Как Эйнштейн оказался в патентном бюро

Осенью 1900 года он окончил цюрихский Поли. Его финиш был вполне успешным – все выпускные экзамены он сдал на пятерки, лишь за дипломную работу ему поставили 4,5 (по шестибалльной системе). Однако при Политехникуме его не оставили – главной причиной тут был, как сказали бы сейчас, нонконформизм начинающего физика; его нежелание слепо следовать признанным авторитетам, склонность по всем вопросам иметь свое собственное мнение. Профессорам не нравилось, что они редко видели его на своих лекциях, а о том, что этот студент самостоятельно штудирует корифеев теоретической физики, они не догадывались. «Ни у одного из моих профессоров я не был на хорошем счету», – вспоминал впоследствии Эйнштейн. Широкую известность получили слова выдающегося математика Г. Минковского, внесшего очень важный вклад в развитие теории относительности. Когда его спросили, что он думает о лидерстве в этой области его бывшего ученика, последовал ответ: «Это было для меня огромной неожиданностью. Ведь раньше Эйнштейн был настоящим лентяем. Математикой он не занимался вовсе».

Но хуже всего, что совершенно были испорчены отношения с профессором физики Вебером, без рекомендации которого шансы Эйнштейна устроиться в какой‑либо из университетов (а только там и занимались в то время физикой) оказывались практически нулевыми. 14 апреля 1902 года Эйнштейн писал своему другу и сокурснику М. Гроссману: «…подыскиваю место в каком‑нибудь университете. Давно бы я его нашел, если бы Вебер не интриговал против меня».

В конце этого письма – примечательная для нас фраза: «Пожалуйста, передай сердечный привет своим глубокоуважаемым родным и искреннюю благодарность твоему папе за все его старания, а также за доверие, которое он мне оказал своей рекомендацией». О каких стараниях, о какой рекомендации тут идет речь? Дело в том, что отец Гроссмана, директор завода сельскохозяйственных машин, был хорошим знакомым известного нам доктора‑инженера Галлера и уже в течение некоторого времени вел с ним переговоры об устройстве в патентное бюро друга своего сына. Несомненно, эти хлопоты начались по просьбе Гроссмана‑младшего. Едва познакомившись в Политехникуме с будущим творцом теории относительности, юноша пророчески заявил своим родителям: «Этот Эйнштейн будет когда‑нибудь великим человеком». То была не единственная услуга, оказанная М. Гроссманом Эйнштейну, – аккуратные гроссмановские конспекты помогли Эйнштейну готовиться к экзаменам по математике. А значительно позднее Гроссман сотрудничал с ним в разработке математической стороны общей теории относительности – в двух статьях по этой теории он выступил как соавтор Эйнштейна.

Почему же потребовались хлопоты Гроссмана‑старшего? Галлеровское бюро было во всех отношениях весьма привлекательным местом службы, но Галлеру требовались люди, легко ориентирующиеся в технике, а Эйнштейн инженерного образования не получил, он закончил Политехникум с дипломом преподавателя физики и математики.

Так или иначе, перебивавшийся в течение двух лет случайными заработками Эйнштейн, наверно, не без волнения ожидал ответа на свое заявление, адресованное Галлеру. Этот написанный от руки готическим шрифтом текст сохранился:

«Я, нижеподписавшийся, настоящим позволяю себе ходатайствовать о поступлении в Федеральное ведомство духовной собственности на должность инженера II класса, вакансия на которую была объявлена в газете „Bundesblatt“ 11 декабря 1901 г.

Я получил образование в области физики и электротехники на факультете для преподавателей физико‑математической специальности в Федеральном политехникуме в Цюрихе, который посещал с осени 1896 г. и до лета 1900 г. С осени 1900 г. и до весны 1901 г. я жил в Цюрихе и был домашним учителем. В это же время я пополнял свое физическое образование и написал первую научную работу. С 15 мая по 15 июля 1901 г. я был занят на временной работе в техникуме в Винтертуре в качестве учителя математики. С 15 сентября я являюсь домашним учителем в Шафгаузене. В течение первых двух месяцев моего там пребывания я написал докторскую диссертацию, посвященную кинетической теории газов, которую месяц тому назад представил во 2‑е отделение философского факультета Цюрихского университета…^[49]

Я – сын родителей, имеющих немецкое подданство, но с 16 лет живу в Швейцарии, являясь в настоящее время гражданином города Цюриха.

