте действительно, меняйтесь. Помните, вчера же говорили: у вас нет готовности убирать что-то. Вы готовы только добавлять, вы довольны собой. Вы довольны собой настолько, что считаете правильным добавлять.

Вот сколько времени я всячески лупил Агента последними словами за то, что у него причесон дикий. Впервые Агент пошел навстречу и чуть-чуть убрал.

Человек заявляется на то, что будет Армию делать (В Музее-Заповеднике работают исследовательские мастерские. Армия — одна из таких мастерских. — Прим. ред.). Он может иметь такую прическу этого дикого казачьего корпуса и бороду татарского извозчика, если он в Армии? Ты сейчас мог бы с такой бородой быть командиром Армии? Нет. Да и это разве он? Это я использовал запрещенные приемы. И запрещенный прием ему явно стриг, а? Прием ты стриг? Что, он сам?

Агент:

— Нет, Маманя.

Маманя? Ты Агенту стригла челку? Не доверяйте Мамане. Маманя не знает, как должен выглядеть командир части. Пожалуйста, доведите это именно до воинского состояния. Какой он командир Армии, если у него челка неровно подстрижена? Видели, у него там выступают два локона? Какие же локоны у командира части?

Вот сидит парень, у него правильная прическа. Посмотрите, вот четко командир части. Агент, разве у тебя такая прическа? Маманя, ты вообще что-то понимаешь в том, как чесать командира? Надо четко правильную прическу.

 

Поймите, для человека службы внешний облик — это инструмент управления. Почему у нас жестко и в Армии, и во всех частях отслеживается умение быть одетым по форме. Просто посмотрите на Агента, на то, как у него воротник распахнут, и вы увидите: нигде в армии ни один человек не мог бы занимать командирский пост с таким отношением к форме. Согласны?

Из зала: Да.

Даже в теле постановка у тебя не командирская. Я не могу тебя взять на командира Армии, пока ты не понял, чем там будешь заниматься. Так же как нельзя начать реабилитацию бойцов, служивших на войне, если мы не предоставим им узнаваемую армию.

Мы же психологи, наша задача обращаться к тем, с кем мы работаем, на всех существующих для него языках. И это язык образов. Ты не узнаваем по образу как командир. Ты не можешь занимать эту должность у нас. Ты можешь случайно оказаться на этом посту где-нибудь в действительной армии, где особенно полный разброд и шатания. Но ты не можешь быть командиром у нас.

У нас командир Армии — это идеально узнаваемый, показательный командир. Понимаете это?

Дальше развивается то, что действительным именем человека является полное звучание его всего. Как — помните? — песня имени. Для того чтобы полным именем камня прозвучать, надо собрать все звучания камня. Но мы можем дать ему самое краткое имя, какое вы даете сейчас ивам, — название какое-нибудь, например плакучая. Будем узнавать условно, но мы не познаем иву.

Точно так же и здесь, если мы будем по бейджику узнавать, что это командир, мы посчитаем, что это у него имя — Командир, но мы никогда не сможем добиться от тех, кто придет служить в эту Армию, чтобы они ещё и считали его командиром. Они будут его называть. И во многих частях так и происходит, то есть при чужих всё четко, вроде: «Товарищ командир, разрешите обратиться…». Чуть только отвернулись: «Это, нам бы тут сбежать, привезли лес, мы сейчас продадим, купим спирта…». И пошли междусобойные отношения. Какой он командир? Он член шараги, которая торгует армейской амуницией.

Ты выглядишь как один из братков, понимаешь, да? В армейской шараге, которая решила обворовать государство. А тебе стыдно, да, Удивь? Обидно, да? За орла замуж выходила, а он — браток. Ну, давай мы тебе вместо Агента дадим имя Браток, лучше даже — Братуха. Вот на Братуху тянешь, на командира — нет.

Представьте, сейчас какие-нибудь лесники заходят сюда, чтобы предложить нам лишнюю машину дров. Где-нибудь украли, им надо срочно продать. Уже кривые, и видят Агента на входе: «Э, братуха, слушай, а лес нужен, а?» Они сами это скажут просто. Ты себя приготовил для такого общения. Попробуйте в это сейчас войти и увидеть — что говорит его облик? Он приготовился общаться с теми, кто ему крикнет: «Э, братуха, братан, слушай...». То есть ты хочешь уверенно себя чувствовать в том мирке, и ты весь к этому готов.

Ты сделал первый шаг — все-таки подстриг свою знаменитую челку. Но к какой цели ты двигался?

