Старый священник Матан (или Натан)

 

    8 октября 1946

 

       1. Петр, войдя в дом, бросается на первое попавшееся сидение, и в депрессии, так же как у Иордана во время перехода через Бетабару, сжимает голову ладонями. Остальные не так удручены, но они бледны и более или менее расстроены. Я бы сказала, они в замешательстве. Сыновья Алфея, Иаков Зеведеев и Андрей едва отвечают на приветствия Иосифа из Ципори и его жены, которая пришла со старой служанкой и с несколькими еще теплыми новыми хлебами и различными продуктами. На щеках Марциана следы слез. Исаак бросается к Иисусу, берет Его руку, ласкает ее и шепчет: «Это всегда подобно ночи той бойни[25]… Ты еще раз спасся. О! Мой Господь, сколь долго? Сколь долго Ты еще сможешь спасаться?» Его слова и других побудили стать разговорчивее и они, хоть и смущенно, стали рассказывать о жестоком обращении, угрозах и страхе, которые они пережили.

. 2. Вновь раздается стук в дверь. «Увы, они шли за нами?! Я говорил, что мудро было бы приходить группами по нескольку человек!...» - говорит Искариот. «Да, это было бы лучше. Они все время подобно теням следуют за нами. Но сейчас…» - говорит Варфоломей.

Сам Иосиф, хоть и несколько неохотно, идет посмотреть в глазок, а его жена говорит: «С террасы можно спуститься к стойлам, а оттуда в конец огорода. Я покажу вам…» Но пока она собирается сделать это, ее муж восклицает: «Старейшина Иосиф! Какая честь!» - и открывает дверь, впуская Иосифа Аримафейского.

«Мир Тебе, Учитель. Я был там и видел… Манаил встретился мне, когда я выходил из Храма, испытывая смертельное отвращение, так как я не мог вмешаться и сделать что-нибудь, чтобы быть более полезным Тебе, и… О! Ты тоже здесь, Иуда из Кериофа? Ты мог бы сделать это, поскольку ты являешься другом столь многих! Ты не чувствуешь, что это является твоим долгом, так как ты Его апостол?»

«Ты ученик…»

«Нет. Если бы я был им, то следовал бы за Ним, подобно многим другим. Я его друг».

«Это то же самое».

«Нет. Лазарь также Его друг, но ты же не собираешься говорить мне, что он ученик…

«Он им является, в своей душе».

«Все те, кто не являются демонами, являются учениками Его слова, потому что они понимают, что это слово Мудрости».

Мелочный спор между Иосифом и Иудой из Кериофа заканчивается, так как Иосиф из Ципори, который только сейчас понял, что произошло что-то неприятное спрашивает то у одного, то у другого с интересом и некоторой печалью. «Нужно сообщить Иосифу Алфееву! Нужно сообщить ему. И я доверю… Чего ты хочешь от меня, Иосиф?» - спрашивает он, адресуясь Старейшине, который коснулся его плеча, как бы желая спросить его о чем-то.

«Ничего. Я только хотел поздравить тебя с твоим цветущим видом. Это добрый израильтянин: верный и справедливый во всем. Э! Я знаю. Мы можем сказать о нем, что Бог испытал и познал его…»

Вновь раздается стук в дверь. Оба Иосифа вместе идут к двери, чтобы открыть ее, и я вижу, что Иосиф Аримафейский наклоняется, чтобы сказать что-то на ухо другому Иосифу, который реагирует с большим удивлением и на мгновение оборачивается, чтобы посмотреть на апостолов. Затем он открывает дверь.

3. Входят Никодим и Манаил в сопровождении всех пастухов-учеников, присутствующих в Иерусалиме, то есть с Ионафаном и бывшими учениками Крестителя. Затем, вместе с ними, священник Иоанн вместе с другим очень старым человеком и Николаем. И, в самом конце, Ника с молодой девушкой, доверенной ей Иисусом, и Анналия со своей матерью. Они снимают вуали, скрывающие их лица, которые выглядят расстроенными.

«Учитель! Что происходит? Я услышал… Сначала от людей, а затем от Манаила… Город полон этих слухов как гудящий улей, и те, кто любят Тебя, ищут Тебя, бегая повсюду, где Ты, по их мнению, мог бы быть. Они, конечно, приходили и к твоему дому, Иосиф… Я тоже пошел к дому Лазаря… Это уж слишком! Как Тебе удалось выбраться из этого злоключения?»

«Провиденье хранило Меня. Ученицам следует не плакать, а благословлять Вечного Отца и укрепить свои сердца. Благодарю и благословляю всех вас. Любовь и справедливость в Израиле не умерли полностью. И это утешает Меня».

«Да, Учитель, но больше не ходи в Храм. Оставайся вдалеке долгое время и не ходи туда!» Все согласно повторяют эти слова и тревожное «не ходи!» эхом отражается от крепких стен старого дома отзвуками умоляющих предупреждений.

