Коронация короля Синегории Руперта

(От нашего спецкора Мордреда Бута)

 

Плазак октября 17‑го, 1907

Плазак не может похвастать кафедральным собором или каким‑то храмом достаточных размеров, где можно было бы провести церемонию коронации на подобающем уровне. Поэтому Национальный Совет с согласия короля решил, что церемония состоится в церкви Святого Савы в Виссарионе, прежнем доме королевы. Соответственно решению были приняты меры для того, чтобы в утро коронации военные корабли доставили на место всех приглашенных Синегорией гостей. В церкви Святого Савы будет происходить церемония освящения избранного короля с возложением на его главу короны, после чего в замке Виссарион состоится банкет. Затем на военных кораблях гости вернутся в Плазак, где будет совершена, как здесь выражаются, «национальная коронация».

В Синегории с давних времен, когда страной управляли короли, было принято совершать две церемонии коронации: одну проводил официальный глава государственной – греческой – церкви, другую совершал народ по сложившемуся обычаю, весьма похожему в своей основе на тот, что закрепился у германцев с их фолькмотом, или народным собранием. Синегорцы – народ, удивительно дорожащий традициями. Что было тысячу лет назад, то должно быть и ныне – настолько, насколько, конечно, это возможно при изменившемся ходе вещей…

Церковь Святого Савы очень древняя и очень красивая; выстроена в стиле старогреческих храмов и наполнена памятниками славной истории синегорцев. Но, конечно же, ни церковь, ни совершившаяся в ней сегодня церемония не могут сравниться с великолепием коронаций, например, предпоследнего царя в Москве, или Альфонса XII в Мадриде, или же Карлоса I в Лиссабоне.

По своему убранству церковь очень напоминала Вестминстерское аббатство в день коронации короля Эдуарда VII, хотя, конечно, не было ни столь же значительного числа приглашенных, ни столь же выдающихся особ среди них. Фактически число присутствовавших помимо должностных лиц и корреспондентов, съехавшихся со всего мира, было невелико.

Среди присутствовавших после короля Руперта, могучего мужчины семи футов роста, наиболее поражала фигура королевы‑супруги Тьюты. Она сидела на самом виду в маленькой галерее, специально сооруженной по случаю коронации напротив трона. Она удивительно красивая женщина, высокая, прекрасного сложения, с черными, как уголь, волосами и глазами, подобными черным бриллиантам, причем у ее глаз есть неповторимое свойство: в них заключены звезды, которые, кажется, светят то одним, то другим цветом, по мере того как ее охватывает то одно, то другое сильное чувство. Но даже не ее красота и не ее лучистые глаза притягивали взор. Уже издали увидевших ее поражал ее наряд. Никогда женщина, будь она королева или селянка, не облачалась в подобное одеяние по случаю праздника.

На ней был белый саван – и только. Я слышал вкратце историю, связанную с этим странным нарядом, и позже перешлю ее вам…

ОТ РЕДАКЦИИ. В субботнем выпуске мы отведем целую полосу романтической истории королевы Тьюты в ее саване, записанную мистером Мордредом Бутом и снабженную иллюстрациями нашего художника, мистера Нилисена Брауна, который вместе с мистером Бутом освещает церемонию коронации в Синегории.

Когда процессия вошла в церковь через большие западные врата, невидимый хор запел национальный гимн Синегории «Проведи нас сквозь тьму, о Иегова», и к хору присоединился орган, а также инструменты военного оркестра. Архиепископ, облаченный согласно требованиям церемонии, стоял наготове пред алтарем, а рядом с архиепископом стояли архимандриты четырех главных монастырей страны. Члены Национального Совета встали за владыкой. С одной стороны к ним примыкала группа высоких должностных лиц: верховный судья, председатель Совета юстиции, канцлер и пр. – все облаченные в одежды старинного покроя, – а также главный маршал и адмирал флота.

