Беседа 3. Нежданные, неприкаянные.

                                                            

                                                            Сколько прожил я, жизнь сосчитает.

                                                            И какая мне помощь нужна?

                                                            Может, бабочки мне не хватает,

                                                            Может, мне не хватает слона?

                                                                                                 Михаил Светлов.

 

Мне не хватает родителей. Мамы моей. Твоей бабушки Ривы.

В то последнее лето она жила на даче в Зеленогорске. Сестра моя Броничка рано утром уезжала на работу, а я приезжал её подменить: умыть, покормить, погулять. Прогулка была особая: выводил на лесную тропинку, а потом отходил метров на пять. «Не бросай меня в лесу, я тебя так любила, а ты бросаешь, меня волки съедят». А я руки маме протягиваю: «Иди ко мне, иди» – так вот не верил, что сломила маму болезнь Паркинсона. Дня через два-три бегу по той же тропинке, и остановил меня грибник: высоченный, в заношенной куртке, а брюки с генеральскими лампасами. «Вопрос имею, молодой человек. Имел возможность понаблюдать, как вы свою маму ходить тренируете. В дурдом торопитесь: Паркинсон у вашей мамы, а он так не лечится, это я вам говорю, начальник военно-медицинской академии в отставке. Не сильно торопитесь, приглашаю разделить трапезу». После третьей рюмки генерал спросил: «Что вы за люди, еврейские дети? У меня сын тоже генерал, а хоть бы раз в месяц заехал вот так, посидеть. Понимаю, что танки делает на Кировском заводе, а всё равно обидно. А что за песенку странную мама ваша поёт, когда на пеньке отдыхает?» Я пропел: «На бочке сижу, бочка катится, если замуж не возьмут, не воротится». Вот такая у тебя бабушка – певунья.

 

       Странная судьба, сынок, у тебя и таких, как ты. Ещё вчера, когда вам не было восемнадцать, вы считались детьми. А мы, ваши родители, были законными представителями, и вдруг… всё изменилось: вам стукнуло восемнадцать. Вы стали взрослыми? Стали всё понимать, всё уметь? Всё как в сказке. А расписаться в получении пенсии тоже вдруг научились?

Как же мне не рассказать о вас, кто мне встретился, запомнился, полюбился?

 

Варя.

 

….15 линия Васильевского острова, двор клиники неврозов. Пациенты называли свой двор: «психодромом». Вот его краткое описание: у стены громадные бочки для пищевых отходов, в центре - постамент из трёх ящиков, а  на нём снежная голова Володи, одного из пациентов клиники. Вылепив свою голову, Володя по утрам ухаживает за ней. С любовью, очень тщательно, с помощью зубной щетки, подчищает запавшие щёки и рот, с перекошенными от крика губами, будто взываюший о помощи.

 

А на дворе начало весны... Когда я вышел на зарядку, Игорь Петрович Владимиров, главный режиссёр театра Ленсовета, стоял у снежной головы Володи: «Хотите полюбоваться неразрывной связью народа с искусством?»

И вот, что я увидел: рот Володи был: забит винегретом, а из него торчал селёдочный хвост. Игорь Петрович заплакал, а я, стараясь не задеть перекошенных губ Володи, как мог, подчистил его рот….

 

После обеда мы с Игорем Петровичем вышли на привычную прогулку, имеющую для меня особый смысл: встречу с «великолепной семёркой»- так называл Владимиров группу молодых людей с синдромом Дауна, работающих в лечебно трудовой мастерской при клинике.

Там было на что смотреть: девушка лет двадцати, а справа и слева - свита из шести кавалеров- по три на каждую сторону.

 Варя была сама прелесть: очень стройна, с прямым носиком, что так редко встречается у девушек, родившихся с синдромом Дауна, и толстячки – кавалеры просто млели от счастья, что с ними рядом такая красотка. Они старались идти с нею в ногу, а если не успевали за её летящей походкой, то забавно подпрыгивали на ходу. Особенно счастливы были те двое, что держали девушку за руку. Сама прелестница, уверенная в своей неотразимости, заливисто смеялась, когда кавалеры менялись местами, и упади метеорит, опустись летающая тарелка – ничто бы не спугнуло этого победоносного шествия.

По лицу Владимирова я видел, как он любуется этой свободой шествия, такой естественной свободой выражения чувств, таким естеством, заложенным в молодых людях самой природой

И вот они остановились как вкопанные: они не узнали своего Володю: не только автора своей головы из снега, но и своего друга, которого они навещали по очереди в клинике. А в это утро, когда весна приблизилась к «психодрому» снежное лицо Володи подтекло, а улыбка, стала совсем зловещей.

 

      - Я умру, умру, если его голова растает! Встаём на вахту!. Достаём сухой лёд и спасаем друга!- сказала Варя и горько заплакала.

