Постоялый двор «Вкусное кушанье»

 

Алькала‑де‑Энарес. 1751 год

19 сентября

 

Этот постоялый двор, расположенный рядом с мощеной дорогой, соединявшей столицу с Арагоном и Каталонией, был обязательным пунктом остановки любого путешественника, следовавшего по этому маршруту. Хотя он находился довольно далеко от Мадрида, здесь в обеденные часы собиралось множество торговцев, чиновников, священников, солдат и бродячих артистов, что было вызвано скорее славой местной кухарки, чем выгодным месторасположением этого заведения.

В это утро небо было покрыто густой пеленой облаков, а ветер сердито дул в лица тех, кто подъезжал к постоялому двору, чтобы согреться и – главное – отведать знаменитые здешние блюда. Изнутри доносился ароматный запах тушеной баранины, наполнявший все просторное помещение трактира, забитого проголодавшимися путешественниками.

Сидя в молчании перед двумя тарелками с дымящейся едой, Тимбрио и Силерио Эредиа украдкой наблюдали за одним из посетителей, устроившимся за соседним столом и, как и все окружающие, опустошавшим свою тарелку, то и дело прикладываясь к кувшинчику с необычайно крепким и терпким вином.

Несколько дней назад, украв двух мулов, братья уехали на них из Мадрида, чтобы попытаться найти новое пристанище где‑нибудь подальше от своих преследователей. Городишко Алькала‑де‑Энарес показался им вполне подходящим местом, потому что здесь можно было легко затеряться среди людской толчеи. Они нашли себе приют в старом заброшенном работном доме, находившемся неподалеку от городской окраины.

Местность вокруг этого дома была не особенно живописной: из одного окна были видны несколько оливковых деревьев, а из другого открывался вид на окраину городишка и постоялый двор – единственное место, где братья могли скоротать медленно тянувшееся время.

Сгорая от нетерпения снова увидеть своих дочерей, Тимбрио разработал план, позволяющий им с братом проникнуть в Мадрид так, чтобы их никто не узнал. Они должны были завладеть одной из карет, проезжающих мимо этого постоялого двора, связать и спрятать ехавших в этой карете людей в каком‑нибудь укромном месте, а самим, взяв их одежду и документы, затем беспрепятственно проехать через любые посты, какие окажутся на их пути.

– Ну и как он тебе? – спросил Силерио, в очередной раз бросив взгляд на посетителя, за которым они наблюдали.

– Пожалуй, он нам подойдет, Силерио. Кажется, он едет один, а внешне он чем‑то похож на меня.

– А как мы это сделаем? Тут сейчас столько людей – едва ли не половина Мадрида. Я насчитал перед постоялым двором по меньшей мере сорок экипажей.

– Мы нападем на него в стороне от постоялого двора – как только он выедет на дорогу. Ты займешься его кучером, а я – им самим. Нужно постараться, чтобы они не успели позвать на помощь.

– Нам срочно нужны деньги. Надеюсь, что у этого торговца их много, так как все, что у нас еще осталось, придется отдать за еду.

– Как только мы вызволим моих дочерей, нам нужно будет отправиться на север. Я слышал, что там нужны хорошие кузнецы и полно работы, и платят там хорошо. Мы уже отомстили, причем так, что наша месть многим запомнится надолго, однако для нас этого недостаточно. Мы можем нанести еще более страшный удар, и мы это сделаем, какая бы опасность нам ни угрожала.

Силерио, увидев, что выбранный ими торговец расплачивается с хозяином заведения, тут же подозвал обслуживавшую их девушку, чтобы тоже расплатиться за еду.

– Я пошел, – шепнул ему Тимбрио. – Буду ждать тебя снаружи. Нельзя допустить, чтобы он ускользнул.

Тимбрио вышел на площадку перед постоялым двором, где многочисленные кучера возились возле своих самых разнообразных экипажей. Через несколько минут Тимбрио увидел, как в дверях появилась выбранная ими жертва. Вслед за торговцем – не спуская с него взгляда – из трактира вышел и Силерио. Ничего не подозревающий торговец направился к тому месту, где находился Тимбрио. Он окликнул своего кучера и сказал ему, что пора ехать в Мадрид. Затем он залез в свою довольно скромную карету, однако не успел закрыть дверцу, как перед ним появилось лицо Тимбрио, а еще и острое лезвие кинжала.

– Если хотите остаться в живых, лучше не делайте никаких глупостей.

К счастью, торговец сразу же сообразил, насколько серьезна угрожающая ему опасность, и не стал поднимать шума. Силерио проделал то же самое с кучером торговца и, чтобы поставить в известность Тимбрио, три раза стукнул по крыше кареты. Пока что братьям удавалось успешно реализовывать разработанный ими план.

