А что насчет не таких знаменитых и в целом несговорчивых?

 

Но как быть с ситуациями, когда вы пытаетесь уговорить на интервью людей только потому, что вам нужны свидетельства очевидцев, экспертные мнения или посторонний взгляд на вещи? Как сделать так, чтобы с вами согласился поговорить самый обычный человек? С такой необходимостью я столкнулся, работая над историей Ночного Странника. Нужные мне люди были далеко не знаменитостями. В этом и была вся суть, ведь я пытался нарисовать картину жизни района.

Когда мы пытаемся узнать точку зрения обывателя, стоит помнить, что она уникальна. Свой взгляд на вещи есть у каждого человека. Так же как и опыт, присущий только ему одному. Чем внимательнее вы отнесетесь к рассказу каждого собеседника, тем более универсальным получится интервью. По этой причине мы постоянно стремимся найти очевидцев, участников, наблюдателей. Они помогают нам увидеть более полную версию событий, чем указано в официальных отчетах.

Когда создатели проекта «Свидетели войны» (Witness to War) стали записывать интервью с ветеранами Второй мировой, они связались с моим отцом, чтобы расспросить его о службе на метеорологической станции на Северном полярном круге. Его приписали к ней на год вместе с четырьмя другими солдатами и дали задание делать сводки погоды каждый час, помогая тем самым ВВС планировать сценарии бомбардировок в Европе. Когда создатели фильма появились на пороге папиного дома, ему было 90 лет, и идея поговорить об этом периоде жизни привела его в восторг. Он показал журналистам свои форменные нашивки, резные изделия из слоновой кости, подаренные аборигенами, множество фотографий. Он очень любил поговорить об этом, но возможностей в последние годы не представлялось. Он был на пенсии, и времени на интервью у него было предостаточно. Папа не был генералом Паттоном или генералом Эйзенхауэром. Во время войны он был обычном парнем, которому довелось пожить среди коренного населения. В этом и заключалась вся соль. Отец был тем самым обывателем, кто мог предложить свой уникальный взгляд на вещи.

Но не все собеседники так сговорчивы.

У них не всегда есть время; они не всегда понимают, какой им прок в разговоре с вами; они не очень ясно выражают свои мысли; не видят смысла разговаривать с вами на конкретную тему; боятся, что наговорят лишнего, или просто не испытывают желания давать интервью. И что тогда делать интервьюеру?

Ответ прост: не опускать руки. У адвокатов и судей есть такой инструмент, как повестка в суд, то есть отвечать на вопросы свидетелей обязывают по закону. И даже тогда, если человек не против заплатить штраф или отправиться в тюрьму (спасибо, Джудит Миллер!), он не обязан на них отвечать. Но в остальных случаях, для того чтобы убедить несговорчивого человека дать интервью, журналистам требуется больше усилий. Возможно, из‑за гордыни, но я никогда не оставляю в покое таких потенциальных собеседников, пока они не назовут конкретную причину отказа. Я ни перед чем не останавливаюсь, пока не получу окончательный отказ. Одним только игнорированием моих просьб им от меня не отделаться. Я хочу услышать: «Уходите». И только после этого ухожу. Чаще всего.

Люди, которые вас интересуют, могут изменить принципиальную позицию, если вы расскажете им, почему именно их взгляд уникален и необходим для понимания целостной картины. Я прибегал к фразам наподобие «Вы, как никто другой, можете прокомментировать…», или «Вы один обладаете сведениями по этому вопросу, и обществу пойдет на пользу, если вы поделитесь ими…», или «Именно вы с вашей уникальной перспективой способны помочь нам проникнуть в суть этого непростого явления». Лесть? Конечно. Слишком много лести? Нет, если вы откровенно не лжете.