Маленький Марциал, скрывавшийся бог знает где, услышав этот шум, мчится к комнате из любопытства и заглядывает в нее через отверстие в занавесе. Он видит Марию и идет к ней, принимая убежище в ее руках, опасаясь упреков Иосифа из Ципори. Но Иосиф слишком возбужден и занят, слушая то одного, то другого, советуя и одобряя, и так далее, чтобы обращать на него внимание, и замечает его только тогда, когда мальчик, которому Мария что-то сказала, идет к Иисусу и целует Его, обняв Его за шею. Иисус обнимает его одной рукой, привлекая его к Себе и одновременно отвечая многим людям, которые говорят Ему, что, по их мнению, лучше всего делать.

«Нет. Я не сдвинусь отсюда. Вы можете пойти к Лазарю, который ждет Меня, и сказать ему, что Я не могу прийти. Я галилеянин и друг этой семьи на протяжении многих лет, и останусь здесь до завтрашнего вечера. Затем Я приму решение куда пойти…»

«Ты всегда так говоришь, затем Ты возвращаешься сюда, но мы больше не позволим Тебе вернуться в очередной раз. По крайней мере, я не позволю. Я действительно думал, что Ты обречен…» - говорит Петр, и две слезы выступают на его выпуклых глазах.

4. «Я никогда не видел подобного. И с меня довольно. Я принял решение. Если Ты не отвергнешь меня… Я уже слишком стар для алтаря, но все еще достаточно силен, чтобы умереть за Тебя. И я умру, если нужно, между Святилищем и алтарем, как мудрый Захария[26] или Ония[27], хранитель Храма и Сокровищницы, я умру вне священного ограждения Храма, которому я посвятил всю свою жизнь. Но Ты откроешь для меня более святое место! О! Я больше не могу терпеть этой мерзости! Почему мои глаза видели столь многое? Мерзость, которую видели пророки, уже находится внутри стен и она все поднимается и поднимается, подобно стремительным водам потопа, пока не затопит город! Она поднимается и поднимается, вторгаясь в дворы и портики, затопляя ступени, продвигаясь все дальше и дальше! Она поднимается и уже собирается нанести удар по Святому Святых! Мутная вода уже плещется по камням, которыми вымощено святое место! Их драгоценные оттенки потемнели. Стопы Священника запачканы ею. Его туника пропитана ею. И Ефод испачкался! Камни Разума потускнели от нее и слова на них уже невозможно прочесть! О! Волны мерзости поднимаются к лицу Первосвященника и пачкают его, и Святость Господа покрыта коркой грязи и его тиара подобна куску ткани, упавшему в грязный пруд. Грязь! Грязь! Но поднимается ли она снаружи, или она стекает с вершины Мориа на город и на весь Израиль? Отец Авраам! Отец Авраам! Не желаешь ли ты зажечь здесь огонь жертвоприношения, так чтобы всесожжение твоего верного сердца могло ярко засиять? Слякоть теперь булькает там, где должен был быть огонь! Исаак среди нас, и люди приносят его в жертву. Но если Жертва чиста… если Жертва чиста… то жертвоприношения грязны. Анафема нам! Но горе Господь увидит мерзость народа Своего!... Ах!» - и старик священник, который пришел с Иоанном, падает на землю, закрыв свое лицо и безутешно плача.

«Я привел его к Тебе… Он так давно этого хотел… Но сегодня, после того, что он увидел, уже никто не смог бы удержать его… Старый Матан (или Натан) часто вдохновляется пророческим духом, и если его зрение становится все более слабым, то его духовное зрение становится все ярче и ярче. Прими моего друга, Господь», - говорит священник Иоанн.

«Я никого не отвергаю. Встань, священник, и вознеси свой дух. Высоко наверху нет грязи, и того, кто умеет оставаться наверху, не коснется грязь».

Прежде чем встать, старец, преисполненный благоговения, берет нижнюю кромку туники Иисуса и целует ее.

5. Женщины, и особенно Анналия, плачут под своими вуалями, все еще глубоко тронутые, и слова старика побуждают их плакать еще сильнее. Иисус подзывает их, и с опущенными головами они выходят к Нему из угла, где они стояли. Если Нике и матери Анналии удается контролировать себя, почти полностью скрывая свои слезы, то молодая ученица громко рыдает, не обращая внимания на тех, кто смотрит на нее, испытывая разные чувства.

«Прости ее, Учитель. Она обязана своей жизнью Тебе и любит Тебя. И ей невозможно поверить, что они могут причинить Тебе зло. И потом она была оставлена такой… одинокой и такой…печальной после…» - говорит ее мать.

«О! Это не так! Нет, это не так! Господь! Учитель! Мой Спаситель! Я… я…» Анналия не может говорить, частично из-за своих рыданий, частично из-за стыда или чего-нибудь еще.

«Она боится репрессий из-за того, что она ученица. Причина, конечно, в этом. Многие ушли из-за этого…» - говорит Искариот.

