Из серии «записки на перешеек»

 

Вербному Воскресенью

       (на правах диагноза)

 

Когда замок разъялся сам

товарищ ел соленый пуд

внимая первому уроку

мне все казались чудеса

под чью не ведая стопу

ложился вербой на дорогу

 

Куда стезя твоя сучит

свое тугое волокно

утерлась сдулась обмежела

и лыжным посохом стучит

твое крылечко и окно

и хлеб и солнышко божена

 

Мне были молоко и хлеб

в копилку званого тепла

мой метанол слепая ярость

когда б запутались тела

кессонный полдник околел

 

и злое чудо – состоялось

 

 

* * *

(«Здесь», редакция мая 2006)

 

В саду, где лопались цветки комет,

В саду с решеткой в цербере-гаранте

Я вижу то, что видит монумент,

Окалина крадется по гранате.

Зрачок, не различающий цветов.

Оскал поводит сыростью тягучей,

На черный лоб – чугунный завиток,

И в мышцах – очень развита чугунность,

И ждет приказа.

        Туевых хвоинок

Не станет, дрогнут веточки и звезды,

Когда с подножных тумбочек своих

Все помнящая армия сорвется.

 

Багульник, влажной очаруй игрой,

Свою природу вашу мать порадуй!

В том парке – хмуро слепнущий герой

С одной за всех посмертной катарактой.

 

 

ИЗ СЕРИИ «МОЯ РАДОСТЬ»

 

* * *

 

Музыкант в ночном плафоне,

В медных трубах оба в гнев.

Из голодной ямы – помни,

Радость, помни обо мне,

Под водою шевели

Лепестками губ далеких,

В муравейных черных легких

Медным шелестом прилив.

Уронила жгучий клюв

Папироса органиста.

Только я тебя люблю

В котловане организма,

В ладном ситце сентября,

Стружке нотного нагара.

В сизых сумерках органа

Я один хочу тебя.

 

 

Скандинавская Фантазия

 

Иду в большую ночь, как в термостат,

На бубенца трамвайный подголосок.

По ниточке двугорбого моста

Я покидал Строгинский полуостров –

Горячий гонщик, пристяжной боец,

Я финскими ремнями руки вышкурил.

Там хорошо, там держат твой подъезд

Гипербореи с бритыми подмышками.

Как для начальника не шестерят,

От дома по твоим делам зацокаю.

Хотел тебе давать нашатыря.

Вино из крана. Радость леденцовую,

Плевать, кто там, щетиной обколов,

Тебя на розовую простынь валит.

Ты – гибель, двухполозный от кого

Мой след за поворотом простывает.

Твой горький тюбик, нашатырный спирт,

Атлант, сующий за щеку сластене.

Я завтра, не щадя собачьих спин,

Во все лопатки стану их настегивать!

 

 

День города

 

Ах зачем я туда топором нырял,

В Волге плавал, в Волге булькал, из Волги выпил.

Мама, порадуйся – я моряк,

У меня на плавках – андреевский вымпел.

Булки облаков сквозь розовую воду –

Даром не дается такая высота!

Хвостиком мотает по лугам кого-то

Меж кисельных берегов – кислота!

У киоска хлебного, где всегда очередь,

Спрятали часовню леса, в гудроне липкие.

В летнем муравейнике черные рабочие

Лепят на бетон клеточку – плитку.

Обагрись стыдом, щека турка,

Оступись, монтажник, с пьяного моста!

Хватит, не ругай меня, тетка-диктатура,

Отпусти гулять, папа-кислота!

Там Тверская волга – к Красному каспию,

Там трибунный пирс – мостки-реечки,

Из пакета кушают, пальцами показывают:

Братцы, вы зачем меня спасли из речки?

Пресного печенья кровельный паек,

Над родными крышами – жуть и красота,

Римлянин сажает губку на копье.

Не бери не пей – там кислота!

 

 

ИЗ СЕРИИ «ГИСТЕРЕЗИС»

 

* * *

 

Ты колючий остров, где в ил с дерьмом

мрет кета порожняя после нереста.