Я однажды провел у кабинета заведующего больницей больше трех часов только ради того, чтобы услышать: «Без комментариев». Мне необходимо было услышать хотя бы такой ответ. Его помощник сказал, что рано или поздно ему все равно придется выйти из кабинета и воспользоваться туалетом, поэтому я занял место в приемном покое между его кабинетом и уборными, обложился журналами и надеялся, что заведующий не пользуется катетером. Мне важно было показать читателям (и редакции), что я дал ему шанс поделиться своим мнением по поводу статьи, над которой я работал. Когда он вышел из кабинета и увидел меня, у него была возможность поговорить со мной, если бы он хотел, а я был рад тому, что он вынужден был взглянуть мне в глаза и сказать, что не станет давать мне интервью. Это лучше, чем говорить потом читателям (и редакции!), что мне не удалось с ним связаться. Когда я читаю серьезный материал, в котором не хватает важной точки зрения, но зато имеется строчка «Продолжительные попытки связаться с Таким‑то и Таким оказались безуспешны», я редко верю, что автор так уж сильно старался связаться с этим Таким‑то и Таким. Отправьте пару электронных писем, позвоните в нерабочее время. Заставьте человека сказать вам «нет».

Иногда одного только упорства и искренности достаточно для того, чтобы добиться желаемого интервью, даже когда потенциальный собеседник считает вас своим врагом.

Когда журналист‑расследователь Стив Вайнберг пытался уговорить нужных людей поговорить с ним в рамках его работы над биографией промышленника Арманда Хаммера, он обнаружил, что большинство его подчиненных не хотели участвовать в подготовке книги, которая, по их мнению, будет полна критики в адрес их начальника. Даже сам Хаммер дал указания своим сотрудникам не давать интервью Вайнбергу.

«Я отправлял письма, делился примерами своих материалов, объяснял, какие темы хотел затронуть в книге и почему я делаю это, не заручившись благословением Хаммера», – писал Вайнберг. Он говорил, что, когда журналист делится частью известной ему информации, он может произвести впечатление на потенциального собеседника и тот поймет, что вы не просто клепаете статью на коленке. Такие строчки, как «на прошлой неделе во время сверки всех поземельных книг…» продемонстрируют, насколько серьезно вы относитесь к исследованиям и уважаете точность.

В письме, которое Вайнберг написал подчиненным Хаммера, он объяснил, что их босс является одной из самых значительных фигур в истории предпринимательства. В конечном счете в создании книги Вайнберга приняли участие все его коллеги и подчиненные[26].

Если вы молоды, ваш возраст может добавить вам очков. Я слышал, как студенты говорят: «Я учусь на репортера – не могли бы вы мне помочь?» Или даже: «Вы же помните начало своей карьеры, так ведь? Мне очень пригодилась бы ваша помощь». Мало кто способен противостоять такому подходу.

 

ВАХТЕРЫ РЕШАЮТ (ВСЁ)

 

Иногда мы не имеем возможности поделиться чувствами и сведениями или обменяться идеями, потому что нам что‑то мешает. Точнее, не что‑то, а кто‑то. Этого человека называют «вахтером». Вахтер – это человек, в чьи профессиональные обязанности входит охрана источника информации от таких, как вы.

Им может быть секретарь‑референт потенциального собеседника, сотрудник отдела по связям с общественностью, агент, телохранитель, вышибала, супруг(а), адвокат или любой другой представитель. Их работа заключается в том, чтобы отстаивать интересы своего клиента, сохранять его образ и репутацию незапятнанными, минимизировать потери и оберегать своего клиента, начальника или любимого человека от посягательств журналистов.

Непреложное правило: с ними нужно быть вежливыми. В конечном счете именно они решают, получите ли вы доступ к человеку, с которым хотите поговорить. Конечно, вежливыми нужно быть со всеми без исключения (спасибо, мистер Роджерс!), но особый такт приберегите для всевозможных ассистентов, референтов, администраторов и вообще всех, кто может помочь вам познакомиться с нужным человеком. Если они могут посодействовать в этом вопросе, значит, при желании они могут этому и воспрепятствовать.

Пройти сквозь заслон вахтеров (лучше, конечно, их обойти, но не всегда это получается) можно, воспользовавшись тем же подходом, к какому вы прибегли бы при прямом контакте с желаемым собеседником. Просьба должна быть такой, чтобы интервью отвечало интересам потенциального источника, чтобы он чувствовал, что именно он главный эксперт в заданной теме и что именно его взгляд невероятным образом обогатит понимание темы в мире.

Иногда достаточно бывает одного лишь одобрения вахтера и его уверенности, что интервью поможет вашему источнику информации закрепить и продвинуть свои позиции. «Открыть двери» вам помогут профессионализм, подготовленность, добросовестность, умение себя вести и способность кратко излагать, почему вам необходимо поговорить с конкретным человеком.

