УМБЕРТО ЭКО: парадоксы интерпретации

УМБЕРТО ЭКО: парадоксы интерпретации

ЕВРОПЕЙСКИЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

А. Р. Усманова

Минск

Издательство ЕГУ "ПРОПИЛЕИ" 2000

HUMANITIES

ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ:

А. А. Михайлов (председатель)

А. А. Баканов

Л. А. Гусаковская

В. А. Дунаев

Г. М. Кучинский

И. П. Логвинов

Г. Я. Миненков

А. А. Соколова

 

 

УДК 003 ББК 81

У 74

Рецензенты: профессор Томас Штаудер (Университет г. Эрлангена, Германия),

доктор филологических наук, профессор В. В. Мартынов (Европейский гуманитарный университет, Минск)

У 74 Усманова А. Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации. — Мн.: "Пропилеи", 2000. - 200 с. ISBN 985-6329-29-9.

Умберто Эко (род. в 1932 г.) — итальянский семиотик, философ, медиевист, писатель, профессор и заведующий кафедрой семиотики Болонского университета. В данной монографии впервые в отечественной литературе проводится исследование научного творчества Умберто Эко в контексте дискуссий о сущности семиотики, ее перспективах как на­учной дисциплины и роли в современной гуманитаристике. В центре внимания — проблемы отношений между текстом и его читателем, ин­терпретации и гиперинтерпретации, иконическими кодами и визуаль­ной коммуникацией.

Книга адресована культурологам, философам, лингвистам, эстети­кам и всем, интересующимся проблемами семиотики, теории коммуни­каций и литературоведения.

ISBN 985-6329-29-9

© А. Р. Усманова, 2000

© ЕГУ, 2000

© Пропилеи, 2000

 

Содержание

Вместо предисловия: "лучше поздно, чем никогда"

В поисках альтернативной Эко-логии

"Отравленный читатель' Умберто Эко

Маленькие и большие средневековья Умберто Эко

Диалектика мира и текста в средневековой философии

Cтруктурализм с точки зрения схоластики

Репортажи из глобальной деревни

Апология эстетики серийных форм

Путешествуя по гиперреальности с Умберто Эко

Парадоксы визуальной семиотики

Поэтика открытого произведения

Философия хаоса: "онтология" Умберто Эко и естественнонаучная картина мира

Гутенбергова галактика — в эпоху интернета

Семиология как приключение?

Неограниченный семиозис и пределы интерпретации

Генеалогия "пресловутого читателя"

Здравый смысл против гиперинтерпретации

Образцовый читатель и образцовый автор: встреча в "нарративных лесах"

Кант и утконос... в эпистемологических дебрях

Заключение

Библиография основных работ Умберто Эко¹

Издания, выпущенные в соавторстве и под редакцией Умберто Эко

Umberto Eco: the paradoxes of interpretation

Summary

указатель

Дополнения WWW

A Conversation on Information

Traveling Through Hyperreality With Umberto Eco

From Internet to Gutenberg

Part II

Part III

Part IV

Part V

Part VI

 

Содержание

Вместо предисловия: "лучше поздно, чем никогда"....... 7

В поисках альтернативной "Эко-логии"....................... 13

"Отравленный читатель" Умберто Эко......................... 19

Маленькие и большие Средневековья Умберто Эко...... 24

Диалектика мира и текста в средневековой философии. 29

Структурализм с точки зрения схоластики.................. 36

Репортажи из глобальной деревни.............................. 39

Апология эстетики серийных форм............................. 53

Путешествуя по гиперреальности с Умберто Эко.......... 62

Парадоксы визуальной семиотики............................... 76

Поэтика открытого произведения...............................93

Философия Хаоса: "онтология" Умберто Эко и естественнонаучная картина мира.......... 102

Гутенбергова Галактика в эпоху Интернета............... 106

Семиология как приключение?................................. 112

Неограниченный семиозис и пределы интерпретации. 121

Генеалогия "пресловутого читателя"......................... 129

Здравый смысл против гиперинтерпретации............... 144

Образцовый читатель и образцовый автор: встреча в "нарративных лесах"...................... 163

Кант и утконос... в эпистемологических дебрях.......... 173

Заключение.............................................................. 185

Библиография основных работ У. Эко...................... 190

Резюме на английском языке.................................... 193

Указатель................................................................ 195

Автор выражает глубокую благодарность доктору философских наук, профессору

Петушковой Евгении Васильевне за научное руководство в период написания

кандидатской диссертации, а также Жану Петито и Паоло Фабри —

организаторам коллоквиума "Умберто Эко: во имя смысла" (Серизи-ля-Саллъ, 1996), и Европейскому универ­ситетскому институту (Флоренция) за предос­тавленную в 1997—98 гг. исследовательскую стипендию для проведения научной стажировки на факультете истории и цивилизации, которая сделала возможным написание этой книги.

