Эмоциональность и телесность – психоаналитическая теория аффектов

 

Человеческие страсти

 

В 1978 г. П. Куттер опубликовал книгу «Человеческие страсти», в которой центральными темами были любовь и ненависть, ревность и зависть, а также жадность и месть, любопытство и воодушевление. Наша социализация направлена на то, чтобы сделать из нас приспособленцев. Такой человек, по мнению Винникотта (Winnicott, 1953, 1967), проживает жизнь не со своей «истинной», а с «ложной» самостью. Это всегда подавленная самость, которая не может развиваться, которая не имеет доступа к своим чувствам, эмоциям и аффектам (причем в рамках этой вводной главы во избежание ненужных усложнений мы используем названные понятия как синонимы). В психоаналитической теории объектных отношений это всегда означает отсутствие доступа к своим чувствам, к другим людям, к самому себе. При этой перспективе у человека есть выбор, как наглядно показывает Макс Фриш, стать «homo faber» (человеком‑строителем, человеком‑созидателем) или также «homo sentiens» (человеком чувствующим). Декартовское «cogito, ergo sum» («Я мыслю, значит, существую») следовало бы дополнить выражением «sentio, ergo sum» («Я чувствую, следовательно, существую»).

Психоанализ долгое время пренебрегал миром эмоций, прежде всего во время расцвета психологии Я. И только в 1970‑е годы психоанализ снова открыл для себя аффекты. Аффекты служат не только для разрядки влечений, они обогащают межличностные отношения, только они превращают эти отношения в подлинно человеческие. Они также оживляют психоаналитическую практику. Поэтому психоаналитики не должны чураться страстей. Они делают доброе дело, когда живут полной жизнью, такой жизнью, которой ничто человеческое не чуждо.

Современная теория аффектов учитывает первичные аффекты радости, печали, ярости, страха, отвращения, удивления, интереса и стыда. В каждом из этих аффектов объединены физические компоненты (физиологически гормональные и двигательные, т. е. служащие для иннервации мускулатуры), экспрессивные, выражающие аффект в мимике и жестах, а также когнитивные (Krause, 1988). Они могут доходить до нашего сознания в виде чувств. Они охватывают нас (пассивно), и мы выражаем их (активно). Что касается их социального измерения, то они управляют близостью и дистанцией между людьми: в радости мы хотим обнять другого человека, а когда что‑то в нем вызывает у нас отвращение, мы держимся от него подальше.

Аффекты мы переживаем также и в отношении самих себя. Мы стыдимся себя, когда не соответствуем своим идеалам. Тогда сигнал, посылаемый стыдом, может иметь смысл. Но стыд может также и разрушить наши отношения с самим собой и с другими людьми. Это бывает, например, когда ребенок гордится каким‑либо своим достижением, а мать фрустрирует его именно в этот момент, говоря: «Как тебе не стыдно!» Ребенок свяжет испытываемую им радость по поводу достижения с мучительным опытом, и потом это легко может повториться в аналогичных ситуациях.

 

Современная теория аффектов

 