Однажды помощница одного руководителя крупной организации сжалилась надо мной, когда поняла, что ее босс меня откровенно избегает. Я несколько раз звонил и оставлял многочисленные сообщения, пока мне не стало ясно, что этот руководитель решил, что, игнорируя меня, он сможет от меня избавиться. (Он явно был плохо знаком с журналистами. Нас только раззадоривает, когда на нас не обращают внимания).

После многочисленных попыток выйти с ним на связь с моей стороны (сплошное терпение и вежливость, вежливость и терпение) помощница дала мне номер телефона своего начальника и сказала, что в тот день с часу до трех он будет стоять в бесконечной пробке на шоссе Нью‑Джерси Тернпайк. Когда он ответил на звонок и я представился, в трубке я услышал: «О господи». Он поговорил со мной без особого восторга, но все же. Я послал помощнице букет цветов.

И еще один вахтер как‑то пожалел меня. Я тогда пытался зазвать одного знаменитого писателя на наш «Писательский симпозиум». Я знал, что ставку его мне точно не осилить. И решил обратиться за советом к его помощнице.

– Он любит играть в гольф, но ему редко удается попасть на поле в Торри Пайнс в Сан‑Диего, – сказала она.

Она даже не успела договорить. Я купил нам билет в Торри Пайнс, и тот писатель даже взял с собой приятеля Брайана Дойл‑Мюррея, который был одним из сценаристов комедии «Гольф‑клуб» (Caddyshack). В лунку с первого удара!

 

Чтобы уговорить кого‑то дать вам интервью, потребуется упорство, терпение и доброта. Чтобы уговорить вахтеров подпустить вас к потенциальному собеседнику, потребуется упорство, терпение и доброта.

А иногда потребуется умение вызвать чувство стыда.

Возможно, стыдить – не лучшая техника родительского воспитания, но в журналистике она иногда неплохо срабатывает. Я прибегаю к ней нечасто, потому что такое поведение выглядит высокомерно, снисходительно и сомнительно с точки зрения морали. И если человек склоняется к тому, чтобы отказать вам в беседе, стыд вряд ли заставит его изменить свое решение. С вахтерами, кстати, этот способ вообще не работает. Он только укрепляет их представление о вас как полном идиоте.

Обычно мы прибегаем к такому методу, когда потенциальный собеседник не реагирует на логические выкладки, не имеет личного интереса, не хочет давать интервью из альтруизма и его не трогает мольба «прошу, помогите, ради Христа».

Стыдить – хорошая тактика только в одном случае: когда вы можете лично обратиться с просьбой к источнику и все представить таким образом, будто, отказываясь поговорить с вами, он предает доверие общества или отказывается от своих обязанностей перед ним.

Как‑то летом газета San Diego Magazine заказала мне материал о том, кто на самом деле руководит городом: в нем царил колоссальный беспорядок на всех уровнях, и никто, казалось, не был в курсе, кто за что отвечает. Городской совет не сомневался, что главный он, и потому без конца совал палки в колеса мэру и всячески его критиковал; прокурор города почувствовал бездействие власти и решил, что Господь дал ему право занять опустевшее место; мэр в прошлом был начальником полиции и не понимал, почему люди просто не могут делать то, что он им приказывает. Он совершил несколько серьезных ошибок, из‑за которых люди стали считать, что он ставленник городских застройщиков. Городской совет, прокурор и мэрия постоянно публично поливали друг друга помоями. Так кто же командовал парадом?

Члены городского совета с готовностью откликнулись на мое предложение поговорить. Они обладали твердой позицией и очень злились. Брать у них интервью было просто, потому что во время этих бесед они получали возможность всех критиковать и бить себя кулаком в грудь. Взгляды членов совета на мэра разнились, но единственное, в чем они, казалось, сохраняли единодушие, была ненависть к городскому прокурору. Один из них так описал ситуацию между мэром и прокурором: «Трудно открыть счет, когда игроки одной команды постоянно отбирают друг у друга мяч».

Городской прокурор оказался не настолько благосклонен, когда я обратился к нему с просьбой об интервью. На мои вопросы он отвечал без рвения, которое проявили члены городского совета, но этот маленький Наполеон кое‑чему важному меня научил. И это кое‑что – терпение. Мы, интервьюеры, чаще всего хотим получить информацию «здесь и сейчас». Прокурор решил меня испытать, проверить глубину моего желания написать этот материал. Мне пришлось потратить много времени и научиться смирению, но результат того стоил.