«О! Нет! Это даже менее всего! Мужчина, ты ничего не понимаешь, или ты приспосабливаешь свои мысли к мыслям других людей. Но Ты знаешь, Господь, почему я плачу. Я боялась, что Ты умер, и что Ты забыл обещание…» - говорит она, закончив со вздохом, после того как произнесла первые слова решительно, восстав против оскорбительных намеков Иуды.

Иисус отвечает ей: «Я никогда не забываю. Не бойся. Иди домой с миром, ожидая часа Моего триумфа и твоего мира. Иди. Солнце скоро сядет. Уходите, женщины, и да пребудет с вами мир».

«Господь, я не рада расставанию с Тобой…» - говорит Ника.

«Послушание – это любовь».

«Верно, Учитель, но почему я не могу следовать за Тобой, подобно Элизе?»

«Потому что ты полезна Мне там, а она – в Нобе. Иди, Ника. Пусть несколько мужчин проводят женщин, чтобы никто не приставал к ним».

6. Манаил и Ионафан готовы повиноваться, но Иисус останавливает Ионафана, спросив у него: «Итак, ты собираешься вернуться в Галилею?»

«Да, Учитель, на следующий день после Субботы. Меня посылает мой хозяин».

«Есть у тебя место в повозке?»

«Я еду один, Учитель».

«Тогда ты возьмешь с собой Марциана и Исаака. Ты, Исаак, знаешь, что тебе нужно делать, и ты, Марциан, тоже…»

«Да, Учитель», - отвечают оба. Исаак со своей мягкой улыбкой, Марциан с дрожью от слез в голосе и на губах.

Иисус гладит его, и Марциан, забыв о всякой сдержанности, бросается Ему на грудь со словами: «Оставить Тебя… сейчас, когда все преследуют Тебя!... О! Мой Учитель! Я больше никогда не увижу Тебя вновь!... Ты был всем моим Благом, я все нашел в Тебе!... Почему Ты отсылаешь меня от Себя? Позволь мне умереть вместе с Тобой! Какое значение для меня имеет жизнь, если у меня не будет Тебя?»

«Я говорю тебе то, что сказал Нике. Послушание есть любовь».

«Я пойду! Благослови меня, Иисус!»

Ионафан уходит вместе с Манаилом, Никой и тремя другими женщинами. Другие ученики тоже уходят небольшими группами.

Только когда комната, прежде переполненная, почти опустела, было замечено отсутствие Иуды из Кериофа. И многие удивлены, поскольку недавно он был здесь, и ему не было дано никакого приказания.

«Он, должно быть, пошел сделать для нас какие-нибудь покупки», - говорит Иисус, чтобы предупредить комментарии, и продолжает Свой разговор с Иосифом Аримафейским и Никодимом, единственными оставшимися наряду с одиннадцатью апостолами и Марцианом, который держится поближе к Иисусу, стремясь насладиться Его обществом в эти последние оставшиеся ему часы. Иисус, таким образом, находится между Марцианом, юношей, и Марциалом, мальчиком, оба смуглы, худощавы, равно несчастны в своем детстве, и равным образом приняты двумя добрыми израильтянами во имя Иисуса.

Иосиф из Ципори и его жена благоразумно удалились, чтобы Учителя чувствовал Себя свободным.

7. Никодим спрашивает: «Но кто этот мальчик?»

«Это Марциал. Мальчик, которого Иосиф принял как сына».

«Я не знал об этом».

«Никто, или почти никто не знает об этом».

«Он очень смиренный человек. Кто-нибудь другой постарался бы, чтобы о его поступке узнали», - замечает Иосиф.

«Ты так думаешь?... Пойди Марциал, возьми Марциана и покажи ему дом…» - говорит Иисус. И когда оба мальчика ушли, Он продолжил разговор: «Ты ошибаешься, Иосиф. Как трудно судить по справедливости!»

«Но, Господь! Взять сироту, потому что он, конечно, сирота, и не хвастаться этим – это, несомненно, смирение».

«Мальчик, его имя скажет тебе об этом, не из Израиля…»

«Ах! Теперь я понимаю. Тогда он прав, скрывая его».

«Но он обрезан…»

«Это не имеет значения. Ты знаешь… Иоанн из Эндора тоже был… Но он был для Тебя причиной упреков. Иосифу, к тому же галилеянину, могут доставить беспокойства, несмотря на обрезание. В Израиле тоже так много сирот… Конечно с таким именем… и его чертами лица…»