По мнению Краузе и Мертена (Krause & Merten, 1996), а также Мозера (Moser, 2005), в объектных отношениях аффекты выполняют прежде всего коммуникативные функции и поэтому представляют собой нечто большее, чем просто психофизиологический коррелят. Аффекты не являются некими неделимыми сущностями, а состоят из различных отдельных элементов, поэтому у них разные источники и история происхождения. Итак, у аффектов есть различные грани, они содержат выразительный компонент, включают (на соматическом уровне) гормонально‑физиологические факторы, у них есть мотивационные аспекты, сигнальная функция (они служат для обращения внимания) и они тесно связны с познавательными процессами. Психоаналитическая теория аффектов предполагает существование врожденных первичных аффектов (см. главу IV.7), и показывает, что младенцы практически уже с самого рождения в состоянии распознать эмоциональное состояние первичных объектов, как оно отражается, например, в мимике и жестах. Солмс (Solms, 1996) обнаружил, что различные аффекты имеют сигнальный характер и, кроме того, обладают свойством воспринимать и соединять телесные и интрапсихические процессы, переводить их в эмоциональность, связывать с чувствами, выражать в виде эмоций. Как органы чувств пытаются отразить внешнюю реальность, так аффекты представляют собой врожденные модальности, позволяющие понимать соматические процессы и психические состояния первичных объектов, а затем и самости. Так, врожденные аффекты с самого начала жизни по‑разному влияют на отношение к первичным объектам (Dornes, 1993, 1997). С другой стороны, и ранние объектные отношения, в свою очередь, влияют на дальнейшее развитие аффектов как психофизиологических коррелятов и коммуникативных модусов. В этих моделях, построенных на теории объектных отношений, аффекты наделяются сигнальным характером, им отводится коммуникативная функция, функция регуляции отношений, а также и генерирования значений.

Опираясь на вторую фрейдовскую теорию тревоги, в которой Фрейд (1926d) различал автоматическую тревогу и тревогу как сигнальный аффект, эти модели объектных отношений расширяют интенциональное и мотивационное качество аффектов. Так, клиническая практика показывает, что нарциссически ранимая, некогерентная в своей структуре самость быстро приходит в такое состояние, когда не может справиться с дифференциацией, толерантностью и контролем над аффектами, а также с коммуникативными способностями, используемыми объектом для понимания и общения, особенно в конфликтных ситуациях, и часто прибегает к соматическим заболеваниям как регрессивному способу разрешения конфликта. Нарушение самых ранних отношений с первичными объектами приводит к неконтролируемым экзистенциальным страхам разлуки и утрат, а также к деструктивно‑разрушительному поведению, которые потом вторично «прорабатываются» в теле и при помощи тела (см. главу VII.6). Тем не менее, психосоматические исследования (Ermann, 2004; Uexküll et al., 2005; Zepf, 2006b) показывают, что и первая фрейдовская теория аффектов (аффекты как производные влечений с экономической, т. е. количественной, точки зрения) нисколько не потеряла своего значения. В этой модели кванты аффектов могут переводиться в телесные симптомы или блокироваться.

Новейшие исследования показывают, что младенцы способны переживать различные по качеству и интенсивности аффекты, сообщать о них, а также и передавать их «значения» (имеется в виду, что различные аффекты, такие как радость, ярость, печаль, удовольствие, ненависть, по‑разному выражаются и имеют различные значения – удовольствие от разрушения, радость от действия, сексуальное удовольствие; то же самое относится и к ненависти, – и проявляются с различной интенсивностью). Кроме того, у младенца в распоряжении есть врожденный репертуар основных аффектов: категориальных (Stern, 1986), таких как радость, печаль, ярость, тревога, любопытство, интерес, отвращение, а также витальных, которыми он с большей или меньшей успешностью обменивается с матерью (Dornes, 1993). При аффективной коммуникации речь идет о динамических процессах со специфическими признаками количества, интенсивности, формы, а также оттенков, ритма и тембра. Эти врожденные предрасположенности к аффектам влияют на опыт взаимодействия матери и ребенка и сопровождают интернализацию представлений самости и объектных представлений (Moser & Zeppelin, 1996). Одна из важнейших функций аффектов – их сигнальная функция, и это касается не только тревоги. Дифференциация аффектов, аффективная толерантность, сигнальная функция аффектов, их десоматизация и все большая вербализация, способность к синтезу различного эмоционального опыта должны сформироваться в рамках аффективного взаимодействия пары мать – ребенок, хотя предрасположенности к аффектам существуют с самого рождения. К тому же в ходе развития аффект должен ассоциироваться с объектом и интеракцией, а также со значениями. Эта ассоциация происходит через идентификацию с материнскими функциями проработки аффектов.

