Писатель и архитектор. Автор и персонаж.

Ключ противоположных двух берегов [22].

Тихо щёлкнул замок, разделившись на букву “О” в окружении двух круглых скобок. Из центра буквы выехала тонкая пластинка, похожая на флэш-карту с витражным навершием, и неподвижно замерла в ожидании скорой встречи с тем, кого Дом принял и полюбил.

 

***

 

Белая рубашка, шнурованные сапоги и светло-серое пальто в пол, попавшее из мира высокой моды в суровую реальность осенних улиц. В таком можно жениться. Или умирать.

– Мой дед любил такие прикиды, – в исполнении Кирлиана эта фраза выражает высшую степень одобрения. Дарю ему самую светлую из своих улыбок: славный хакер, с которым у нас установилась крепкая дружба, не должен догадаться, что

это наша последняя встреча.

Катарина ждёт за единственным столиком, оставленным на веранде специально для нас. Вздрогнув, поднимает свои зеленющие глаза на меня.

– Это тебе, Рина.

На моей ладони – миниатюрная готическая часовня, вырезанная накануне из поляризационных пластин. Прошлой ночью я не решился зайти в транскод, а уснуть попросту боялся, поэтому искал занятия для рук и отвлечения мыслям. К счастью, Кирлиан отдал мне на растерзание компьютерный хлам из собственной кладовки.

Катарина бережно принимает подарок.

– Кто вы, волшебник?

За стеклом пекарни маячит постылое лицо Дмитрия. Заметив моё внимание, он поспешно отворачивается, но уходить не думает.

Я закрываю глаза и пару секунд глубоко дышу, выбирая первое слово рассказа.

– Меня зовут Йоахим Андерс. Имя – единственное, что осталось мне от прежнего мира...

Когда я замолкаю, переулок уже тонет в глубоких сумерках. Лицо Катарины бледное, испуганное, очарованное.

– Включай, – киваю на часовню. – Внизу кнопка, внутри фонарик.

Островок тёплого света возникает меж нами. Озябшие пальцы Рины не смеют прикоснуться к моим.

– Как бы я хотела быть той, которую вы... написали, – шёпотом признаётся она и вдруг срывается на тихий усталый плач. Сил моих нет оставаться на месте, и я двигаюсь вбок вместе со стулом, оказываясь рядом и крепко обнимая дрожащую птицу. Если кто-то смотрит – мне плевать, трижды плевать.

– Бегите, – горячий шёпот Рины проникает сквозь расстёгнутый воротник моей рубашки, обжигая кожу. – Бегите сейчас, безумный мечтатель! Не представляю, как вы выжили… Или вас не было в “Пространстве вариантов”?

Настаёт мой черёд удивляться и не понимать.

– Такие же фантазёры, как вы… ушедшие быть теми, кем всю жизнь не могли себе позволить, – речь Катарины путается, острые птичьи коготки впиваются мне в ладонь, – Мы с Никсом тоже хотели, но меня спасли… хотя какое это, к чёрту, спасение…

Катарина по-прежнему тяжело дышит, но лицо её теряет всякое выражение, словно внутри срабатывает невидимая блокировка.

– Теперь я не могу любить. Ни вас, ни кого либо ещё, – прикрыв глаза, бесстрастно сообщает она.

(Диагноз: неудачная попытка самоубийства. Лечение: инъекция наномашин, блокирующих избыточную нейрогуморальную активность организма. Срок лечения: не определён).

– Я знаю, – от моего ответа Катарина всё-таки вздрагивает, хоть и слабо. – Знаю и ничего не требую. Просто… не гони меня пока. Я что-нибудь придумаю.

Словно услышав мой посул, мироздание шлёт мне привет из транскода. Таймер на без десяти шесть, чтобы успеть к Инзельштадту. И к Перелётному дому. Чёрт, не рассчитал время встречи. Хотя...

– Транскод тебе тоже запретили, – моя поразительная осведомлённость изрядно пугает Катарину, но я уже не могу молчать. – А презентацию города-острова запороли мне. Предлагаю сейчас хоть немного исправить это.

Рядом с часовней появляется тонкий прямоугольник планшета, на который я вывожу трансляцию от первого лица и с разгона ныряю в реку-под-рекой. Аромат корицы остаётся далеко позади, но я чувствую, что Катарина держит меня за локоть и ни за что не выпустит.