 

И началось спасение. Вахты менялись каждые четыре часа, включая часы ночные, на что согласились даже родители ребят. Но весна стала побеждать…

 

- Игорь Петрович, что нам делать? - спрашивала Варя по утрам. Лето всё равно наступит! А пока ещё весна, Володю надо срочно выписать: он не должен видеть, что без головы остался. Мы не хотим, чтобы его забрали родные. Мы чувствуем, чувствуем, что у него плохие родные. Никто его не навещал кроме нас. Мы его родные! К нам его надо выписывать. У нас он будет жить у каждого по очереди, а у меня насовсем, когда меня полюбит!

 

Но случилось всё по - другому: за Володей приехала бывшая жена и увезла его в Америку…. Ребята мне рассказывали, как плакала Варя, как бежала за машиной по набережной Невы, пока не упала….

Общаясь с друзьями Вари, я понял, как сдружила их лечебно- трудовая мастерская, ставшая вторым домом, но более интересным и необходимым, чем родной дом. Мастерская - это работа, зарплата, дружба. Здесь влюблялись, женились, путешествовали по стране. Созданные в Ленинграде перед самой войной 27 лечебно—трудовых мастерских для инвалидов, продолжали работу и в блокаду. Шили ватники,маскировочные халаты, рукавицы, а в Полюстрово разливали по бутылкам минеральную воду.

Прошли годы…. И вот я в такой мастерской неподалеку от метро «Чкаловская»… В полутьме четверо мужчин заворачивают в плёнку рулоны обоев. Видимо, это была их привычная работа, так быстро и уверенно она выполняется. В мастерской уже отключили свет, канализацию, а эти четверо приходят в свой «второй дом», в свою родную мастерскую, в два этажа - по 700 метров квадратных на каждом, двумя яблонями и двумя грушами во дворе, посаженными в далёком 1946-ом. Кому она мешала, эта мастерская и десяток таких же?Сотни инвалидовостались без своих «вторых домов», а по утрам приходили к их закрытым дверям. Кому они мешали? Чем?  Тем, что живут, по полдня полноценной жизнью? Такой сук под собой срубить…

Саша.

…. Ой, мамочка беда у меня случилась. Все в нашем Центре пошли в зоопарк, а я отказался. Мне скоро 50, а в зоопарк ходят маленькие. Ты на небе могла бы увидеть, что я стою у клетки со львом, как когда-то мы с тобой ещё в Москве стояли, и стала бы плакать. Вот я и не пошёл. «Все идут, и ты пойдёшь!»- сказала Оля воспитатель. Она стройная, красивая, но очень строгая. Я сказал, что буду жаловаться моему другу. Так и сделал утром. А друг сказал: «Брось свои московские штучки»… Мамочка, как мог мой самый лучший друг, Борис Залманович, державший меня за руку, чтобы я не упал в дырку уборной на Московском вокзале, пока я делал свои дела,- забыть, что в Москве у меня остался ещё один лучший друг, брошенный в гробу? Я не виноват, что никто не хочет так сильно его любить, как я…. Но я не сам захотел уехать в Ленинград. Вы с папой умерли, меня и увезли, но мой лучший друг Борис Залманович всё это знал, а всё равно сказал: «брось свои московские штучки». Мамочка, разве Ленин Владимир Ильич - штучка? Я когда к нему приходил, всё- всё про свою жизнь рассказывал, а кому теперь рассказывать?

 

…Ты спрашиваешь по утрам: «Папа, ты? Не можешь понять, как я мог так Саше в душу плюнуть? Потерявшего папу, маму, да ещё и любимого вождя? Вот так «заносит» меня, сынок: вот такой я правозащитник... У Саши есть крыша над головой, вот я и успокоился. Ты говоришь «Хочу жить завтра» А где? В каком сопровождении, ты хочешь жить? Да, я уверен: сопровождение - самое главное в жизненном устройстве человека с особенностями умственного развития. Кто рядом?

Звонок из Владимира: «Это Алёша! У вашего Кирилла права нарушены. Он мужчина, а мыться ему помогают женщины. Разрешите я ему буду помогать?» Вот такой я вижу тренировочную квартиру, где Алёша сам захотел стать старшим твоим братом, и не было дня, чтобы ты о нём не вспомнил и не захотел к нему вернуться…

С оператором Андреем Урманчеевым мы опросили случайных прохожих в одном из переулков Санкт - Петербурга: «Где лучше жить молодым людям с особенностями умственного развития - с нами, или в психоневрологических интернатах?»

Пенсионерка: «Конечно, вместе с нами! Они же тоже люди, тоже жить хотят! Чтоб всё было хорошо у них».

