Рассказы исследователя аномальных явлений

 

 

OCR & Spell-Check by Chung 03.2010

А. К. Прийма — профессиональный писатель и известный исследователь аномальных явлений, автор четырех книг о них. Его книги о «контактах с чуждым» всегда полны увлекательных приключений, местами они напоминают добротную детективную прозу.

«Неведомые миры» написаны в свойственной автору захватывающей манере. На страницах книги описываются встречи людей с демонами, домовыми, привидениями, экипажами НЛО. Все «контактные истории» расследовались автором лично и публикуются впервые.

Книга иллюстрирована многочисленными уникальными фотографиями. Все фотоснимки печатаются впервые.

Для широкого круга читателей.

Пролог

АВТОПОРТРЕТ

Я прочитал две ваши книги про аномальные явления и задумался над вопросом, ответ на который в них не нашел. Кто вы такой? Почему вы — именно вы! — занимаетесь всей этой «чертовщиной»?

Из письма читателя С.Анохина из Киева, июль 1994 года

Штрих 1-й. Дела семейные

Хляби небесные разверзлись в начале августа. За одну ночь небосклон, еще вчера по-летнему празднично синий, заволокло пеленой туч. Едва проснувшись поутру, я услышал характерное шелестение за окном, ненавистное до одури, знакомое до тошноты. Я прислушался. Шелестело с подвываниями.

На дворе куролесила непогода.

Шепотом выругавшись, я встал одним рывком с постели и вышел на лоджию.

И уткнулся, как и ожидал, лицом в дождь.

Мириады тяжелых и крупных капель, сливаясь в косые струи, неслись сверху вниз сплошной шуршащей стеной. По той стене пробегали то и дело волны. Стена шевелилась. Она местами как бы вспенивалась, когда резкий ветер, шквалистый, почти ураганный, прокатывался по ней сердитыми порывами.

Я бросил хмурый взгляд вверх.

От горизонта до горизонта над городом клубились тучи — мглисто-непроницаемые, как окна в вагоне для перевозки заключенных. Во всю свою ширь небеса были наполнены водой. И ничего, кроме воды, в них не было — ни самолета, ни птицы, ни стрекозы, ни «летающей тарелки». Все, что умело летать, пряталось сейчас по своим дуплам и норкам, жалось на аэродромах к земле, цепенело недвижимо в Иных Мирах, хоронясь от ненастья.

— Вот невезуха! — с чувством пробормотал я, всовывая в дождь ладони, сложенные ковшиком.

— О чем ты, милый?

Ковшик из ладоней наполнился. Я поднес его к лицу, ополоснул небесной влагой веки и щеки и лишь после этого обернулся к распахнутой настежь двери лоджии.

За дверью виднелась в комнате тахта. Из-под тонкой простынки, очерчивающей контуры человеческого тела, таращились на меня глаза, подернутые сонной поволокой.

— Льет дождь,— молвил я сквозь зубы.

— Ну и что? — удивилась Людмила, моя супруга.

Она стянула простыню с головы и чуть привстала на постели. Потом изрекла:

— Дожди в Москве идут часто. Такой уж здесь климат.

— Но этот климат не устраивает меня,— отчеканил в ответ я.— Он постоянно вмешивается в мои планы.

Людмила зашевелилась на тахте, умащиваясь там поудобнее. Сонная поволока исчезла из ее зеленых, широко распахнутых глаз, смытая удивлением.

— Климат — явление природы,— проговорила она рассудительным тоном окончательно проснувшегося человека.— Давно пора бы тебе приспособиться к нему.

— К этому безобразию? — хмыкнул я и большим пальцем левой руки ткнул себе за спину через плечо, за которым шуршал ливень.

— Да, милый.

— Двадцать лет я уже живу в Москве...

— Двадцать один год.

— Ну, хорошо, пусть двадцать один. Не перебивай. И двадцать лет пытаюсь приноровиться к тому, что здесь называется климатом. Называется по чистому недоразумению, по-моему. Потому что это не климат, а сплошной небесный бардак, прости за выражение. Я родился и вырос на юге России — в донских степях.

— Да, милый.

— Там всегда светит солнце.

— Да.

— Там почти не бывает дождей. Во всяком случае, летом.

— Да.

— Там так хорошо! А здесь...

— Да.

— Что —да?

— Э-э... Я просто сказала «да». Для поддержания разговора.

Дождь за моей спиной продолжал монотонно шуметь. Я шагнул из лоджии в комнату и с треском захлопнул дверь.

— Перестань кипятиться, милый,— послышалось с тахты; голос был тихим и безмятежно-спокойным.— Нервные клетки не восстанавливаются. Пойди прими душ.

— Да.

— Сам знаешь, тебе вредно волноваться.

— Да.

— Постарайся расслабиться.

— Да, милая. Да!

Возникла долгая тягостная пауза. Затем Людмила голосом, по-прежнему отрешенно-спокойным, произнесла:

— Зачем ты передразниваешь меня?

Продрогший, пока стоял в трусах и майке на лоджии, я зябко обхватил мокрыми ладонями плечи.

— Извини, пожалуйста. Это нервы. Ненавижу дожди.

Спустя минуту, нежась в ванной комнате под горячим душем, я лениво размышлял над тем, как удивительно повезло мне с женой.

Судьба одарила меня супругой, обладающей уникальным характером, идиллически безмятежным. Людмила шествовала по жизни с олимпийским спокойствием в душе и со слегка недоуменной улыбкой, временами озарявшей ее круглое как луна лицо, неизменно добродушное. Это была улыбка человека, решительно не понимающего, почему все вокруг нервничают, кипятятся с утра до ночи и выходят из себя.

Моя жена никогда не выходила из себя. Она никогда не повышала голос. Но ее главным достоинством, с моей точки зрения — важнейшим, было то, что она всегда и во всем соглашалась со мною.

 

Существовала, впрочем, одна специфическая тема, вокруг которой Людмила позволяла себе устраивать в наших с ней домашних беседах осторожные дискуссии.

— Заниматься такими делами, какими занимаешься ты, очень опасно, милый. Неужели ты не понимаешь этого?

— Понимать-то понимаю,— ответствовал я.— Но что же мне поделать с собой, если они и только они интересуют меня по-настоящему?

— Да.

— Расследование подобных дел — мое ремесло.

— Да.

— Наконец, должен же кто-то заниматься такими штуками!

— Да, милый. Но лучше бы это был не ты, а кто-нибудь другой.

— Может быть. Однако занимаюсь ими именно я.

— Вот в том-то и беда. Пожалуйста, веди себя поосторожнее в следующий раз, когда будешь ставить новые эксперименты.

— Постараюсь.