Пробив головой низкую облачность, переворачиваюсь в полёте и плавно приземляюсь на широкую галерею Эйхенского собора. Внизу море огней и движения; с площади до меня долетают скрипки и барабаны бродячего оркестра. Танцуют пары, кружится хоровод, и даже Морской собор с ратушей Виллена медленно и почтенно съезжаются друг с другом, едва не цепляясь гусеницами ходовых платформ.

Порты на затылке ненормально греются. А может быть, это Катарина дышит мне в шею, склонившись над планшетом. Из-за угла колоннады долетает эхо чьих-то торопливых шагов.

– Ну что, все на месте?

– Да. Стимуляторы им уже ввели.

Едва успеваю отступить в стрельчатую тьму ближайшей ниши. (Всё-таки удачно спроектировал: есть где спрятаться). Мимо проходят двое: преподаватель и главврач. Оба не по-праздничному хмурые и напряжённые.

– Через двадцать минут отключаем сервер от сети, и они наши, – добавляет доктор.

Вот, значит, что за Дикая Охота…

Колокольным звоном, прибойной волной пульса бьёт мне в голову единственная мысль: предупредить и спасти! Невыносимо думать, что опоздал.

Бесшумно сиганув через каменные перила, срываюсь вниз, аж в ушах свистит, и резко торможу в паре сантиметров от мостовой. Лица вокруг счастливые, безмятежные, смутно знакомые: пассажиров Дома я всякий раз видел издали и отчего-то не стремился познакомиться ближе. Быть может, потому, что не хотел раскрывать своё авторство в отношении Инзельштадта и тайную работу над Домом. Или чувствовал, что мы принадлежим разным мирам.

– О, дух места! Привет!

Светловолосый парень, перед которым в первую нашу встречу ползал на коленях препод, протягивает мне раскрытую ладонь. Я даже не знаю, как его зовут, но через двадцать минут он очнётся там, где его снова будут звать Иленой и пичкать нейрокорректорами.

– Нужно валить отсюда...

Мой призыв, начавшись с хрипа, сходит на стон: где-то далеко Катарина снова впилась не когтями в мою руку, выдохнув прямо в ухо истинное имя того, с кем она хотела уйти к новой жизни.

– Никс…

–...Никс, – повторяю за Риной, как за суфлёром. Парень широко раскрывает удивлённые глаза.

– А что случилось?

– Случится, если не сбежим немедленно! Вас хотят разбудить… там… – птичье царапание становится настолько невыносимым, что я добавляю: – Привет тебе от Катарины.

Никс раскрывает глаза ещё шире.

– Она жива?!

– Да. Она, – сказать “со мной” не нахожу сил. – Она рядом...

Сгорбленная тень преподавателя мелькает среди галереи Эйхена, возвращая меня к насущному:

– А Николай Ставин сейчас в компании главврача. И он готов выдернуть назад тебя, а заодно и остальных. Ты помнишь свою… прошлую жизнь?

В янтарной радужке Никса отражаются танцующие огоньки центральной улицы, на миг взрываясь неудержимым буйством пламени. Его воспоминания мне неизвестны, но достаточно взломанной медкарты. И обоюдного осознания, что быть с Катариной ему не позволят.

Словно заражаясь нашим замешательством, танцующие пары начинают останавливаться одна за другой. Пара минут – и стихнет всеобщее веселье, преждевременно открыв охотникам, что их план разгадан.

– Нельзя стоять на месте! – хватаю Никса за запястья, кружа в подобии танца. На моём месте должна быть девушка с синими волосами и апрельским лесом в глазах. От осознания этой простой истины мне и легко, и горько: так бывает, когда паззл сошёлся, но в коробке осталась одинокая деталь, попавшая туда из чужого комплекта.

Но птиц нужно выпускать на свободу, даже если не увидишь их более никогда. И не мешать их полёту.

– Посади всех на поезд до пристани, Никс. Я подгоню Дом.

Янтарные глаза грозят вывалиться из орбит. Бодро свистит Синяя, выезжая из депо c единственным вагоном за спиной.

– К морю! К морю! Смотреть фейерверки! – отчаянно импровизирует Никс.

Край горизонта темнеет, будто там начинают опускать рубильники.