Студентка: «Я считаю, что нужно вместе с нами. Они точно такие же люди, как и мы, и, несмотря на то, что они инвалиды, они должны быть вместе с нами».

Научный работник: «Конечно, вместе, я так думаю. Но это всё уже, как говорится, на совести и на профессиональном каком-то уровне медиков, они должны решать».

Рабочий: «Лучше, конечно, чтобы у них были отдельные учреждения, чтоб их не обижали: сядут на панели милостыню просить, а хулиганы схватят шапки и убегут».

       Вот такие мнения об интеграции. Иногда себя спрашиваю: она сама войдёт в нашу жизнь, или силой будем впихивать умственно отсталого человека в наше  житиё-бытиё?

Норвежский эксперимент. В однокомнатную квартиру в городе Осло поселили молодого человека с синдромом Дауна. Соседей заранее ни о чём не оповещали и они своё отношение к соседу выражали несколько странно. Одни по вечерам стучали ему в потолок, другие - лили воду под дверь. Вот так пытались освободиться от странного соседа. Спасли эксперимент дети. Их не только заинтересовал странный дядя, они подружились с ним. Конфеты, пироги, фрукты – всё несли дяде. Сдались родители: мамы стали учить «дядю» готовить, стирать, убираться, а мужья по очереди подвозили на работу в его мастерскую, где он учился на кондитера. А на каком году этого соседства наступил мир? На десятом. На десятом, сынок. Вот такая она «черепаха»- эта интеграция. И подгонять её - себе дороже.  

 

Мы все разные. Трудно представить мир одинаковых людей. С одинаковыми носами, характерами. Так почему бы не принять в эту свою «разность» непохожего человека? Ты сильный, так помоги слабому. Умный, помоги тому, кто не очень. Почему так лишаем себя повседневной возможности проверить себя на человечность?

Серёжа.

.

.…Серёжа раскрыл свою затрёпанную тетрадку: что не утро, то новый рассказ, написанный поверх вчерашнего. Вот такая манера письма у Серёжи: строка на строке, а мне читай. Иероглифы прочитать проще….

 

«Я приехал на Финляндский вокзал. Из похода приехал. Как всегда никто меня не встречал. Поехал на Лесную. Купил в магазине фонарик и поехал опять на Финляндский. Сел на поезд в Сосновку и пошёл к своему дому по болоту, поросшему мхом и лишайником. Дошёл до калитки дома. Она как всегда закрыта на ключ. Я подумал и решил перелезть через забор. Перелез. Пошёл по тропинке и оказался прямо у дверей дома. Дёрнул ручку, дверь оказалась закрытой. Я долго простоял рядом с этой дверью. У меня родилась идея пойти на станцию. Когда приближался к станции, увидел поезд. Пошёл быстрее и, как обычно, опоздал на поезд. Пошёл к кассе: «здравствуйте, поезд был последний?». «Да». И вдруг пришла идея пойти пешком до станции Девяткино. И я пошёл по рельсам. Было холодно. И вдруг появился вдали поезд. Я услышал звук и отскочил в сторону. Поезд со свистом промчался мимо. Наконец я пришёл на станцию Девяткино. Наступило уже утро. Я встретил первый поезд. И как обычно он повёз меня назад».

 

Вот такой он, мой друг Серёжа. Жил у бабушки, хотя папа получил на сына- инвалида комнату и стал владельцем двухкомнатной квартиры. Потом папе захотелось снять сына с регистрации и он попытался доказать в суде его недееспособность. Не получилось: дай Бог здоровья судье.

 

Как-то встретились с Серёжей в спортлагере на берегу Вуоксы. В то утро я любовался, как успешно Серёжа учится гребле на байдарке. Любуюсь, а неподалёку от меня дама в белоснежных брючках с собачкой:

 

      - Вы не знаете, дождь будет?» - спрашивает дама, а собачка тут же остервенело меня облаивает. Явно ревнует, хотя хозяйка - образчик самоуверенности., а я с детства таких терпеть не могу....

       

     - Уймись, Сеня, уймись! Ах, только бы дождя не было! Сегодня барды дают концерт в Лосево. Вы не пойдёте? Скажите Серёже, что я ушла в Лосево. Серёжа, я ухожу в Лосево!

 

И удалилась…. Когда Серёжа вышел на берег, я спросил:

 

- Ты слышал, что мама тебя звала?

- Слышал».…

- Ты виделся с мамой?».

- Нет

- Снимай жилет и беги за мамой.

  - Зачем? Она хочет свою палатку поставить в нашем лагере, а потом передумает. Это у неё привычка такая. Сначала чего-нибудь захочет, а потом передумает. Можно я не буду её догонять?

 

 Вот такой у Серёжи папа военврач и мама - поклонница бардов.