Исходно он заявил задачу стать командиром нашей Армии. Но при этом был чубатый, да еще с бородой татарского московского извозчика. Помните, что татары в Москве всегда держали извоз по вокзалам? И вот он после того, как мы это с ним обсудили, стал отращивать еще и такую бороду, сказав: «Ой, я не хочу быть татарским извозчиком». После этого я ему приложил за то, что он не выглядит командиром армии. Он никак не пошевелился. Я и на следующий день приложил, и вот вижу, что у него пропала челка. Значит, он начал движение. Он впервые избрал учиться и меняться. Уж не знаю учиться ли, но меняться. То есть он начал чем-то жертвовать.

Нельзя взять в себя новые знания, не освободив для этого места. Мы с вами нашли уже, что для этого придется расстаться со знанием о том же самом, но которое было у вас раньше. Если вы хотите обрести новые знания, хотите научиться, со старым знанием можно расставаться. Вы же предпочитаете учиться, сохраняя себя, потому что вы собой очень довольны. Ну, он же явно сам себе нравится. Ведь он же страдает от того, что мы ему прическу порушили... Ну, красивый был такой парень. «Сам-то по себе невидный, но с такой прической на меня все обращают внимание». Так что ли? Так вот, он, наконец, начал отдавать что-то, пошел хоть на какую-то жертву.

Вот сразу попробуйте взять это как главный для вас урок — это у всех проявится. Если он хотел быть командиром Армии (он же профессиональный военный, кроме службы в армии он ещё служил в Чечне, да?), но не приводил себя в тот вид, в котором он будет узнаваем как командир армии, значит всех, кому он говорил о том, что будет армию подымать, он обманывал?

Сами попробуйте сказать: человек заявляет, но ничего не делает для этого, не движется в эту сторону. Дальше — я же всем вам всё помню, я же злопамятный — я начинаю его всячески мучать — день, второй, прямо здесь уже. И, наконец, он теряет челку. Он пожертвовал челкой. Ну, сами, вывод? Цель какая? Для достижения какой цели он это сделал? Стать командиром армии? Нет. Он это сделал не для того, чтобы стать командиром, он подменил цель. И вы все так всегда делаете. И потом мне заявляете: «Не работает!» Или между собой обсуждаете: «Слушай, что-то не работает». Если Агент превратился в Братуху у вас на глазах и имел задачей некое воздействие на меня, как вы думаете, он хотел получить какую-то обратную связь? Скажем, внимание, большое внимание. Он получил? Да. Так работает или не работает? Работает.

Работает, всё у вас работает. Только не в том направлении, в каком вы не направлялись.

Вы объявляете задачу: хочу стать командиром части. Вместо этого достигаете задачу, чтобы командир на вас обратил внимание. И потом говорите: «Что-то у меня не получается карьерный рост». Так погодите, а достигали чего?

И вот по всей вашей учебе будет выскакивать именно это: вы заявляете одну цель, а достигаете другой и всем громко и с такой слезой крокодильей в глазу объявляете, что не получается, ну не получается вот у меня. Вот у меня не получается... У кого тут у нас не получалось?

<...> Итак, ребята, если вы хотите научиться учиться, надо заниматься именно этим. И вот смотрите, общая болезнь, которую я сейчас назову, покажу и на этом отпущу вас поработать.

Вы все подозреваете, что у вас плохо получается учиться. Это понятно. Что у вас плохо осваивается учебный курс — это тоже понятно. И вы настолько убедительны в этом, что время от времени появляется ощущение, что вы ещё и тупые. Самое обидное, что и у вас включается подозрение: «Может, я и вправду тупая? Что я этот учебный курс, действительно, полтора десятка лет освоить не могу? Почему я сама с собой полтора десятка лет не могу договориться о том, что если прозвучало бранное слово, то надо сразу задать вопрос. Может, я и вправду дура, а?»

Так вот, самое главное здесь другое: именно тогда, когда вы себя ощущаете такой крутой дурой, которая просто не знает, как мужиков чаем напоить, именно в этот миг вы не прекращаете учиться — просто вы другим заняты. В другом вы совершенствуетесь. Например, в том, как изображать идиота. Прямо тут, по ходу вы меня, гады, изучаете и объегориваете. Вернее, думаете, что объегориваете, — ну я же так уж дуру изобразила, что он просто не может догадаться, что я при этом изображаю дуру…

Братан, Братуха, скажи честно, ты ведь совсем не умеешь изображать дурака? (Смех.) А чего они смеются, а? Давай ещё честней: и ведь ты искренне подозреваешь, что никто, никто не может рассмотреть того, что ты изображаешь дурака?

Братуха:

— Где-то есть.

— Ещё бы где-то! Самое главное, что ты действительно веришь, что не могут они рассмотреть, что ты его изображаешь. Они должны верить, что ты дурак. Ты очень убедителен, правда?