«Вы все настроены “как Израиль”, даже самые лучшие! Даже совершая хорошие поступки, вы не понимаете и не способны быть совершенными! Вы все еще не поняли, что Отец Небесный только Один, и что каждое создание – Его дитя? Вы все еще не поняли, что человек может иметь только одну награду и только одно наказание и что это действительно награда или наказание? Зачем становиться рабами страха перед людьми? Но таков плод искажения божественного Закона, который был до такой степени изменен и подавлен мелочными человеческими законами, что притупляет и затемняет даже мысль праведных людей, которые практикуют его. Разве в Моисеевом, и, следовательно, божественном Законе или в до-моисеевом законе, просто моральном или данном посредством небесного вдохновения, утверждается, что те, кто не принадлежат Израилю, не могут стать частью его? Разве вы не читаете в книге Бытия: “Когда они будут восьми дней от роду, все твои дети мужского пола должны быть обрезаны, не имеет значения родились ли они внутри твоего семейства или куплены у иноплеменника не твоего происхождения”?[28] Это было установлено. Любое дальнейшее добавление – ваше собственное. Я говорил Иосифу, и Я говорю вам. Древнее обрезание скоро не будет больше иметь большого значения. Новое, более истинное и более благородной части, заменит старое обрезание. Но пока продолжается первое, и вы, из преданности Господу, применяете его к мужчинам, рожденным от вас, или усыновленных вами, не стыдитесь делать это также на плоти других рас. Плоть принадлежит гробу, душа – Богу. Плоть обрезана, потому что невозможно обрезать духовное. Но священный знак светит духу. И дух исходит от Отца всех людей. Размышляйте об этом».

8. Наступает тишина, затем Иосиф Аримафейский встает и говорит: «Я ухожу, Учитель. Приходи завтра ко мне домой».

«Нет, будет лучше, если Я не приду».

«Тогда приходи ко мне, в дом на Масличной горе, на дороге в Вифанию. Там мир и…»

«Нет, даже не туда. Я пойду на Масличную гору помолиться… Мой дух ищет уединения. Пожалуйста, извините Меня».

«Как пожелаешь, Учитель. Но… не ходи в Храм. Мир Тебе…»

«Мир вам».

Двое уходят…

«Я хотел бы знать, куда пошел Иуда!» - восклицает Иаков Зеведеев. «Я бы сказал – к бедным людям. Но его кошелек здесь».

«Не волнуйся… Он придет…»

Мария Иосифа входит с несколькими лампами, так как свет больше не светит сквозь толстый лист слюды, помещенный в потолок большой комнаты. Двое мальчиков тоже возвращаются.

«Я рад оставить тебя с тем, чье имя почти подобно моему. Итак, когда Ты позовешь его, Ты вспомнишь обо мне», - говорит Марциан.

Иисус привлекает его к Себе. Входит также Иуда. Служанка открыла ему дверь. Он отважен, улыбчив, откровенен! «Учитель, я хотел посмотреть… Буря утихла. И я сопровождал женщин… Эта дева так напугана! Я ничего не сказал Тебе, потому что Ты бы меня остановил, а я хотел посмотреть, действительно ли есть какая-нибудь опасность для Тебя. Но об этом больше никто не думает. По субботам улицы пусты».

«Очень хорошо. Давайте останемся здесь с миром сейчас и завтра…»

«Ты уже не вернешься в Храм!» - восклицают апостолы.

«Нет. Я пойду нашу синагогу, как добрые галилейские верующие».

 

Исцеление слепорожденного

19 октября 1946

1. Иисус выходит со Своими апостолами и Иосифом из Ципори и направляется к синагоге. Ясный прозрачный день радует людей, подобно обещанию весны после ветреных пасмурных зимних дней, поэтому многие жители Иерусалима вышли на улицы, некоторые идут в синагоги, некоторые возвращаются из них или из других мест, некоторые вместе со своими семьями желают выйти за город и насладиться солнечным светом на природе. Из дома Иосифа в Ципори видны Ворота Ирода, из которых выходят люди, чтобы насладиться ясным днем за стенами, на открытом месте, погрузившись в зеленую растительность, на свободном открытом пространстве, вдали от узких улочек между высокими строениями.  Я думаю, что эта сельская округа Иерусалима способствует сознательному желанию городских жителей примирить субботние ограничения на передвижения с их желанием воздуха и солнечного света, которыми следует наслаждаться на природе, а не только на террасах, на крышах домов. Но Иисус направляется не к Воротам Ирода. Напротив, Он поворачивается к ним спиной и, изменив направление движения, идет к центру города.

Но Он сделал всего несколько шагов по более широкой улице, на которую вышел из узкой улицы, на которой стоит дом Иосифа из Ципори, когда Иуда из Кериофа привлек Его внимание к молодому человеку, который идет по направлению к ним, нащупывая свой путь, касаясь стен тростью, подняв вверх свое лицо, лишенное глаз, походкой типичной для слепых. Его одежды бедны, хотя чисты, и он, должно быть, хорошо известен многим людям в Иерусалиме, потому что некоторые из них указывают на него, а некоторые идут к нему со словами: «Ты сегодня заблудился, приятель. Ты уже прошел по улицам Мориа и находишься в Безете».

«Сегодня я не прошу милостыни», - отвечает слепой с улыбкой, и, все еще улыбаясь, продолжает идти к северной части города.