Когда все приготовления к церемонии коронации были завершены, архиепископ поднял руку, и музыка смолкла. Повернувшись лицом к королеве, теперь вставшей, король вынул из ножен свой кинжал и поприветствовал ее на манер синегорцев – острием вверх кинжал был вскинут как можно выше, а затем низко, до самого пола, опущен. Все мужчины в церкви, включая духовенство, имели при себе кинжалы, и вслед за королевским сверкнули их клинки, выхваченные из ножен. Было нечто символическое, а также возвышенное в этом поистине королевском салюте, начатом самим королем. Его кинжал – могучее оружие, и, поднятый вверх руками мужчины такого богатырского сложения, он затмил в церкви все. Это было вдохновляющее зрелище. Никто из видевших его никогда не забудет благородного сверкания клинков в салюте, который повторяется на этой древней земле тысячу лет…

Процедура коронации была краткой, простой и впечатляющей. Руперт преклонил колена, в то время как архиепископ, прочитав короткую и горячую молитву, возложил на его голову бронзовую корону первого короля Синегории, Петра. Ее передал архиепископу владыка, которому корона была доставлена из государственной сокровищницы процессией высоких сановников. Благословением нового короля и королевы‑супруги Тьюты церемония завершилась. Первое, что сделал Руперт, поднявшись с колен, так это выхватил кинжал и отсалютовал своему народу.

После завершения церемонии в церкви Святого Савы вновь составившаяся процессия направилась к замку Виссарион, который расположен на некотором расстоянии от церкви, на другом берегу живописного ручья, берега же его – внушительные высокие скалы. Король вел процессию, королева шла рядом с ним, держа его за руку… Замок Виссарион очень древен и удивительно красив. Позже я пошлю специальную статью с его описанием…

«Коронационная трапеза», как стояло в заглавии меню, состоялась в Большом зале – зале громадных размеров. Я вкладываю листок с меню, поскольку наши читатели, возможно, захотят узнать в подробностях о пиршестве такого рода в этой стране…

Банкет поражал одной вещью. Государственные сановники, будучи гостями короля и королевы, были угощаемы лично королем и королевой. Остальных гостей, включая прессу, обслуживали придворные дамы и кавалеры, но никак не слуги – их вообще не было видно.

Прозвучал только один тост – его произнес король, при этом все встали. «За Синегорию, и давайте все выполним свой долг перед страной, которую мы любим!» Прежде чем бокал короля был выпит, могучий королевский кинжал вновь сверкнул, выхваченный из ножен, и в тот же миг за каждым столиком, где сидели синегорцы, засверкала сталь – по обычаю обнажались кинжалы. Замечу, что кинжал – национальное оружие. Не знаю, берут ли синегорцы кинжал в постель, когда ложатся спать, но носят они его при себе повсюду. Выхваченный кинжал, кажется, подкрепляет любое действие, совершаемое обитателями этой страны…

Мы вновь взошли на военные корабли: это был громадный, обшитый сталью дредноут новейшего образца и бронированная яхта, совершенная во всех отношениях, кроме того, имевшая поразительную скорость. Король с королевой, члены Совета, высокое духовенство и высшие сановники отплыли на яхте, которую вел сам адмирал флота, человек выдающийся по своему внешнему облику. Остальные присутствовавшие на коронации плыли на броненосце. Он шел быстро, однако с яхтой не мог тягаться. Король и его свита, впрочем, дожидались нас на причале. Оттуда по новой канатной дороге мы все отправились в Плазак, к ратуше. Прибыв на место, мы составили процессию и двинулись к голой горе, возвышавшейся неподалеку. Король по‑прежнему в древней бронзовой короне, возложенной на него архиепископом в церкви Святого Савы, королева, архиепископ, владыка и четверо архимандритов встали на вершине горы; король и королева, конечно же, впереди всех. Любезный молодой господин, который сопровождал меня с самого утра в тот день – подобным же образом позаботились о каждом госте, – объяснил мне, что национальной церемонией, в отличие от церковной, руководит владыка, официально представляющий мирян. Духовенству предложили встать на виду, просто из учтивости откликаясь на пожелания народа, который очень почитает духовных лиц.