Вы что думаете, что только Братуха так ловко изображает дурака? Зан, ты вообще сейчас выглядишь ну очень, очень критичным и даже высокомерным. Зан, ну давай честно, сколько годиков — ладно мне, — сколько годиков ты Тёмному изображаешь дурака? А теперь, когда ты пожал плечами, скажи, ну и что, профессионал? Сколько лет ты учишься изображать дурака, умного дурака? Вот в отношении тебя ведь самое главное, что ты умный дурак. То есть ты одновременно умудряешься… Ведь если Братуха просто дурака изображает, то ты пытаешься изображать сразу умного и дурака вместе, то есть чтобы, во-первых, отстали, а во-вторых, чтобы не посчитали, что ты дурак. Правильно? Правильно. Это же какая задача по сложности!

А теперь попробуйте понять, задачи какого уровня сложности вы решаете в тот миг, когда я говорю: почему ты, гад, просто на бранное слово не можешь спросить: «Что это? За что мне? Что за ошибка?» Поймите: там в этот миг операционная среда перекрыта такими просчетами, что ваш компьютер трещит винчестером и не сдвигается с места. Прямо в этот миг, когда идиотами передо мной стоите, вы решаете задачу следующего уровня сложности. Еще на один порядок сложнее. Как, в условиях, когда рассмотрели, что ты прямо тут обманываешь, все-таки изобразить из себя такого дуракового дурака, чтобы этот дурак, который прицепился, всё-таки поверил и отстал.

Я хочу, чтобы вы пошли и сами тихонечко прописали это, когда вместо учебы надо что-то изображать, и в первую очередь такого, от которого отстанут, тупого допустим. Выберите только эту часть — у вас много всего, но выберите только этот кусочек, сузьте себя до этой задачи.

<...> Как изображать тупого. Кто-то — интеллигентно тупого, кто-то — глупо тупого, просто тупого, умно тупого, неважно. Когда вы изображаете человеку непонимание, для того чтобы он остал. Понятно, что в этот миг дело-то не делается, но как в этот миг вы учите самого себя тому, как достигать свои задачи, свои цели?

Попробуйте рассмотреть: вот вы сидите напротив меня, когда я ругаюсь, и прямо там, внутри, сложнейшим образом выстраиваете сами себя и свое поведение, чтобы я всё-таки поверил. В основном это идет у вас как некое чувство внутреннего стыда: «Ну неужели прямо сейчас я прокололась так, что все увидели, что это я подличаю, вру, в том, что я действительно гадина?» Это я и про мужиков тоже, да, Самсон? «Нет, ни в коем случае нельзя признаться, я так опозориться не могу, дай я изображу ещё более тупого». Вот в миг, когда звучит: «Ну, так опозориться нельзя, я этого человека люблю, я его уважаю, и вот так опозориться, что всё-таки рассмотрели, ммм... Нет!», — в этот миг, когда звучит «Нет!», вы вдруг, не замечая того, изображаете ещё большую тупость.

Когда вы изображаете тупость, вы уже за учебой, а в миг, когда вы думаете о позоре, вы ещё до неё. В промежутке вы вдруг обучили себя, как изобразить ещё большую тупость.

Изобразить, то есть перевести в образы, которые передадите мне. Разум работает с помощью образов, значит, это работа разума, но происходящая с такой скоростью, что вы не успеваете её отследить. Почему? Не ставили задачу. Раз сумели даже сделать, то уж отследить сумеете.

Поставьте себе задачу вот это начать рассматривать. И я вас уверяю, прямо сейчас вы избрали больше так не делать — и мгновенно влетите несколько раз, как Таша влетала раз за разом в одно и то же. В одно и то же влетите и вдруг сами со стыдом поймете: вот прямо сейчас вру, прямо сейчас вру и делаю именно это. Увидите, будет. Обещаю, фокус состоится, причем неоднократно. Это повторяемая вещь и обязательная по программе, что соврете раз за разом. Ваша задача заметить вот этот стыд. Легкий стыд, неудобство от того, что, ой, блин, как не хорошо-то получилось, попался.

Вся остальная фигня с учебой, с образами, разумом — ваша; мне важно, чтобы вы стыд начали видеть. Стыд, по-русски, или студ, связан с холодом. Холод — это то, что наши души принимают как неизбежность, воплощаясь сюда. Они имеют огненную природу, и для того, чтобы омертвиться, их надо заморозить. Мы это делаем сами и чувствуем это...

Но вот об этом — фигушки вам. Не возьмете урок — не буду рассказывать о стыде. И о том, что там с душой связано...

Поняли, на, чем поработать? Поработайте