Вместо предисловия: "лучше поздно, чем никогда"

Рецептивные установки русскоязычного читателя по отноше­нию к текстам Умберто Эко — свидетельство не столько запоз­далого знакомства, сколько рецептивной аберрации: в глазах русскоязычных читателей Эко не семиотик, не философ, не уче­ный, а писатель par excellence. Причина проста и состоит в том, что литературные произведения итальянского автора были пе­реведены и опубликованы в нашей стране прежде, чем это про­изошло с академическими текстами¹. Тогда как в западных стра­нах "феномен Эко" создали его научные работы, и лишь гораз-

¹ Тем не менее с начала 70-х гг. в отечественных академических изда­ниях стали появляться публикации главным образом в жанре рецен­зий, посвященные Умберто Эко, а также отдельные переводы его статей. Поскольку библиография этих работ весьма ограниченна, по­стольку можно привести ее здесь целиком (хотя и не исключено, что какие-либо публикации могли быть не замечены ввиду пролиферации гуманитарной литературы и периодических журналов, имевшей мес­то в последние годы).

Работы Эко, переведенные на русский язык: О членениях кинемато­графического кода // Строение фильма. М.: Радуга, 1984; Заметки на полях "Имени розы" // Называть вещи своими именами. М.: Про­гресс, 1986; а также полная версия в другом переводе романа Имя розы. М.: Книжная палата, 1989; Потребление, поиск и образцовый читатель // Homo Ludens. Человек читающий. М., 1990; О языке рая // Двадцать два. 1989/1990 (журнал, издаваемый в Израиле на русс­ком языке); Средневековья Умберто Эко // Иностранная литература. 1994. № 1; Инновация и повторение. Между эстетикой модерна и постмодерна // Философия эпохи постмодерна / Под ред. А. Р. Усмановой. Минск, 1996; Предисловие к английскому изданию // Лотман Ю. Внутри мыслящих миров. М.: Языки русской культуры, 1996; Пять эссе на темы этики. СПб.: Symposium, 1998; Помыслить войну // Художественный журнал. 1998. № 19; Зеркала // Метафизические иссле­дования. СПб., 1999. № 11. Самым значительным событием среди пуб­ликаций Умберто Эко на русском языке можно без преувеличения считать издание Отсутствующей структуры (Отсутствующая струк­тура. Введение в семиологию. СПб.: ТОО ТК Петрополис, 1998). Речь идет в основном о библиографии работ Эко на русском языке, но, вероятно, можно было бы также вспомнить о других публикациях, появившихся на территории СНГ на национальных языках: напри­мер, в белорусскоязычном журнале "ARCHE" (№ 1/1998 и 1/1999) публиковались переводы отдельных эссе Умберто Эко из Secondo diario minimo и фрагмент перевода Открытого произведения. Статьи и рецензии, посвященные У. Эко: Жолковский А. Умберто Эко. Отсутствующая структура // Вопросы философии. 1970. № 2; Козлов С. Умберто Эко. Lector in fabula. Интерпретативное со­трудничество в повествовательных текстах // Современная худо­жественная литература за рубежом. 1982. № 1; Костюкович Е. Ум­берто Эко. Имя розы II Современная художественная литература за рубежом. 1982. № 5; Солоухина О. В. Концепции "читателя" в со­временном западном литературоведении // Художественная рецеп­ция и герменевтика / Под ред. Ю. Б. Борева. М., 1985; Козлов С. Статьи об "Имени розы" // Современная художественная литература за рубежом. 1987. № 6; Иванов В. В. Огонь и роза. Введение к "Имени розы" // Иностранная литература. 1988. № 8; Чекалов К. Произведение искусства в теории культуры Умберто Эко // Искусство. 1988. № 5; Козлов С. Умберто Эко. Маятник Фуко // Современная художе­ственная литература за рубежом. 1989. № 2; Лотман Ю. М. Выход из лабиринта // Эко У. Имя розы. М., 1989; Костюкович Е. Маятник Фуко — маятник Эко... // Иностранная литература. 1989. № 10; Усманова А. Р. Семиотическая модель универсума культуры в концеп­ции Умберто Эко // Вестник Белорусского государственного уни­верситета. Серия 3. № 3. 1993; Усманова А. Р. Умберто Эко // Но­вейший философский словарь. Минск: Изд-во В. М. Скакун, 1998.

