Как подчиненные короля Смоля судили Новичка

 

С помощью коня офицеру и солдатам удалось вырвать Новичка из паутины.

Они оттащили его подальше от мышеловки под широкие листья лопуха.

– Будем судить по всем правилам! – сказал офицер. – Именем короля! Я буду прокурором, вы, – он указал на солдат, – судьями, а конь – защитником.

Солдаты дружно рявкнули:

– Слушвашвысблаг! – что значило: «Слушаемся, ваше высокоблагородие!»

Конь в знак согласия щелкнул копытами и тряхнул гривой. Затем офицер спрятался за кочку, напустил на себя великую важность и, выйдя оттуда, сказал басом:

– Встать, суд идет!

Солдаты взяли руки по швам, а конь заржал.

– Нечего ржать! – крикнул офицер. – Это вам не комедия, а королевский суд. И потом нас может услышать Пешкин. – Он пугливо посмотрел по сторонам и кивнул головой судьям: – Продолжайте!

 

 

Но солдаты стояли «смирно» и молчали. Тогда офицер махнул рукой и взял слово сам:

– Именем короля Смоля судится солдат Новичок за измену присяге!

– Но я ведь ничего такого не сделал! – хотел оправдаться Новичок.

– Как это – ничего?! Вместо того чтобы доложить мне, где находится противник, ты бежал за ним. Ты хотел сдаться в плен и перейти на его сторону. Но тебе мешал черный цвет, и ты начал стирать с себя нашу благородную черную краску. Посмотрите, на его груди белая полоса!

Новичок прикрыл рукой шрам. Только сейчас он заметил, что от него откололась щепочка и обнажила белое сосновое дерево. Это случилось тогда, когда он бежал за Машей и Пешкиным.

– Доказательство налицо, и оправдания тебе нет!.. Ваше слово, судьи! – сказал офицер и ткнул солдатов кулаками в бока. – Говорите: какую придумаем казнь?

– Рррасстрелять! – рявкнули хором судьи.

– Затоптать! – сказал защитник конь.

– Нет, нет! – замахал руками офицер. – Это не казнь для соснового солдата. Я придумал штуку пострашнее. Мы эту щепку расколем! Да, да, расколем на четыре части, чтобы его и склеить нельзя было…

Солдаты разбежались в разные стороны искать орудие для казни.

Именно в это время Пешкин со своими солдатами и Маша‑Ромаша подошли к мышеловке.

 

 

– Здесь Пыжик! Спасите его! – взмолилась Маша.

– Затем мы сюда и шли, – сказал Пешкин, разглядывая мышеловку, опутанную паутиной.

Но вдруг листья на кусте затряслись, и сверху послышалось громкое шмелиное жужжание:

– Я вижжу, вижжу! Ужже осудят!

– Кого там еще судят? – оглянулся Пешкин.

Но Маша успела уже все заметить.

– Скорее! Скорее! Смотрите, что они с ним делают! – крикнула она и потащила Пешкина к месту казни.

– Да это, никак, вояки короля Смоля?! – удивился Пешкин. – И Новичок тут?! Э‑э, да они его вроде хотят расколоть?!

Офицер и конь с двух сторон держали Новичка, а солдаты тащили к ним старый заржавленный перочинный нож.

– Нет, я этого так не оставлю! – решительно сказал Пешкин. – Пока кота Василия нет, надо выручать беднягу!

– Вот я им сейчас задам! – закричала Маша и хотела туда бежать, но Пешкин преградил ей дорогу.

– Нет уж! Воевать – дело мужское, солдатское! – и скомандовал: – Солдаты, вперед! В атаку!

Но Маша была из тех девочек, которые не боятся драк и, если нужно, могут за себя постоять и дать сдачи. Она сказала так:

– Девочки на войне бывают медицинскими сестрами. Если кого‑нибудь из вас поцарапают или ранят, я перевяжу!

Пешкин ничего не сказал, потому что ему хотелось, чтобы Маша была рядом.

– Делают свое черное дело! – зло прошептал он. – А ведь их‑то четверо: офицер, конь и двое солдат!.. Да, голыми руками их не возьмешь!..

– А я знаю, а я что‑то знаю! – сказала Маша‑Ромаша. – Тут недалеко стоит какая‑то пушка и копье рядом лежит. Пойдемте я покажу.

То, что Маша назвала «какой‑то пушкой», оказалось Калиной чернильницей‑невыливайкой, а копье – простой ручкой с заржавевшим от времени пером. Видно, Коля когда‑то здесь потерял их. Трава выросла, стала густой, и найти их он не смог.

– Так это же учебные орудия моего Коли Пыжикова! – сказал Пешкин. – Мы их применим против нашего врага. Как говорится: «Где смекалка и сноровка, там и палка что винтовка!..»

Пешкин наклонил невыливайку и заглянул в нее.