На небольшом удалении от постоялого двора они свернули на узкую грунтовую дорогу, ведущую неизвестно куда. Заметив это, торговец начал всерьез переживать за свою жизнь.

– Прошу вас не причинять мне никакого вреда. Можете забрать все мои деньги. Обещаю, что не выдам вас. Даю вам слово. Куда вы меня везете?

– Благодарим вас за вашу щедрость, – улыбнулся Тимбрио. – Можете быть уверены, что мы найдем хорошее применение вашим денежкам, а также вашим лошадям и карете. Если будете делать, что мы вам скажем, то ничего с вами не случится.

Братья раздели и связали торговца и его кучера и затолкали их в заброшенный работный дом, хотя те слезно умоляли не оставлять их здесь на произвол судьбы. Тимбрио и Силерио знали, что этих двоих в таком глухом месте еще долго никто не обнаружит, и, облачившись в их одежду, отправились на карете в Мадрид.

День еще только начался, и, поторопившись, они могли прибыть в столицу задолго до наступления темноты, имея при себе более пяти тысяч дукатов, хорошую одежду, лошадей и карету, на которой впоследствии планировали отправиться на север.

 

А тем временем Амалия сопровождала Беатрис, направлявшуюся на Пласа Майор – главную площадь города, – чтобы купить там себе шляпу в одном из самых престижных магазинов.

Даже не подозревая о том, что задумал ее отец, Амалия шла рядом со своей хозяйкой, внимательно разглядывая многочисленные прилавки, потому что ее тоже очень интересовало все то, что на них было разложено.

Они зашли в один из книжных магазинов. Вид многочисленных толстенных фолиантов, расставленных здесь по группам в зависимости от тематики, напомнил Амалии о событии, которое произошло этим утром.

А утром Беатрис показала ей ту таинственную книгу, о которой она раньше неоднократно упоминала и название которой показалось Амалии еще более странным, чем ее содержание. Эта книга представляла собой объемный трактат на латинском языке, описывающий жизнь и чудесные деяния всех святых и называвшийся «Мартиролог». Стараясь не показаться своей хозяйке неучтивой, Амалия сделала вид, что этот фолиант вызывает у нее интерес, и даже попыталась понять, какое значение в жизни Беатрис могут иметь эти испещренные буквами и рисунками странички, хотя поначалу содержание этой книги показалась Амалии необычайно скучным.

Беатрис без устали и с заразительным энтузиазмом рассказывала своей служанке то об одном, то о другом персонаже, описанном в книге, раскрывая самые любопытные особенности каждого из них и сообщая о самых удивительных подробностях их жизни, а также то и дело интересуясь мнением Амалии.

Поначалу до Амалии лишь с трудом доходило то, о чем ей говорила Беатрис, причем не только потому, что это была чуждая для нее религия (чуждой для нее здесь было многое, хотя она искренне пыталась во всем разобраться), а прежде всего потому, что она не понимала, какие мотивы движут ее хозяйкой. Она чувствовала, что все эти рассказы – не более чем дымовая завеса, которую Беатрис использует лишь для того, чтобы пока не затрагивать более значительные для нее вопросы. Поэтому Амалия попыталась направить разговор в другое русло и прежде всего сконцентрировала свое внимание на жизни святой Юстины. Амалия заметила, что жизнеописание этой святой имеет для ее хозяйки огромное значение и что все прошлое Беатрис так или иначе связано с образом этой женщины‑мученицы. Она знала, что мать ее хозяйки тоже звали Юстиной, а еще ей припомнилась картина, которую тайно рисовала Беатрис. На этой картине была изображена сцена из ее собственной жизни, необычайно похожая на эпизод из жизни святой Юстины, описанный в этой книге.

Ее хозяйка старательно прятала эту еще не законченную картину, словно она была самым важным из всех ее секретов. Никто даже и не подозревал о существовании этой картины. Беатрис не показывала ее и Амалии, однако та, не сумев сдержать свое любопытство, однажды все‑таки рискнула взглянуть на эту картину из‑за спины рисовавшей Беатрис и поняла, что хозяйка пытается изобразить на холсте мученическую смерть святой Юстины.

Амалии захотелось узнать об этой мученице как можно больше. Она стала засыпать Беатрис вопросами, и та ей отвечала, но при этом говорила намеками, которые все же позволяли Амалии догадываться о смысле ее ответа самой. Беатрис рассказывала служанке о возвышенном смысле самопожертвования, о красоте страдания. Она указывала на кинжал, вонзенный в грудь святой, и рассказывала, как она понимает эту смерть и в чем заключается смысл насилия над самою собой.

Амалия чувствовала, что она не в состоянии постичь многие из понятий, о которых говорила Беатрис, потому что они были весьма далеки от ее собственного мировоззрения. Когда она призналась в этом своей хозяйке, та не стала на нее сердиться – как раз наоборот, она призвала ее разобраться во всем этом постепенно, без спешки, и попытаться самой открыть для себя удивительную дорогу в иной духовный мир.