Он предложил такой вариант: я приду к нему в офис и буду просто наблюдать за тем, как он работает. На интервью он так и не дал официального согласия, но по крайней мере разрешил находиться с ним в одном помещении. Конечно, с его стороны это была демонстрация силы (а эгоизма ему было не занимать), но я принял его условия. Иногда приходится на время забыть о своем эго[27].

Я провел в его кабинете несколько часов, глядя, как он занимается делами и проводит встречи с сотрудниками. Я слушал его телефонные разговоры, наблюдал, как он рисуется передо мной, рассчитывая произвести впечатление, как он в манере Аль Пачино произносит предназначенные мне речи о новостных СМИ, о Сан‑Диего, о собственной значимости. Когда я начинал задавать вопрос, он поднимал руку и говорил: «Я пока не решил, позволить ли вам взять у меня интервью». Как я уже сказал, апломба у него было более чем достаточно.

Я, конечно, мог бы плюнуть на все это с высокой колокольни и уйти. Но что я таким образом доказал бы? Что мой эгоизм не уступает его эгоизму? Что я не мог позволить себе унижаться? А что потом? Звонить в редакцию и сообщать, что не подготовил материал, потому что этот громила меня не уважает? Я решил занять выжидательную позицию.

В конце целого дня односторонней коммуникации (только в мою сторону) он сказал, что я могу прийти на следующий день и что он даст мне интервью. Теперь, по его словам, он доверял мне. Я отнесся ко всей ситуации как к кратковременному неудобству ради долговременной выгоды.

Интервью на следующий день получилось просто замечательным. Мечта любого репортера. Прокурор сыпал цитатами как из рога изобилия. В нем была страсть, проницательность, у него была своя история. Как мне показалось, он болел за простых людей и их интересы. И правда, когда я спускался вместе с ним на обед и двери лифта открылись, люди в холле зааплодировали. Он был их герой!

А еще мне стало совершенно очевидно, что прокурор ненавидел мэра.

В конце концов попытки поговорить со всеми главными героями увенчались успехом, и только один человек по‑прежнему игнорировал мои звонки. Мэр. Но это не было волей самого мэра. Я не был уверен, что он вообще знал, что я пытаюсь с ним связаться. У него был «вахтер», которым мог бы гордиться сам Дж. Д. Сэлинджер. Я звонил по нескольку раз в день в надежде, что помощница вахтера пропустит меня, если я позвоню в тот момент, когда он отойдет. Я пытался лично попасть в кабинет мэра, но меня всегда отсылали обратно: «Он занят. И желает вам успехов в написании статьи». Я посещал мероприятия, на которых должен был появиться мэр, но его посещения всегда были жестко ограничены по времени, и он ускользал.

Однажды я ехал в лифте Городской ратуши после очередного горячего интервью с членом городского совета, и, когда мы остановились, внутрь вошел молодой человек. Я его знал: это был бывший студент университета, в котором я преподавал.

И он работал в мэрии.

Мы обменялись любезностями, и парень спросил меня, что я делаю в ратуше. Я рассказал все по порядку и закончил словами: «Жаль только, что для вашего босса история приняла не лучший оборот. Городской совет на него жалуется, прокурор жалуется изо всех сил, но, поскольку сам он отказывается со мной разговаривать и его точку зрения я не знаю, материал будет довольно однобоким. Я упомяну, сколько раз я пытался добиться разговора с ним и сколько раз его команда не позволяла мне этого сделать. Плохо. Он будет выглядеть просто трусом».

Двери лифта открылись.

– Хорошего дня, – сказал я.

– Какой у вас номер сотового? – спросил он, я продиктовал его и вышел на этаже с парковкой.

Я даже не успел сесть за руль, когда зазвонил мой телефон и бывший студент произнес в трубку: «Вы можете прийти завтра в девять утра? Мэр хочет с вами поговорить».

Когда я на следующий день заглянул в кабинет мэра, он был любезен, дружелюбен и сразу начал оправдываться.

– Я понятия не имел о том, что вы пытались со мной связаться, – сказал он. – Я чуть позже обсужу эту ситуацию с нашим директором по связям с общественностью.