7

до позже пришло признание его литературного таланта. Интел­лектуалы, рассуждая о постструктурализме, семиотике, феми­низме, психоанализе и других влиятельных концепциях, обра­тили внимание на Эко, но заинтересовались им именно как пи­сателем. Однако в большинстве своем, не рискуя переступать эфемерную границу между высокой и массовой культурой (что в данном случае является немаловажным условием для понима­ния), сделали вид, что ничего особенного за феноменом Эко не стоит — в связи с чем его имя почти не воспринималось всерьез и не могло быть поставлено в один ряд с именами Фуко, Барта, Лиотара, Кристевой или Деррида. Показательно, что первый и единственный до самых недавних пор визит Эко в Россию про­шел почти незаметно, "под крышей" Союза писателей. Визит итальянского теоретика в Москву в 1998 году также не "сло­жился" — в том смысле, что проблема существования "своей" аудитории, своего читателя, для Эко в постсоветском простран­стве пока не снята.

Ретроспективно следует отметить, что случаи "несостояв­шегося читателя" произведений Эко уже имели место в недале­ком прошлом. Я имею в виду забавный казус, связанный с ро­маном Имя розы, — показательный в своем роде пример. He-

8

сколько лет назад роман Имя розы был переиздан в Минске — без комментариев, без Заметок на полях, без академических или каких-либо других введений и послесловий, — одним сло­вом, "обнаженный" текст, предоставленный самому себе. Впро­чем, не совсем так. Контекстуальным фактором рецепции рома­на, по замыслу искушенных в разновидностях бульварного чти­ва издателей, должна была выступать обложка. В глаза бросалась несвойственная академическим изданиям агрессивная пестрота красок, складывающаяся в изображение похотливого монаха с обнаженной красоткой, облик которой вполне соответствует ус­тойчивой иконографической традиции femme fatale. "Наивному читателю", роль которого в данном случае отводилась большин­ству реальных читателей, естественно было бы предположить, что Имя розы не что иное, как готический роман с элементами мистики, садизма и эротики, но уж никак не постмодернист­ский эпос с семиотическим сюжетом и философскими аллюзи­ями на Пирса, Уильяма Оккама, Борхеса и многих других. Сама возможность такой "интерпретации" Эко (то есть в компании с дешевыми бульварными изданиями) означает лишь то, что го­ризонт ожиданий русскоязычного читателя в отношении Эко еще не сформировался, а его имя функционирует в нашей культуре пока на правах пустого означающего.

Подобный рецептивный вакуум вокруг "академического" Ум­берто Эко может быть объяснен целым рядом обстоятельств. Жанр философской или семиотической эссеистики знаком нам главным образом по работам Ролана Барта — и эта ниша, ка­жется, занята. "Классическая" семиотика (структуралистского типа) с присущей ей внешней наукообразностью, несколько по­зитивистской ориентированностью и специфическим арго² иден­тифицировалась в глазах читающей публики в основном с име­нами теоретиков Московско-Тартуской школы. Работы запад­ных семиотиков публиковались крайне редко³ и предназначались главным образом лингвистам. Тот контекст, в котором форми-

²       Симптоматичным в этом плане выглядит перевод именно Отсутству­ющей структуры (1968), специфический пафос которой, несмотря на ту критику, которую Эко адресует структурализму, анализируя его философский базис, все же интуитивно ощущается как нечто архаи­ческое.

³ До сих пор наиболее репрезентативной семиотической антологией может по праву считаться Семиотика (под ред. Ю. С. Степанова). М.: Радуга, 1983. К числу других эпохальных в некотором роде изда­ний могут быть причислены: Структурализм: "за" и "против" (под ред. Е. Я. Басина и М. Я. Полякова). М.: Прогресс, 1975, а также переводы отдельных книг и статей К. Леви-Стросса, Р. Барта, Р. Якоб­сона, Э. Бенвениста, Ц. Тодорова, Ю. Кристевой и других.