– Беатрис…

Раздавшийся знакомый голос заставил Беатрис обернуться – чтобы посмотреть, кто же это ее зовет.

– Донья Тереса… Какой приятный сюрприз!

Герцогиня де Аркос – это она была посаженой матерью на свадьбе Беатрис – подошла и поцеловала молодую вдову герцога де Льянеса.

– Я увидела вас с противоположного тротуара. Вы так увлеченно что‑то разглядывали в этом магазине, что я не удержалась и подошла полюбопытствовать, что же могло привлечь ваше внимание.

Герцогиня окинула взглядом магазин, и на ее лице появилось выражение разочарования: здесь были одни только книги.

– По правде говоря, мы идем на Пласа Майор, чтобы забрать там свой заказ, однако я, должна признаться, интересуюсь литературой, а потому зашла на несколько минуток в этот магазин.

– Если не возражаете, я пойду вместе с вами на Пласа Майор. – Герцогиня взяла Беатрис под руку, и они пошли вдоль по улице. Вслед за ними – тоже под руку – последовали их служанки. – Мне показалось, что ваша служанка – наполовину цыганка, – сказала герцогиня, понизив голос. – С такими людьми надо быть осторожнее. Им нельзя доверять.

– У меня нет оснований для этого. Моя служанка – замечательная женщина и прекраснейшая работница.

– Рада это слышать, но вы все же не спускайте с нее глаз. Цыгане испокон веков только тем и занимаются, что обманывают других людей.

– Амалия совсем не такая. Она кроткая, искренняя, любезная. Я доверяю ей так, как будто бы знала ее всю свою жизнь.

Герцогиня с тревогой посмотрела на Беатрис: ее обеспокоило родство душ, которое, похоже, возникло между этой молодой женщиной и ее служанкой. С точки зрения герцогини, такие близкие отношения были нежелательны в отношениях между хозяйкой и ее прислужницей, а тем более если эта прислужница была цыганкой.

– Я, видимо, еще не рассказывала вам о том ужасном происшествии, которое со мной приключилось!

– И что же с вами приключилось? – поинтересовалась Беатрис.

Герцогиня де Аркос ускорила шаг, чтобы оторваться от идущих вслед за ними служанок.

– Получилось так, что я, сама того не ведая, наняла на работу в свою конюшню двоих мужчин, подозреваемых в организации взрывов, которые произошли во время бала во дворце герцога де Уэскара…

Услышав об этом, Беатрис невольно вздрогнула: перед ее мысленным взором мелькнуло лицо погибшего Браулио.

– И кто они такие? – спросила Беатрис, не будучи, однако, уверенной, действительно ли ей интересно узнать эти подробности или же ей их лучше не знать.

– Насколько мне известно, эти взрывы – дело рук двоих цыган… – Герцогиня зашептала Беатрис на ухо: – Еще одно подтверждение того, что этим людям нельзя доверять!

– Но, донья Тереса, откуда вы об этом узнали?

– Из совершенно случайного разговора с алькальдом Тревелесом, около недели назад. Я спросила алькальда, как проходит его расследование, и он мне рассказал, что разыскивает двоих цыган по имени Тимбрио и Силерио, а именно их я волею случая и наняла на работу.

– Вы сказали, что их зовут Тимбрио и Силерио?

Беатрис охватил ужас: она вспомнила, что точно такими же были имена у родственников Амалии – так звали ее отца и дядю. «Нет, не может быть, это просто жуткое совпадение», – решила она.

Герцогиня заметила по побледневшему лицу Беатрис, что та отреагировала на ее слова примерно так же, как отреагировала она сама, когда узнала, каких людей она наняла к себе на работу.

– Эти имена вам о чем‑то говорят?

Беатрис начала лихорадочно размышлять. Если она скажет своей собеседнице правду, то рискует потерять Амалию, а это может помешать кое‑каким ее планам…

– Ну конечно. Они совпадают с именами персонажей одного из произведений Сервантеса – это «Галатея».

Она легко нашла отговорку, потому что точно такая же мысль пришла ей в голову, когда она услышала эти имена от Амалии.

– Однако эти люди – отнюдь не литературные персонажи. Они сумели улизнуть прямо из‑под носа у Тревелеса и его стражников, и теперь их ищут по всему Мадриду.

– А вы не могли бы сказать мне, в какой именно день это произошло?

Беатрис помнила, что Амалия повстречалась со своим отцом двенадцатого сентября, то есть в тот самый день, когда у приемной матери Беатрис родилась дочь – Мария Хосефа. Если даты совпадут, значит, именно отец и дядя Амалии и являются подозреваемыми в организации взрывов.