Ты мишень, где икают во мгле локаторы,

постучится бестолочь в теремок –

кто-то к тапкам Твоим примеривается,

кто-то молится в облака Твои.

Нефтью стечь в закрома мертвой рыбе.

Ворошить ковшом непробудну Кемь

красный трактор сползет со стапеля.

В хвойной шапке, с медом из-под коры,

теплый колоб вертится на пеньке,

на гончарном кругу создателя.

 

 

* * *

 

…И тогда наверняка

     головкой к весне

Улыбки одуванчика желтая середка

Колесом пенталгина в глотку по десне

Обручальная шестеренка.

 

Сколько лет пасется на корню на корму

Подноготном зимнем сене – вот-вот загнется,

Как на балтике душили сельдь, как в Крыму

Разоряли в песке смерчевые гнезда.

На зеленой крыше поезда жарится

Детство приближается в лакомой целине

В мятую рубашку мою тебе не жалуется

В импортный пух плачется не.

 

И с тех пор

   не нарыть родину в атласах

Не наплакать рюмку ни в одно из торжеств

Весной продавцу нечем похвастаться

Не во что продеть иранскую шерсть.

 

 

На Мотив «К Элизе»

 

В стиноле-инкубаторе, в ячеистом низу

Вымело приплод, как хвостиком собольим.

Танцующий семисвечник, песчаную смерть-гюрзу

Я заклинаю игрушечным гобоем.

Сна – ни в глазу, в гуд головы – ни солода,

В светлицу-маковку кто хошь вселяйся.

А что во дворе – я с позавчера не высовывался,

Выпил заморенный суп и съел все яйца.

У красного покрывала один для двоих ландшафт.

У прыснувшего долой барсика – мор сезонный,

Ночь без тебя – такой полосатый шарф

С лампочками зубов у артерии сонной.

 

 

ИЗ СЕРИИ «ЯСНО»

 

* * *

 

Потянуть, как сетью из моря – сайру,

Золотую плоть из тебя добыть!

Леденцом-реликтом замерзли, замерли

УКВ, взлетевшие на дыбы,

 

По суставам в изморось истолочь их,

До глухого нутра достучаться стансами.

Это мертвый корвет человечьих ловчих

Вызывает полярная станция!

 

Это вспыхнул-вспорхнул голубой конверт,

Это лыжи тугие вострят потемками.

Мне тепло, и в клетчатом рукаве

Совесть спит, и кариес не найдет меня,

 

Мне вернется невод с морской травой.

Мне ссушила пясти работа сучья.

В ледяном эфире – белым-мертво,

В добровольном зубе свербит несущая.

 

 

ИЗ СЕРИИ «ПУСТИ!»

 

Хоровод

 

Где плот на стремнину толкают шестом,

Где – шалою охрой в закатный кармин

Расплескано зарево,

Где – складывай сучья да пламя корми,

Живым испекут земноводное, чтоб

Проверить сказанье.

Ты знаешь – напарник не выжил в беду.

Наклюнувшись мертвыми почками, клен

Не вышел из марта.

Удачник, измазавший пальцы углем,

Кривишься ответом тритоньему рту –

Сожги саламандру!

Ошметок пожара, оторва-гонец,

Где самое небо оближет костер –

Не пнешь, не прикуришь,

Шнурками взашей – вермишелью в котел,

Я буду кривляться тритоном в огне

В спасительной шкуре.

 

 

ИЗ СЕРИИ «КИТЕЖГРАД»

 

Город из Пустыря

 

Глаза-родники

иссушат мне душу в далеком походе...

               Л. Б. "Хаук"

 

Где тратит сталь струна струну,

Где не пустил и не позволил,

В своем надсаженном трезвоне

Невзятый город утонул.

 

Клубится лампа, и пока

Покатым лбом бугрится вена,

Ни жизнь, ни музыка, ни вера,

Ни выжить выжать из полка!

 

Где лихорадит даже почву,

Составы - в узел, в устьях - яд,

Ты вспомнишь почерк.

Узнаешь почерк -

Бинокль - маяк -

 

Нагую звездочку - лови!