При этом либидинозные и агрессивные влечения представляют собой вышестоящие мотивационные системы, своим происхождением обязанные организации аффективных состояний. Врожденные предрасположенности к аффектам в ходе развития интегрируются в объектные отношения и представления о самости как «только добрые» и «только злые» аффективные состояния. Таким образом, влечения происходят от врожденных предрасположенностей к аффектам (Krause, 1983, 1988). На дифференциацию влечений влияют, прежде всего, именно аффективные отношения внутри пары мать – ребенок. Причем либидо возникает из интеграции «только добрых», а агрессия – из интеграции «только злых» аффективных состояний. С точки зрения теории объектных отношений, аффекты всегда содержат объектные отношения и представление о самости, а также их взаимодействие (Kernberg, 1984). Опыт, пережитый ребенком в состояниях «только добрых» аффектов, подталкивает интернализацию и формирование «только добрых» объектных представлений; то же самое относится к противоположному случаю – к интернализации «только злых» объектных отношений и формированию различных представлений о самости.

 

Телесность

 

Непростительное упущение психоанализа – это пренебрежение телесностью. Психоанализ проводится вербально, ссылается на представления и фантазии, а тело слишком легко исключается из этого процесса. Тем самым повторяется опыт, который многие из наших пациентов пережили когда‑то в детстве в отношениях с родителями: те не обращали внимания на тело ребенка. Как же пациентам научиться строить отношения со своим телом, если они, уже будучи взрослыми, снова переживают детский опыт «бестелесности», лежа на кушетке психоаналитика?

Этот пробел в психоанализе восполняют другие методы психотерапии, которые сосредоточены на теле, например кинезитерапия (целенаправленное лечение движением), функциональная релаксация, биоэнергетика. Но в последнее время психоаналитики пытаются компенсировать свои упущения, признавая, что мы являемся телом (как субъект) и у нас есть тело (как объект). Вот так противоречиво мы и относимся к своему телу, разделяя его на субъект и объект. Мы можем любить или ненавидеть свое тело, как другого человека, ценить его или не обращать на него внимания, хорошо с ним обращаться или издеваться над ним. Еще в младенческом возрасте мы постепенно через физические контакты, прикосновения и душевное общение формируем ощущение своего тела и его образ. С этим образом – через некую «психосоматическую триангуляцию» между образом матери и представлением о себе – мы и вступаем в благотворные или разрушительные отношения.

Ранний телесный опыт сказывается на наших переживаниях, особенно на нашем сексуальном поведении, здоровье и болезнях. Не вызывает сомнений одно: без ощущения собственного тела наша личность была бы неполной. Именно это имел в виду Фрейд, когда в книге «Я и Оно» (Freud, 1923 b, S. 253) писал: «Я – прежде всего телесное». То, в какой манере матери обращались с нашим телом еще до осознания нами своей самости (при кормлении, когда брали нас на руки, держали нас), в значительной степени определяет наше последующее отношение к своему телу: свободное и раскованное или скованное и напряженное. По‑новому расставив акценты, психоанализ преодолел недостатки дуалистической теории влечений с ее исключительной ориентацией на сексуальность и агрессивность. Сегодня он предлагает гораздо более дифференцированный портрет человека, включающий его базовые физиологические потребности, такие как сон и бодрствование, потребности в привязанности, близости и нежности, а также столь же сильные нарциссические желания признания, любопытства и самоутверждения и, что тоже нельзя забывать, сексуальные желания.

Сегодняшний психоанализ, дополняя новаторские работы Тильмана Мозера (Moser, 1989), уже давно включил в свою теорию и практику телесное измерение (Kutter, 2001). С другой стороны, методы телесно‑ориентированной терапии теоретически и практически сблизились с психоанализом и учитывают перенос и контрперенос. Это доказывают работы Сабины Траутманн‑Фойгт и Бернда Фойгта (Trautmann‑Voigt & Voigt, 2007) и Петера Гайслера (Geißler, 2003), а также публикации в журнале «Psychoanalyse und Körper».