– Дайте я подумаю. Это было около недели назад… Ну вот, я вспомнила: это произошло двенадцатого числа.

У Беатрис земля зашаталась под ногами. Получалось, что отец Амалии убил ее возлюбленного Браулио. И что же ей теперь делать? Беатрис была уверена, что ее служанка ничего не знает. Нужно ли ей об этом сказать? И как она отреагирует? Беатрис мучили жуткие сомнения.

Она оглянулась на свою служанку, и та, всегда готовая угодить своей хозяйке, ласково ей улыбнулась.

– Извините, я вспомнила кое о чем, и мне необходимо немедленно вернуться домой.

Герцогиня де Аркос крайне удивилась столь неожиданному решению своей спутницы, которая уже подозвала жестом Амалию.

– Надеюсь, я вас не напугала. В общем‑то, не все цыгане такие плохие…

– Мое желание вернуться домой никак не связано с тем, о чем вы мне рассказали. Я просто вспомнила, что ко мне должны прийти гости, а потому мне нужно находиться дома, – только и всего.

– Вы меня успокоили. Ну что ж, идите! А я продолжу свою прогулку.

Попрощавшись с герцогиней, Беатрис и Амалия отправились домой. Служанка сразу же заметила, что ее хозяйка чем‑то сильно обеспокоена – чем‑то очень и очень важным.

– Извините меня, сеньора, но вас, очевидно, что‑то сильно тревожит. Я могу вам помочь?

– Я в этом не уверена, Амалия. Я узнала нечто такое, что может оказаться для тебя очень неприятным…

– Помнится, вы как‑то мне сказали: «Позволь мне судить об этом самой».

– Я даже не знаю… Это и в самом деле ужасное известие, и…

– Сеньора, не стоит попусту тратить время, скажите мне, что произошло.

Амалия предложила своей хозяйке присесть на каменную скамейку, стоявшую возле входа в церковь. Беатрис напряженно размышляла над тем, в каком виде ей преподнести Амалии ту ужасную новость, которую она только что узнала.

– Герцогиня де Аркос сказала мне, что знает твоего отца и твоего дядю.

– А откуда она может их знать?

Амалия задумалась: она предчувствовала, что новость и в самом деле может оказаться очень неприятной.

– Они работали у нее в течение нескольких дней…

– Какое совпадение, это просто замечательно!

– Нет! – вдруг не выдержала Беатрис. – Это ужасно!

– Я вас не понимаю, сеньора…

– В тот день, когда ты с ними повстречалась, они спасались бегством, пытаясь избежать ареста.

– Я вам об этом и сама рассказала. Нас, цыган, уже давно подвергают гонениям. Я не вижу в этом ничего необычного…

– Есть предположение, что именно они устроили взрывы во дворце Монклоа, из‑за которых погиб и Браулио. Они его убили…

– Но… но этого просто не может быть! – Глаза Амалии застлали слезы. – Мой отец не способен причинить кому‑либо вред…

– Но он смог это сделать, Амалия. Он и твой дядя подложили под стену дворца порох, и от этого взрыва погибло много людей, в том числе и Браулио. Они отняли у меня мою единственную любовь.

Амалия посмотрела в глаза своей хозяйке, пытаясь понять, какие чувства та сейчас испытывает, однако лицо Беатрис было настолько сильно искажено гневом, что в ее глазах уже не отражались другие чувства.

– А может, это просто недоразумение?

– Похоже, что нет. Против них имеются серьезные улики.

– Мне очень жаль, сеньора! – Амалия стала гладить руки Беатрис, словно умоляя ее о милосердии. – Я всем сердцем осуждаю поступок своего отца, поверьте мне…

– В тебе течет та же кровь, что и в нем. А я ведь даже не знаю, насколько ты со мной откровенна. С того самого момента, как я узнала тебя ближе, я то и дело чувствовала в тебе настойчивое желание отомстить за все, что с вами сделали. По сути, твой отец выполнил то, чего внутренне жаждала и ты. Он, можно сказать, оказался более решительным.

– Но он убил вашего Браулио… и других людей. Такое нельзя простить.

– Поэтому я его ненавижу – ненавижу всем своим существом, каждой частичкой своего тела Я даже чувствую, что едва не задыхаюсь от ненависти. Он уничтожил мою надежду, он уничтожил то единственное, ради чего я жила.

Амалия ласково погладила Беатрис по щеке, словно умоляя ее простить своих отца и дядю, – чего, конечно, не удалось бы вымолить даже ей. Кожа Беатрис показалась Амалии шершавой, нечувствительной, а глаза – пустыми и бездонными. Беатрис смотрела прямо перед собой, но не видела ничего, как будто целиком ушла в свой внутренний мир.