– Это отличная крупнокалиберная пушка‑гаубица! Заряжена отличными чернилами! Сейчас как шарарахнем по врагу – за год не отмоются! – и покатил чернильницу на позицию.

Маша, взяв ручку наперевес, словно это было копье, подражая Пешкину, сказала:

– Пригодится эта ручка, тоже остренькая штучка!

Когда пушка‑невыливайка была установлена и жерло ее направлено на врага, Пешкин предложил:

– А что, ребята, если мы им десант в тыл забросим, а?

– Отличная мысль!

– Здорово придумано! Только как мы туда перелетам, если у нас ни истребителей, ни бомбовозов нет?

– Все будет, – сказал Пешкин и зашептал что‑то на ухо Маше‑Ромаше.

Она захлопала в ладоши и куда‑то исчезла. Не прошло и минуты, как она вернулась назад, ведя на поводках двух майских жуков.

– Чем не бомбовозы?! – сказал Пешкин. – А ну‑ка, братцы, хватай жуков за лапы!

Солдаты выполнили приказание, а Маша и Пешкин начали щекотать жуков под крыльями, как будто заводили моторы. Жуки загудели и взвились в воздух. Таким образом, десант из двух солдат был заброшен в тыл противника.

Пешкин скомандовал:

– Приготовиться к бою!

– А как же мы будем стрелять из чернильницы, если она невыливайка? Из нее ведь ни одной капельки не выльется! – воскликнула Маша.

– Эх, Маша ты Ромаша! – покачал головой Пешкин. – Сразу видно, что ты плохо знакома со школьными принадлежностями. Где ты видела невыливайку, чтобы из нее не проливались чернила? Все зависит от того, какому ученику она в руки попадет. У иного школьника из невыливайки выливается вдвое больше чернил, чем может поместиться. Даже учителя удивляются! А вот, говорят, есть ученики, у которых простые чернильницы ни капли не проронят. Правда, я таких учеников еще не встречал…

В это время до них донесся голос офицера:

– Именем короля…

Это он отдавал приказание казнить Новичка.

– Скорей, скорей! – затопала ножками Маша. – Стреляй!

Пешкин схватил тяжелый сучок и крикнул:

– Орудие, слушай мою команду! Прицел – Е‑четыре, трубка – Цэ‑восемь!

– Огонь! – и изо всех сил ударил сучком в дно невыливайки. Раздался звон, и в расположение противника полетела густая струя чернил.

 

 

– Ой! Ой! Спасайте! – послышалось с той стороны.

– Прямое попадание, – скромно сказал Пешкин.

– Ура! – захлопала в ладоши Мали и принялась скакать на одной ноге.

Тотчас же «ура» послышалось с противоположной стороны.

– Наш десант действует! – сказал Пешкин и, схватив Колину ручку, бросился вперед, выкрикивая: – За мной, в атаку! Вперед!

Маша побежала следом за Пешкиным. Когда они примчались к месту расправы с Новичком, то офицера, коня и двух черных солдат уже не было. Они позорно бежали, бросив свою жертву.

Новичок стоял на пеньке, и у его ног лежал обломок ножа, которым собирались его расколоть на четыре части. Он был цел и невредим, хотя и ранен чернильным снарядом в лоб и в нос. Но это было не страшно. Такие ранения можно встретить у многих учеников. И ничего – живут.

Новичок был готов ко всему. Но теперь ему не страшно было умирать. Перед ним была красавица Маша. Новичок поднялся на ноги, смело посмотрел в глаза Пешкину и сказал:

– Ну, теперь я готов.

– К чему ты готов? – спросила Маша.

– Я готов умереть, ведь я ваш враг, я – черный солдат!

– Черный, говоришь? – улыбнулся Пешкин. – Это дело поправимое, – и толкнул Новичка в дождевую лужицу.

Вода в ней сразу потемнела. Когда Новичок вылез из воды, он стал совершенно неузнаваем. Черная акварельная краска смылась, и тело его приобрело цвет соснового дерева. Конечно, он еще не стал таким, как Пешкин и другое генеральские солдаты, но черным он уже тоже не был.

– Браво! Браво! – радостно захлопала Маша в ладоши и, осмотрев Новичка с головы до ног, сказала: – Знаете, этот цвет вам больше к лицу!

Новичок опустил глаза и хотел поблагодарить Машу, но Пешкин опередил его:

– Не время. Впереди опасное дело!

И они пошли вперед.

Маша держала за руки Пешкина и Новичка, а солдаты сзади несли Колину ручку, оружие, которое могло пригодиться в новом деле.

Новичок был счастлив. Он знал, что на его лбу и носу чернильные пятна, но это не смущало его. Может быть, по ним Маша догадается, что он поэт. Ведь все начинающие поэты пишут стихи чернилами, а старые печатают на машинке. Он крепко сжимал руку девочки и думал о том дне, когда сможет подарить ей свои первые стихи.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