Затем началась другая, неповторимая церемония, которой наверняка нашлось бы место и в наших западных странах. Везде, куда ни глянь, мы замечали стоявших группами мужчин в национальных костюмах и с непременными кинжалами. Впереди каждой такой группы стоял член Национального Совета, представлявший соответствующий район, – он был заметен благодаря костюму, полагавшемуся должностному лицу, и цепи. Так выглядели все семнадцать формирований. Однако численностью они различались: одни из них были значительно больше других, что можно было ожидать в столь гористой стране, как эта. Всего, как мне сказали, присутствовало свыше ста тысяч человек. Насколько я мог судить по своему опыту – а я давно привык наблюдать большие собрания людей, – эта цифра соответствовала истине. Я был немного удивлен, видя такое множество народа, ведь в географических справочниках население Синегории никогда не упоминается как значительное. И когда я поинтересовался, кто же сейчас охраняет государственные границы, получил такой ответ:

– В основном женщины. Однако стражами границ у нас являются и мужчины: они охраняют всю линию границы, за исключением морской. При одном мужчине находится шесть женщин, так что цепь наблюдения нигде не прерывается. Больше того, сэр, учтите, что в Синегории женщины наравне с мужчинами получают военную подготовку; о, наши женщины одни дадут отпор любому захватчику. Наша история полна свидетельств того, что синегорки способны держать оборону. Говорю вам, нынешнее население Турции было бы больше, если бы не наши женщины, которые издавна отбивают на границах атаки врагов, защищая тем самым свои дома!

– Неудивительно, что этот народ свободен тысячу лет! – сказал я.

По знаку Председателя Национального Совета одно из подразделений выступило вперед. И это было не просто передвижение, но стремительный рывок, совершаемый со всем élan [121] и напором отважными, хорошо тренированными мужчинами. Они двинулись не просто беглым шагом – они будто пошли в атаку. С кинжалами в руках устремились вперед. Я не мог не вспомнить артиллерийскую атаку и атаку батальона кавалерии: по счастью, я наблюдал первую в Мадженте[122] и вторую в С а  дове[123], поэтому мне было понятно, что кроется за подобной демонстрацией. Могу также сказать, что видел деблокировочную колонну, организованную Робертсом, прокладывавшим себе путь через город, когда он снимал осаду с Мафекинга.[124] Любому, кто имел счастье видеть подобное воодушевляющее продвижение войск, стремившихся освободить своих товарищей, нет надобности объяснять, что означает такой рывок, совершаемый вооруженными мужчинами. С быстротой, просто ужасающей, они взбежали на гору и, сделав круг по часовой стрелке, замкнули живое кольцо на вершине горы, там, где стоял король. Затем они двигались и двигались по кругу до полного изнеможения. Между тем за первым подразделением последовало второе, и его вожак поставил своих людей вплотную к первому кольцу. Потом дошла очередь до третьего, четвертого… Неразрывная живая цепь обвивала гору много раз, и все склоны оказались заполненными двигавшимися мужчинами, темноголовыми, вскидывавшими бесчисленные сверкающие кинжалы.

Когда все подразделения подобным образом окружили короля, на мгновение наступила тишина, такая полная тишина, что, казалось, замерла сама природа. Мы, наблюдавшие за действом, боялись дохнуть.

Затем, без всякого сигнала, насколько я мог видеть, обнаженные кинжалы всей этой могучей армии одновременно взметнулись, и прогремел национальный клич:

– Синегория и долг!

После возгласа все это неисчислимое множество людей на горе странно осело, так что наблюдатели принялись протирать глаза. Казалось, вся боевая армия частью ушла под землю. Но тут нас осенило – весь народ преклонял колена перед избранным им королем, стоявшим неподвижно.

Еще секунда молчания, пока король Руперт снимал с головы корону и поднимал ее левой рукой, а правой сжимал, поднятым, свой громадный кинжал, – и вот он прокричал голосом, столь сильным, что казалось, над сомкнувшимися рядами воинов зазвучал барабан:

– Свободе народа нашего, свободе каждого из вас я посвящаю сие и себя самого. Клянусь!

Возгласив это, он тоже опустился на колени, мы же все инстинктивно обнажили головы.

Тишина длилась несколько мгновений, потом вся огромная масса людей безо всякого знака, но будто охваченная единым порывом, поднялась на ноги. А дальше совершился маневр, равного которому я, при всем моем знании воинской жизни, никогда не видел, хотя наблюдал, как дворцовые гвардейцы салютовали русскому царю при его коронации и как вооруженный отряд зулусов Кетчвайо вихрем летел из открытого крааля.[125]

Вся эта огромная масса людей затрепетала, закружилась, а спустя секунду‑другую – подумать только! – каждое районное подразделение вновь составило целостность, их вожаки, члены Совета, оказались рядом с королем, и подразделения стали спускаться как бы клиньями по склонам горы.

