Глава седьмая, в которой все еще раз на что-то решаются.

С работы я ухожу, когда уже совсем стемнело. Фонари отражаются в мокром асфальте, а осенний холодный воздух остро пахнет опавшими листьями. Устал я просто ужасно, но у меня сегодня еще есть дело.

После нашего посещения Менора прошло уже несколько дней, и мне очень хочется увидеть Северуса снова. Поэтому сегодня я решил вернуть ему свитер.

Я иду по вечерним шумным лондонским улицам и думаю только о том, когда это стало чем-то большим. Когда это вообще становится чем-то большим? Когда, в какой момент, человек, до этого вроде бы такой далекий, вдруг начинает занимать все наши мысли? Когда в день назначенной встречи мы начинаем нервничать с самого утра и все-таки пребывать в хорошем настроении? И даже если мы занимаемся важными делами, то все равно где-то на периферии сознания присутствуют мысли об этом человеке в твоей жизни. Как внезапное влечение вдруг перерастает во что-то серьезное, когда хочется не только прикосновений и поцелуев, а разгладить тревожную морщинку на лбу, успокоить и важно, а ел ли он что-нибудь сегодня? Или голоден? И о чем задумался?

Поднимаюсь на крыльцо его дома и стою некоторое время. Потом нажимаю на кнопку звонка и верчу в руках пакет со свитером.

Он открывает дверь, и я произношу вместо приветствия:

- Северус, я принес свитер.

Он молча разворачивается и уходит по коридору, оставляя, впрочем, дверь открытой. Я аккуратно прикрываю ее за собой и начинаю раздеваться в прихожей.

- Поттер, я ужинать собирался, - доносится его голос, кажется из кухни, куда я и иду.

Он окидывает меня задумчивым взглядом и, морщась, произносит:

- Можешь ко мне присоединиться, а то ты тощий какой-то. Ты вообще-то ешь?

Ты как будто толстяк, думаю я, радостно начиная носить тарелки и приборы в гостиную.

И мы ужинаем, и даже пьем какое-то очень вкусное вино. Не знаю в какой момент, но напряжение спадает, а разговор становится очень интересным, увлекающим нас обоих. Как тогда, вдруг вспоминаю я, и горечь когтистой лапкой на секунду царапается где-то в груди.

Кажется уже очень поздно и мне, наверное, пора уходить, но я все никак не могу сделать над собой это усилие.

А потом он встает из-за стола и небрежно бросает:

- Ладно, раз уж ты здесь, идем, я еще раз осмотрю твой многострадальный живот. Хотя не сомневаюсь, что на тебе все заживает как на крестном.

Я фыркаю и иду за ним по лестнице в спальню.

Ложусь на кровать и задираю свитер.

Он проводит по моему животу прохладной ладонью и удовлетворенно хмыкает. Потом поднимается и произносит:

- Лежи, я сейчас принесу еще одну мазь, она быстро впитается и пойдешь. А так, как я и говорил, заживает все прекрасно.

Он выходит из комнаты, а я потягиваюсь на кровати и устало прикрываю глаза. У меня было пять рейдов за последние дни, и я жутко вымотался. Зарываюсь носом в его подушку и погружаюсь в сладкую полудрему.

Я засыпаю еще до того, как Северус возвращается.

***

Последние дни Билл не находит себе места. И неизвестно, что сильнее повлияло на него – визит к Люциусу под видом Фабиана или выходные, проведенные в Малфой-меноре, их прогулки, разговоры и совместная работа. Люк словно влился странной инъекцией в его кровь, вошел в его сны и мысли, заставляя погружаться то в теплые мечты и воспоминания, то в холодную безнадежность происходящего.

В один из дней он натыкается на шкатулку с волосами Фабиана и неподвижно замирает на несколько секунд. Потом встряхивает головой, отгоняя непокорные мысли, и убирает ее подальше.

Но уже вечером, за бокалом огневиски, задумчиво разглядывает злополучную шкатулку, привычно потирая изуродованную шрамами скулу.