«Всё живое – неповторимо. Немыслимо тождество двух людей, двух кустов шиповника…. Жизнь глохнет там где насилие стремится стереть её своеобразие и особенности». (Василий Гроссман «Жизнь и судьба»).

От насилия глохнет жизнь в психоневрологиеском интернате. Дома глохнет, где бок о бок будут жить Серёжа и его папа. Если будут.... Кто знает, что ещё придумает папа для избавления от сына, чтобы любым путём обрести его комнату? Ведь папа «настоящий полковник» от медицины! И рядом с мамой - жизнь Серёжи будет глохнуть: любимый пёсик Сеня, любимые барды.

Кто защитит «своеобразие и особенности» наших детей от таких пап и мам? Богиня правосудия Фемида? Не тут-то было! Сорвав с глаз повязку, она аж вся краснеет от гнева: «Это ещё зачем нужны «этим» какие-то особые права? Разве им мало наших прав? Разве они не такие люди как все? Мы же их просто унизим особыми правами!»

 Знакомясь с правовыми актами, общепринятыми в западных странах по защите прав умственно отсталого человека, просто страшно становится за жизнь этого человека в нашей стране. Он никак не обеспечен так называемым «полным гражданством», без которого его жизнь не является безопасной. Мы без устали говорим об интеграции, и ни слова о так называемом «самоопределении», что означает предоставление законом возможности влиять на принятые властями решения, касающиеся жизни умственно отсталых сограждан.

Мы без устали говорим об интеграции, не имея необходимой социальной поддержки семьям, в которых проживают умственно отсталые люди. Трудно поверить, что сограждане так подобреют к таким как ты, что тут же окружат тебя вниманием и заботой. …

Мы без устали говорим об интеграции, забывая, что основная идея интеграции сводится к тому, что каждый человек с умственной отсталостью имеет неотъемлемое право на человеческое достоинство, включая все права и свободы.

Строить дом для совместного проживания таких людей и их сограждан без необходимой правовой основы — означает заложить фундамент на плывуне. Дом построен, но рано или поздно плывун даст о себе знать, и дом рухнет, захоронив под обломками все наши благие начинания и надежды....

Лет десять тому назад, мне посчастливилось работать координатором российско-немецкого проекта по созданию Центра послешкольного обучения для умственно отсталых подростков в Санкт-Петербурге. И вот как-то пришло сообщение от немецких партнеров с предложением провести семинар по вопросам правовой защиты. Мы с радостью согласились на это предложение, а от руководителя семинара шотландского юриста Адриана Уорда посыпались факсы: кто будет его оппонентом? Я месяц обрывал телефоны в поиске таких специалистов. Наконец, вышел на очень известного адвоката, все ему по полочкам раскладываю, а он молчит. Я ему: «Умоляю! Если необходим гонорар, то скажите». И вот, что мне было сказано: «Я не приду на ваш семинар. Стыдно... Никогда не думал, что люди, о которых вы говорите, должны иметь какие-то права».

Это был замечательный семинар, на котором мы, родители, сами стали оппонентами Адриана Уорда, влюбившись в этого шотландца. Он был известным адвокатом, когда судьба забросила его в один из психоневрологических интернатов в Глазго.

«Я никак не мог понять, почему человек сутками привязан к креслу-каталке и никто к нему не подходит. Я не мог понять, почему в палате десяток коек и ни одной ширмы между ними. Почему все сидят за одним длинным столом, а не за отдельными небольшими столами? Я ничего не мог этого понять и... стал директором интерната» - вспоминает Андриан Уорд.

Читая его замечательную книгу «Новый взгляд», задаёшь себе вопрос: сколько ещё будем терпеть бред вот таких ложных правовых установок, от которых нам никак не избавиться:

- люди с нарушениями умственного развития — это особые люди, а значит, и законы для них должны быть особыми;

- в силу своего недоразвития им все равно где жить, как и в каком окружении, а, следовательно, психинтернаты вполне приемлемая форма существования;

- такие люди не могут внести достойный вклад в экономическое развитие общества, а, следовательно, должны находиться на попечении общества и только.

- поскольку умственно отсталые люди подвержены вспышкам агрессии, то применение к ним сильнодействующих психотропных препаратов не является произволом.

И, наконец, самая страшная ложная установка: если такой человек «в силу психического расстройства не может понимать своих действий или руководить ими», он может быть признан судом недееспособным». И это уже не установка. Это гражданский кодекс Российской Федерации, статья 29. Я бы очень хотел познакомиться с человеком, который всегда и во всём понимал свои действия и был способен руководить ими. Только у нас в стране действует такая статья и любого под эту статью подвести можно, если очень захотеть.

Ефим.

