Троцкий и милитаризация труда

На самом деле споры начались еще в конце 1919 года, когда Л. Д. Троцкий огласил предложения по восстановлению разрушенной промышленной и транспортной системы России. Достигнув впечатляющих успехов в качестве организатора Красной армии во время Гражданской войны, Троцкий обратился теперь к проблеме восстановления экономики. Он предложил использовать для ее решения методы военного коммунизма (хотя первоначально колебался и рассматривал совершенно иной подход): это означало введение полной милитаризации труда, необходимой для того, чтобы собрать расстроенные ряды рабочего класса, которому грозило вырождение во множество разрозненных индивидов, живущих мелкой торговлей, воровством или возвращающихся в деревню и сливающихся с крестьянской массой. Впервые Троцкий сформулировал свои взгляды в «Тезисах о переходе от войны к миру» («Правда», 16 декабря 1919 г.) и впоследствии защищал их на IX съезде партии в марте‑апреле 1920 года: «Рабочая масса не может быть бесформенно‑текучей массой, бродячей Русью. Она должна быть прикрепляема, перебрасываема, назначаема, командируема». Повинных в трудовом дезертирстве нужно отправлять в штрафные батальоны или трудовые лагеря. На заводах следует установить военную дисциплину. Как и Ленин в 1918 году, Троцкий превозносил преимущества единоначалия и «прогрессивные» аспекты «тейлористской системы». Что касается профсоюзов, то они должны полностью подчиниться государству:

«Строящемуся социалистическому государству профессиональные союзы нужны не для борьбы за лучшие условия труда – это есть задача общественной и государственной организации в целом, – а для того, чтобы организовать рабочий класс в производственных целях, воспитывать, дисциплинировать, распределять, группировать, прикреплять отдельные категории и отдельных рабочих к своим постам на определенные сроки, – словом, рука об руку с государством, властно вводить трудящихся в рамки единого хозяйственного плана». (Троцкий Л. Д. Терроризм и коммунизм. Глава «Милитаризация труда»)

Взгляды Троцкого, несмотря на то, что поначалу Ленин в основном их поддержал, вызвали решительную критику со стороны многих партийцев – и не только тех, кто традиционно находился на левом фланге. В ответ на критику Троцкий только ужесточил и теоретически оформил свои взгляды. В книге «Терроризм и коммунизм» (по‑видимому, задуманной им как ответ не только деятелям вроде Каутского, который является главной полемической мишенью в этом тексте, но и не в меньшей степени оппонентам‑большевикам) Троцкий заходит так далеко, что утверждает следующее: принудительный труд имел прогрессивное значение для предшествующих способов производства, таких, как азиатский деспотизм и античное рабство, и, следовательно, утверждать, что рабочее государство не может использовать такие методы в широком масштабе – значит впадать в сентиментализм. Без тени смущения он заявляет, что милитаризация – это специфическая форма организации труда, характеризующая переход к коммунизму: «Основу милитаризации труда составляют те формы государственного принуждения, без которых замена капиталистического хозяйства социалистическим навсегда останется пустым звуком» (там же). Эта работа Троцкого показывает, насколько укоренилось в партии представление о том, что диктатура пролетариата возможна только как диктатура партии – теперь это положение возводилось в ранг теории, и его защита становилась чуть ли не делом принципа:

«Нас не раз обвиняли в том, что диктатуру Советов мы подменили диктатурой партии. Между тем можно сказать с полным правом, что диктатура Советов стала возможной только посредством диктатуры партии: благодаря ясности своего теоретического сознания, и своей крепкой революционной организации партия обеспечила Советам возможность из бесформенных парламентов труда превратиться в аппарат господства труда. В этой „подмене“ власти рабочего класса властью партии нет ничего случайного и нет по существу никакого подмена. Коммунисты выражают основные интересы рабочего класса. Вполне естественно, если в тот период, когда история ставит эти интересы в полном объеме в порядок дня, коммунисты становятся признанными представителями рабочего класса в целом» (там же).

Излишне говорить о том, как далеки эти рассуждения от Троцкого образца 1905 года – тогда он определял Советы как органы власти, которые преодолевают буржуазные парламентские формы; как далеки они от идей ленинской работы «Государство и революция», написанной в 1917 году, и от большевистской практики в октябре, когда идея захвата власти партией была скорее неосознанной уступкой парламентаризму, чем разработанной теорией – тогда, во всяком случае, большевики проявляли готовность к сотрудничеству с другими социалистическими партиями. Теперь же Коммунистическая партия наделялась «историческим правом» на осуществление пролетарской диктатуры, «даже если эта диктатура приходила во временное противоречие с сиюминутными настроениями рабочей массы» (речь Троцкого на X съезде партии).