Этим церемония завершилась, и присутствующие быстро разбились на группы. Позже от официального сопровождающего я узнал, что свою клятву король, коленопреклоненный, принес по собственному почину. И могу сказать, что, если в будущем такой жест не станет рассматриваться как прецедент и не войдет непременной составной в церемонию национальной коронации, синегорцы покажут себя не столь разумным народом, каким представляются ныне.

Торжества по случаю коронации завершились неподдельным весельем. Народ устроил пиршество королю с королевой, и в королевскую свиту были включены приглашенные в Синегорию гости. Подобного пиршества я прежде не видел. Вообразите пикник, в котором участвует тысяча человек, преимущественно мужчины. Такая трапеза, должно быть, потребовала тщательной подготовки, причем ее осуществлял весь народ страны. Каждая область доставила провизию, достаточную для того, чтобы насытиться, а вдобавок позаботилась о нескольких особых блюдах для гостей; однако, согласно замыслу, провизия доставлялась, чтобы устроить складчину, и тогда дух братства и общей собственности мог бы восторжествовать со всей очевидностью.

Столики были предусмотрены только для гостей. Основная масса угощалась, рассевшись на траве. Столики были принесены мужчинами – участниками трапезы (прислуги в этот день не было и в помине) из соседнего леса, где, вместе со стульями, стояли наготове. Скатерти и глиняную посуду для этого случая прислали из своих домов горожане и селяне. Цветы для празднества, сорванные в горах, еще ранним утром принесли дети, а позолоченные и посеребренные подносы были взяты в церквах. Каждое блюдо на столики гостей подавалось по очереди мужчинами из разных областей страны.

Пиршество проходило в атмосфере веселья, мира и братства. Трудно найти подходящие слова, чтобы описать эту удивительную картину: мужская половина нации окружила своих новых короля и королеву, стремясь почтить их и послужить им! Среди этого громадного собрания тут и там размещались группы музыкантов, составленные из всех желающих. Гигантский пикник занимал необозримую площадь, и в разных местах можно было услышать музыку, доносившуюся с разных его концов.

После обеда все мы сидели и курили; музыкальное сопровождение празднества сменилось пением, причем без аккомпанемента, теперь мы уже не слышали никаких музыкальных инструментов. Зная лишь несколько слов по‑балкански, я не понимал, о чем поется в песнях, но догадывался, что в них запечатлены история и легенды страны. Те же, кто знал язык, как пояснил опекавший меня мой молодой друг, который оставался при мне на протяжении всего этого памятного дня, те могли услышать от начала до конца историю Синегории, представленную в балладах. Каждое значительное событие всех десяти веков существования страны было донесено до желавших расширить свои познания о синегорцах.

День клонился к вечеру. Солнце медленно скатывалось за Калабрийские Апеннины, и светлые сумерки уже подкрадывались к сцене празднества. Никто, казалось, не замечал, что наступает ночь, а она окружала нас, невыразимо таинственная. Мы долго сидели молча: одна за другой смолкали громкие беседы, потому что говорившие поддавались колдовству этого часа. Солнце уже скрылось, а вслед за тем пропали и розовые отсветы на горизонте, и тогда, не выжидая, вступила в свои права ночь.

Наконец, когда мы едва могли различить лица собеседников, одновременно со всех сторон на горе начали вспыхивать огни. Вначале, казалось, это светлячки объявились в летнем лесу, но постепенно светлячки превращались в пятна света. Их становилось все больше и больше, свет делался ярче: то пламя костров взвивалось вверх, зажигались факелы. Вновь зазвучала музыка; еле различимая вначале, она набирала силу по мере того, как музыканты сходились к центру празднующих, туда, где сидели король с королевой. Музыка была бурная, но в этой наполовину варварской мелодии слышалась своеобразная прелесть. Эта мелодия каким‑то образом, казалось, оживляла для нас далекое прошлое, и мы, все вместе и каждый, в меру отпущенного нам воображения и в соответствии с широтой наших познаний мысленно видели перед собой сменяющие друг друга эпизоды минувшей истории синегорцев. Эту музыку отличал удивительный ритм, эта мелодия была почти хороводной, так что невозможно было усидеть на месте. Приглашение к танцу! Никогда и нигде ни один народ не приглашал меня столь удивительным способом пуститься в пляс. Огни стали стягиваться в круг. Горцы вновь вставали тем же порядком, как во время коронации. Там, где сидел король с приближенными, была довольно ровная лужайка, поросшая жесткой, невысокой травой, и вокруг этой лужайки стал образовываться, если можно так сказать, народный хоровод. Музыка зазвучала громче. Каждый горец, еще не зажегший факел, поспешил сделать это, и горные склоны озарились светом. Королева поднялась на ноги, вслед за ней тотчас встал и король. Их стулья, а точнее, троны тут же были унесены подошедшими мужчинами. Королева подала королю руку – это, по‑видимому, привилегия жены, в отличие от просто собравшейся потанцевать женщины. Ноги королевской четы задвигались в ритме мелодии, король и королева ступили в центр круга.