Интервью прошло идеально. Мэр показался мне честным, открытым и хорошо подготовленным. Когда мы закончили, он сказал, что на следующий день улетает с семьей в отпуск на Гавайи, но дал мне свой номер и сказал, что я могу звонить в любое время.

 

СТРАТЕГИИ

 

Как можно заметить из приведенных выше примеров, организовать интервью – это целое искусство. Ниже я покажу вам, что взять интервью – искусство не менее важное. Но пока предлагаю сосредоточиться на том, как уговорить человека ответить на ваши вопросы.

Вот небольшая шпаргалка:

 

1. Взывайте к личной заинтересованности собеседников. Помните, что разговаривать с вами хотят очень немногие и, конечно, почти никто этого делать не обязан. Показать, почему им стоит это делать, почему вам важна именно их позиция, – ваша работа. Помните, что я сказал раньше: землю вращает не альтруизм, а личный интерес.

2. Подготовьтесь. Чтобы вызвать в потенциальном собеседнике личную заинтересованность, вам необходимо произвести солидную подготовку и понять, какие аргументы подойдут лучше всего.

3. Будьте настойчивы. В чем разница между человеком настойчивым и надоедливым? Понятия не имею. Наверное, когда человек просто перестает отвечать на ваши электронные письма, а вы все равно их отправляете, вас уже можно назвать надоедливым. (Надеюсь, этот абзац сейчас читает один знаменитый писатель. Да‑да, я говорю о вас. Я бы даже попытался вас пристыдить, если бы мог.)

4. Найдите в себе сходные человеческие качества. На мой взгляд, именно этот компонент делает интервью поистине замечательными, и не важно, с кем вы разговариваете: с очевидцем, экспертом, выскочкой или знаменитостью. Когда собеседник хотя бы чуть‑чуть приоткрывает свое истинное лицо, он прекращает быть «одним из» определенной категории и становится просто человеком. Когда это происходит, соотнести себя с ним может буквально каждый.

 

Именно к человеческим качествам я взывал, уговаривая на интервью людей в той истории с Ночным Странником. Подготовиться особенно не удалось, я всего лишь знал фактическую канву того, что произошло.

Такой подход делает вас уязвимым. А еще вам необходимо быть уверенным, что с его помощью вы не просто манипулируете людьми. Многие репортеры начинают свою просьбу со слов: «У меня есть проблема, и я надеюсь, вы поможете мне понять, что происходит». Затем они объясняют, почему хотят поговорить с этим человеком. Так интервью становится услугой. Источник информации как бы помогает вам. Я такое практиковал, но только тогда, когда у меня действительно была проблема или я чего‑то недопонимал. Другие репортеры постоянно так поступают, и, хотя этот прием позволяет найти «человечность» в собеседнике (мы же все хотим друг другу помогать, разве нет?), это кажется лживым и коварным. Такой подход эффективен, и им можно пользоваться, но только если вы при этом искренни.

Но я все‑таки говорю о другом уровне человечности.

Мне хотелось бы сказать, что это я научил студентку, о которой хочу вам поведать, разделять чувства других, но вынужден признаться, что она пришла к этому сама. А возможно, даже сама она меня этому научила. В нашей университетской газете случилась одна деликатная история. На вечере встречи выпускников, к которому, как обычно, подготовили серьезную эстрадную программу, один из бывших студентов играл на саксофоне, да так, что все гости в зале повскакивали на ноги. Парень жил в Фениксе и накануне прилетел в альма‑матер на частном самолете вместе со своим отцом. Шоу было назначено на вечер пятницы. В субботу выпускник с отцом улетели обратно в Феникс.

Но случилось непоправимое: самолет потерпел крушение и бывший студент вместе с отцом погибли.

Такая вот случилась история – очень трагичная, – и я обсудил, как нам поступить, с нашими студентами‑журналистами.

– Кто‑то должен позвонить им домой в Феникс, – сказал я. – Нам необходимо поговорить с кем‑то из членов семьи о том, как семья приняла новость и как они справляются.

Звонить никто не хотел.

Наконец одна студентка сказала ровным голосом:

– Я позвоню.

– Сильно не дави, – посоветовал я. – Просто спроси, не хотят ли они о чем‑нибудь рассказать нашим читателям.