То обстоятельство, что эта дискуссия вращалась, по сути, вокруг вопроса о профсоюзах, может показаться странным, если принять во внимание, что возникновение новых форм рабочей самоорганизации в России (фабрично‑заводских комитетов, советов и т. д.) сделало профсоюзный тип объединения устаревшим – вывод, в которому уже пришли многие коммунисты индустриальных стран Запада, где профсоюзы прошли долгий путь бюрократического перерождения и интеграции в капиталистический строй. Тот факт, что профсоюзы оказались в центре партийной дискуссии 1920 года, отчасти объясняется «отсталостью» России, страны, в которой буржуазия не успела создать разветвленный государственный аппарат, способный интегрировать профсоюзы в качестве инструментов обеспечения классового мира. Поэтому далеко не все профсоюзы, созданные до или даже в ходе революции 1917 года, представляли собой органы буржуазии; имела место ярко выраженная тенденция формирования индустриальных союзов, более или менее пролетарских по своему содержанию.

Как бы то ни было, корни разногласий в дискуссии, спровоцированной Троцким, уходили гораздо глубже. В сущности в ней шла речь об отношениях между пролетариатом и государством в переходный период. Главный вопрос был таков: может ли пролетариат, уничтожив старое буржуазное государство, полностью отождествить свои интересы с новым «пролетарским» государством? Иначе говоря: следует ли рабочему классу отстаивать самостоятельность собственных классовых органов, даже если это противоречит требованиям государства.

Нужно отдать должное позиции Троцкого – он давал четкий ответ: да, пролетариат должен идентифицировать себя с «пролетарским государством» и даже полностью подчиниться ему (как и собственно пролетарская партия, которая должна играть роль инструмента нового государства. Из его теории принудительного труда как метода построения коммунизма видно: Троцкий, к сожалению, в значительной степени утратил понимание того, что составляет отличительную особенность пролетарской революции и коммунизма; он забыл основополагающий принцип, в соответствии с которым новое общество может возникнуть только в результате самоорганизованной и сознательной деятельности самих пролетарских масс. Его рецепты по восстановлению хозяйства только ускорили бы бюрократическое перерождение, к тому времени уже грозившее поглотить реальные формы пролетарской самодеятельности, включая саму партию. Таким образом, другим течениям в партии пришлось выразить классовую реакцию на угрожающие тенденции, содержащиеся в идеях Троцкого, а также на принципиальные опасности, с которыми столкнулась сама революция.

«Рабочая оппозиция»

Вопрос о профсоюзах породил множество позиций и группировок. Это свидетельствует о том, что дискуссию питали более глубокие разногласия. Комментируя ход «дискуссии о профсоюзах», Ленин писал: «Партия больна. Партию треплет лихорадка» («Партийный кризис»//Правда, 21 января 1921 г.). Сам Ленин представлял только одну из многих группировок – т. н. «платформу десяти». В то же время «демократические централисты» и группа Игнатова имели собственные позиции; Бухарин, Преображенский и прочие пытались создать «буферную группу» и т. д. Однако в этом разнообразии группировок, кроме группы Троцкого, особенно выделялись позиции Ленина и «Рабочей оппозиции», возглавляемой Коллонтай и Шляпниковым.

«Рабочая оппозиция», вне всякого сомнения, выражала пролетарскую реакцию на теоретическое оправдание Троцким бюрократизации, дошедшее до апологии принудительного труда, и на бюрократические извращения, разъедавшие пролетарскую власть на практике. Поэтому ни демагогии, ни пустого фразерства не было в словах Коллонтай, когда в брошюре «Рабочая оппозиция» (написанной к X съезду РКП(б) в марте 1921 года) она отмечала:

«Простое и ясное для каждого рабочего‑практика положение… упускается из виду нашими верхами. Коммунизм нельзя декретировать. Его можно лишь творить живым исканием, временами ошибками, но – творчеством самого рабочего класса».

«Рабочая оппозиция», в частности, не соглашалась с действиями властей по установлению на заводах диктатуры управленцев, приводившими к тому, что положение промышленного рабочего все более походило на дореволюционное. Возражая против избыточного использования старых специалистов и практики единоначалия, группа защищала принцип коллективного рабочего управления предприятиями.