В большом тумане кружит крейсер.

Кого ты ловишь в перекрестье,

Песком в гортань предашь любви?

 

И крестовину - рукоять

Прижав к лицу на Божью помощь,

Ты помнишь. Ты, конечно, вспомнишь -

Расправишь мятые края -

 

И кровь найдет тропинку горлом,

И рельсам хватит костыля,

И встанет город.

И встанет город

Из пустыря.

 

 

* * *

былинная стилизация для Дмитрия Файнштейна

 

Целишь в переносицу - в яблочко, с колена -

Нет сочнее фрукта - нет на свете зла.

Рано расходиться - глянь, какое лето!

У обрыва - небо, над обрывом - злак.

Пусть тебе останется близким дом -

Ты тяни веревку - веди черту,

Кто посмеет выехать за кордон,

Что на перепутье втроем прочтут:

"Солнечные простыни - солнечный удар,

Всем полечь костьми - белыми, нагими,

Торная тропа - в распахнутую гибель,

Право-лево - пофигу, кому куда."

 

Этому - глядеть из-под руки с крутого борта,

Тот посадит желудь, прикроет дверь,

Сделает наследника. А тебя - свобода

Ошарашит новостью промеж бровей.

Первого - пусть вылизал-простил прибой,

Пусть другому - заживо лохматый плед,

А на самом краешке твоя любовь

Схватит тебя за уши - завалит в хлеб.

Где зерно волнуется - ждет весла,

Где косить колосья, где тебя - все меньше,

Вечная дорога, птичка-пересмешник,

У обрыва - небо, над обрывом - злак.

 

 

ИЗ СЕРИИ «КАЧЕЛИ»

* * *

 

Сохни тесаным брусом - не ляжешь в корму,

Прокарабкался доверху беличий почерк -

Плоской явью маячит по окнам - кому -

Похоронный патруль индевелых обочин...

На перронах ровняй рюкзаки по плечу,

Заноси чудеса в телефонный букварик,

Прижимайся шершавой щекой к кирпичу -

Там, за стенкой, живет все, чего не бывает.

Сквозь густое дыхание, в дверь на балкон,

Сквозь тебя - ломанется по краю селиться!

И раздернута занавесь в доме - по ком?

И по ком разнимаются шторки "зенита"?

И под перья картографов с вытертых брюк

Лезут белые пятна - по мерзлой Европе,

Чуй сопящие сны головой к ноябрю,

Пей - некрепкую веру своей обороне...

Скрип доске и запутанность прядей - челу -

Вот и все. Кто посмеет потребовать больше?

Лишь полями - лучистые крестики луж,

Только звездочки льда с индивелых обочин.

 

 

* * *

Коломне

 

Броненосным лещом в глубине ледяной,

С колокольней на якоре, рябью и лодкой -

Юрким флюгером все переверетено -

Первый порох травы выдал огненный локон.

Возвращаясь готическим зондом в закат,

Птичьей вилочкой вышитой ветви на белом

После стирки, с железным зонтом от замка,

Евразийским весенним патрульным набегом,

Лубяными волокнами на резаке.

Мел до плеч на стволах и фонарных огарках,

После ножниц растение шьет в ирокез

Для попытки букета шипы из агата.

 

 

ИЗ СЕРИИ «КОРИЧНОЕ ЗНАМЯ»

* * *

Это ты, это я плюс еще неумение нас различать

по особым приметам, как все алфавиты...

                     В. Никритин

 

Будет мир и любовь, икебана над узкой кроватью,

И сушеные травки ерошит сквозь форточку шустрым

Сквозняком. Две стуны под колеса - не узнан романтик

В теплом тамбуре с кислым пером, с рюкзаком-парашютом.

Магистрал для венка, и любые печальны ужимки.

Рельсы вжаты в стремянку ладов - полигон предугадан.

Золотое копыто луны на варганной пружинке

Рассыпается радужной кляксой у губ ренегата.

 

 

* * *

 

Камень вслед от смотрящего вслед.

Отчего так внезапно неласков

Кто теперь к окуляру прилип,

Вызываясь на штурм?