Читая получившуюся в результате статью, я глазам своим не верил – настолько замечательной она получилась. Большое интервью с сестрой погибшего выпускника, а ведь она только что потеряла отца и брата. Статья вышла глубокой и очень душевной.

– Что ты сделала, чтобы она согласилась с тобой поговорить? – спросил я студентку.

– Я позвонила, страшно нервничая, надеялась, никто не ответит, – сказала она. – Когда же трубку сняли, я представилась и сказала, что пишу статью о произошедшей трагедии. Спросила, не хотят ли со мной поговорить.

Сестра парня была очень расстроена, по понятным причинам. Она спросила:

– Почему я должна согласиться?

Журналистка заранее не продумала ответ на такой вопрос, но сказала:

– У меня есть брат, которого я обожаю. И любимый папа. Я уверена, что, если бы с ними произошло нечто подобное, я хотела бы рассказать всему миру о том, какими чудесными людьми они были.

Вот оно, приглашение разделить свои чувства, свое горе и воспоминания. Засвидетельствовать.

Динамика статьи была такова: сначала подробности крушения самолета, затем рассказ о том, что за люди на нем летели. Читатели глубже начинали понимать, что значит любить, терять любимых, переживать опыт человеческой жизни.

В первую очередь мы все люди, а уж потом интервьюеры и источники информации. Каждая история начинается с этого.

Больше всего я люблю писать истории, в которых даю читателям опыт сопереживания. Нам всем нужны статьи о том, что сегодня произошло в мире, но не меньше нам необходимы те статьи, которые напоминают нам, что у всех нас есть общий опыт, что людей во всем мире связывают как минимум несколько общих ценностей. Поэтому материалы о жизни в лагере для беженцев помогают понять масштабы человеческих страданий, приносимых экономическими катастрофами, эпидемиями или болезнями. Статьи, рассказывающие о жизни в трущобах Мумбаи, в социальном жилье в городке Уоттс в Калифорнии, на ранчо в штате Монтана, в тауншипе Айрон‑Рейндж в Миннесоте или в исправительных учреждениях для мигрантов в Техасе, демонстрируют читателям, что мамы и папы по всему миру любят своих детей так же, как мы любим своих. Они о том, что нас связывает и разъединяет, что мотивирует нас, что разбивает нам сердца, а что приносит простую человеческую радость.

На какое‑то мгновение, читая подобные истории о человеческих судьбах и чувствах, мы прекращаем обороняться, перестаем думать о других как о чужих и начинаем осознавать себя частью более широкого контекста.

Я однажды приобщился к «более широкому контексту», получив задание осветить природный катаклизм на западном побережье. Ранним летним утром нам позвонили из головного офиса The Boston Globe (снова!) и сказали, что у них есть история, которую они хотят поручить мне. Несколько недель подряд в Северной Калифорнии бушевали лесные пожары, и казалось, они будут продолжаться еще много месяцев.

Им нужна была такая же статья, как в случае с Ночным Странником. Их не интересовали цифры, площадь пожара, количество сгоревших построек или примерная стоимость текущих потерь. Все эти данные можно было взять у агентства Associated Press.

Такие «масштабные» истории имеют очень большое значение. Поскольку у нас сейчас есть непосредственный доступ ко всем горячим новостям, мы нередко перестаем ощущать смысл происходящего в более долгосрочной перспективе. Может быть, есть более важные темы, на которые можно выйти через такие истории? Раскрывают ли они личные и культурные сходства с другими группами людей? Показывают ли, что мы часто испытываем одновременно чувство потери и чувство благодарности? Углубляют ли наше понимание своей привязанности к вещам и друг к другу?

– Найди пожарную бригаду, которая уже давно работает нон‑стоп, – сказала мне редактор. – Покажи, каково им каждый день сталкиваться со стихией без надежды на скорый перерыв. Покажи, какую цену платит отдельный человек за то, чтобы пожар был потушен. Но помни о сжатых сроках.

– Идея прекрасная, – ответил я. – Когда вам нужна статья?

– Сегодня к концу дня, – ответила редактор.

– Это дорогостоящее предприятие, вы же понимаете? – отозвался я. – Мне придется полететь на север Калифорнии, взять в аренду авто, найти пожарных, написать материал и прилететь обратно. С ночевкой я оставаться не хочу.

– А сколько займет дорога на автомобиле? – спросила она.