Этот танец был еще одним эпизодом, который никогда не сотрется из памяти тех, кто будет мысленно возвращаться к удивительному дню коронации в Синегории. Сначала танцевали только король с королевой. Они начали величаво, но по мере того, как мелодия ускорялась, их ноги ловили такт, их тела раскачивались все свободнее, пока танец не превратился на истинно балканский лад в исступленное страстное действо.

Тут музыканты сбавили темп, и к танцующей паре стали присоединяться горцы. Вначале они вступали не торопясь, один за другим – вслед за владыкой и высшими духовными чинами; потом все неисчислимое собрание задвигалось, закружилось в танце, да так, что у нас под ногами загудела земля. Огни трепетали, мигали и вновь вспыхивали, возносились и падали, когда сотня тысяч мужчин, каждый с факелом в руке, приподымались и опускались, следуя ритму танца. Все быстрее и быстрее становилась музыка, все неистовее отбивали такт ноги, и вот весь народ, казалось, пришел в экстаз.

Я стоял возле владыки и видел, как при завершающихся бурных тактах танца он вытащил из‑за пояса флейту, поднес ее к губам и издал всего один звук – пронзительный, резкий звук, разорвавший танцевальную мелодию, будто пушечный залп. В тот же миг каждый мужчина загасил свой факел под каблуком. Наступила кромешная тьма, потому что костры, к этому времени уже угасавшие, были затоптаны кружившимися в танце. Музыка не умолкала, но звучала теперь медленнее. Понемногу, подчиняясь музыке, люди захлопали в ладоши – сначала тут, там, а потом уже каждый отбивал в темноте музыкальный такт. Это продолжалось какое‑то время, и я, оглядываясь, заметил, что из‑за горы прокрадывается слабый свет. Всходила луна.

Вновь раздался звук владыковой флейты – единственный звук, нежный и мягкий, будто соловьиная трель, только многократно усиленный. Он тоже заглушил громовые рукоплескания. Внезапная тишина, слившаяся с тьмой, была столь ощутимой, что мы, казалось, различили биение своих сердец. И тогда в тишине разнесся еще звук, прекраснее которого я не слышал. Низкий горячий голос затянул национальный гимн. Сначала мелодия звучала так тихо, как будто ансамбль скрипачей играл под сурдинку. Но постепенно она набрала силу, и воздух над нами загудел и затрепетал. Каждый слог, каждое слово произносилось огромным хором столь отчетливо, будто то был один голос:

– Проведи нас сквозь тьму, о Иегова!

Этот гимн, спетый от всего сердца, остается в нашей памяти как последнее чудо того полного чудес дня. Без всякого стыда признаюсь, что, слушая его, я плакал как ребенок. И поэтому не смогу написать сейчас ничего больше, чувства переполняют меня!

 

Рано утром, когда горы еще были серыми, а не синими, по канатной дороге мы добрались до Синего входа, где взошли на королевскую яхту, называвшуюся «Леди»: она помчала нас через Адриатику с такой скоростью, которая мне прежде представлялась немыслимой. Король с королевой вышли на причал проводить нас. Они стояли с правой стороны от покрытого красным ковром трапа и пожимали руку каждому гостю, всходившему на борт. Когда последний пассажир ступил на палубу, трап убрали. Адмирал флота, стоявший на мостике, поднял руку, и мы понеслись к выходу из залива. Конечно же, все сняли шляпы и энергично размахивали ими. Не сомневаюсь, что если бы король Руперт и королева Тьюта пожелали организовать в Синегории колонию дипломатов и журналистов, те, кто были их гостями на торжествах по случаю коронации, вызвались бы все как один. Думаю, старый Хемпетч, ветеран англоязычной журналистики, верно выразил наши чувства, когда сказал:

– Да пошлет Бог им и их близким все Свои милости и счастье, а стране и народу, которым они правят, процветание!