2. «Учитель, посмотри на него. Его веки запечатаны. Нет, я бы сказал, что у него вообще нет век. Его лоб соединяется со щеками без каких-либо впадин, и под ним не видно никаких глазных яблок. Бедолага таким и родился. И он таким и умрет, даже ни разу не увидев света солнца или лица человека. Теперь скажи мне, Учитель. Он, конечно, согрешил, раз столь сурово наказан. Но если он родился слепым, а он точно таким родился, мог ли он согрешить прежде своего рождения? Возможно, согрешили его родители, а Бог наказал их, позволив ему таким родиться?»

Также и другие апостолы вместе с Исааком и Марцианом собрались вокруг Учителя, чтобы услышать Его ответ. И двое состоятельных мужчин из Иерусалима, которые шли чуть позади слепого, ускорили свои шаги, заспешив к Иисусу, как если бы они были привлечены высоким ростом Учителя, Который возвышается над толпой. Здесь же также Иосиф Аримафейский, который держится в отдалении и, поднявшись на две ступени и прислонившись к главной двери, осматривается и наблюдает за всеми лицами.

Иисус отвечает и Его слова отчетливо слышны в установившейся тишине: «Ни он, ни его родители не грешили больше, чем грешит любой человек, и, возможно, они грешили меньше. Поскольку бедность часто удерживает от греха. Но он родился таким, чтобы посредством него еще раз могли были явлены могущество и деяния Божии. Я есть Свет, которой пришел в мир, чтобы те в мире, кто забыл Бога, или утратил Его духовный образ, могли видеть и помнить Его, а те, кто ищут Бога, или уже принадлежат Ему, могли быть утверждены в своей вере и любви. Отец послал Меня, чтобы за то время, которое еще даровано Израилю, Я смог завершить познание Бога в Израиле и мире. Поэтому Я должен исполнять дела Того, Кто послал Меня, свидетельствуя, что Я могу делать то, что может делать Он, потому что Я одно с Ним, и чтобы мир узнал и видел, что Сын не отличен от Отца, и мог уверовать в Меня, каков Я есть. Потом придет ночь, когда больше не будет возможности делать, и будет тьма, и те, кто не запечатлели в себе Мой знак и их веру в Меня, больше не смогут сделать это во тьме, смятении, скорбях, запустении и разрухе, которые потрясут эти места и поразят души болезненными страстными мучениями. Но пока Я пребуду в мире, Я есть Свет и Свидетель, Слово, Путь и Жизнь, Мудрость, Сила и Милость.

3. Итак, идите, поговорите со слепорожденным и приведите его сюда, ко Мне».

«Иди ты, Андрей. Я хочу остаться здесь и посмотреть, что делает Учитель», - отвечает Иуда, указывая на Учителя, Который нагнулся над пыльной дорогой, плюнул на землю и своим пальцем смешал пыль со слюной, скатав шарики из грязи. Пока Андрей, который всегда готов услужить, идет за слепцом, собиравшимся уже свернуть на узкую улицу, на которой находится дом Иосифа из Ципори, Иисус расплющивает шарики обоими указательными пальцами и поднимает их на них, оставаясь в положении с поднятыми вверх руками, как держат их священники во время Святой Мессы с Евангелием или с Посланиями. Иуда сходит со своего места, сказав Матфею и Петру: «Поскольку вы не очень высокого роста, станьте сюда, и вам отсюда будет лучше видно». А сам становится сзади, почти скрывшись за сыновьями Алфея и Варфоломеем, который высокого роста.

Андрей возвращается, держа за руку слепого, который с волнением повторяет: «Я не хочу денег. Отпусти меня. Я знаю, где находится человек, которого зовут Иисусом. Я собираюсь спросить…»

«Вот Иисус, Он здесь, перед тобой», - говорит Андрей, остановившись перед Учителем.

Иисус, вопреки Своему обычному поведению, ни о чем не спрашивает этого человека. Он сразу размазывает маленькие комочки грязи, которые Он держал на Своих указательных пальцах, по закрытым векам и говорит: «А теперь иди, так быстро, как только можешь, к Купальне Силоам, и не останавливайся и ни с кем не разговаривай».

Слепой, с испачканным грязью лицом на мгновение пребывает в недоумении и шевелит губами, чтобы заговорить, Затем он сжимает их и подчиняется. Его первые шаги медленны, как если бы он был задумчив или разочарован. Затем он ускоряет свое продвижение, постукивая по стенам своей тростью, шагая все быстрее и быстрее, настолько быстро, насколько это возможно для слепого человек. Как если бы он чувствовал себя ведомым…»

Двое мужчин из Иерусалима саркастически смеются, качают головам и уходят. Иосиф Аримафейский, и это меня удивляет, следует за ними, не сказав даже слова приветствия Учителю, повернув обратно, то есть, к Храму, тогда как он пришел с этого направления. Таким образом, слепой, двое мужчин и Иосиф Аримафейский идут к южной части города, тогда как Иисус в западном направлении и я теряю Его из виду, потому что Господь желает, чтобы я следовала за слепым и теми, кто следует за ним.