– Вы для меня – больше чем хозяйка, и вы об этом знаете. Вы всегда управляли мной, используя ласку, а не окрики. Вы проявляли понимание тогда, когда вполне могли бы отнестись ко мне с равнодушием. А еще вы, не стесняясь, открыли мне свою душу, и я сделала то же самое. Заклинаю вас всем тем, что – много ли, мало ли – я для вас до сего момента значила: я не могу видеть вас такой, как сейчас, когда в вашем взгляде чувствуется нестерпимая боль. Просите у меня все, что хотите, какие бы диковинные желания ни пришли вам в голову, – я все выполню, – но только не будьте такой, как сейчас.

Слова Амалии вывели Беатрис из оцепенения и оторвали от мучительнейших воспоминаний.

– Спасибо, Амалия. – Беатрис обняла служанку, не обращая внимания на удивленные взгляды проходивших мимо них людей. – Ты сейчас мне многое помогла понять. Я чувствую, что мы с тобой очень близки…

– Я ненавижу своего отца…

– Не говори о ненависти. – Беатрис закрыла ей ладонью рот. – Оставь это чувство мне. Не делай его своим.

– Вы такая хорошая…

– Пойдем домой. Улица – не самое подходящее место для подобного разговора.

Сильный ветер – влажный и порывистый – нещадно набрасывался на этих двух молодых женщин, когда они, петляя по улицам, шли к площади Бега. Им то и дело приходилось укрываться под козырьком какого‑нибудь подъезда, дожидаясь, пока стихнут порывы ветра.

Беатрис и Амалии оставалось идти до дома еще два квартала, когда вдруг начался дождь, от которого их накидки плохо защищали. Крыши немногочисленных карет, проезжавших мимо, отзывались на удары капель, как барабаны, а колеса разбрызгивали образовавшиеся на мостовой лужи. Когда Беатрис со служанкой уже подходили к своему дворцу, одежда у обеих успела почти насквозь промокнуть. Они удивились, увидев, что прямо у входа стоит чья‑то карета, однако не обратили на нее особого внимания: единственное, о чем они сейчас думали, – так это как поскорее попасть внутрь здания.

– Амалия! Подожди! – Этот голос показался Амалии таким знакомым…

Она обернулась – а вместе с ней обернулась и Беатрис, – и тут же обе замерли от удивления и испуга: из кареты, торжествующе улыбаясь, вышел отец Амалии. Он был одет в дорогой камзол. Вслед за ним появился и Силерио – он тоже улыбался.

– Дочка, мы приехали, чтобы забрать тебя и Тересу. Мы уедем отсюда все вместе. Пойди, позови свою сестру, и побыстрее идите с ней сюда!

Амалия посмотрела на Беатрис и даже сквозь завесу лившего как из ведра дождя заметила, как напряглось ее лицо, а в глазах сверкнул гнев. А затем все начало происходить удивительно быстро. Беатрис с бешеным криком бросилась на Тимбрио. Она вонзила ногти в его лицо буквально в нескольких миллиметрах от глаз и с неожиданной для ее хрупкой фигуры силой толкнула его в сторону лошадей. Тимбрио – отчасти из‑за толчка, а отчасти от неожиданности – не смог устоять на ногах и рухнул на мостовую.

– Гнусный убийца!

Беатрис только один раз успела ударить лежащего Тимбрио ногой по лицу, разбив ему губу, а затем ее схватил сзади подоспевший на помощь брату Силерио.

– Отпусти меня, если ты мужчина!

Беатрис попыталась вырваться, бешено лягаясь ногами, но цыган лишь еще крепче прижал ее руки к туловищу. Амалия, взвизгнув, бросилась к ним.

– Дядя Силерио, отпусти ее! Оставьте ее в покое, вы оба!

Тимбрио к тому моменту уже успел подняться на ноги и, разозленный тем, что его повалила наземь женщина, направился к Беатрис, сжав кулаки.

– Сейчас ты узнаешь, как я умею сердиться, шлюха!

Ни крики Амалии, ни ее попытки вмешаться не смогли удержать разъяренного Тимбрио: он ударил Беатрис кулаком сначала по носу, а затем в нижнюю часть живота. Силерио тут же выпустил Беатрис, увидев, как Амалия набросилась на своего отца и начала яростно колотить его руками и ногами.

Из носа Беатрис обильно хлынула кровь. Она еще мгновение видела перед собой искаженное злобой лицо Тимбрио, а затем перед ее глазами все помутнело, и она потеряла сознание. Удар, нанесенный ей в живот, вызвал у нее острейшую боль, стерпеть которую она не смогла. Беатрис упала на влажную от дождя мостовую и замерла. Амалия тут же бросилась к ней и начала шлепать ее ладонями по щекам, кричать ей в ухо, целовать ее щеки.

