Плоды экспертной деятельности

Как‑то, когда отцу квантовой теории М. Планку задали нетривиальный научный вопрос, он сказал: «Я должен подумать об этом и напишу ответ. Я не могу ответить сразу. Эйнштейн может, а я не могу».

А в подписанном тем же Планком представлении Эйнштейна к избранию в Берлинскую Академию наук говорилось: «Наряду с очень большой продуктивностью, Эйнштейн обладает особой способностью быстро вникать в суть новых взглядов и идей других авторов и с удивительной уверенностью видеть их взаимосвязи и их отношение к опыту». Конечно, решающими были врожденные способности великого физика, но едва ли можно отрицать, что семь лет галлеровской школы сыграли свою важную роль в их оттачивании – в доведении до совершенства мастерства мгновенного проникновения в суть вещей.

Экспертная деятельность Эйнштейна оказала благоприятное влияние и на формирование его научного языка, предельно ясного и лаконичного. Сам Эйнштейн охотно соглашался с этим. Вспомним его красноречивое признание: «Галлер научил меня правильно выражать свои мысли». (Думается, что полезным в этом отношении было и упоминавшееся нами ранее реферирование научных статей – в 1905–1906 гг. Эйнштейн представил в реферативный сборник 21 реферат.)

Известна забавная история, как в конкурсе на наилучшее подражание Чарли Чаплину сам Чаплин занял не слишком высокое место. Вскоре после триумфа теории относительности был объявлен конкурс на максимально ясное и информативное ее изложение в строго лимитированном объеме – 5000 слов. Первое место, а с ним и приз в 5000 долларов завоевал служащий английского бюро патентов. Эйнштейн в том конкурсе участия не принимал, но можно думать, что он со своим бернским опытом, в отличие от Чаплина, наверняка оказался бы, по меньшей мере, в «группе лидеров»!

Итак, «счастливым временем» называл Эйнштейн годы службы у Галлера… Он не стал бы употреблять это ностальгическое выражение, если бы сама каждодневная работа с патентными заявками была для него неприятной повинностью. Нет, свои служебные обязанности он выполнял не без удовольствия, разгадывая порой мудреные технические ребусы и обнаруживая хитроумные конструкторские идеи. Существенно, как заметил Заутер, что «он сам был изобретателем». Конструированием и изобретательством Эйнштейн занимался и в годы службы у Галлера, и позднее, будучи уже физиком‑теоретиком с мировым именем.

Нужно, правда, сказать, что в Швейцарии по тогдашнему законодательству патентным экспертам не дозволялось патентовать собственные технические предложения – все права на эти изобретения резервировались за Федеральным советом, в ведении которого находилось патентное бюро. Эксперты‑изобретатели могли претендовать на денежное вознаграждение, но не на патент. Хотя некоторые из служащих Галлера имели на своем счету патенты, однако получены они были уже после отмены того ограничительного правила.

А как обстояло дело с изобретательством у самого Эйнштейна?

Мы детально исследовали этот вопрос. Оказалось, что у него (с различными соавторами) было около двух десятков патентов! Он работал над конструкциями высокочувствительного электрометра и фотокамеры, самолета и домашнего холодильника, громкоговорителя и насоса…

Но еще более удивительно, что, помимо технического изобретательства, великий теоретик, уже распрощавшись с бюро, не раз выступал как патентный эксперт.

В мае 1916 года Эйнштейн сообщает Бессо: «У меня сейчас снова весьма забавная экспертиза в одном патентном процессе». Это «снова» звучит многозначительно, а эпитет «весьма забавная» указывает, что такая деятельность не была лишена для него привлекательности.

К сожалению, в эйнштейновском письме ничего не говорится о сути того патентного процесса. Точно так же нам не известны подробности поездки Эйнштейна в 1928 году на заводы компании Осрам в связи с патентной тяжбой между электротехническими фирмами АЭГ и «Сименс». Об этом эпизоде только упомянул в своих воспоминаниях хороший знакомый Эйнштейна доктор Й. Плеш.

Но в истории и содержании нескольких выступлений Эйнштейна как патентного эксперта нам все же удалось немного разобраться.

 

 

Эйнштейн и Аншютц

Эйнштейн и выдающийся немецкий теоретик А. Зоммерфельд были добрыми друзьями, часто встречались, обменивались письмами. Их переписка опубликована. В ней очень часто фигурирует некто Г. Аншютц. (Заметим, что это имя почему‑то не упоминается ни в одной, даже самой подробной, биографии Эйнштейна).

Сегодня только специалисты знают, что Г. Аншютц (или Г. Аншютц‑Кемпфе) был изобретателем удивительного и полезнейшего прибора – гироскопического компаса, без которого теперь уже не мыслимы ни морская, ни аэрокосмическая навигация. Зоммерфельд почитался в свое время крупнейшим авторитетом в теории гироскопов, так что упоминания об Аншютце в его письмах вполне понятны. Но какая связь между Аншютцем и Эйнштейном?