4. Пройдя через Безету они вступают в долину, которая лежит между Мориа и Сионом, - я думаю, что в прошлом слышала, как ее называли Тиропоеон (Tyropoeon), -  идут по ней до Офела, обходят его, выходят на улицу, ведущую к Купальне Силоам, всегда в следующем порядке: первым идет слепой, который, должно быть, хорошо известен в этом квартале простонародью, затем двое мужчин, последним, на некоторой дистанции, Иосиф Аримафейский.

Иосиф останавливается у бедного дома, и остается полускрытым самшитовой изгородью, которая ограждает маленький огород рядом с домом. Двое мужчин, напротив, подходят к бассейну и наблюдают за слепым, который осторожно приближается к большому бассейну и, почувствовав влажную стену, опускает одну руку в водоем и извлекает ее, каплющую водой, и омывает свои глаза один раз, два раза, три раза. На третий раз он выронил свою трость и прижал к своему лицу другую руку, издав крик как бы от боли.

Затем он медленно отнимает руки от лица и его прежде болезненный крик превращается в восклицание радости: «О! Всевышний! Я вижу!», - и он бросается на землю, переполненный эмоциями, руками прикрывая глаза и сжимая свои виски, стремясь видеть, но испытывая непривычные ощущения от света. Он повторяет: «Я вижу! Я вижу! Так это земля! А это свет! Это трава, которую я узнавал только поее прохладе…» Он встает и наклоняется, как человек несущий груз, груз своей радости, он подходит к струям, переливающимся через край бассейна воды, и смотрит на нее, текущую, радостно блестя на солнце, и шепчет: «А это вода… Это ты! Вот как я чувствовал ее моими пальцами (он погружает руку в воду), она холодная и ее нельзя удержать, но я не знал тебя… Ах! Красиво! Красиво! Как все красиво! Он смотрит вверх и видит дерево… он приближается к нему, касается его, протягивает руку, притягивает к себе маленькую ветку, смотрит на нее и смеется, смеется, он прикрывает глаза рукой и смотрит в небо, и две слезы скатываются из-под его девственных век, открывшихся, чтобы созерцать мир… И он опускает свой взор на траву, где цветок колышется на своем стебельке и видит себя, отраженного в воде. Он смотрит на себя и говорит: “Вот я какой! ” И он поражен, когда видит голубя, прилетевшего попить воды чуть поодаль, и маленького козлика, обрывающего последние листья с куста дикой розы, и женщину, которая пришла к бассейну с ребенком на груди. Женщина напоминает ему о своей матери, чье лицо ему незнакомо и воздев руки к небу он кричит: “Да будешь Ты благословен, Всевышний, за свет, за мою мать, за Иисуса!” и он бежит прочь, оставив свою теперь уже бесполезную трость на земле…

Двое мужчин не ждали, чтобы увидеть все это. Как только они поняли, что мужчина может видеть, они бросились в город. Иосиф, напротив, остался до конца, и когда слепой, - который больше уже не слепой, - стрелой промчался мимо него к лабиринту переулков трудового района Офела, он оставляет свое место и возвращается в город, выглядя очень задумчивым.

5. В предместье Офел, где всегда очень шумно, сейчас поднялась настоящая суматоха: люди бегают во всех направлениях, задавая вопросы и отвечая на них.

«Ты мог принять за него кого-нибудь другого…»

«Нет, я уверен. Я говорил с ним и спросил: “А это правда ты, Сидония, по кличке Бартолмай?”, и он ответил: “Это я”. Я хотел спросить его о том, как это случилось, но он убежал».

«Где он сейчас?»

«Он, конечно, со своей матерью».

«Кто видел его?» - спрашивают некоторые люди, которые только что прибыли.

«Я видел. Я видел», - отвечают многие.

«Но как это случилось?»

«… Я увидел его бегущего без своей трости, с двумя глазами на лице и сказал: “Смотри! Это был бы Бартолмай, если бы…”

«Я говорю тебе, что до сих пор дрожу. Он ворвался в комнату с криком: “Мама, я вижу тебя!”»

«Великая радость для его родителей. Теперь он сможет помогать своему отцу и зарабатывать свой хлеб…»

«Эта бедная женщина! Она была так охвачена радостью, что ей стало плохо. О! Есть одно обстоятельство. Я пошел, чтобы попросить немного соли и…»

«Давайте пойдем и послушаем самого человека…»

Иосиф Аримафейский захвачен этим шумом и, - я не знаю, из любопытства или из духа подражания, - он следует за толпой и, в конце концов, оказывается в слепом переулке, который, если бы был продолжен, привел бы к Кедрону. Там толпится народ, заглушая своими голосами шум воды потока, раздувшегося от осенних дождей. Иосиф прибывает туда, когда из другого переулка, соединенного с этим, выходят двое вышеупомянутых мужчин с еще тремя: книжником, священником и еще одним, которого я не могу идентифицировать по его одеяниям. Они надменно пробивают себе путь сквозь толпу и пытаются войти в дом, переполненный людьми.

Дом состоит из большой кухни, черной как смола, угол которой отгорожен грубой деревянной перегородкой, за которой находится кушетка и дверь, открывающаяся в другую комнату с кроватью побольше. Через дверь на противоположной стене виден маленький огородик всего в несколько квадратных метров. И это все.