Оба цыгана, обеспокоенные тем, что потеряли здесь много времени, крикнули Амалии, чтобы она оставила эту женщину и быстро сбегала за своей сестрой. Братья опасались, что они подвергают себя слишком большому риску, потому что в любой момент на шум могли явиться стражники.

– Уходите отсюда! Вы – гнусные убийцы!

– Амалия, мы приехали за тобой. Без тебя мы отсюда не уедем.

– Отец! – гневно крикнула Амалия. – Исчезни из моей жизни! Ты меня понял?

На доносившийся с улицы шум из дворца герцога де Льянеса вышли несколько слуг, среди них – Тереса. Увидев лежавшую на мостовой Беатрис, они поспешно стали ее поднимать, а Тереса, заметив своего отца, бросилась в его объятия.

– Амалия, я тебя спрашиваю в последний раз: ты едешь с нами или остаешься? – Тимбрио уже подсаживал Тересу в карету, а Силерио, сев на место кучера, взял в руки вожжи.

– Мой дом – здесь. Я с вами не поеду.

Амалия повернулась к Беатрис, которая уже, похоже, пришла в себя. Служанка стала поддерживать голову своей хозяйки руками, пока двое слуг поднимали ее с мостовой и несли в дом. Взгляды Амалии и Беатрис встретились, и Беатрис прошептала что‑то, чего Амалия не смогла расслышать. Она наклонилась к своей хозяйке.

– Клянусь, что вознагражу тебя за то, что ты сейчас сделала…

Промокшая до нитки, с окровавленным лицом, испытывая неимоверную боль во всем теле, Беатрис снова потеряла сознание. Амалия, перепугавшись, попросила одного из слуг быстро сбегать за врачом.

 

– Сеньора вас ждет в зале для торжеств. Пожалуйста, следуйте за мной.

Тревелес с беспокойством окинул взглядом коридор посольства, надеясь, что не встретит здесь никого из своих знакомых.

Несмотря на то что он посещал эту дипломатическую резиденцию впервые, его ничуть не заинтересовали многочисленные произведения искусства, украшавшие ее стены. Тревелес с понурым видом шел вслед за слугой, чувствуя себя приговоренным к смерти преступником, которого ведут на эшафот.

Он не хотел думать ни о том, чем может закончиться эта его встреча с Кэтрин, супругой английского посла, ни о последствиях, которые может возыметь эта встреча лично для него. Он заставлял себя все время помнить о том, что он просто выполняет свою работу.

Идя по коридору, Тревелес скользил взглядом по висевшим на стенах портретам послов, которые в различные времена представляли Англию в Мадриде. Последним висел портрет Бенджамина Кина. По понятным мотивам взгляд Хоакина задержался на этом портрете дольше, чем на других, и ему даже показалось – а может, это была просто игра его воображения, – что нарисованный Кин посмотрел на него с явным неодобрением – как будто он был уже в курсе того безобразия, которое собирался совершить Тревелес.

Хоакин постарался отогнать от себя тягостные мысли и, остановившись перед красивой дверью из ореха, стал ждать разрешения войти. Несмотря на охватившее его душу смущение, он все время помнил о своей главной цели: получить какие‑нибудь сведения о масонах, которые, по словам Раваго, могли быть как‑то связаны с английским послом.

– Проходите, – слуга открыл дверь и почтительно склонил голову.

Стены этого помещения украшали по меньшей мере два десятка рогов самых различных животных, а еще картины, изображающие сцены охоты, и целый арсенал старинного оружия. Дневной свет попадал сюда через два круглых окошка, которые, находясь очень близко одно от другого, весьма своеобразно освещали комнату. Прежде чем Тревелес заметил Кэтрин в одном из углов зала, он успел подумать, что эти окна напоминают два больших глаза, словно бы данное помещение являлось живым существом, способным видеть все, что происходит внутри него, – а стало быть и знать об амурных делах, которые он, Тревелес, затеял с женой посла. От подобных мыслей Хоакину еще больше стало не по себе.

– Мой дорогой Тревелес, пожалуйста, подойдите сюда.

Сидевшая на небольшом диване Кэтрин выглядела великолепно: она была одета во французское платье с большим вырезом, на голове у нее красовался роскошный белый парик, на шее переливалось ожерелье из разноцветных камней, а в ушах поблескивали дорогие серьги. Не вставая, она протянула Тревелесу руку для поцелуя, а затем жестом пригласила его расположиться рядом с ней на диване, оставив ему очень мало места.

– Кэтрин, я с нетерпением ждал встречи с вами. Вы такая красивая!

Тревелес уселся на диване так далеко от англичанки, как только мог, стараясь не думать о том, что может получиться из этих посиделок. Несмотря на чрезмерную полноту, Кэтрин – как мысленно признался себе Хоакин – была привлекательной женщиной.