Наверняка король с королевой слышали наши прощальные возгласы, потому что они обернулись, чтобы вновь взглянуть на нашу летящую прочь яхту.

 

 

 

КНИГА IX

БАЛКА

 

Дневник Руперта. Продолжение (longo intervallo [126])

 

февраля 10‑го, 1908

Я так давно даже не вспоминал об этом дневнике, что теряюсь: с чего мне начать? Я всегда слышал, что женатый мужчина – это очень занятой человек; но когда сделался им, пусть для меня настала новая жизнь, и ко мне пришло счастье, о котором я и не мечтал, узнал, что значит быть женатым. Однако я не имел ни малейшего представления о том, что такое быть королем. Теперь у меня не остается ни минуты для себя, что еще хуже – для Тьюты. Если бы те, кто осуждает королей, побывали в этой роли хотя бы месяц, их мнение о монаршей жизни изменилось бы. Было бы полезно завести профессора по монархизму в колледжах, где обучаются анархисты!

У нас все идет хорошо, замечу я с радостью. Тьюта в добром здравии, хотя совсем недавно фактически отказалась от полетов на аэроплане. Это, я знаю, большая жертва для нее, теперь, когда она стала мастерски водить машину. Говорят, в Синегории мало найдется тех, кто управляет аэропланом столь же ловко, – да и во всем мире тоже, ведь это у нас получил особое развитие такой способ передвижения. С тех пор как мы нашли вкрапления уранинита в главном тоннеле и открыли простой способ извлечения из него радия, мы идем вперед семимильными шагами. Когда Тьюта сказала мне, что не будет пользоваться аэро какое‑то время, я решил, что она поступает разумно, и поддержал ее, ведь управление аэропланом – занятие напряженное, крайне утомительное для нервов. И только тогда я узнал причину ее осторожности – обычную для молодой жены. Это произошло три месяца назад, но только сегодня утром она сказала мне, что не будет подниматься в воздух даже со мной, пока не сможет заниматься воздухоплаванием «без риска», и она не имела в виду риск для нее самой. Тете Джанет было известно, в чем тут дело, и она советовала Тьюте держаться ее решения. Итак, следующие несколько месяцев я буду вынужден подниматься в воздух один.

Общественная работа, которой мы занялись сразу после коронации, идет полным ходом. С самого начала мы стали действовать по точно разработанному плану. Первое, что надо было осуществить, так это укрепить Синий вход. Пока возводились укрепления, мы держали все боевые корабли в заливе, когда же безопасность была обеспечена, отправили корабли вдоль наших берегов – нести караульную службу, при этом люди получали необходимую подготовку в морском деле. Мы планируем постепенно провести такого рода обучение среди всех молодых синегорцев, чтобы в результате все население могло бы с одинаковым успехом действовать и на море, и на суше. А поскольку мы готовим людей и к аэрослужбе, они освоятся со всеми стихиями – кроме огня, конечно. Хотя, если это потребуется, возьмемся и за огонь!