И звено пулеметной петли

Помнит трель скрипача-югослава,

Шершень в бронзовой капсуле слеп

И удачи не ждут.

 

Люки дышат на изморось ламп,

Детонатор оттикает вечность

И распустится в синих лугах

Золотой черенок -

Кинь соломинку - в грохот и гам:

Я услышу тебя через вечер,

Загребая огразком весла,

Я приду через ночь.

 

ИЗ СЕРИИ «ПЯТЫЙ ПОРТ»

Катись!

 

В. Никритину

Когда меня совсем уже -

 ты только раз и два и снова...

          адресат посвящения

 

С какой горы - с азартом!

А кто в тебя вселился -

Рентген-кюри-полынь?

Кому приспичит завтра

Топить в котле селитру

И воронить стволы?

 

Пускай разлука лечит,

Раз перья вороного

Все в драке порваны -

А ты катись, колечко,

Ты принеси мне новость,

Что больше нет войны.

 

А кто мешал заладить,

Что есть зерно на полках,

Что в лунке влага есть!

Кому на месяц лаять -

Метель в глазницах полых,

И долгий благовест

 

Набатом торопил нас,

Из-под полы на волю

Соленый звон ронял.

А ты, петляй, тропинка,

Сквозь километры хвойных,

Туда, где нет меня.

 

Под перестук созвездий

В каморке давят емкость

Напарник-брат-сосед...

А ты беги с известьем,

Что мы совсем сдаемся,

Что мы совсем-совсем...

 

 

ИЗ СЕРИИ «ПЫЛЬЮ ПЫЛЬ»

Пылью пыль

 

Пылью пропитается стопа -

Камень в камень стал попыткой эха.

Ветер отирал жару со лба

Города, откуда ты уехал.

 

Струнное оружие в чехле,

Пальцы у виска на дробной жилке.

Пылью пыль на много тысяч лет.

Город, возведенный по ошибке.

 

Сквозняка глотнув, рубить концы

Было пыльно, все равно и лето.

Овощ в пятнах, несоленый сыр,

Пачка книг и песни, чтоб болело.

 

 

ИЗ СЕРИИ «МИР ЗАВЕРШЕННЫЙ»

* * *

 

Я сейчас в раю, где долото -

Самый благозвучный из ударных.

Спи спокойно - что за дело до

Броских слов и некомплиментарных

Жизней, сцепленных попарно тел,

Лиц, что пальцы сквозняков щипали?

Спи вдали, в тепле и темноте,

Спи, сложив ладони под щеками.

 

Тонкий провод. Цепкий узелок -

Право не пустить меня под веко.

Ночь плюет сквозь трубочку в стекло

Бабочкой, как скомканной повесткой.

 

 

Марш Postindustrial

 

Жестяные монеты поруки труда -

Тем, кто гнался - упрямей и зорче -

За командной строкой, обмакнув карандаш

В золотой канифольный кусочек.

Для состроенных в ряд предсказанье не врет.

Хором внемлет бряцанию жести

Мир, ступающий льду и огню поперек,

Не смутившийся риском обжечься.

Лишний штык. Я не слышал приказа "К ноге!"

Я не вправе советовать: бросьте!

...А хотелось лишь листьев кленовых на герб,

Глянца зеркала - на обороте.

 

 

ВЛАДИМИР НАВРОЦКИЙ

Серая Птица

Умирает шаман в далёком посёлке,
не успев на тропах проверить ловушки,
не успев приручить подземных медведей,
Умирает в тёплой районной больнице.

Только вмиг заржавела в вене иголка,
только треснула надвое белая кружка,
только вздрогнув, оцепенели соседи,
разглядев над койкой прозрачные лица.

Не успел спросить, так и ну его к чёрту.
Самолёт поднимает тупую морду.
Попрощайся пока что с Якутским аэропортом.

Забираешь деда из белой больницы,
вместе с братом троюродным в сердце леса
как положено сделали и простились.
На столбах в колоде что деду снится?