9

ровались идеи Умберто Эко и развивался его диалог с европей­ской и американской традициями семиотики, только сейчас на­чинает актуализироваться в связи с тем, что мы имеем возмож­ность ближе познакомиться не только с ранним Эко благодаря выходу в свет Отсутствующей структуры, но и с текстами его "партнеров" по диалогу — Р. Барта, Ж. Лакана, Ж. Деррида, Ж. Женетта, Ц. Тодорова, К. Метца, Ю. Лотмана, А. Жолковско­го и других! К сожалению, с момента выхода этой книги в свет прошло уже более 30 лет, и за это время изменился не только интеллектуальный климат, но и взгляды самого Эко. "К сожа­лению" еще и потому, что, отключенные от контекста (семиоти­ка литературы, рецептивная эстетика и нарративные теории конца 70-х гг.), мы рискуем оказаться в роли Робинзона Крузо, выу­дившего из океана бутылку с неизвестным текстом (пример, часто используемый Эко), и, прочитав текст, спросить: "А где же фиги?.." (о которых идет речь в письме). Пресловутый "несос­тоявшийся читатель" (lecteur manque) может показаться в этой ситуации чем-то большим, чем фикция нарративного анализа. Поэтому мне представляется весьма важным остановиться бо­лее подробно на том контексте, в котором развивались семиоти­ческие идеи Умберто Эко.

Безусловно, семиотика играет здесь наиболее заметную роль: это та область гуманитаристики, вне которой "феномен" Эко не может быть осмыслен и вообще труднопредставим. В нынешнее ее состояние он внес весьма существенный вклад, а свое видение общей семиотики Умберто Эко (как и всякий дру­гой семиотик, рано или поздно одолеваемый соблазном систе­матизировать, обобщить и о-научить эту дисциплину⁴) уже пред­ставил в таких текстах, как Отсутствующая структура, Тео-

⁴Не миновала эта участь и Ролана Барта. Свидетельством чему, навер­ное, могут служить его работы середины 60-х гг.: Система моды (1967) и Основы семиологии (1965). В статье Семиология как приключение он ретроспективно отмечает, что испытывал немалое удовольствие в заня­тиях систематикой (будь то исчерпывающая реконструкция граммати­ки моды или грамматики самой семиологии), ибо "в классификацион­ной деятельности есть свое творческое упоение, известное таким вели­ким классификаторам, какими были Сад и Фурье..." (Барт Р. Семиоло­гия как приключение // Мировое древо. 1993. № 2. С. 81). Как бы ни были скучны эти классификаторские тексты, в их основе лежало то эйфорическое упоение семиотикой, которое открылось Барту в период работы над Мифологиями (а Умберто Эко — в процессе написания Открытого произведения), которое "придавало уверенность ангажи­рованному интеллигенту, снабжая его орудием для анализа, и придава­ло ответственность исследованию смысла, наделяя его политическим значением" (Там же. С. 80), и которое с годами привело к разочарова­нию в претензии семиотики на статус абсолютной науки (или "логики всех наук"), но одновременно укрепило веру в то, что только семиоти­ка способна выполнить функции "идеологической критики". Все это в полной мере может быть отнесено и на счет Умберто Эко.

10

рия семиотики, Семиотика и философия языка. Семиотика, с точки зрения одного из ее отцов-основателей (и безусловного авторитета для Умберто Эко) — Чарлза Сондерса Пирса, ис­следуя проблему репрезентации, во главу угла ставит идею не­ограниченного семиозиса, или процесса интерпретации знака (в котором нет ни первичной, ни конечной интерпретанты). Апел­ляция к Пирсу и его представлению о сущности семиотического знания здесь не случайна. С одной стороны, Пирс был и остает­ся ключевой фигурой в современной семиотике, именно его те­ория помогла Эко развить собственную семиотическую концеп­цию в конце 60-х гг. в процессе его полемики с лингвистическим структурализмом. С другой стороны, если и существует некая константная проблема, связывающая в единый смысловой узел философские, семиотические и литературные тексты Эко, то это, скорее всего, именно проблема интерпретации (понимае­мой и в узко семиотическом, и более широком смыслах) — бес­конечно интересного процесса-события, свершающегося между "текстом" (не только литературным) и его интерпретатором. По­этому именно феномен интерпретации и те текстуальные стра­тегии, которые оказываются вовлеченными в эту семиотичес­кую игру, создают то проблемное поле, на котором будет раз­ворачиваться данное исследование, посвященное анализу концептуальных инноваций итальянского теоретика. Следует так­же уточнить, что под "контекстом" в данном случае имеется в виду не общий социокультурный фон или философская ситуа­ция определенного периода и в определенном месте и даже не столько the state of the art — состояние проблемы рецепции художественного текста в семиотике и теории литературы в 1970—80-х гг., сколько эволюция взглядов самого Умберто Эко на проблемы читателя, текста и интерпретации.