Мы начали строительство главного тоннеля на самом удаленном от воды участке Синего входа и повели его строго на запад под углом 45° так что, когда тоннель будет завершен, он пройдет прямо через первую линию гор и откроется на плато над Плазаком. Плато не очень широкое – с полмили максимум, – и строительство второго тоннеля уже начато в западной его части. Этот второй тоннель пойдет под меньшим углом, потому что он теперь должен пронзать настоящие горы. Когда он выйдет на поверхность на западе, то примкнет к крупному производственному району. Здесь растет наш лучший лес, лучшие породы с твердой древесиной; здесь также обнаружены богатейшие залежи полезных ископаемых. Это второе плато имеет большую протяженность и простирается на север и на юг, огибая главную гору, поэтому со временем, когда построим кольцевую железную дорогу, мы сможем транспортировать разные материалы почти не неся расходов. Именно на этом плато мы возвели крупные заводы по производству военной продукции. В проложенных нами тоннелях в горах, богатых залежами угля, мы обеспечили прекрасную вентиляцию при незначительных вложениях, теперь вагонетки так и снуют туда‑сюда по подземным коридорам. Мы уже добываем столько угля, сколько потребляем в пределах страны, и можем, при желании, в течение года делать большие экспортные поставки. Значительный уклон, под которым идут наши тоннели, ставит нам на службу силу гравитации, так что мы без особых затрат обеспечиваем себя огромным запасом воды по большому трубопроводу. Европейские и азиатские страны одна за другой начали снижать военные приготовления, и мы через наших агентов набираем их уволенных рабочих; у нас уже сформировалась такая производственная армия квалифицированных рабочих, какой не найдется нигде в мире. Думаю, нам повезло, что мы смогли взять такой высокий темп развития военной промышленности, и если бы некоторые «великие державы», как они называют себя, узнали о степени наших приготовлений, то постарались бы активными действиями подавить наши шаги. В таком случае им придется воевать с нами, а значит, наша работа будет приостановлена. Однако если мы получим еще год мира, то сумеем отбиться от всех захватчиков вместе взятых. Если же мир продлится до той поры, когда нами будет завершено сооружение всего намеченного, то мы сможем обеспечить военные резервы и орудия войны для всех балканских стран. И тогда… Но это мечта. Время покажет.

Пока же все идет хорошо. Орудийные литейные цехи построены и работают. Уже начался выпуск продукции. Конечно, наши первые пушки не очень велики, крупные орудия, и особенно осадные орудия, мы будем производить позже. А когда построим большую железнодорожную ветку, и буровые машины заработают, нам ничто не будет страшно. Думаю, к тому времени верхнее плато превратится в промышленный город – во всяком случае, у нас в запасе много сырья. Шахты, где добывается красный железняк, кажется, смогут работать вечно, и поскольку подъем руды дешев благодаря имеющейся у нас огромной водной энергии, поскольку уголь спускается на плато под действием собственной тяжести, по канатной дороге, мы располагаем естественными преимуществами, которые едва ли найдутся где‑то еще в мире, по крайней мере, в таком сочетании, как здесь, у нас. Тот осмотр Синего входа с высоты птичьего полета, во время которого Тьюта увидела картину нашего будущего, был не напрасным. Пользу от аэропланов невозможно переоценить. Аэроплан – вещь мощная и зримая, не заметить его просто нельзя! И мы располагаем уже внушительным воздушным флотом. Заводы по производству взрывчатых веществ находятся, конечно же, в удаленных незаселенных долинах, где последствия различных случайностей сведены до минимума. Так же обстоит дело и с урановым производством, таящим в себе неведомые опасности. Турбины в тоннелях снабжают нас всей необходимой нам сейчас энергией, а позже, когда будет завершено строительство уже начатого нового тоннеля, который мы называем «водным тоннелем», наши энергетические ресурсы станут практически неограниченными. Все упомянутое производство служит развитию нашего судоходства, и мы с надеждой смотрим в будущее.

До этого я говорил о материальном благосостоянии, но вместе с ним приходит жизнь, полная новых возможностей и великих планов. Напряжение, связанное с организацией и налаживанием крупных производств, практически уже позади. Поскольку эти производства не только самоокупающиеся, но отличаются высокой производительностью, тревога по поводу расходов, требующихся от страны, можно сказать, необоснованна. И я способен безраздельно посвятить свое внимание всем этим вопросам более чем национальной важности, от которых зависит будущее развитие нашей страны.

Меня занимает и такой вопрос, как Федерация балканских стран. Как выяснилось, это давняя мечта Тьюты, которую она вынашивает всю свою жизнь, так же, как и мечта архимандрита Плазакского – ее отца, посвятившего себя духовной жизни и, решением церкви, монахов, народа, получившего этот великий сан после ухода на покой Властимира Петрова.