И назад в Якутск отложенным рейсом,
И оттуда в Москву отложенным рейсом,
И не видит никто, а ты не заметил
на крыле сидящую серую птицу.

"внук шамана" -- звучит бестолково, но гордо
самолёт поднимает тупую морду,
навсегда попрощайся с Якутским аэропортом.

на болоте в колоде что деду снится
за тобою летящая серая птица
навсегда твоя с железным клювом серая птица
на плече твоём невидимая серая птица

Вервольф в Средней Полосе

Ближнее подмосковье,
дом на краю посёлка.
Кто там пошёл за водкой?
кто побежал за кровью?
кто превратился в волка?
Зыбко всё и нечётко.

Ночь и восточный ветер,
ивы, вода и тина
в лунном неярком свете.
"kensington gardens, Петя".
"ну тебя в жопу, Инна".
Тени черны и длинны.

Ближнее подмосковье,
первая электричка
курсом на Павелецкий.
Кто обернулся клерком,
менеджером-логистом,
в тамбуре курит винстон.

Что ему делать, волку
с фенечкой на запястье --
бегал всю ночь, а толку.
Хочется спать и плакать;
осень, тоска и слякоть;
привкус железа в пасти.

Механизмы

Целый день сегодня механизмы смазывали:
проворачивали ломом шестерни, плюхали солидол горстями.
Обрабатывали метиленовым синим воспалённые скважины газовые,
обменивались с управляющими щитами свежими новостями.
В баллонах остался воздух. Обновляя стенные метки,
вдоль Большого Кардана идя, успели добраться
до слюнных желёз на минус седьмом этаже.
Там всё высохло: залили свиною кровью и натром едким;
устье, ясно, открылось, но тут пробило семнадцать —
предпраздничный день; внутрь пойдём после майских уже.

Мейстерзингеры

Да, в посткризисной жизни – неуютной, брутальной и грубой, –
наилучшей мне представляется следующая из стратегий:
просто шляться по дальним колхозам небольшой
акустической группой и устраивать, знаете, эдакие дарк-фолковые дискотеки.
Человеку ведь кроме хлеба духовности тоже надо.
Да, вчера он пахал, сегодня в дозоре, в душе его, значит, осень.
И вот тут появляемся мы. «Конокрады, штоль?» – «Не конокрады,
не стреляй, музыканты, «Фаллаут-2008».
Я же просто надеюсь, что тут, как в Европе средневековой, люди,
ну народный обычай, живая традиция – «в мейстерзингеров не стреляем».
А вообще-то на группу хоть пара стволов у нас непременно будет.
Перед входом в периметр, конечно, волыны сдаём, инструмент расчехляем.
И вперёд: самогон и селянки, и мрачные пляски под «каррент».
А под утро уходим, забираем подарки – патроны, тушёнку.
И от входа в ДК вслед нам машет гипсовый серый Гагарин
из стальных сухожилий сплетённой рукою, прозрачной, тонкой.

Милитари

очень хочется перед работой пересечь чего-то-там-платц,
зайти в заведенье, купивши газету, прочесть в ней первый абзац,
перевернуть, на последней странице найти себе что попроще,
спокойно сидеть, попивая кофе, поглядывая на площадь,
на серый замок, построенный на горе великими королями
потом попрощаться с хозяином,
расплатиться двумя оккупационными рублями,
сдачи не надо.

Сирена

посмотри как бесшумно ссыпается в море игрушечный домик с кирпичной трубой.
тут, в порту, комендантский час начинается сразу после первого крика "отбой".
патрули выползают на берег лизать ракушки слушать слушать слушать прибой
а у нас с тобой есть минута. Пока что
спой мне что-нибудь
спой мне что-нибудь
спой,
сирена.

автомат - идеальный аксессуар под чёрный мокрый узкий кожаный плащ
патрули говорят с прибоем и знают всё всё всё обо всём. Не плачь.
Даже если они не настигнут меня, мне придётся вернуться сюда за тобой.
Но смотри - у меня есть минута
и два патрона. А ты
спой мне что-нибудь
спой,
сирена.