– Вы необычайно любезны со мной! – Она, лаская Тревелеса взглядом, протянула ему обе руки.

– Кэтрин, уже от одного вашего присутствия мое сердце пылает жарким огнем. Каждый день и каждый час без вас были для меня настоящей пыткой.

Тревелес подумал, что, прежде чем перейти к интересующей его теме, надо сначала ублажить эту женщину романтической белибердой.

– Какой вы галантный кавалер!.. Вы всегда говорите мне такие красивые слова… – Лицо Кэтрин засияло от удовольствия.

Тревелес и сам поражался тому, какие слова он произносил. Однако он тут же почувствовал, что его фантазия уже, в общем‑то, иссякла, и молча уставился на Кэтрин.

– What have you seen on me?..[14] Ой, извините, я иногда забываю, что надо говорить на вашем языке, – мне ведь намного легче говорить по‑английски. И что же такого вы во мне нашли? Отчего ваше сердце так жарко запылало?

– Вы воплощаете в себе все то совершенное, что только может быть в женщине: нежная кожа – белая и шелковистая, и очарование глаз, поражающих необычайной синевой. Каким же нечеловеческим хладнокровием надо обладать, чтобы сдерживать себя, сидя рядом с вами!

Услышав эти слова, Кэтрин покраснела и кокетливо прикрыла свое лицо веером.

– Если бы я мог каждый день хотя бы по пять минут находиться рядом с вами, – продолжал Тревелес, – моя жизнь была бы наполнена счастьем…

– О‑о! Я никогда не слышала ничего подобного… Мое сердце трепещет от волнения. – Кэтрин взяла руку Хоакина и положила его ладонь себе на грудь, чтобы он почувствовал, как бьется ее сердце.

Теперь покраснеть пришлось Хоакину. Он подумал, что, если разговор будет и дальше продолжаться в том же духе, ситуация может выйти из‑под контроля.

– К сожалению, кроме таких приятных моментов в моей жизни есть еще и множество невзгод и проблем. – Он решительно сменил тему разговора.

– Надеюсь, не я являюсь их причиной…

– Нет, я сейчас не об этом. Я имею в виду очень сложные дела, с которыми мне приходится сталкиваться при выполнении моей работы.

– Мне жаль вас. Если бы я могла вам помочь…

Кэтрин, придвинувшись чуть ближе, робко погладила подбородок Хоакина кончиками пальцев, а он ответил на ее ласку, легонько прикоснувшись пальцами к ее щеке.

– Я ценю вашу готовность мне помочь, однако вы вряд ли сможете сделать для меня что‑то полезное.

– Вы такого плохого мнения о моих способностях? – Кэтрин сделала вид, что обиделась.

– Я вовсе не это имел в виду. Я выразился так, потому что вы вряд ли что‑то о них знаете.

Хоакин подумал, что этим маневром он наконец‑то направит разговор в нужное ему русло.

– О них?..

– Вы ведь слышали о недавних преступлениях, которые держат в напряжении весь Мадрид?

– Да, но я действительно слышала о них не очень много. Мой муж мне что‑то об этом рассказывал.

– Мы полагаем, что эти преступления могли совершить иностранцы – возможно англичане.

– Боже мой! – Кэтрин было неприятно, что подозрение в совершении этих жутких преступлений пало на ее соотечественников. – А вам уже известны их имена?

– К сожалению, нет, но нам кажется, что они – масоны. Вам это о чем‑то говорит? У вас в посольстве есть сведения о тех британских подданных, которые являются масонами? Вы не знаете, много ли их?

Такой шквал вопросов заставил Кэтрин насторожиться.

– Погодите‑ка… Это больше похоже на допрос. А мне поначалу казалось, что у вас совсем другие намерения. Вы ведь пришли сюда не только затем, чтобы получить эту информацию, да? Вы ведь не пытаетесь ввести меня в заблуждение разговорами о своих чувствах ко мне?

Искусство ухаживания за женщиной и необходимость срочно получить требуемую информацию оказались, по всей видимости, несовместимыми.

Хоакин почувствовал, что Кэтрин своими вопросами загнала его в тупик, и решил выбраться из этого затруднительного положения, используя другую тактику, – а именно предпринял стремительную атаку.

Он приблизил свои губы к губам Кэтрин. Она тут же сделала вид, что пытается оттолкнуть его.

– Вы все еще сомневаетесь в моих чувствах?

Кэтрин смущенно посмотрела на Хоакина.

– Видите ли, Хоакин, хотя я и признаю, что ваше присутствие для меня приятно, я никак не могу понять, какие у вас относительно меня намерения, – тем более что всем известно о ваших отношениях с Марией Эмилией Сальвадорес. Мне было бы неприятно узнать, что вами движут мотивы, о которых я не догадывалась, а ведь, судя по вашим вопросам, дело, скорей всего, обстоит именно так.