Идея подобной Федерации давно витает в воздухе. Что до меня, то я с самого начала видел неизбежность такого объединения. Нынешние агрессивные действия в отношении Италии двуединого государства[127], объясняемые его историческим прошлым, указывают на необходимость подобной защитной меры. И теперь, когда Сербия и Болгария использованы для прикрытия подлинного устремления Австро‑Венгрии – присвоить себе провинции, некогда турецкие, но переданные ей под временную опеку согласно Берлинскому трактату[128]; когда Черногория, похоже, навсегда лишилась надежды вернуть себе Бьокке‑ди‑Каттаро, которую страна завоевала столетие назад и удерживала силой оружия, пока великая держава, движимая ложным убеждением, не передала бухту соседствующему с Черногорией Голиафу[129]; когда Новопазарскому санджаку угрожает судьба Боснии и Герцеговины; когда маленькая отважная Черногория фактически отрезана от моря Далмацией, с ее хваткой спрута ползущей по западному побережью; когда Турция уже почти не соответствует представлению о ней; когда Греция становится почти притчей во языцех; когда Албания как страна (пусть по‑прежнему номинально зависимая) столь возмужала, что перед ней открывается великое будущее, – в этих условиях совершенно необходимо что‑то предпринять, дабы балканская раса не оказалась постепенно проглоченной ее северными соседями. В целях самозащиты большинство балканских стран, как я понял, хотело бы вступить в оборонительный союз. И поскольку истинная защита сводится к продуманному нападению, я не сомневаюсь, что подобный союз должен преследовать и такие цели. Наибольшие трудности для создания подобного объединения представляет Албания по причине ее осложненных отношений с сюзереном, а также ее гордыни и подозрительности ее народа, что и диктует крайнюю осторожность в подходе к ней. Успех в деле объединения будет возможен, только если я сумею открыть глаза ее правителям на то, что, несмотря на великую гордость и отвагу албанцев, северное наступление с его мощью подомнет их, не воспрепятствуй мы ему, объединившись.

Призн а  юсь, такой взгляд на карту был делом нервозным, потому что я не мог не видеть, что за наступлением Австрии кроется жажда Германии расширить свои границы. Как и прежде, три великие державы Центральной Европы одержимы идеей экспансии. Россия устремилась на восток в надежде присоединить к своей территории богатые северо‑западные провинции Китая, и тогда бы она господствовала в Северной Европе и Азии – от Финского залива до Желтого моря. Германии же хотелось связать Северное и Средиземное моря посредством своей территории и, таким образом, перегородить неприступной стеной Европу с севера на юг. А тогда бы Природа подкрепила господство королевской Империи[130], которая, как властелин по естественному праву, двинулась бы через немецкоязычные области все южнее и южнее. Австрия, пребывая, конечно, в неведении относительно конечных целей своей соседки, была бы вынуждена расширять свою территорию в южном направлении. На западном направлении ее продвижение было остановлено партией ирредентистов Италии, и, следовательно, Австрии пришлось вернуться к границам Каринтии, Каринолы и Истрии.[131]

Моя мечта создать новую карту замыкалась на «Балке» – Балканской федерации, которая бы включала в себя земли южнее черты, проведенной от острова Змеиный[132] до Аквилеи.[133] Будут, неизбежно будут трудности в осуществлении этого плана. Конечно же, Австрия должна будет отказаться от Далмации, Истрии и Славонии[134], а также частью от Кроации[135] и венгерского Бан а  та.[136] Но взамен Балка сможет рассчитывать на целые столетия мира на юге. Впрочем, сохранение мира потребует значительных жертв от тех государств, которые станут его сторонниками. Своим же субъектам федерация обеспечит длительное удовлетворение их интересов и участие в политике новой мировой державы. Каждый из этих субъектов будет осуществлять полное самоуправление и будет пользоваться независимостью, предполагающей объединение в целях взаимовыгоды. Я не теряю надежды, что даже Турция и Греция, признав пользу и безопасность такого объединения, не устраняющего и даже не ущемляющего национальные особенности, рано или поздно вступят в федерацию. Идея уже вызвала такой отклик, что в течение месяца правители различных заинтересованных государств должны собраться на тайную неофициальную встречу. Несомненно, за ней последует разработка масштабных планов и дальнейшие инициативы. Пока идея не получит своего воплощения, для всех тех, кто входит в означенную зону – и кто вне ее, – это будет напряженное время. Во всяком случае, военное производство так или иначе будет существовать до момента решения поставленной задачи.