Когда на следующий день, загадочно улыбаясь, Люциус приглашает его вместе пообедать рядом с работой, на улице хлещет ливень, но они все равно отправляются в ресторанчик неподалеку.

В уютном зале они выбирают маленький столик в углу и, сделав заказ, погружаются в неторопливый разговор.

Люциус, к удивлению Билла, заказывает бутылку вина.

- А ничего, что мы на работе? – смеется Билл.

- Ничего. У меня есть повод. Я никому еще не говорил, а с тобой хотел поделиться, - искренне улыбается Люциус, а у Билла от такого неожиданного признания начинает ныть где-то в груди.

- Билл, Драко и Астория ждут ребенка, так что где-то в начале весны я стану дедом, представляешь?

- Ох, Лю… Люциус, я тебя поздравляю! Это так здорово, ты будешь прекрасным дедушкой, - радостно улыбается он.

- Да уж… Дедушкой… Вот и старость подкралась незаметно.

Билл заразительно смеется в голос и провозглашает тост за будущего наследника или наследницу. А потом за будущего дедушку. Тут уже смеется Люциус.

В конце обеда, Билл делает последний глоток терпкого вина и ощущает внезапно нахлынувшую тоску. Люк, ох, Люк, если бы ты знал, как я скучаю по тебе, думает он, как же мне теперь без тебя, Люк…

Когда они уже собираются зайти в здание, он на секунду касается ладони Люциуса и порывисто произносит:

- Люциус, я правда очень рад за тебя.

А Люциус вдруг улыбается такой задорной мальчишеской улыбкой и кладет ему руку на плечо, чуть сжимая.

Весь остаток рабочего дня эта улыбка стоит у Билла перед глазами и когда он приходит домой, то без лишних раздумий бросает в кипящий котел волос Фабиана.

Уже через час он выходит из камина в гостиную Менора.

Люциус идет ему на встречу и тихо произносит:

- Здравствуй.

- Здравствуй, - отвечает Билл и утыкается ему в шею, обнимая.

На этот раз все происходит так медленно и нежно, что время, кажется, останавливается в какой-то миг, замирая в наивысшей точке наслаждения.

После они лежат, молча улыбаясь друг другу, и перед тем как встать и одеться, Билл с каким-то отчаянием вовлекает Люциуса в долгий поцелуй, не в силах остановиться.

Потом все-таки встает.

Люциус идет проводить его до камина и на прощание снова проводит рукой по скуле.

- Приходи в воскресенье. Я буду дома весь день, можем вместе пообедать. Обязательно приходи, - мягко говорит он.

- Приду.

***

Я просыпаюсь в теплом коконе одеяла и разглядываю незнакомые шторы на окне, сквозь которые уже начинает пробиваться рассвет. Через секунду вспоминаю, где я.

Тихонько поворачиваю голову и вижу Северуса, который спит рядом под клетчатым пледом.

Я неподвижно лежу какое-то время, уставившись в потолок, а потом вдруг его дыхание неуловимо меняется и я понимаю, что он скорее всего проснулся, но, по какой-то причине не открывает глаз.

А потом вдруг мне приходит в голову, что причина эта скорее всего то, что он просто тактично дает мне возможность уйти без всяких объяснений и неловких разговоров. А может он просто устал от меня до такой степени, что надеется, что я сам тихо уйду.

Что я и делаю, бесшумно спускаясь по лестнице и игнорируя недовольное фырканье портрета.

В прихожей на меня накатывает такая тоска, что я, не в силах открыть дверь, утыкаюсь в нее лбом и стою так несколько секунд, закусив нижнюю губу. Потом зачем-то возвращаюсь на кухню и прикасаюсь к его чашке, одиноко стоящей на столе. Как будто она может хранить тепло его губ.

Я стою там в рассветной тишине еще несколько минут, прижав ладонь к губам, а другой рукой тяжело опираясь на стол.

Потом все-таки выхожу на улицу.

Приходит мысль, что стоило написать ему записку, но потом я решаю, что лучше просто приду к нему еще раз. И будь, что будет.

Приду.