- «Ваша честь! Вы только взгляните, как эта инвалидка к нашему Ефиму нагло прижимается. Где это в законе нашем прописано, что даунам разрешается на улице целоваться? Тем более, в суде! Что касается Ефима, которого эта инвалидка на себе женила, то мы, общественность - ничего против него не имеем, хотя Фимка тоже с рождения даун. Даун есть даун: с него спроса нет - не по суду, не по совести.  И что делать с судьбой Фимки? Ушла на тот свет Фимкина мама Софья Соломоновна. И что? Побежали куда хлопотать, чтобы Фимку в интернат определить? И не подумали, хотя и понимали, что может дом затопить, а может и взорвать. Даун есть даун. Теперь как пожалели Фимку…. По очереди еду готовили, спокойной ночи желали, в мастерскую его инвалидскую возили, чтобы под трамвай не попал. И всё с душой! И засранные штаны с душой постираем, в квартире с душой приберёмся, и в баню с нашими мужиками по выходным. Даже подумали, как Фимке справлять свои мужские потребности, раз ты не человек, а даун. Тут и возникли трудности. На себя не положишь: одни бабы при мужьях, другим – это уже сто лет не надо, мне к примеру. Я просила мужиков обучить Фимку культурному онанизму, но никто особо не захотел, а силой не заставить: кто забыл, как это делается, а были и такие возражения: «научить можно, а как потом отучить?». Теперь у Фимки такой проблемы не будет: так спутница жизни, хотя и сама даун, Фиму нашего всем делам научит, раз на улице с ним целуется и до дому дотерпеть не может. Но это всё, естественные, так сказать потребности, но, как бы ни проморгать возможную измену Родине! Потянуло на историческую родину еврейскую нашу парочку. Сама видела, как лыжи смазали: все заборы обклеили, что: продаётся квартира. А они её заработали? Ваша честь! Квартиру честного коммуниста, хотя и помершего, Петра Лобова - врагам не отдадим! А Фимку - по статье не понимающего своих действий, и согласно протоколу общего собрания жильцов, требуем признать недееспособным! Психинтернат беру на себя, а. попытки затопить дом и дважды взорвать, оформленные протоколом, прошу приложить к исковому заявлению».

О чём только не думалось за годы, прожитые с тобой?

В чём отличие людей, рождённых с особенностями умственного развития, от нас - обычных? А что, если синдром Дауна ничто иное, как вынужденное приспособление к миру? И чем сложнее окружающий мир, тем сложнее приспособление. Но как помочь таким людям? Когда поймём, что: мы живём как можем, они - как мы поможем? Как, когда и чем - зависит от понимания сути этих необычных людей, которым мы до сих пор не сказали два очень нужных слова: «Мир Входящему»

Как оповестить человечество, что люди с особенностями умственного развития были, есть и будут? И что помощь таким людям - это благо, способное привести к миру на земле. Да, это самобытные люди: сами могут быть. Да, они могут обнять и поцеловать незнакомого человека. Миротворческое начало заложено в них самой природой. Изприютов «слабоумных» Ведомства Императрицыони отправлялись в деревни жить в самых зажиточных и верующих семьях по одному на три деревни. «Божьего человека» чтили в российской деревне. Он мог кулачный бой усмирить и мужика запойного поставить на колени перед иконой, прося Всевышнего отдать «убивцу» под свой пригляд. Верили на Руси своим миротворцам из Санкт-Петербургских приютов. Нет сегодня приютов, нет и миротворцев.

На своей судьбе, на твоей судьбе, дорогой ты мой и любимый, испытав все правды и неправды сегодняшней жизни человека с особенностями умственного развития, я вижу спасение в приютах, Да, я за приюты! Приюты с Попечительскими Советами, волонтёрами и личными помощниками, мастерскими с различными развивающими ремёслами. Всё это было, всё оправдало себя.

Когда поймём, что в приюте домашний уклад жизни можно создать, а домашнее заточение взрослого сына или дочери - это взаимно усыхающая жизнь. Присвоение себе другой жизни. И какой бы силы не была твоя родительская любовь-это не оправдание.

«Я всю жизнь свою отдала»! Отдала…. А в благодарность чего ждём? Всё тех же объятий? Поцелуев? Нет. Закрытой двери в свою комнату, если таковая имеется,- вот чего дождёмся.

Ростик.

…..Эта мама была молода, купальник предельно открытый, пышногрудая, длинноногая. Сын лежал в стороне: хмурый, худенький, лет тринадцати. Вот мама поднялась, величаво пошла по пляжу, вошла в воду, поплыла. Мальчик тут же вскочил, добежал до воды и лихорадочно стал что-то лепить из песка. Да так быстро и умело, что скоро русалка вылепилась, очень похожая на маму. А она уже к берегу подплывает. И что сынок? Вскочил и давай топтать русалку.