Каковы те жанровые конвенции, которых придерживался автор данного текста? Вопрос не праздный для академического

11

мира, двумя полюсами которого являются диссертации и эссеистика — столь отличные по своей природе жанры. Проще все­го было бы ответить на этот вопрос в негативных терминах: данный текст не претендует на строгую научность, он не может быть определен как философское или собственно семиотичес­кое исследование, он не совсем вписывается в жанр интеллек­туальной биографии (или, тем более, агиографии), он не может быть квалифицирован как "заметки на полях" или же как соб­ственно эссеистика. С определенностью можно сказать лишь о том, что труднее всего было бороться с соблазном миметического письма — стиль Эко провоцирует на подобный жест любо­го автора, пишущего о нем и его текстах. Вопрос о жанре впол­не можно было бы адресовать и самому Умберто Эко.

12

Семиология как приключение?

Интерес к теории информации, распространение в Италии идей французского, а чуть позже и советского структурализма, знакомство с публикациями Ч. С. Пирса — все эти факторы в совокупности с семиотической, по существу, критикой массо­вой культуры и анализом авангардистской эстетики обусловили обращение Умберто Эко к теории семиотики. В конце 60-х гг. он ведет курс по визуальной коммуникации на факультете ар­хитектуры во Флорентийском университете, а в 1969—1971 годы занимает пост профессора семиотики на архитектурном факуль­тете Миланского политехнического института. В 1968 году вы­ходит Отсутствующая структура, которую можно оценить с позиций сегодняшнего дня не только как набросок будущей те­ории знаков, но и как работу, выражающую явное стремление Эко расстаться со структурализмом, "не потеряв почву под но­гами". Первым же в полном смысле слова семиотическим трак­татом является опубликованная в 1974 году Теория семиотики. С этого момента академическая деятельность Умберто Эко ста­новится более специализированной и особенно интенсивной: от­крытие кафедры семиотики в Болонском университете, пост ге­нерального секретаря Международной ассоциации по семиоти­ческим исследованиям (1972—1979) и организация в Милане первого международного конгресса по семиотике; основание и выпуск семиотического журнала Versus (1971), чтение лекций в Гарвардском, Колумбийском, Йельском университетах, по­зднее — в Коллеж де Франс и многое другое, что было сделано за прошедшие годы. Без преувеличения мы могли бы считать, что семиотика стала делом жизни для итальянского теоретика, или приключением, растянувшимся на многие десятилетия.

Определять семиотику как науку о знаках (каноническое определение, данное еще Д. Локком) — значит намеренно су­жать предмет разговора. Для того чтобы понять причины инте­реса к семиотике, а также увидеть, почему, несмотря на все разговоры о кризисе или смерти семиотики, она все еще суще­ствует, нужно обратиться к другим ее определениям. Семиоти­ка все менее воспринимается как некий необходимый компен-

112

диум позитивного знания о функционировании знаковых сис­тем (что казалось вполне очевидным в эпоху ее альянса со струк­турализмом). Еще большему сомнению подвергается ее "науч­ность"¹. Семиотизация гуманитаристики, осуществляемая осо­бенно интенсивно в последние десятилетия и охватившая сферу философии, эстетики, психоанализа, искусствоведения, не го­воря уже о литературоведении, произошла не потому, что вдруг обнажилась знаковая природа культурных артефактов — это было известно давно: изменилось представление о самой тео­рии семиотики и ее статусе.

Главное "открытие" состоит в том, что семиотика оказа­лась наиболее адекватной формой интеллектуальной критики в современной ситуации, унаследовав в известной мере пафос ра­дикального сомнения, присущий в свое время майевтическому "методу" Сократа. С той принципиальной разницей, что семиоти­ка менее созерцательна, нежели диалектика Сократа, и гораздо более активна. Именно в таком качестве ее и воспринимают сегодня, например, в Америке, где семиотика прежде всего рас­сматривается как некая технология по извлечению домини­рующих значений и деидеологизации любых культурных тек­стов, даже далеких на первый взгляд от сферы идеологии, год­ная a tout faire. Но даже европейские теоретики, далекие от прагматистских установок на рецептурное знание, относятся к семиотике довольно серьезно. Показательно, что Ролан Барт, рассматривая семиотику как приключение, как увлекательную игру в значения, тем не менее полагал, что в этой эвристичес­кой игре мы имеем дело с серьезным противником — властью.