Оказывается, Эйнштейн целых десять лет сотрудничал с Аншютцем в разработках усовершенствованных моделей гирокомпасов. Это весьма интересная и совершенно неизвестная страница столь, казалось бы, хорошо изученной биографии Эйнштейна. Но мы коснемся лишь «экспертного» вклада ученого.

В сентябре 1918 года Эйнштейн сообщает Зоммерфельду: «Я точно осведомлен об этом деле, поскольку сделал для Аншютца небольшое частное экспертное заключение…» А из двух коротких заметок Зоммерфельда в журнале «Naturwissenshaft», относящихся к 1918 году и касающихся вопросов приоритета в изобретении гирокомпаса, мы узнаем, что Эйнштейн в 1914 году защищал в качестве патентного эксперта интересы гироскопной фирмы Аншютца на судебном процессе против ожесточенно конкурировавшей с ней американской фирмы «Сперригироскоп».

Мы просмотрели старые швейцарские патенты по гироскопам. Оказалось, что немецкий энтузиаст патентовал свои устройства и в бернском патентном бюро, причем несколько его патентов приходится как раз на годы службы там молодого Эйнштейна. Очень может быть, что именно он уже тогда занимался аншютцевскими заявками, оставив у изобретателя добрые по себе воспоминания.

Первая из двух коротких заметок Зоммерфельда написана в довольно резких тонах. Он уличает некоего Г. Узенера (из конкурирующей с Аншютцем гироскопной фирмы) в нарочитом преуменьшении роли Аншютца в разработке гирокомпасов. Однако у Узенера оказались вполне веские контраргументы, и Зоммерфельд попал в несколько неловкое положение.

Он дал об этом знать Эйнштейну. Тот полностью одобрил зоммерфельдовскую решительную поддержку Аншютца – «очень хорошо, что Вы выступили прямо» – и, продемонстрировав свой высокий класс патентного эксперта, по‑настоящему выручил Зоммерфельда.

Не впадая в тенденциозность, Эйнштейн нашел четкую и неоспоримую формулировку того существенно нового, что было сделано Аншютцем и что следовало поставить ему в заслугу. Он написал Зоммерфельду:

«Лишь сочетание:

сильное затухание,

большие периоды колебаний

обеспечило успех. Кто знает, когда бы дело осуществилось без Аншютца».

Эйнштейн сделал упор именно на то, что Аншютц первым практически реализовал комбинацию двух указанных технических нововведений, пусть порознь и предложенных ранее.

Этот‑то аргумент и выставил Зоммерфельд против Узенера в своей второй полемической заметке: «Решающий шаг в осуществлении идеи гирокомпаса… был сделан Аншютцем, который понял, что происходящие при движении судна неизбежные меридиональные колебания гироскопа могут быть уменьшены до допустимых пределов путем введения

эффективного механизма затухания

и выбора

достаточно большого периода колебаний».

Зоммерфельд точно последовал указанию Эйнштейна!

Против такой формулировки Узенер возразить уже не мог, и ему не осталось ничего другого, как признать Аншютца пионером в реализации идеи гирокомпаса.

В берлинские времена Эйнштейн подружился с довольно известным тогда электротехником и изобретателем Р. Гольдшмидтом. Они запатентовали вместе одно совместное изобретение – магнитострикционный громкоговоритель. Исследователь творчества Эйнштейна профессор X. Мельхер (ГДР) опубликовал выдержки из писем Гольдшмидта Эйнштейну. В одном из них Гольдшмидт спрашивает: «Хорошо ли я написал эту патентную формулу для английского патента?» (Речь шла не об их совместном патенте, а о другом, только гольдшмидтовском.) И дает понять: если Эйнштейн одобрит текст, Гольдшмидт пошлет заявку в Англию; если забракует – будет переделывать.

Как видим, патентные консультации Эйнштейна расценивались столь же высоко, как и его советы в области теоретической физики.

 

 

Эйнштейн и Букки

Крепкая и многолетняя дружба связывала Эйнштейна с доктором Г. Букки. Как и другие врачи – друзья Эйнштейна, Букки тяготел к изобретательству. О шприце доктора Риса мы уже говорили, а упомянутый нами доктор Плеш запатентовал в свое время оригинальный прибор для автоматической записи величины кровяного давления. В еще большей степени был изобретателем врач‑рентгенолог Букки. Его собратьям по специальности хорошо известны диафрагма Букки, повышающая контраст рентгеновских снимков человеческих органов, и лучи Букки – самые мягкие (длинноволновые) рентгеновские лучи, которые немецкий врач впервые применил для лечения кожных и глазных заболеваний. Но Букки занимался еще и совершенствованием звуковоспроизводящих устройств, электроизмерительных приборов, фотокамер. С приходом к власти фашистов Букки эмигрировал из Германии в США. Там он вместе с Эйнштейном запатентовал в 1936 году фотокамеру, автоматически подстраивающуюся под уровень освещенности. Одно время фотокамеру Букки – Эйнштейна использовали операторы в Голливуде.