«Рабочей оппозиции» также удалось вскрыть суть более общей проблемы, касавшейся характера отношений между рабочим классом и Советским государством. Для Коллонтай этот вопрос был ключевым:

«… Кому осуществлять творчество диктатуры пролетариата в области хозяйственного строительства? Органам ли классовым по составу, непосредственно, жизненными нитями связанным с производством, т. е. производственным союзам или же советским аппаратам, оторванным от непосредственной, живой хозяйственно‑производительной деятельности, к тому же смешанным по своему социальному составу? В этом корень расхождения. Рабочая оппозиция стоит за первое. Верхи нашей партии, как бы ни разошлись их тезисы в отдельных менее существенных пунктах, в трогательном единении стоят за второе»

Ниже Коллонтай развивает это положение о гетерогенной социальной ироде Советского государства:

«Партии, стоящей во главе смешанного по социальному составу советского государства, приходится волей‑неволей считаться и с запросами „хозяйственного мужичка“, с его мелкособственническими замашками и отвращением к коммунизму, и с многочисленным слоем мелкобуржуазных элементов прежней, капиталистической России, всяких скупщиков, посредников, мелких торговцев, приказчиков, хозяйчиков, ремесленников и мелких чиновников, которые быстро приспособились к советским органам. Это они‑то, главным образом, и заполняют советские учреждения, являясь „агентами“ Наркомпрода, заведующими снабжениями армии, юркими „практиками“ в личных главках и центрах… Именно этот слой, широко разлитый по советским учреждениям, слой мелкой буржуазии, мещанства с его враждебностью к коммунизму, приверженностью к косным нравам прошлого, с отвращением страхом к революционным действиям, и разлагает наши советские учреждения, внося туда дух, совершенно чуждый рабочему классу».

Таким образом, Коллонтай проницательно подметила – хотя и недостаточно осмыслила – тот факт, что Советское государство само по себе не спорно стать творческой силой, созидающей новое общество: во‑первых, его (Бывает необходимость примирять интересы рабочего класса и других социальных слоев, во‑вторых, ноше государство не обладает иммунитетом от вируса бюрократии. Однако приведенные выше цитаты выдают и существенную слабость позиции Коллонтай и ее единомышленников. В полемике против «Рабочей оппозиции» Ленин заклеймил ее как мелкобуржуазное, анархистское и синдикалистское течение. Это было неверно: несмотря на все недостатки, группа в подлинно пролетарском ключе ставила вопрос об опасностях, таящихся внутри Советского государства. С другой стороны, обвинение в синдикализме нельзя рассматривать как полностью лишенное оснований. Синдикализм «Рабочей оппозиции» проявился в приписывании профсоюзам главной роли в процессе коммунистического преобразования общества, а также в предложении передать управление экономикой в ведение «Всероссийского съезда производителей». Как было сказано, русская революция продемонстрировала, что рабочий класс уже изжил профсоюзную форму организации; в новую эпоху, эпоху упадка капитализма, профсоюзы становятся силой исключительно консервативной. Российские профсоюзы определенно не являлись гарантией от бюрократизма и от лишения пролетариата средств организационного самовыражения. Действительно, значение фабзавкомов, возникших в 1917 г., было сведено на нет в основном через их включение в профсоюзный аппарат и, соответственно, интеграцию в государство. Стоит также отметить, забастовки рабочих Москвы и Петрограда, проходившие как раз в то время, когда шла «дискуссия о профсоюзах», еще раз показали, что профсоюзы как форма самодеятельности рабочих совершенно изжили себя: чтобы отстоять свои насущные интересы, московские и питерские рабочие обратились не к профсоюзам, а к методам пролетарской борьбы, характерным для новой эпохи – спонтанные забастовки, ассамблеи, выборные забастовочные комитеты, члены которых подлежали отзыву по первому требованию рабочих, массовые делегации на другие заводы и т. д. Преувеличение роли профсоюзов выдавало полное разочарование участников «Рабочей оппозиции» в Советах – самых важных пролетарских учреждениях, объединяющих рабочих всех профессий и отраслей и способных решать как экономические, так и политические задачи революции.[25] Пожалуй, это было самым слабым местом в позиции группы Коллонтай. Слепота в отношении исторического значения рабочих советов закономерно вела к недооценке примата политики над экономикой в процессе пролетарской революции. Рабочая оппозиция настолько сосредоточилась на проблеме управления хозяйством, что чуть ли не предлагала развести функции государства (политика) и «съезда производителей» (экономика). Между тем, в рамках диктатуры пролетариата рабочее управление экономическим аппаратом не является самоцелью – это только один из аспектов политического господства пролетариата над обществом. Ленин подверг справедливой критике «Рабочую оппозицию» за ее идею «съезда производителей»: эта идея применима скорее к будущему коммунистическому обществу, в котором исчезнут классы, и все его члены будут производителями. Действительно, цитированный документ Рабочей оппозиции наводил на мысль, что в России можно достичь коммунизма благодаря правильному решению проблему правления экономикой. Примечательно, что в тексте Коллонтай почти не обсуждаются перспективы мировой революции. У группы, кажется, вообще не было отчетливой позиции по проблемам международной политики РКП(б). Было бы неверным считать взгляды Коллонтай и ее сторонников не более чем анархическим уклоном, однако в определенной степени «Рабочая оппозиция» действительно испытала на себе влияние синдикалистской идеологии, что обуславливало слабость ее позиции.