¹ В связи с этим любопытно было бы сравнить различные определения семиотики, а также представления о ее целях и задачах, предложен­ные различными теоретиками. "Научность" семиотики как дисципли­ны отстаивалась классическими авторами (Локк, Пирс, Соссюр, Ельмслев, Якобсон, Прието), но подвергается жесткой критике со сто­роны нынешних авторитетов (Тодоров, Барт, Эко, Себеок и др.), которые предлагают считать семиотику "методологическим принци­пом" (Тодоров), "научной перспективой" (Себеок) и т. д. — вплоть до "международного языка теории". Опасность такого подхода со­стоит в тенденции представить семиотику как "метод методов". Но большинство теоретиков считает, что понятие методологической ге­гемонии здесь не уместно и противоречит самой сущности семиоти­ческого подхода. Так, Эко уверен в том, что определение семиотики как логики всех наук лишает ее возможности осуществлять главную функцию — критическую и ставит в некоторую зависимость от идеологического дискурса.

113

Семиотика являлась для него способом изменения мира (тезис Маркса) посредством "подрывной работы" внутри языка (изме­нение языка по Малларме)².

Поэтому среди множества определений семиотики (начиная с самого безобидного и нейтрального — как науки о знаках) предпочтительнее оказываются другие — определения, которые фиксируют способность семиологии обнаружить присутствие идеологии в тексте как результат реализации властных страте­гий и социальной борьбы за доминирующие значения, которые подчеркивают ее способность обнажить механизм и формы ма­нипуляции сознанием посредством вербальных и визуальных репрезентаций, выявить социальное бессознательное в феноме­нах означивания — словом, те определения, которые отражают характер семиотики как критической теории, нацеленной на ос­вобождение сознания от автоматизмов восприятия окружаю­щей нас реальности (или гиперреальности). Семиотика настаи­вает на том, что невинных, объективных репрезентаций не бы­вает — они изначально содержат в себе интерпретированную определенным образом реальность, поэтому даже самая прав­доподобная имитация реальности уже идеологична. Так, "иконич­ность" визуального знака — это ловушка для наивного реципи­ента, не подозревающего, что иконический знак являет собой наиболее изощренный способ создания эффекта реальности и потому чреват наиболее опасными заблуждениями. Польза та­кого рода сомнения и недоверия по отношению к любым знако­вым феноменам и визуальным репрезентациям очевидна. По­жалуй, именно выработка критического восприятия окружаю­щей реальности является главной причиной популярности семиотики в университетских кругах: речь идет о реализации своего рода воспитательной функции семиотики — не в смысле привития какой-то идеологии, а в смысле "научения видению".

Любопытно, однако, одно обстоятельство. Семиотика, выд­винувшись на авансцену гуманитарных наук всего лет тридцать назад (в действительности гипотетическая история семиотики насчитывает не одно столетие: Аристотель и Августин занима­лись семиотическими проблемами задолго до Пирса и Соссю­ра), лет пять-десять назад пережила серьезный кризис: на вол­не критики структурализма мысль о том, что семиотика исчер­пала свой потенциал, выглядела вполне логичной. Особенно

² См.: Барт Р. Семиология как приключение // Мировое древо. Arbor mundi. 1993. № 2.