В начале 40‑х годов Букки запатентовал несколько вариантов медицинской фотокамеры для съемок крупным планом глаз, полости рта, открытых ран. Права на производство таких камер приобрела нью‑йоркская фирма «Кореко». Спустя четыре года изобретатель расторг свое соглашение с фирмой. Фотокамеры, однако, пользовались спросом, и фирма продолжала их выпускать в слегка модернизированном виде. В 1949 году Букки возбудил против «Кореко» судебное дело, обвинив фирму в незаконном использовании его изобретения. Тяжба окончилась не в пользу истца: суд счел, что изобретение Букки – вовсе не изобретение, а само собой разумеющееся конструкторское решение. Но Букки не сдался и потребовал пересмотра дела.

Новое слушание состоялось в ноябре 1952 года и привлекло немалое внимание прессы. Еще бы – в качестве свидетеля‑эксперта на суд был вызван 73‑летний Эйнштейн, специально приехавший из Принстона в Нью‑Йорк! Разбор дела занял два дня.

В первый день проводивший перекрестный допрос адвокат фирмы «Кореко» поставил под сомнение компетенцию Эйнштейна в патентных вопросах. На это седовласый ученый ответил, что он семь лет проработал экспертом в бернском патентном бюро и что до эмиграции в США сотрудничал также с германскими патентными организациями.

На второй день защита вынудила Эйнштейна внести поправку в показания, данные накануне. «Уж не хотите ли вы сказать, что Эйнштейн ошибся?» – патетически воскликнул судья Сильвестр Райан. «Это вполне возможно», – заметил сам ученый. «Эйнштейн допускает, что даже он может ошибиться» – под такой шапкой был помещен в «Нью‑Йорк таймс» отчет о судебном заседании.

Своим ответом Эйнштейн, однако, позволил защите тут же задать ему каверзный вопрос: «считает ли он себя экспертом в вопросах фототехники?» На это Эйнштейн спокойно ответил: «Нет, я выступаю здесь как физик». И именно как физик он утверждал, что изобретение Букки отнюдь не тривиально и не может рассматриваться как самоочевидное техническое решение. А ведь как раз в этом и заключался главный аргумент защиты.

В соответствии с обычной формальной процедурой Эйнштейн должен был сообщить суду свое имя и место работы. Но судья Райан счел возможным на сей раз отступить от буквы закона: «Так ли нам это нужно? Профессора Эйнштейна знают все».

Суд принял решение в пользу Букки. И дело было не во всемирной славе свидетеля‑ученого – просто его аргументы, высказанные еле слышным голосом, были очень сильны.

Однако через год апелляционный суд пересмотрел дело и решил его большинством 2:1 все‑таки в пользу «Кореко», отказав Букки в его иске.

 

 

«Военный эксперт»

 

Хорошо известна активная пацифистская позиция Эйнштейна в годы первой мировой войны. Однако во время второй мировой войны, когда над человечеством нависла фашистская угроза, эта позиция претерпела радикальные изменения. В августе 1939 года Эйнштейн направил тогдашнему президенту США Ф. Рузвельту знаменитое письмо с призывом развернуть работы по «урановому проекту», предупреждая, что в Германии такие работы уже ведутся. К урановым исследованиям вашингтонские деятели решили Эйнштейна не привлекать. Одни посчитали, что ставшая легендарной рассеянность великого физика никак не совместима с требованиями секретности. Другим «не нравилась» политическая биография Эйнштейна. Но его желание вообще участвовать в антигитлеровских оборонных работах было удовлетворено. Он стал работать для министерства военно‑морского флота США в качестве научно‑технического эксперта и консультанта.

Деятельность Эйнштейна была двух родов. Во‑первых, он проводил расчеты по повышению эффективности подводных взрывов и фокусировке ударных волн от большого числа донных мин, а во‑вторых, давал оценку изобретениям, стекавшимся в министерство от самодеятельных изобретателей.

Эйнштейн жил в Принстоне, и частые поездки в Вашингтон, в министерство, пожилому человеку были уже не под силу. Поэтому материалы ему привозили домой два раза в месяц. Доставка была поручена Г. Гамову, известному физику и давнему знакомому Эйнштейна. По воспоминаниям Гамова, Эйнштейн внимательно просматривал бумаги, которых за две недели набирался целый портфель. Работа ему нравилась и приносила удовлетворение. Почти в каждом предложении он находил интересную мысль и почти все одобрял, приговаривая: «О да, это очень интересно, очень, очень изобретательно». Эйнштейновские комментарии Гамов уже на следующий день излагал в Вашингтоне, где они котировались очень высоко. К сожалению, более подробных сведений об этой «военно‑экспертной» деятельности Эйнштейна нет. Или – пока нет…