 

На ужин мама с сыном пришли последними. Не садясь за стол, мальчик стал бить один за другим стаканы, что стояли кучкой на краю каждого стола, где разместилась группа. Она расшумелась на мальчика, а мама спокойно кушает.

 

  - «Милицию!» – требует группа.

- Встречать пойдём - сказал я мальчику, и мы вышли из столовой.

- А я не боюсь ментов. Ногой вот так врежу в живот, если скрутят, кишки намотаю и выдерну. Ты наш руководитель? А парень с тобой - сын? Он же придурок. Почему не в психушке? А меня мать хочет в психушку сдать. Я там всех взорву! Пусть только попробует сдать. Тебе психов жалко? А мне ни капельки. И в Норильске мне люди не нравятся. Злые все. Надо сжечь Норильск…. Поедешь со мной?

  - А на что? Мне сначала надо за разбитые тобой стаканы рассчитаться. А Норильск на вечной мерзлоте построен. Как ты его сжигать собираешься? Не будет он гореть.

На следующий день перед завтраком мамочки окружили мать Ростислава: «Привезла психа, а у нас дети ночь не спали! Пусть отселяют куда хотят!»

Мать Ростика спокойно отвечала: «Никакой он не псих. У него мозг усыхает. Так врач сказал: усыхает» И ушла завтракать…

- Я не пойду в столовую – сказал Ростик. Они маму обидели. Я им всем голову оторву!

Он снял кроссовку и стал её бить по скамейке: «Она же у меня глухая! Глухая! Она не слышит, что я её люблю!»

 

….Потом я узнал от мамы Ростика, что она «челночница» и приходится закрывать сына, «пока мотаешься по Польшам и Турциям» на десятом этаже в квартире с решетками на окнах. Мы подружились с Ростиком, так мне верилось в это. Я наврал мамочкам, что ему назначили успокоительные препараты, и к счастью, срывов больше не было до самого отъезда.

 

 И вот он настал: долгожданный для меня отъезд… Автобус до Симферополя подан во время, все расселись, проход забит картонками с фруктами. А где мой Ростик? В суматохе погрузки я и не заметил, что нет красавицы мамы с трудным сыном. Ждём…. Пока все молчат. Проходит пять минут, десять и началось…. Таких угроз в свой адрес я не припомню. Смотрю в окно: ждать или пусть сами добираются? Идут…. А лучше бы и не шли: мама Ростика села рядом с шофёром, а сын пошёл в конец салона на свободное место, не перешагивая картонки с фруктами, а прямо по ним…. Когда с трудом удалось его вырвать от разъярённых мамочек и посадить рядом, он тихо мне сказал: «Всё равно им головы оторву! А ты - такое же говно».…

 

Года через два мы встретились в «Зелёном Огоньке», но он не поздоровался и не остановился…. А почему я не остановил его? Не знаешь, сынок? И я не знаю…. Не знаю, как будет жить Ростик вне своей крепости на 10-м. этаже с решёткой на окнах? Знаю, что чем-то оттолкнул от себя этого обозлённого мальчика. Кто и как поможет ему подобреть?

Лёвушка.

…Лёвушка вот уже пятый год приходит по утрам на работу в мастерскую при психоневрологическом интернате. К десяти приходит, а в три уходит. Домой. К маме.

«Мама дома! Моя любимая мамочка! Она будет жить долго. Как черепаха! Ну, пусть меньше. Пусть столько, сколько я проживу и лет десять сверху. Приду домой и сразу спрошу: «Мамочка, ты сколько хочешь прожить сверху моей жизни? Я ни одного дня не хочу без тебя прожить. Не хочу! Ты слышишь?!»

       В обеденный перерыв Лёвушка на своём рабочем месте доедал рулет с маком. Не магазинный, а мамин рулет. Самый вкусный на свете. Не успел он доесть последний кусочек, как в мастерскую влетел Колька Малявин из постоянно проживающих.

       - Чего сидишь, придурок, чего жуёшь?! Твоего отца по телеку показывают!

Лёвушка знал, что отец его бросил. Знал, что у отца семья в Москве. И есть другие дети. Уже взрослые. И всё же он пошёл в красный уголок посмотреть на своего бывшего отца.

По телевизору показывали заседание парламента России. Первого парламента, с которого началась наша новая демократическая жизнь. И что Лёвушка увидел? За столом сидел абсолютно похожий на него человек. И только он выпускал на трибуну тех, кто хотел что-то сказать. Вечером передачу повторили.

         - Что случилось на работе?- спросила мама. Кто обидел?

         - Обещай, что ты не будешь плакать, как я плакал на работе.

          - А почему ты плакал на работе?

          - Папу увидел по телевизору. И ты его сейчас видишь.

          - Это не твой папа. Да, похож, очень похож и что?