114

симптоматичны были эти разговоры в России — в контексте уга­сания Московско-Тартуской школы семиотики, где других, аль­тернативных семиотических подходов не существовало. В за­падных странах мода на декаденство прошла, и семиотика бла­гополучно прижилась в университетах (начиная с того времени, когда Барт возглавил кафедру политической семиологии в Кол­леж де Франс, а Эко — кафедру семиотики в Болонском уни­верситете): по-прежнему продолжает существовать "теоретичес­кая" семиотика, в большей степени имеющая дело с фундамен­тальными проблемами общей семиотики (философии языка), и пышным цветом расцвела прикладная семиотика, развившаяся на стыке с теорией коммуникации, теорией кино, социологией ("социосемиотика"), когнитивной психологией и "культурными исследованиями" (Cultural Studies). Если даже семиотика утра­тила в известной мере свой революционный пафос и радика­лизм (видимо, израсходовав их в неравной борьбе с "языком-фашистом"), то ее влияние по-прежнему очень ощутимо: "джин был выпущен из Бутылки", произошло проникновение "семиоти­ческого арго" (В. Иванов) во многие сферы гуманитарного по­знания. "Кризис" же семиотики в специфическом постсоветс­ком контексте отчасти может быть объяснен сложными взаи­моотношениями семиотики и господствующей идеологии в предшествующий — советский — период, отношениями семиоти­ческого community с властью и официальной наукой. Власти оказались достаточно проницательными, чтобы распознать кри­тическую сущность семиотики раньше, чем это осознали сами ученые, "развлекавшиеся" достаточно невинными вещами. В ус­ловиях, когда малейший намек на критику власти мог повлечь за собой определенные меры, никакое изучение "социального бессознательного", идеологии и мифологии советского режима было просто невозможно. Однако на Западе именно в этом на­правлении происходило развитие "неклассической" семиотики, специализирующейся на критике идеологий.

По мнению Умберто Эко, "семиотика проявила себя как новая форма культурной антропологии, социологии, критики идей и эстетики"³. Среди определений семиотики, используе­мых Эко, можно встретить следующие: семиотика как научно обоснованная культурная антропология в семиотической перс­пективе"; семиотика как наука, изучающая все, "что может быть

³ Eco U. Apocalypse postponed. Р. 133.

115

использовано для лжи", как теория, осуществляющая контину­альную критическую интервенцию в феномены репрезентации.

Особенность семиотической концепции Эко состоит преж­де всего в том, он гораздо более внимателен к эпистемологичес­кой проблематике, которую большинство семиотиков (по тра­диции, идущей от Соссюра) старалось обходить стороной, ог­раничиваясь принятием тезиса о конвенциональности и произвольности знака. Однако главные работы Эко 70-х гг. ос­тавляют двойственное ощущение. С одной стороны, существо­вание внешнего (по отношению к человеку, языку, культуре) мира нигде не отрицается, но, с другой стороны, Эко (в Теории семиотики) кажется не очень заинтересованным в выяснении этого вопроса. Достаточно того, что картина мира, которой мы располагаем, — это результат опосредованного, семиозисного отношения человека к миру. Впрочем, поскольку семиотика воз­никла и развивается в мире созданных культурой знаков, в про­странстве, где господствует Символическое, постольку важнее исследовать механизмы и специфику функционирования знака в культурном контексте. В своей недавней работе Кант и утко­нос Эко признается, что она возникла как результат непреодо­лимого желания переписать Теорию семиотики именно пото­му, что эпистемологически важный вопрос о референте и, сле­довательно, о специфике механизмов репрезентации остался непроясненным. Следует, однако, заметить, что Эко всегда ос­тавлял эту возможность для себя открытой, вводя различие меж­ду общей и частной семиотиками.

Задача общей семиотики, которая, по определению Эко, тож­дественна философии языка в целом, заключается в развитии общего концептуального каркаса, в рамках которого могут быть изучены знаковые системы социальной, культурной, интеллек­туальной жизни не как идентичные, а как взаимно пересекаю­щиеся поля. "Общая семиотика есть не что иное, как филосо­фия языка, и подлинные философы языка [...] всегда занима­лись семиотическими проблемами"⁴. Главным объектом внимания общей семиотики являются знак и семиозис.

Специальная семиотика — это грамматика отдельной знако­вой системы, и она описывает область данного коммуникатив­ного феномена как управляемую системой значений. Любая си­стема может быть изучена с синтаксической, семантической или

⁴Eco U. Semiotics and the Philosophy of Language. Р. 4.

116

прагматической точки зрения. В то же время специальная семиотика должна быть определена общими эпистемологиче­скими принципами (сфера общей семиотики), которые задают методологический каркас интерпретации таких проблем, как значение, референция, истина, коммуникация, сигнификация и др. Общая семиотика позволяет нам уяснить внутренние меха­низмы "логики культуры".