их дыхание рыбно, глаза оловянны, движения плавны, мысли просты.
в их холодных руках автоматы, в их мокрых плащах чешуйчатые хвосты.
Кстати, волны сказали им моё имя и значит они уже идут за тобой.
но они не успеют. Чур не подглядывать.
лучше погромче и непрерывно
пой,
сирена.

Подарки

я вернулся - живая ящерка в левой руке, в правой пучок полыни.
ничего не принёс другого, потому что там нет ничего другого.
и за пазухой камешек тёплый, потрогай - скоро остынет,
а уже не положишь на место, не нагреешь на солнце снова.

остальное всё как-то шустро и скользко проходит между руками:
бабки, тряпки, метры в квадрате - и что я тебе несу?
только ящерку, только полынь и в нагрудном кармане камень,
разогретый июньским солнцем.
январь на носу.

Иприт

Когда-то все вещи на белом свете
делали сразу надолго.
Из крепкого дерева, теплой меди,
кожи, стекла и шёлка.
Снаружи крепили медную планку,
где кислотой травили
кто делал огранку, кто вышил изнанку --
Строчку смешных фамилий.

(Конечно, я знаю, что это жлобство:
'взял в руки и маешь вещь'.
Я сам ничего своего не сберег
и не собираюсь беречь.
Но линзы и литеры в черных футлярах!
Только о них тут речь).

В дальнейшем прогресс и новейшие страшные
опыты показали,
Что вещи живут неприлично протяжней
непрочных своих хозяев --
Стоят на комоде и, лаком сияя,
играют свою 'Рио-Риту',
Тогда как хозяин скукожился в яме,
нахапавшийся иприту.

И каждый с тех пор понимает как жлобство
фразу про 'маешь вещь'.
Зачем тебе вещи, когда ты не можешь
Себя и своих сберечь?
(Но старые медные штучки прекрасны --
только об этом речь).

 

***

Раз в четырнадцать месяцев над Байкалом
всплывает Китеж-тринадцать
и выходят сотрудники Китежа
любоваться на камень Черского —
потоптаться по палубе верхней,
закурить и зубами клацать,
прикрывать сигарету от ветра,
сегодня особенно мерзкого.

Понедельник начнётся в субботу,
не кончится никогда.
Баргузин, как положено, вал шевелит
и бежит, натурально, за ворот.
Лаборанты докуривают.
Бычки
принимает на шкурку вода.
И, задраив люки, уходит под воду
призрачный наногород.

(стоит ли голос впустую надсаживать с дымкой надев очки
стоит ли тексты читать нараспев, упёршись в косяк плечом
то что неинтересно этой
в маленьком чёрном платье
девочке,
не интересно совсем никому
ни тут, ни где-то ещё).

Травяная пыль на газонокосилках — она какая на ощупь?
Также интересуюсь, какая она на вкус.
Может, попробуешь, мне расскажешь, в общих чертах, попроще?
сам я газонокосилок, видишь, немножко боюсь.

(Зал полупуст и холоден, гулок, уныл, огромен;
маловменяемый дядька на звуке, недорогое пиво.
Трудно сказать, осталось ли здесь
что-нибудь важное, кроме
маленькой стыдной тайны для дружного коллектива).

Строителей! — вот я кого пожалел
сегодня почти до слёз.
Смотри, их привозят в фургончике в степь,
метель и следы кругом.
Теперь выпускают наружу — в ночь, в пустоту, в мороз.
Строители бойко затеяли ставить новый просторный фургон.

Ритмично стучат молоточками, греют ладони у примуса,
Сверкают сваркой, а только не знают — не жить им в новом фургоне.
Как только отделку сделают, чуть только роиться примутся —
Прораб их в коробку старую
горчичным дымом загонит.

(камедиклаб, где победа твоя?
КВН, где твоё жало?
зал полупуст и холоден
девочка убежала)

 

Заклинание

Судьбы и пульсы
свиваются в нить,
ниточки тянутся,
ножницы клацают.

Это заклинание может убить,
Если правильно
подобрать интонацию

 

 

ЕВГЕНИЙ БАГДАСАРОВ

Стихотворения. Переводы.