6. Исцеленный человек говорит, опираясь на стол, отвечая тем, кто задает ему вопросы, все они бедные люди подобные ему самому, простые люди Иерусалима, этого пригорода, который, пожалуй, самый бедный в городе. Его мать смотрит на него, стоя рядом с ним, и плачет, утирая слезы своей вуалью. Его отец, человек, изношенный работой, потирает бороду дрожащей рукой.

Властные иудеи и учителя не смогли войти в дом и пятером вынуждены слушать слова исцеленного человека, находясь снаружи.

«Как они были открыты? Тот человек, чье имя Иисус, запачкал мое лицо небольшим количеством влажной земли и сказал мне: “Пойди, умойся в купальне Силоам”. Я пошел туда, я умылся, мои глаза открылись, и я стал видеть».

«Но как ты смог найти Ребе? Ты всегда говорил, что ты невезучий, потому что тебе никогда не удается встретиться с Ним, даже когда Он проходит здесь, направляясь к Ионе в Гефсиманию. И сегодня, сейчас, когда никто не знает, где Он…»

«Э! Вчера вечером один из Его учеников пришел и дал мне две монеты, сказав: “Почему ты не пытаешься увидеть?” Я сказал ему: “Я пытался. Но я никогда не находил Иисуса, Который творит чудеса. Я искал Его, поскольку Он исцелил Анналию, девушку из моего предместья, но если я приходил сюда, то Он был там…” И он сказал мне: “Я один из Его апостолов, и Он делает то, что я хочу. Пойди завтра в Безету и ищи дом Иосифа Галилеянина, того, который торгует сушеной рыбой, Иосифа из Ципори, у Ворот Ирода и у арки на площади, на восточной стороне, и ты заметишь, что рано или поздно Он будет проходить там или войдет в дом, и я упомяну о тебе Учителю”. Я сказал: “Но завтра Суббота”. Я хотел сказать, что Он не станет делать чего-нибудь в Субботу. Он ответил мне: “Если ты хочешь быть исцеленным, то это тот день, потому что после мы покинем город, и ты не знаешь, увидишь ли ты Его когда-нибудь снова”. Я сказал также: “ Я знаю, что Его преследуют. Я слышал об этом у ворот Храмовой ограды, куда я хожу просить милостыню. Потому я говорю, что сейчас, когда Его преследуют, у него будет меньше охоты подвергнуться преследованию, и Он не исцелит меня в Субботу. И он ответил: “Делай, как я тебе говорю, и в Субботу ты увидишь солнце”. И я пошел. Кто бы не пошел, когда один из Его апостолов говорит это? Он также сказал мне: “Я тот, к кому Он больше прислушивается, и я пришел специально, потому что я чувствую жалость к тебе, и потому что желаю, чтобы его власть была ярко явлена после того, как они презрели Его. Ты, родившийся слепым, заставишь ее сиять. Я знаю, что говорю. Приди, и ты увидишь”. И я пошел и еще не дошел до дома Иосифа, когда какой-то человек взял меня за руку, но по его голосу я понял, что это не тот человек, который говорил со мной вчера, и он сказал мне: “Пойдем со мной, брат”, но я не хотел идти и думал, что он хочет дать мне немного хлеба и денег, возможно, какую-нибудь одежду, и я неоднократно просил его отпустить меня, потому что помнил, где я смогу найти человека по имени Иисус, и он сказал мне: “Вот Иисус, здесь, перед тобой”. Но я не мог ничего видеть, потому что был слеп. Я почувствовал, как два пальца, покрытые влажной землей, коснулись меня здесь и здесь, и услышал голос, говорящий: “Быстро пойди к купальне Силоам и умойся, и ни с кем не разговаривай”. И я сделал это. Но я приуныл, потому что надеялся, что стану видеть сразу же, я почти заключил, что это была шутка какого-то бессердечного юнца и почти решил не идти туда. Но внутри себя я слышал добрый голос, который говорил: “Надейся и повинуйся”, так что я пошел к купальне, умылся, и прозрел». И молодой человек замолчал, экстатически вспоминая свою радость, когда он впервые увидел мир…

7. «Пусть этот человек выйдет. Мы хотим допросить его», - кричат пятеро.

Молодой человек протискивается через толпу и подходит к двери.

«Где Тот, Кто исцелил тебя?»

«Я не знаю», - отвечает он, а друг шепчет ему: «Это книжники и священники».

«Что значит, что ты не знаешь? Ты только что сказал, что ты знал. Не лги учителям Закона и священникам! Горе тем, кто пытается обмануть народных магистратов!»[29]

«Я никого не обманываю. Тот ученик сказал мне: “Он в этом доме”. И это было правдой, потому что я был близок к нему, когда меня взяли за руку и отвели к Нему. Но я не знаю где Он сейчас. Ученик сказал мне, что они собираются уйти. Он, может быть, уже за воротами».