В период Теории семиотики собственная эпистемологичес­кая позиция Эко выглядит как "вежливый агностицизм" (по вы­ражению Ч. Дженкса) теоретика, предпочитающего не впадать в "референциальное заблуждение", ибо высказывания об объекте не могут быть идентифицированы как истинные или ложные, а значение знака может быть интерпретировано как "культурная целостность", под которой разумеется совокупность принятых данным обществом конвенций. Поэтому для Эко примеры так называемой нулевой экстенсии ⁵или возможных миров не очень обременительны, поскольку он считает, что в рамках теории кодов не обязательно прибегать к понятию экстенсии: за "еди­норогом" стоит определенная единица содержания, культурная целостность с набором достаточно четких атрибутов. "Объект", к которому отсылает в конечном счете знак, это всего лишь "нечто иное", не обязательно существующее в реальности, что также подразумевается и Пирсом. Интерпретатор, имея дело со знаками, манипулирует предоставленными ему культурой смыслами. Общество эволюционирует, думая и говоря, созда­вая свои культурные миры, которые лишь опосредованно соот­носятся с физической реальностью⁶. Культурный мир неактуа­лен и невозможен в онтологическом смысле, он конституирует­ся кодами, посредством которых утверждается некий культурный порядок. Эпистемологический порог семиотики Эко задает гра­ницы и самой семиотике культуры, объектом которой является мир культурных конвенций, лишь опосредованно связанных с реальностью, в силу этого не обладающей статусом первичнос­ти по отношению к содержанию "культурных единств".

⁵ Речь идет о существовании знаков, отсылающих к несуществующим в природе объектам. Так, примерами нулевой экстенсии можно счи­тать вербальные или визуальные знаки, репрезентирующие сказоч­ных и мифологических персонажей — "русалка", "единорог", "сфинкс", "сирена".

⁶ См.: Чекалов К. Произведение искусства в теории культуры Умберто Эко II Искусство. 1988. № 5. С. 41.

117

Собственно говоря, именно эта позиция, которую некото­рые критики Эко расценили как пансемиотизм (то, против чего направлен Маятник Фуко) и соответственно как приглашение отвлечься от проблем референции в процессе интерпретации, потребовала в дальнейшем пересмотра со стороны самого Эко.

Итак, теория кодов занимается форматом культурных ми­ров. Теория кодов — это семиотика сигнификации, в то время как семиотика коммуникации задана теорией знакового произ­водства⁷.

Понятие энциклопедии — одно из наиболее важных поня­тий семиотики Эко. Он видит в понятии энциклопедии регуля­тивную идею, метод, с помощью которого можно обнаружить экспериментальные способы описания семиотического универ­сума. "Семиотически интерпретировать" — значит освоить но­вые возможности энциклопедии. В основе понятия энциклопе­дия лежит метафорическая идея лабиринта. Эко исследует оп­позицию "словарь/энциклопедия", обращаясь к оппозиции "дерево/лабиринт", обращая внимание на то, что речь идет не о метафорах, а о "топологических и логических моделях". По его мнению, в различных семантических теориях все еще обитает модель дефиниции, известная как "дерево Порфирия", извест­ная с III в. н. э. и усовершенствованная впоследствии Боэцием.

⁷ По сути, речь идет также о том, что в рамках своей концепции Эко преодолевает еще одну "классическую" проблему, заявленную в се­редине 70-х гг. семиотиками-функционалистами, повлекшую за со­бой дискуссию о семиотике коммуникации и семиотике сигнифика­ции (См., например: Mounin J. Introduction a la semiologie (Paris: Mouton, 1970). Р. 11—17). Ельмслев различал два уровня сообщения: денотативный (уровень фактического сообщения) и коннотативный (латентные смыслы, возникающие в конкретном идеологическом и культурном контексте). Сторонники семиотики коммуникации наста­ивали на соссюрианском тезисе предопределенности означаемого и означающего, полагая, что коннотативные значения разрушают струк­туру кода и, следовательно, делают невозможной коммуникацию. Адепты альтернативной точки зрения считали и считают, что конно­тативные значения наполняют семиотический базис реальным социо­культурным содержанием, их анализ позволяет понять процесс по­рождения смысла. Динамическая реальность семиотических систем такова, что любой язык представляет собой комбинацию денотатив­ного и коннотативных уровней, которые могут меняться между со­бой местами (и даже более того, Эко, Барт и другие теоретики увере­ны, что денотативные значения есть не что иное, как отфильтрован­ные историей и отшлифованные языком коннотации).

118

"Дерево Порфирия", независимо от его метафизических кор­ней, является репрезентацией логических отношений, которая находит свое наиболее адекватное отражение в идее словаря.

Ка