Кэтрин посмотрела Хоакину прямо в глаза, пытаясь разгадать, что у него на уме.

Тревелес подумал, что этот чертов Раваго, используя свой дар убеждения, заставил его пойти на такую вот авантюру, и теперь он, Хоакин, оказался в дурацком положении.

Хоакин ничего не отвечал, и Кэтрин все стало ясно. Она поняла, что его внезапная и пылкая страсть к ней объяснялась всего лишь стремлением получить информацию, необходимую ему как алькальду, а отнюдь не действием ее чар. Стало быть, рассчитывать на какие‑то чувства с его стороны теперь было просто глупо. Однако этот мужчина был очень интересен Кэтрин, а потому она не хотела сразу же обрывать завязавшиеся между ними отношения.

К тому же правила игры теперь изменились: Кэтрин поняла, что вожжи находятся уже в ее руках. Она решила, что сообщит Хоакину кое‑какие сведения из тех, что его интересуют, а там, глядишь, и…

– У моего мужа очень хорошие отношения с масонами.

– Я вовсе не настаиваю, чтобы вы мне об этом рассказывали. – Чувствуя себя виноватым, Хоакин пошел на попятную.

– А мне все равно, нужно вам это или нет. – Кэтрин улыбнулась Хоакину в знак того, что она на него не сердится. – Мой муж почти никогда не рассказывает мне о своей работе, однако я знаю, что не так давно к нему приходили два человека, и разговор с ними его взволновал – причем так сильно, что он, вопреки своему обыкновению, мне кое о чем рассказал. Думаю, это именно те люди, которых вы разыскиваете.

– Из вашего разговора вы поняли, что они масоны? – Хоакин, уже немного успокоившись, решил, что ему можно больше не осторожничать.

– Да. Похоже, они работали под непосредственным руководством ныне покойного магистра Уилмора, которого я знала довольно близко и о котором у меня остались самые яркие воспоминания.

Хоакин догадался о смысле ее последней фразы: по всей видимости, Уилмор волочился за этой женщиной – как сегодня это пытался делать и он, Хоакин. При одной мысли о том, как бестактно он себя вел, Тревелесу стало нестерпимо стыдно.

– Уилмор умер в тюрьме инквизиции…

– Хоакин, давайте будем откровенны: ему там, по‑видимому, помогли умереть…

– Вполне возможно.

– Я в этом не сомневаюсь. До того как его арестовали, он был человеком здоровым и крепким.

– Согласен. Однако давайте оставим эту тему и вернемся к масонам. Что еще вы о них знаете?

– Бенджамин говорил, что они очень опасные, жестокие и, хуже того, чокнутые, но при этом могут действовать необычайно эффективно. А еще – что они всегда четко выполняют то, что им поручили, и что под руководством Уилмора они совершали весьма рискованные и сомнительные поступки. Это все, что мне известно. В лицо я их никогда не видела.

– А как можно было бы выяснить их имена и местонахождение?

– Этого я не знаю и узнать не смогу, – решительно заявила англичанка.

– А я уверен, что если вы все же попытаетесь это разузнать, то у вас обязательно получится.

Кэтрин с неприязнью посмотрела на Хоакина: она поняла, что он просит ее шпионить за собственным мужем.

– Кэтрин, попробуйте это узнать, – продолжал Хоакин. – Я подозреваю, что эти люди совершили целых три убийства и что именно они устроили взрывы во дворце Монклоа, где, насколько я помню, в тот вечер находились и вы. Нельзя допустить, чтобы эти люди оставались на свободе. Мне обязательно нужно их задержать! – Хоакин говорил все более взволнованно.

– А что вы можете предложить взамен?

Хоакин смущенно посмотрел на англичанку. Кэтрин ответила ему безмятежным взглядом: она была уверена, что настал момент изложить алькальду план, который родился у нее в голове.

– А что вы хотите взамен? Прежде чем ответить, имейте в виду, что, если мне не удастся получить эту информацию от вас, я запрошу ее у посла в официальном порядке – и это может привести к дипломатическому конфликту.

– Не пытайтесь на меня давить. Я могу раздобыть эту информацию для вас, если вы согласитесь на три условия.

– Условия? Какие? Может быть, я и соглашусь. – Тревелес подумал, что дальнейшая его стратегия теперь зависит от того, какие условия ему поставит эта англичанка.

– Во‑первых, вы подпишете декларацию, в которой будет указано, что мой муж не имеет ко всем этим жутким событиям никакого отношения…

– А если имеет?

– Не важно. Но его имя ни в коем случае не должно упоминаться в связи с убийцами, которых вы ищете.

– Понятно. Я согласен. Какое второе условие?

– Вам придется стать шпионом…