«Но куда Он пошел?»

«А что я знаю об этом?! Возможно, Он пойдет в Галилею… учитывая то, как с Ним обращаются здесь!...»

«Ты, непочтительный глупец, следи за тем, что говоришь, ты, ничтожнейший из этого сброда! Я спрашивал тебя, в какую сторону Он пошел?»

«Но как я могу знать, если я был слеп? Может ли слепой знать, куда пошел другой человек?»

«Хорошо. Пойдешь с нами».

«Куда вы меня забираете?»

«К начальникам фарисеев».

«Почему? Что у них общего со мной. Может быть, это они исцелили меня и я должен поблагодарить их? Когда я был слепым и просил милостыню, мои руки никогда не принимали ни одной из их монет, мои уши никогда не слышали их милостивого слова, и мое сердце никогда не чувствовало их любви. Что мне сказать им? Мне нужно поблагодарить только одного человека, кроме моих отца и матери, которые любили меня, несчастливца, так много лет. И этот человек – Иисус, который исцелил меня, любя меня всем сердцем, как мои родители. Я не пойду к фарисеям. Я останусь с моими матерью и отцом, наслаждаясь их радостными лицами, после столь многих весен прошедших после той, когда я родился, но не увидел света».

«Прекрати болтовню. Выйди и следуй за нами».

«Нет! Я не пойду! Вы когда-нибудь утирали слезы моей матери, подавленной моим несчастьем, или капли пота моего отца, изнуренного работой? Я могу сделать это сейчас своим только что обретенным зрением и внешним видом, и, по-вашему, я должен оставить их и следовать за вами?»

«Мы приказываем тебе пойти с нами. Приказы отдаются не тобой, а Храмом и начальниками народа. Если гордость от того, что ты был исцелен, притупила твой ум так, что ты не помнишь, что приказы отдаем мы, то мы напомним тебе. Выходи! Пойдем!»

«Но почему я должен пойти с вами? Чего вы хотите от меня?»

«Мы хотим, чтобы ты засвидетельствовал о факте. Сегодня Суббота. Дело было совершено в Субботу. Это будет записано как грех. Грех твой и того сатаны».

«Вы дьяволы! Вы грешники! И я должен идти и свидетельствовать против Того, Кто помог мне? Вы, должно быть, пьяны! Я пойду в Храм. Чтобы благословить Господа. Но не более того. Я был во мраке слепоты долгие годы. Но мои закрытые веки препятствовали зрению только моих глаз. Мой разум продолжал видеть свет точно так же, по милости Божьей, и он говорил мне, что я не должен вредить Единственному Святому в Израиле!»

Мужчина, хватит! Разве ты не знаешь, что существует наказание для тех, кто противится магистратам?»

«Я ничего не знаю. Я здесь и останусь здесь. И вам лучше не причинять мне вреда. Вы видите, что весь Офел на моей стороне!»

«Да. Оставьте его в покое! Шакалы! Он находится под защитой Бога. Не касайтесь его! Бог с бедными! Бог с нами, вы, барышники и лицемеры!» Толпа кричит и угрожает в одной из тех спонтанных народных демонстраций, которые являются вспышкой негодования простых людей против своих притеснителей, или взрывом любви к своим защитникам. И они кричат: «Горе вам, если вы причините зло нашему Спасителю, Другу бедных! Трижды Святому Мессии. Горе вам! Мы не боялись гнева Ирода или начальников, когда мы этого хотели. Мы не боимся вашего гнева, вы, старые беззубые гиены! Вы, шакалы с тупыми когтями! Вы, бесполезные властолюбивые люди! Рим не хочет беспорядков и не преследует Ребе, потому что Он миролюбивый. Но Рим знает вас. Идите прочь! Прочь из кварталов тех, кого вы угнетаете десятинами, превосходящими их средства, для того, чтобы иметь деньги и удовлетворять вашу жажду наслаждений и совершать позорные переговоры. Вы являетесь потомками Ясона![30] Потомками Симона![31] Мучителями истинных Елеазаров[32], Святых Оний[33]. Вы, презирающие пророков, уйдите прочь!» Шум и крики становятся все более и более ожесточенными.

8. Иосиф Аримафейский, который был прижат к невысокой стене и до сих пор был внимательным, но пассивным наблюдателем происходящего, взбирается на эту стену с ловкостью, неожиданной в пожилом человеке и, тем более, закутанном в одежды и широкую мантию, и, стоя на стене, кричит: «Молчание, граждане. И слушайте Старейшину Иосифа!»

Одна, две, десять голов поворачиваются в направлении крика. Они видят Иосифа. Они кричат его имя. Иосиф, должно быть, хорошо известен и пользуется большой благосклонностью людей, потому что крики негодования превращаются в крики радости: «Здесь Старейшина Иосиф! Долгие годы Иосифу! Мир и долгая жизнь праведнику! Мир и благословения благодетелю бедных! Замолчите! Иосиф собирается говорить! Замолчите!»

Толпа умолкает с некоторым трудом