         - А кто он, если не папа?

     - Он спикер парламента России. Его фамилия Хазбулатов.

     - Все ребята сказали, что он мой папа. Ты сама говорила: папа нас бросил и живёт в Москве.

    - Да, живёт в Москве и что в этом особенного?

    - А зачем его показывают? Значит он захотел, чтобы я его увидел? Он хотел к нам вернуться, мама. Я напишу ему письмо. Пусть возвращается. И у меня будет свой папа.

    - Он очень занятый человек и у него нет времени отвечать на твои письма.

   Пусть пришлёт телеграмму. Только два слова: «Здравствуй, сынок!»…….

Лёвушка и Коля Малеев приехали в Москву двадцатого утром. Площадь от Ленинградского вокзала до Казанского вся суетилась, ещё не имея понятия, что наступит новый день России.

   - Что они орут, Коля? Вот эта тётя на грузовике? Почему к стенке надо поставить моего папу? Что он плохого сделал?

    - Меньше слушай этих придурков!

    - Почему в меня тычат пальцами? Почему называют «чуркой?» Что такое «чурка», Коля?

Кто-то из толпы схватил Лёвушку и забросил в грузовик.

     - Что творите, гады? - закричал Коля. Это сын Хазбулатова! В тюрьму захотели, придурки?!

       - Похож, едрёна вошь! – взвизгнула толстуха в красной косынке. Вяжи сыночка спикера!

Когда грузовик добрался до белого дома, по улицам шли танки.

        - Коля, скажи что делать, чтобы они не стреляли? Что ты молчишь, Коля? Что мы сидим, когда все уже побежали убивать моего папу? Тебе так стыдно за тётю, которая на меня пописала? Она была пьяная, Коля. Я уже весь сухой. Развяжи меня, Коля. Надо во все карманы распихать все сникерсы, что мы привезли и под рубашку тоже положить. Надо залезть на танки и раздать все шоколадки танкистам!

…. И не было в этот день такого танка вблизи от Белого дома, на броню которого бы не забрался сын спикера. Лёвушку сбрасывали с танков, но он снова карабкался и кричал: «Дорогие товарищи танкисты! Кушайте сникерсы, но не стреляйте в папу! Не убивайте папу, он вернулся ко мне! Вернулся!»

- Надо валить отсюда - сказал Коля. Говорят, кучу народа уже перестреляли и передавили. Поехали в свой дурдом, Лёвка. Там хотя бы спокойнее. 

 

Николай.                       

 

 Сын известного композитора Долуханяна. Твой собрат по синдрому Дауна, но с феноменальной памятью: помнил сотни номеров телефонов членов Союза композиторов, и когда папа был жив, помогал ему как секретарь.

 В послании Николая маме, потрясает его сыновья привязанность:

       О смерти и наследстве

       Не думай, не надо,

       Кому меня в качестве наследства передать.

       Я Богу молюсь за родную маму,

       Пусть мама со мною живёт.

       Мама моя дорогая, любимая мама моя!

       Никаких опекунов мне не надо,

       Ты опекай меня.

       С тревогой обо мне не думай,

       Ничего не случится со мной.

       Дай Бог тебе здоровья, мамочка,

        Не тревожься обо мне.

        Я никому чужим не нужен,

        Лишь только одной тебе.

 

Алёша - странник.

 

… Я инвалид с детства второй группы с умственной недостаточностью! - выкрикнул молодой человек и, подняв над головой пенсионную книжку, пошел по вагону. Пошел быстро, будто застеснялся своего выкрика. Дойдя до самой двери, остановился, повернулся, посмотрел на сидящих. Но никто его не позвал, не догнал, не одарил... Случилось это в четвертом вагоне электрички от головы поезда. Я пошел следом за парнем, но в третьем вагоне его не было. Пошел во второй вагон: тоже не было. И только в первом вагоне его увидел: сидит у самого выхода, уткнувшись лбом в стекло и плачет. Рядом место было свободное.

-Чего плачешь?

- А ваше какое дело?

- У меня сын тоже инвалид с детства.

- Какая группа?

- Первая.

-- С первой жить можно.

--А со второй не очень?

-На еду хватает.

- Один живешь?

- Да.

- В Питере?

- В Киев еду.

- Домой едешь?

- В Брест.

- Не понял.

- Город такой есть. Брест называется.

- И на билет не хватило?

- По пенсионке езжу. На электричке платить не надо: вторая группа - сел и кати.

- Лихо.

- Нормально.

- И где пересадки? Где ты сел?

- В Киеве!

- А пересел? Я запишу: пригодиться когда-нибудь.

- Чего тут писать. Так запомнишь: садишься в Киеве, едешь до Харькова. Из Харькова до Белгорода, оттуда до Курска. Из Курска до Орла. С Орла до Тулы, оттуда до Москвы рукой подать.