С глубоким уважением подписал: Альберт Эйнштейн, Банхофгассе, Шафгаузен».

В газетном объявлении, на которое ссылается Эйнштейн, указывались требования, которым должен был удовлетворять претендент на вакантную должность. Они включали «основательную подготовку в объеме высшей школы в области технической механики или специальные знания по физике, совершенное владение немецким языком и знание французского или же совершенное владение французским и знание немецкого; желательно было также знание итальянского языка»^[50]. Кандидатура Эйнштейна вполне отвечала этим требованиям – специальными знаниями по физике он «обладал», свой родной немецкий язык конечно же знал в совершенстве, по‑французски легко читал и неплохо говорил (он иногда даже подрабатывал переводами с немецкого на французский и наоборот), во время наездов в Италию, где поселились его родители, вполне освоился с итальянским (сохранилось одно письмо Эйнштейна к Бессо, написанное по‑итальянски; в 1921 году Эйнштейн в Италии прочел доклад на итальянском языке). Отметим для полноты, что уже в бернские годы Эйнштейн неплохо ориентировался и в английском, как показывают упоминавшиеся эйнштейновские научные рефераты.

Доктор Галлер подвергал поступавших под его начало обстоятельному экзамену. Не миновало это испытание и будущего великого теоретика На устном экзамене, продолжавшемся два часа, директор, выложив перед Эйнштейном свежие патентные заявки, предложил ему «с ходу» изложить свое мнение о них.

И хотя в его технической эрудиции сразу же выявились серьезные пробелы – инженером он, как уже говорилось, не был, – молодой человек тем не менее произвел на строгого экзаменатора благоприятное впечатление. Говорят, тут немалую роль сыграли обширные познания Эйнштейна в электродинамике Максвелла, которая в то время считалась верхом сложности и не была еще даже освоена большинством физиков.

16 июня 1902 года Эйнштейна зачислили в бернское патентное бюро техническим экспертом III класса (заметим, что в своем заявлении о приеме на работу он целился на более высокую должность эксперта II класса). Но зачисление было условным: в течение годового испытательного срока – а фактически этот срок растянулся более чем вдвое – он был обязан научиться свободно ориентироваться в машиностроительном черчении и пополнить свои познания в технических дисциплинах.

Жалование ему положили 3500 франков в год, то есть около 300 франков в месяц. Много это или мало? В 1909 году, когда Эйнштейн покидал стены галлеровского учреждения, чтобы стать экстраординарным профессором Цюрихского университета, его годовой оклад был уже на 1000 франков больше. Чтобы заработок при переходе на научное поприще не уменьшился, энтузиастам, стремившимся заполучить для своего университета восходящую звезду теоретической физики, пришлось выдержать целое сражение с Цюрихским кантональным советом. В годы учения родственники посылали Альберту по 100 франков в месяц, и этого едва‑едва хватало на жилье и скудное пропитание. Сравним: в часовой промышленности рабочий низкой квалификации получал тогда в день около трех франков, а высококвалифицированный часовщик – в три раза больше. Трудность положения Эйнштейна усугублялась еще тем, что для получения швейцарского гражданства – он стал гражданином города Цюриха весной 1901 года – необходимо было уплатить кругленькую сумму. С окончанием Политехникума денежные вспомоществования от родственников прекратились, и начинающий ученый вынужден был перебиваться случайными заработками, получая в лучшие времена по 100–150 франков в месяц. Неудивительно, что как‑то в одной бернской газете появилось объявление некоего А. Эйнштейна, выпускника Цюрихского политехникума, готового давать уроки физики и математики по три франка за урок. Избытка в учениках не было, и потому в горькой шутке Эйнштейна тех лет о том, что ему легче было бы зарабатывать себе на жизнь, ходя по дворам со скрипкой, заключалась доля истины.

Со свойственными ему оптимизмом и непритязательностью Эйнштейн не унывал, но легко понять, насколько каждодневные заботы о хлебе насущном мешали ему сосредоточиться на увлекавших его проблемах физики и развернуть свое уникальное дарование. А мощь его он, несомненно, уже ощущал.

Место в патентном бюро освобождало от этих беспрестанных забот, давало уверенность в завтрашнем дне. Может быть, и это имел в виду Эйнштейн, когда уже много лет спустя сказал, что служба в галлеровском учреждении была для него «настоящим благословением». И еще он говорил, что «…иначе я если бы и не умер, то зачах бы духовно».