В этот момент я понял, что жители Новой Англии не имеют понятия о размерах Калифорнии.

– Около восьми часов.

– Если бы я села за руль и восемь часов ехала на север от Бостона, я пересекла бы четыре штата и пропахала бы пол‑Канады, – ответила моя собеседница. Пауза. – Да, тогда вам пора отправляться в аэропорт.

Я незамедлительно направился в аэропорт Сан‑Диего, купил билет на рейс до Сан‑Хосе, через пару часов уже был на месте, арендовал автомобиль и поехал туда, где на горизонте в горах струился дымок. Там я отыскал базовый лагерь пожарной службы под руководством Национальной гвардии. Это такой крупный военный пост, в котором расселялись пожарные со всей Америки, а также содержались джипы, грузовики, бульдозеры и несколько вертолетов.

Я нашел ответственное лицо и рассказал ему, над какой статьей работаю. Он связался по рации с несколькими бригадами и, к моему счастью, нашел одну бригаду пожарных‑добровольцев, которые работали в течение нескольких недель, но в тот момент безвылазно сидели в далеком горном городке, где под угрозой возгорания оказались их собственные дома.

Он указал на дорогу, поднимавшуюся в гору:

– Мимо них вы точно не пройдете.

Я ехал минут тридцать‑сорок, надеясь, что командир бригады был прав, и наконец наткнулся на поляну, где на земле сидели несколько изможденных и грязных мужчин. Я представился и спросил, могу ли я с ними поговорить. Они были слишком усталыми, чтобы сопротивляться.

Когда я спросил об их домах, которые ребята пытались спасти, пожарные не на шутку разволновались. Они рассказали, как строили эти дома вместе со своими родителями и детьми, вспоминали, как годами планировали строительство, о том, как вкладывали все свои сбережения в эти горные уголки отдыха и уединения, о радости, которую они им приносили, и о муках при мысли о том, что они могут их потерять. Однако основной эмоцией была решимость. Вот ее‑то я и пытался передать в своем материале.

Я провел с ними несколько часов, понаблюдал за работой, сделал много заметок, а затем поехал обратно в базовый лагерь. Я написал статью «Человек против природы», сидя за столом для пикника, и отправил ее в редакцию.

Был ранний вечер, стемнеть еще не успело. Я отправился к сотруднику Национальной гвардии, чтобы поблагодарить его за помощь, и тот спросил, не хочу ли я увидеть пожары с воздуха. Он указал на вертолет эпохи вьетнамской войны, который стоял наготове.

Я хотел спросить: «Разве им не нужны борта?» У вертолета была крыша с винтом, дно с шасси, нос и хвост. Но бортов не было. Внутреннюю часть можно было видеть насквозь. Вертолет выглядел как прозрачный транспортировочный контейнер с пропеллером.

– Мы берем с собой оценщика стоимости земли и телевизионщиков, – сказал он. – Присоединяйтесь. – Гвардеец протянул мне беруши и отошел.

Я решил, что сейчас не время признаваться в некоторой склонности к воздушной болезни, особенно в небольших самолетах. Всего пару лет назад я уделал кабину частного самолета друга, когда тот попросил меня сделать аэрофотоснимки его нового дома. Все шло хорошо, пока он резко не наклонил самолет, чтобы я мог получить беспрепятственный обзор участка. Кадр я получил, но при этом вынужден был оставить на борту весь свой обед.

В вертолете мне досталось место прямо напротив оценщика. Как только мы поднялись в воздух и оказались над очагом пожара, оператор новостей надел ремни и далеко высунулся из вертолета, чтобы сделать лучший снимок. Я почувствовал, как от дыма усиливается тошнота. Я не мог по достоинству оценить это зрелище – полыхающую гору, потому что изо всех сил старался сдерживать свой внутренний вулкан. Я все смотрел на оценщика, пытаясь понять, как сказать ему, что он сидит прямо на линии огня. Потом взглянул в сторону вертолета и подумал, смогу ли я пережить прыжок.

Вернувшись домой тем же вечером, я рассказал своей жене про вертолет и про то, как меня чуть не стошнило на оценщика. И тогда же я поделился с ней прозрением по поводу своего будущего.

– Если тебе однажды скажут, что я упал с вертолета, знай правду, – сказал я. – Я не упал. Я выпрыгнул.