- А из Москвы до Питера?

- Едешь до Твери, потом в Бологое, оттуда до Малой Вишеры и уже в Питере... Из Питера до Бреста записывать будешь?

- Буду.

- Из Москвы до Вязьмы, оттуда до Смоленска, потом до Орши. Из Орши до Минска и, прямиком до Бреста.

- Тебя как зовут?

- Алексей Яцюк.

- А лет тебе?

- Все бы тебе знать. 29!

- Родных давно потерял?

- Ну чего пристал?

- Могу отстать.

- Бабушка в 2000-ом умерла. Дедушка и мама в 2004-ом. Отца не было!

- А почему тебе в Брест надо через Питер ехать? Почему не сразу из Киева?

- Мне Питер нравится. Сам город, и люди в электричках

. - Просить не надо, да? Сами дают.

- Дают! Даже если быстро и идешь по вагону, то все равно дают!

- Ты не идешь, Алексей. Ты бежишь. Еле за тобой угнался.

- А я не медведь, чтобы стоять на задних лапах! Не медведь я! Не медведь! Понятно?

- Понятно.

Помолчали.

- Я тебе дам 100 рублей? Больше нет с собой. Хочешь, так бери, хочешь в долг... Адрес запиши: Чайковского, 60, метро «Чернышевская». Там у нас и переночевать можно, и поесть... Там все свои. И я там работаю. Адрес записать, или так запомнил?

- Свои — это какие?

- Заходи, увидишь.

                                              Помолчали.

- Еще один маршрут запиши. Раз такое дело... От Харькова до Ижюмы, потом да Красного Лимана... Оттуда до Ясиноватой... От Ясиноватой до Иловайска... Потом до Квашино... Дальше до Успенского, от него до Таганрога... Потом Ростов, Староменская, Краснодар, Горячий Ключ, Туапсе и Адлер... Я на море один раз уже месяц загорал... Когда мама умерла... В палатке хорошо жить. Под скалой хорошо: никакой дождь не замочит.

- А если волна сильная?

- Уходишь в пещеру... Только ночью страшновато. Зверь, какой забредет, а ты дрыхаешь. Почти не спал. Костер жег.

                                                    Помолчали.

- В этой сумке все твои вещи?

- Куртка... Мужик вчера в электричке дал

. - А еду с собой возишь?

- Зачем? Я знаю, где можно супа поесть, где чаю. У Вас в Питере самый дешевый чай на станции Колпино. В буфете. А если Дуся работает, то денег совсем с меня не берет.

- А ночуешь где? На вокзалах?

- Бывает... Но чаще в электричке. На вокзале надо от бомжей подальше держаться. Иначе погонят. Надо от всех подальше держаться... И чтобы тебя милиция знала. Я к себе ментов на вокзале приучил... Куда не приеду, первым делом сам ментам документы показываю. Не гонят. И не трогают...

- И зачем ты ездишь по стране?

- Родных ищу. Фамилия у меня не очень частая. Вот и ищу. Как-куда приеду, так в справочном спрашивают: есть ли в это городе кто по фамилии Яцюк. За деньги спрашиваю. В России редко Яцюки бывают. На Украине чаще: я их уже всех проверил: не родня. Все чужие.

                                                            Помолчали.

- А чего плакал?

- Год, как мама умерла. Ровно год.

- Работать не пытался устроиться?

- Кто возьмет... у меня вторая группа без права на работу.

- А в мастерские не хочешь? Лечебно-трудовые.

- Так там один придурки. И мастера такие же. Матерятся, и работа дурная. Вот брюки себе перешил. Дедушкины. Распорол сначала, а потом по себе сшил.

- Читать, писать умеешь?

- Умею. Чехова с собой вожу. Вот... (достал из сумки) рассказы, сценки, повести. Хочу на Сахалин махнуть, как Чехов, но электрички туда не ходят. Денег накоплю, обязательно махну. На пароходе.

- Вот, и возьми на дорогу...

- Спасибо... А у тебя в Киеве нет знакомого адвоката? Мне надо из своей квартиры пару гадов выселить. Мама, когда в запое была, квартиру поменяла, а мою подпись на согласие - гады подделали. Получили мы комнату в коммуналке, а они хапанули нашу трехкомнатную. Мама сказала, что доплату нам дали, но она ее пропила. Ничего они не давали. Напоили и все обтяпали. Я по судам месяца три бегал, а что толку. Подпись свою сдал на проверку. Подтвердили, что подделка. А что толку? Подал в суд, а они судью купили. Адвокат нужен толковый... Иначе все без толку.

                                              Помолчали.

- Может, тебе поменять свою вторую группу. Чтобы с правом на работу?

- Ага